Владимир Добрин, З-78. Неприметная работа

Уважаемые выпускники ВИИЯ! Вашему вниманию предлагаем полный текст рассказа выпускника 1978 года факультета западных языков ВИИЯ Владимира Добрина. Герой рассказа – профессор кафедры французского языка Гаврилов Лев Алексеевич. Выход материала приурочен ко Дню военной разведки.

Краткий вариант этого очерка был опубликован в интернет-издании «Еженедельник «Звезда»: https://zvezdaweekly.ru/news/t/202086851-7Qk90.html 

Л.А.Гаврилов в начале 2000-х годов.

Его зовут Лев Алексеевич Гаврилов. Год рождения – 1929-й. Воинское звание – полковник. Учёная степень – кандидат наук. Должность — профессор кафедры французского языка Военного университета Министерства обороны РФ, член правления Союза переводчиков России. Но самое интересное, что в прошлом он – разведчик-нелегал.

О том периоде своей жизни Лев Алексеевич говорит так: «Выполнял обычную для разведчика задачу — добывал информацию военно-технического характера. При этом никого не грабил и не убивал. А разведкой занимаются абсолютно все страны, включая те, которые возмущённо критикуют за это Россию».

Год назад Лев Алексеевич весело отметил своё 90-летие в кругу друзей, коллег и учеников. Он до сих пор в хорошей физической форме, занимается спортом, преподаёт французский язык в Военном университете и путешествует по миру, теперь уже как турист.

Впервые я увидел его в далёком 1972-м году, вскоре после моего поступления в Военный институт иностранных языков (ныне Военный университет МО РФ). Подполковник Гаврилов преподавал нам военный перевод, но старшекурсники сразу сообщили новобранцам, что он – бывший нелегал, несколько лет проработавший за рубежом. Мы знали в ВИИЯ около десятка таких преподавателей, и это обстоятельство приятно волновало нас.  Дело в том, что разведчики являлись едва ли не главными героями того непростого времени, когда в результате двух мировых войн на месте рухнувших империй возникли два централизованных военно-политических блока, обладавших ядерным оружием и непримиримо противостоявших друг другу. Воевать меж собой в открытую они опасались, а потому повели войну холодную. Роль спецслужб в ней была огромной, и их противоборство тоже стали называть войной, на этот раз — невидимой. 

Прикрываясь самыми мирными профессиями, вроде дипломатов, коммерсантов, журналистов, искусствоведов, врачей, зоологов, гуманистов, коллекционеров бабочек и защитников природы, разведчики самоотверженно боролись за интересы своих стран, и попасть в их число считалось почётным и престижным. О них писали книги, снимали фильмы и регулярно сообщали СМИ.  

Это был настоящий разведческий бум. Именно тогда мир узнал о таких реальных личностях, как Рихард Зорге, Рудольф Абель и Фрэнсис Гэри Пауэрс, о частично вымышленном «Тихом американце» и насквозь придуманном Джеймсе Бонде. Советские писатели и кинематографисты старались не отставать от западных коллег и выдали ряд убедительных произведений на ту же тему: «Путь в «Сатурн», «Щит и меч», «По тонкому льду», «Мёртвый сезон» и другие.  

В них рассказывалось об умных и сильных людях, показывавших чудеса храбрости, самоотверженности и находчивости во имя безопасности родной страны. И вот один из них предстал перед нами, что называется, во плоти, к тому же, видели мы его ежедневно и совсем рядом.

Однако, расспрашивать таких людей об их прежней работе не принято, и нам приходилось довольствоваться лишь короткими байками о них, периодически звучавшими в курилке и на курсантских посиделках.  

Лишь позднее, уже в новые времена, мне довелось слегка ознакомиться с биографией Льва Алексеевича. И надо сказать, она не обошлась без мистики. Дело в том, что кирпичные здания на Волочаевской улице, в которых ныне частично располагается Военный университет, занимал когда-то 12-й гренадерский Астраханский Императора Александра III полк. До революции 1917 года в его рядах служил родной дядя Льва Алексеевича, прапорщик Иван Гаврилов, а теперь в тех же стенах без малого шестьдесят лет трудится полковник Гаврилов Л. А.

плац 12-го Гренадерского полка в 1913 году
плац ВИИЯ в 1970-е

Но всё по порядку. Родился Лев Алексеевич в 1929 году в Москве. Дедушка его был фельдшером, папа — слесарем, мама – секретарём-машинисткой. В семье было пятеро детей. Жили в огромной коммуналке на 3-й Мещанской улице (ныне ул. Щепкина). На тридцать семей одна кухня, зато аж две уборные, в отличие от первой квартиры Владимира Высоцкого.

В октябре 1941-го отец ушёл на фронт и вернулся домой лишь в 1945-м. А вот его брат, бывший прапорщик царской армии, погиб при обороне Сталинграда.

В 1948 году юный Лёва окончил среднюю школу и никак не мог определиться с выбором профессии. Услышав восторженные отзывы о МГИМО, он с первой же попытки поступил в престижный вуз, на историко-международный факультет, и стал изучать французский и итальянский языки.

Учёба шла хорошо, однако, несмотря на успешное окончание вуза в 1953 году, в дипломаты его не пригласили. В то время в МИДе шло сокращение штатов, и попасть туда можно было лишь по большой протекции. Заняться научной работой тоже не удалось. Но на жизнь надо было как-то зарабатывать, и он стал журналистом «Строительной газеты». Работал с письмами читателей, ездил в командировки, был избран секретарём комсомольской организации редакции, а вскоре опубликовал свою первую статью.

Однако на этом его журналистская карьера и закончилась. Лев Алексеевич, молодой человек двадцати трёх лет, был вызван в военкомат, где ему предложили «работу с иностранными языками в военной системе». Он очень обрадовался такому повороту. Его угнетало, что французский и итальянский языки, которые он так долго и старательно изучал в институте, не используются на нынешней работе и потому забываются.

Его предупредили, что трудиться придётся далеко от Москвы и не в самых приятных условиях. К примеру, на Крайнем Севере. Но и это не испугало Льва Алексеевича. Тогда ему хотелось путешествовать, увидеть незнакомые места, пусть и не самые комфортные для проживания.

И тут выяснилось, что его просто проверяли на прочность, а работать ему предстояло в самой что ни на есть цивилизованной Европе. Правда, без «официального прикрытия», то есть разведчиком-нелегалом…

Это удивило Льва Алексеевича. В шпионских блокбастерах нелегалы всегда выглядели крутыми суперменами, а он себя таковым не видел даже во сне, успехов в спорте не имел, правда, хорошо пел в институтском хоре. Действительно, он не походил ни на Вячеслава Тихонова в роли Штирлица, ни на Джеймса Бонда в исполнении Шона Коннери или Роджера Мура, но именно это явилось одной из причин, почему Лев Алексеевич получил такое предложение.  

Нелегалы, обычно, люди приятной, но неброской наружности, естественного поведения и без постоянной, неизбывной думы на челе, какими мы часто видим их в кино. Известно, что исполнитель роли Штирлица, изображая размышления о судьбах мира, совершал в уме несложные арифметические действия и тем самым приводил в восторг огромное число зрителей. А вот профессиональный разведчик Абель сказал, что нелегал с таким выражением лица не продержался бы в рейхсканцелярии и недели.  

Специалисты нашли в нашем герое всё необходимое для такой работы, и Лев Алексеевич сразу на неё согласился. И не только ради иностранных языков и путешествий. В Великую Отечественную ему, как и многим мальчишкам, хотелось пойти на фронт, но не удалось в силу возраста. «И теперь я был рад защищать родину хотя бы на невидимом фронте», — рассказывал Лев Алексеевич.  

И началась интенсивная подготовка. Проходила она в двухкомнатной квартире добротного «сталинского» дома, недалеко от центра Москвы. Преподаватели и инструкторы обучали его многочисленным разведческим премудростям – от иностранного языка до радиодела и тайнописи.

Днём в квартире присутствовала немолодая женщина. Она вела хозяйство, общалась с коммунальщиками и соседями, а также покупала и готовила Льву Алексеевичу еду.  

Первым иностранным языком в институте у него был французский, и теперь преподаватель учил нашего героя говорить, как настоящие французы, учитывая не только лексику, произношение и интонацию, но даже мимику и жесты. Он знакомил его с реалиями, известными любому среднестатистическому французу, с молитвами «Отче наш» и «Верую», с тогдашним французским сленгом и самыми грязными ругательствами. 

Особенно трудно было избавиться от акцента. Дело в том, что его обладатель может и не ощущать его, но носители языка сразу его услышат. Интересно, что у легендарного Николая Кузнецова, блестяще усвоившего чужой язык, тоже был своеобразный выговор, но немцы, к счастью, воспринимали его как образцовое немецкое произношение.  

Это выяснилось в лагере для военнопленных под Красногорском, где Кузнецов, под видом одного из них, изучал особенности их лексики и поведения. Скучавшие там германские военные аристократы организовали для себя театр и поручали советскому разведчику исполнение главных ролей в спектаклях, что, безусловно, делало честь его преподавателям.  

Как говорил конферансье из «Необыкновенного концерта», «француза мы узнаём по прононсу». Их язык изобилует звуками, совершенно не свойственными нашему «великому и могучему», и мало кому удаётся овладеть настоящим французским произношением, если в детстве не было регулярного общения с носителями этого языка.  

Подготовка проходила ежедневно с утра до позднего вечера, и Льву Алексеевичу то и дело приходилось ночевать в той квартире, чтобы не тратить время на дорогу домой и обратно.

Это не на шутку встревожило его родителей. Они опасались, что их «мальчик», до того всегда вовремя возвращавшийся домой, угодил в лапы какой-то прожжённой особы женского пола. А то, что он о ней ничего рассказывает и не знакомит её со своими родственниками, лишь подкрепляло их худшие подозрения.  

Особенно переживала мама. Она хорошо знала сына и видела, что он врёт, объясняя свои ночные отсутствия самыми разнообразными причинами. Чтобы не травмировать родителей, Лев Алексеевич стал чаще бывать дома, однако теперь это вызвало неудовольствие преподавателей, желавших побыстрее пройти с ним программу обучения. Приходилось лавировать между одними и другими.  

По той же причине перед отъездом за рубеж возник вопрос: как поддерживать связь с родственниками, чтобы они не волновались? Ведь писать или звонить «оттуда» нельзя. Решили, что Лев Алексеевич заранее напишет несколько писем, а сослуживцы будут регулярно бросать их по одному в почтовый ящик.  

Оставалось получить представление о крупном западноевропейском городе. Советская столица мало на него походила, поэтому из Москвы наш герой для начала отправился в Прагу и целую неделю наблюдал там, как себя ведут горожане, как они одеваются, общаются, отдыхают и веселятся. 

И вот наконец, с французским паспортом в кармане, он прибыл на вокзал и сел в поезд, чтобы отправиться в свою первую служебную командировку на Запад, в Австрию, за пресловутый «железный занавес». И ехал он туда не как обычный командировочный, а как разведчик-нелегал, под чужим именем, с чужой биографией и с секретным заданием.

Было, отчего волноваться, а когда поезд пересёк границу и австрийский контролёр, проверявший билеты, вдруг предложил ему пройти с ним, Лев Алексеевич разволновался ещё больше.

— В чём дело? – спросил он по-французски.

Контролёр что-то строго ответил на немецком, но этого языка наш герой не знал. Понятно было одно: работник железнодорожного транспорта хочет отвести его куда-то и при этом настроен очень сурово и решительно.

«Неужто засыпался?! – с тоской подумал Лев Алексеевич. – Даже до места не доехал!» Он напряжённо размышлял, как быть, а контролёр продолжал требовать, чтобы он шёл с ним. И неизвестно, чем бы всё кончилось, если бы один из пассажиров на ломаном французском не объяснил нашему герою, что в его билете указан 2-й класс, а он сел в 1-й, и его хотят проводить в соответствующий вагон.

На это Лев Алексеевич с радостью согласился, мысленно ругнув коллегу, вручившего ему билет и указавшего не тот вагон. Пожалел он и о том, что в средней школе неохотно и даже с отвращением учил немецкий, «язык захватчиков», как тогда говорили.

После такого казуса он подробнее ознакомился с правилами, действующими на европейском транспорте. К примеру, выяснил, что во Франции, помимо железнодорожного билета, желательно ещё купить плацкарту на определённое место в вагоне. В противном случае, если свободных сидений не окажется, придётся стоять в коридоре вместе с другими бесплацкартными пассажирами. А если ехать далеко и ты, к тому же, с вещами, это очень утомительно.

Прибыв в Париж, Лев Алексеевич остановился в небольшом отеле, расположенном в Латинском квартале, на улице Эколь (Rue des Ecoles). По договорённости с центром он мог тратить на жильё любые деньги, если того требовала обстановка, однако в дорогих отелях старался не останавливаться. По легенде он не был богатым человеком, и проживание в гостиницах рядом с VIP-персонами, их челядью и охраной, выглядело бы подозрительно. К тому же, не следовало тратить лишние средства без особой необходимости.

Останавливаться же в небольших, скромных отельчиках в 50-е годы в Париже было небезопасно. В те времена в них селились не бюджетные туристы, как сейчас, а совсем другой контингент: проститутки, сутенёры, мошенники всех мастей и прочий криминалитет, привлекавший внимание полиции. Поэтому вскоре Лев Алексеевич снял комнату в просторной квартире с холлом, спальней, кухней и санузлом.

Располагалась она в историческом центре Парижа, на улице Луны (Rue de la Lune), в районе Больших бульваров, недалеко от Сены и острова Ситэ. Хозяйка апартаментов, солидная пожилая дама, сразу поставила квартиранту строгое условие: «не водить девочек». Наш герой не производил впечатления закоренелого прелюбодея и сладострастника, а потому удивился такому требованию. Оказалось, оно было вызвано тем, что на проходящем рядом бульваре Бон-Нувель в те нелёгкие послевоенные годы собирались многочисленные жрицы любви.

Лев Алексеевич не стал спорить с хозяйкой, и у них сразу установились самые доверительные отношения. Общительная женщина с удовольствием рассказывала ему о своей жизни и о том, как во время немецкой оккупации слушала лондонское радио, соблюдая при этом все меры предосторожности: за это могли отправить на долгие принудительные работы.

Всё там устраивало нашего героя, однако вечером следующего дня под его жильём, на первом этаже, послышались душераздирающие мужские крики. Внизу, как выяснилось, располагался комиссариат полиции, и допросы в нём проходили не всегда спокойно.

Истошные вопли звучали регулярно, особенно по ночам, но Лев Алексеевич стойко переносил такое соседство, считая, что оно ему на руку: во-первых, это указывает на его законопослушность, а во-вторых, приятно, когда тебя бережёт не только родная милиция, но и чужая полиция.

Однако его начальники думали иначе. Они пришли в ужас, узнав об этом и, видимо, представив, что в роли допрашиваемого окажется однажды и сам Лев Алексеевич. Ему дали приказ немедленно сменить место жительства, а вскоре он и сам понял, что от французской полиции лучше держаться подальше. Вот как это произошло.

Район, в который он переселился, считался аристократическим. Поговаривали даже, что в соседнем доме проживает знаменитый Феликс Юсупов, настоящий князь, представитель одной из богатейших семей царской России и участник расправы над Григорием Распутиным.

Неподалёку располагалось уютное кафе, где по утрам Лев Алексеевич с удовольствием вкушал чашечку кофе и тёплый круассан, не догадываясь, что даже в таком приятном месте его может ожидать неприятный сюрприз.

Однажды, находясь в самом благодушном настроении, он вышел из дома и направился в своё любимое кафе. Однако подходы к нему оказались заблокированы полицией: где-то рядом бузили студенты, и крепкие ажаны перегородили улицы, не пропуская никого к месту событий.

Лев Алексеевич и не думал пробиваться к манифестантам. Он лишь хотел позавтракать в привычном ему месте, где как всегда сидели посетители, мирно беседуя за утренним кофе. Он вежливо попросил полицейского пустить его в кафе, тот буркнул что-то себе под нос, наш герой принял это за согласие и вошёл в заведение.

Не успел он, однако, дойти до стойки, как страж порядка догнал его, схватил за шиворот и бесцеремонно выволок на улицу. Видимо, он принял двадцатитрёхлетнего Льва Алексеевича за студента, пытающегося таким способом присоединиться к своим, но всё же хамское обращение сильно подействовало на нашего героя. У него моментально пропал аппетит и возникла стойкая неприязнь к здешней полиции. В это кафе он больше не ходил, а вскоре вообще покинул «аристократический» район, где с ним обошлись совсем не по-светски, не комильфо.

Новое жильё полностью устроило Льва Алексеевича. Надо сказать, квартиры и комнаты, снимаемые им во Франции, были приятными и удобными, но все они имели серьёзный недостаток: зимой в них было холодно, особенно но ночам. Батареи центрального отопления в квартирах стояли, однако горячая вода в них не подавалась с довоенных времён. В 50-е годы она всё ещё была не по карману большинству горожан, и в холодное время они использовали отопительные электроприборы – так было дешевле. То же происходило и в Италии. Лев Алексеевич не сразу к этому приспособился и поначалу регулярно простужался.

Гаврилов Л. А. в парижской квартире

Но он всё же предпочитал неотапливаемые частные квартиры тёплым отелям, и причина тому была следующая: в последних отсутствует нормальное человеческое общение, клиенты живут изолированно и часто даже не здороваются друг с другом. В обычных же домах – совсем другое дело. А для молодого, коммуникабельного человека общение – одна из главных радостей жизни.

А если, вдобавок, годами, без отпуска живёшь на чужбине, вдали от родных мест и близких людей, тоска одолевает особенно сильно. За границей ты можешь беспрерывно познавать новое и восхищаться невиданными доселе красотами, но когда тебе не с кем поделиться своими чувствами и мыслями, становится грустно.

Первое время наш герой ежедневно гулял пешком по Парижу, стараясь получше изучить и запомнить его. Архитектурные красоты пленяли Льва Алексеевича, но прежде всего интересовало, как побыстрее добраться до нужных мест, выяснить, где легче уйти от слежки и, что ещё важнее, обнаружить её.

«Если заметил за собой «хвост», — говорил он, — не обязательно сразу и любой ценой от него отрываться. Главное, видеть его. Пусть походит за тобой, посмотрит и убедится, что ты — добропорядочный гражданин, не совершающий и даже не замышляющий ничего противозаконного. Однако не надо и увлекаться игрой в кошки-мышки».

Гаврилов Л. А. в Париже

Есть люди, обожающие пощекотать себе нервы, побравировать своим бесстрашием хотя бы перед самим собой, словом, почувствовать себя супергероем из крутого боевика. Лев Алексеевич никогда не впадал в подобный соблазн и не пытался подражать маститым разведчикам, реальным или вымышленным. Это чревато провалом, поскольку использованные ранее приёмы могут быть известны контрразведчикам.

Удивительно, но в то время он не знал, что с ним могло случиться в случае ареста и разоблачения, и как следовало вести себя в такой ситуации. Никто не беседовал с ним на эту тему. Он не раз хотел сам спросить об этом начальство, однако так и не решился. Опасался, что его вопросы сочтут за малодушие, и всё ждал, когда скажут сами. Но никто ничего не говорил, и он понял, что сказать тут нечего.

Ясно, что провал может закончиться трагедией не только для него, но и для людей от него зависящих. Однако Лев Алексеевич старался не думать о плохом. Ничего путного в таких случаях всё равно в голову не приходило, и он предпочитал размышлять о том, как избежать роковых ошибок в какой-то конкретной ситуации. Это представлялось ему более рациональным.  

В ранней юности наш герой, как и многие в таком возрасте, не раз грезил опасными приключениями, но когда они вдруг стали возможными по причине его необычной работы, он решил благоразумно избегать их или, по крайней мере, сводить опасности к минимуму. «Главное, не провалить задание», — пояснял Лев Алексеевич. При этом он обладал достаточной смелостью, чтобы до конца, любой ценой бороться за то, что ему дорого. Курьёзный случай из его прежней жизни хорошо проиллюстрировал это. 

Однажды в Москве, будучи ещё студентом, он спешил на стадион «Динамо», на футбольный матч между «Спартаком» и «Динамо». В кармане у него лежал драгоценный билет, добытый с риском для здоровья в давке у касс. Лев Алексеевич лишь не секунду извлёк его на свет, чтобы уточнить, на какую трибуну идти, и сразу положил на место, однако в следующий же момент с ним поравнялся здоровенный амбал, оттеснил его в сторону и, приставив к его животу нож, потребовал заветный билет. 

В послевоенной Москве криминал чувствовал себя вольготно, и грабителю ничего не стоило ткнуть парня лезвием в бок или полоснуть по лицу «на память». Но, несмотря на реальную опасность, юный Лёва ответил гиганту отказом, и тот отступил, изумлённый бесстрашием невысокого и абсолютно безоружного паренька. В роли разведчика-нелегала Лев Алексеевич держался так же, удивляясь иногда собственной смелости. 

Правда, однажды он всё же растерялся и даже не на шутку испугался. В одну из своих ознакомительных прогулок по Парижу он забрёл на знаменитую Пляс Пигаль, место пикантных развлечений. Умаявшись от многочасовой ходьбы, Лев Алексеевич присел на скамейку и огляделся. Неподалёку сидела миловидная дамочка, ещё одна прогуливалась перед ним туда-сюда, но наш герой не обращал на них внимания, желая лишь одного: спокойно отдохнуть и двигаться дальше.

Тут к нему осторожно приблизился странный субъект и робко спросил, не хочет ли он провести время с ним. Предложение привело Льва Алексеевича в ужас. Для молодого человека, росшего и воспитавшегося в СССР в 30-е и 40-е годы подобное было не только невиданно, но и неслыханно, и наш герой, забыв об усталости, спешно покинул развратный квартал.

Хотя понятно, что человек с Пляс Пигаль вовсе не хотел его пугать. Ему показалось, что мужчина не интересуется женщинами, и предложил альтернативный вариант. Сервис и ничего личного.

Но вернёмся к серьёзным вещам. Ближайший отпуск Лев Алексеевич провёл в Париже и даже устроился работать на почту, следуя принципу: «лучший отдых – это смена занятий». Несложная обязанность, сортировка писем, позволяла ему изучать адреса отправителей, и выяснилось, что этой почтой, в частности, пользовалась компания, производившая танки АМХ-30 и «Леклерк».

Платили на почте немного, и однажды Лев Алексеевич поинтересовался у сослуживца, хватает ли ему зарплаты, чтобы кормить семью.

— Хватает, чтобы заплатить за жильё, — ответил француз.

— А на что вы живёте? – удивился Лев Алексеевич.

— На пособие, выплачиваемое государством на детей, — ответил коллега и с гордостью добавил: — У меня их четверо!

На работе Льву Алексеевичу предложили вступить в «самый боевой профсоюз» — ВКТ. Он с сожалением отказался, сообщив, что является студентом и входит в студенческий профсоюз, а служба на почте для него — лишь подработка.

На празднике коммунистической газеты «Юманите», за кружкой пива, ему предложили вступить в компартию Франции. Он обещал подумать.

Надо сказать, что в то время популярность французской компартии уже шла на убыль, и одной из причин тому были тяжкие обвинения Хрущёва в адрес Сталина на ХХ съезде КПСС.

Лето, в которое Лев Алексеевич устроил себе трудовой отпуск, было жарким, и в свободное от работы время он с удовольствием ходил купаться на Сену. Однако купался не в ней, по причине её феноменальной загрязнённости, а в стоявшей у берега барже, в которой был устроен бассейн с чистой водой. Там же, на барже, имелись раздевалки, душевые кабины и шезлонги, что делало купание вполне комфортным. А в выходные дни наш герой выезжал в живописные загородные места и на морское побережье.

Гаврилов Л. А. в Ницце.

Работая в разведке, Лев Алексеевич понял, что главное в ней вовсе не отвага, которую в художественных произведениях часто выставляют на первый план. Гораздо важнее — профессиональные навыки, позволяющие отовсюду получать нужную информацию, быстро анализировать её, предугадывать действия как противников, так и союзников и многое другое. А вот бесстрашие, решительность и самоотверженность помогают далеко не всегда.  

Льва Алексеевича часто донимали сомнения в правильности своих действий, особенно, когда не с кем было посоветоваться. Но как быть, если то и дело приходится импровизировать на свой страх и риск? Он опасался, что однажды начальство назовёт это неприятным словом «отсебятина», но, поделившись с ним своими мыслями, он вдруг услышал: «Не переживай, Лёва. Почти вся наша работа — отсебятина». 

Смысл был в том, что нелегальная разведка то и дело вынуждает работать в одиночку, в сложных, постоянно меняющихся обстоятельствах, и многие задачи приходится решать самостоятельно.

И всё же Лев Алексеевич никогда не жалел об избранном пути. Даже когда казалось, что всё плохо и хуже быть не может. Он лишь старался быть предельно аккуратным и всегда верил в успех.

При этом он никогда не мечтал о работе под крышей, способной уберечь его от иностранной тюрьмы. Ему нравилось его положение нелегала, позволявшее оставаться незамеченным для спецслужб противника и, благодаря этому, действовать более эффективно. 

Не мечтал он и о высоких руководящих должностях в разведке. Он понимал, что у его начальников другие функции, другие задачи, и, по большому счёту, он мало что о них знал. Возможно, равнодушие к начальственным должностям объяснялось его молодым возрастом и не очень большим жизненным опытом, но в то время ему хотелось лишь получше войти в образ человека, которым он представлялся за рубежом, и получить информацию, жизненно необходимую его стране.                 

Поначалу Лев Алексеевич жил в Европе с французским загранпаспортом, выданным консульством Франции в одной из стран советского блока. Вскоре срок действия документа истёк, и новый следовало получить уже на Западе, за «железным занавесом». Таковой вызывал больше доверия. Для этого наш герой перебрался на время в Италию.

Процедура выдачи паспорта во французском консульстве в Риме занимала три месяца, и, чтобы был повод для столь длительного пребывания в стране, Лев Алексеевич поступил в так называемый Университет для иностранцев, в котором граждане разных государств изучали итальянский язык.

Располагался он в городе Перудже. Наш герой поселился рядом с учебным заведением, в двухэтажном частном доме, принадлежавшем небольшой итальянской семье. Там же снимал комнату американец Фрэд, студент того же университета.

Иностранный язык давался штатовцу нелегко из-за проблем со слухом (на груди у него постоянно висел слуховой аппарат), но парень всё же справлялся.

Питался Лев Алексеевич дома, вместе с хозяевами и их детьми. Глава семьи большую часть времени проводил на фабрике, где работал инженером, жена вела хозяйство, дети учились в гимназии.

В обеденное время, когда Лев Алексеевич приходил из университета, они все вместе садились за стол, ели разнообразные зелёные салаты, мягкий сыр, спагетти болоньезе, перемешанное с небольшими кусочками мяса или рыбы и залитое ароматным овощным соусом. Запивали всё это сухим вином.

Трапеза всегда была вкусной и обильной, и тем не менее, глава семьи нередко ставил перед собой большую, глубокую тарелку, наполнял её красным вином, бросал в него кусочки хлеба и с наслаждением поедал свою тюрю суповой ложкой.

— Мой любимый суп! – пояснял он, сияя блаженством и извиняясь за свои «простонародные привычки».

За десертом, состоявшим из апельсинов, яблок и кофе с ликёром, завязывалась оживлённая беседа. Говорили, естественно, на итальянском. Во Вторую мировую хозяин дома воевал в России на стороне Германии, и теперь увлечённо рассказывал Льву Алексеевичу об «удивительных и загадочных русских», с которыми ему довелось близко познакомиться под Сталинградом.

— Поразительный народ! – восклицал он. – В какую избу ни зайдёшь, везде шахматы! Представляете?! Интеллектуальная нация! А вот мальчишки там вредные. Почти все они были партизанами, и с ними приходилось держать ухо востро!

После обеда глава семьи вновь уходил на работу, дети шли делать уроки, а Лев Алексеевич оставался на кухне и вместе с хозяйкой смотрел телевизор. Словоохотливая, умная женщина объясняла и комментировала происходившее на экране, он задавал вопросы, и разговор получался чрезвычайно познавательный, помогавший нашему герою изучать страну и оттачивать свой итальянский язык.

Способствовало тому и общение с хозяйскими детьми, приятными и весёлыми подростками, которые, в свою очередь, познакомили его со своими друзьями, в том числе с двумя симпатичными англичанками из ЮАР. «Настоящие аристократки» — так охарактеризовал их Лев Алексеевич.

Всей компанией они часто гуляли по городу и его окрестностям, изучали достопримечательности, в том числе побывали у Тразименского озера, где Ганнибал когда-то одержал блестящую победу над римлянами.

Всё это позволило нашему герою быстро освоить современный разговорный язык, необходимые речевые привычки, и очень скоро незнакомые итальянцы стали принимать его за соотечественника. А это можно считать серьёзным успехом для человека, выросшего в русскоязычной среде.

Продолжалась и основная работа. Лев Алексеевич регулярно отправлял в Москву донесения, составляя и шифруя их в снятой им комнате. Запирать при этом дверь было нельзя: могли заподозрить в противозаконной деятельности. Последствия недавней войны и раскол общества давали себя знать, люди внимательно присматривались друг к другу, и во избежание проблем Лев Алексеевич даже снял с окна шторы, показывая, что ему нечего скрывать от окружающих.

И когда однажды он сел за шифровку очередного послания, в дверь к нему постучал Фрэд. Наш герой откликнулся, надеясь, что сосед ограничится приветствием и проследует дальше, но глуховатый американец принял возглас за пригласили и ввалился в комнату.

Прятать или прикрывать писанину было уже поздно – это вызвало бы подозрения с самыми серьёзными последствиями — поэтому наш герой спокойно, без лишних движений повернулся к вошедшему и поинтересовался, как у него дела.

Видя, что сокурсник выписывает на бумаге столбики чисел, Фрэд усмехнулся:

— Подсчитываешь расходы?

— Да, выкраиваю на путешествия, — беззаботно ответил Гаврилов, продолжая шифровать текст.

Объяснение не вызвало у американца ни малейших сомнений.

Италия с её весёлыми, дружелюбными и открытыми жителями очень нравилась Льву Алексеевичу. На выходные он выезжал из Перуджи в другие города, снимал там недорогое, но великолепное жильё, заполненное ценными винтажными вещицами, а съезжая, даже не встречался с хозяевами и лишь оставлял ключ в указанном месте. В те времена подобные отношения строились там на доверии, если, конечно, твой вид не вызывал у людей беспокойства.

Во время посещения Венеции один из горожан предложил Льву Алексеевичу снять комнату в квартире тамошнего полицейского. Наш герой согласился и трое суток прожил под надёжной охраной местного стража порядка, который был с ним предельно вежлив, внимателен и деликатен.

Трудно себе представить, что Лев Алексеевич, заядлый фанат футбола и завсегдатай московского стадиона «Динамо», оказавшись в Италии, не побывает на здешнем матче и не поболеет вместе с неистовыми итальянскими тиффози. Ради этого он отправился из Перуджи во Флоренцию, где в тот день играла легендарная «Фиорентина».

Зрелище оказалось настолько впечатляющим, что Лев Алексеевич до сих пор вспоминает его с восторгом и умилением. Его изумило, что итальянские трибуны ревут в несколько раз сильнее московских, причём, постоянно, на протяжении всего матча и независимо от ситуации на поле, в отличие от наших, поднимавших шум лишь в момент атаки или забивания гола. В остальное же время советские болельщики обычно сидели спокойно, вполголоса обсуждая игру или вообще болтая на другие темы.

В Италии же гвалт на стадионе не прерывается ни на секунду и не стихает даже после матча, перемещаясь на городские улицы. «Это какой-то кошмар!» — с восхищением вспоминает Лев Алексеевич спустя шестьдесят пять лет после увиденного.

«А вот во Франции болельщики ведут себя значительно тише, — рассказывает он. — Даже тише, чем наши в Москве».

В 1960-м году его пребывание в Риме совпало с проведением там Олимпийских игр. Запомнилось, как Ливио Берутти, итальянский спортсмен и многократный чемпион своей страны, бежал двести метров, занял первое место и получил золотую медаль. Его соотечественники ликовали. Весь стадион встал и запел итальянский гимн. Одновременно зрители поджигали свёрнутые трубкой газеты, и в вечернем сумраке возникла фантастическая картина: море огня из десятков тысяч факелов, рёв трибун и торжественная мелодия государственного гимна…

Через три месяца Лев Алексеевич получил новый французский загранпаспорт и успешно сдал выпускной экзамен в университете в Перудже. По итальянскому языку советский гражданин, родившийся и выросший в СССР, был удостоен максимально возможной для студента оценки – 27 баллов из 30.

Теперь надо было отучиться ещё и во французском вузе, но перед этим необходимо получить степень бакалавра. Её присваивали после экзамена в Парижском университете, и готовиться к нему следовало в лицее или в частной школе. Для лицея Лев Алексеевич был староват, поэтому он поступил в так называемый Институт Ампера, готовивший инженеров-электриков.

Там ему не понравилось. Заведение выглядело более, чем скромно, практические занятия проходили в убогом подвале, преподавание было не на высоте, а руководители института по совместительству работали вахтёрами и сотрудниками учебной части.

Там Лев Алексеевич приобрёл полезные знакомства, пригодившиеся ему позднее, но учиться предпочёл в другой частной школе, где преподавали высококвалифицированные специалисты, совмещавшие педагогическую деятельность с работой в так называемом центре Сакле, сердце французских ядерных исследований.

Для получения степени бакалавра требовалось также сдать экзамен по иностранному языку. Лев Алексеевич, естественно, выбрал итальянский и для подготовки отправился в так называемую Школу Берлиц – языковое учебное заведение, носящее имя её основателя, автора знаменитой методики полного погружения обучаемого в языковую среду.

Там его спросили, что он читает сейчас на итальянском? В то время литературная Европа обсуждала нашумевший роман Джузеппе Томази ди Лампедуза «Gattopardo». В строгом переводе это слово означает «сервал» или «оцелот» — хищник семейства кошачьих, но российские издатели для звучности и ясности назвали произведение «Леопард», а при повторном издании — «Гепард».

Знаменитый, удостоенный премии Стрега роман показался Льву Алексеевичу скучноватым, но с точки зрения языка — чрезвычайно интересным и полезным. На занятиях в Школе Берлиц он пересказывал педагогу содержание книги или беседовал с ним на итальянском на самые разнообразные темы. Других учеников в аудитории не было, и Льву Алексеевичу доставалось всё преподавательское внимание.

Экзамены в Парижском университете, как письменные, так и устные, прошли гладко. Став бакалавром математики, наш герой поступил в Гренобльский университет на факультет математики, физики и химии. А в Бельгии, в учебном заведении, вроде нашего техникума, он изучал радиодело. Именно там их преподаватель вошёл как-то утром в аудиторию и взволнованно сообщил студентам: «Сенсация, господа! Русские запустили в космос шпутнИк!» Это произошло 4 октября 1957 года.

Известие об эпохальном событии привело Льва Алексеевича в восторг. Он был горд за талантливых соотечественников, однако ликовать приходилось «про себя», иначе окружающие его не поняли бы. Или, наоборот, поняли бы слишком хорошо…

Подобные положительные эмоции, в том числе, связанные с личными успехами в учёбе и работе, скрашивали его одинокое заграничное существование. Порой тамошняя жизнь казалась Льву Алексеевичу настолько тоскливой, что спасали лишь мысли о родственниках и друзьях-товарищах, представлявшихся во время разлуки ещё более приятными и милыми, чем обычно. И воспоминания эти быстро перерастали в тяжкую ностальгию.

А однажды он испытал за границей настолько сильную хандру, что она запомнилась ему на всю жизнь. Хотя ничего особенного, вроде бы, не произошло…

Как-то в канун новогоднего праздника Лев Алексеевич прибыл из Москвы в Вену и вечером вышел прогуляться по городу. Настроение его сразу упало: близкие ему люди, с которыми он общался ещё этим утром, теперь были далеко, дома, на родине, и все, в окружении друзей и родни, готовились к празднованию Нового года. А он был вынужден торчать здесь, в одном из красивейших городов мира, но всё же на чужбине и, вдобавок, в одиночестве. 

С раннего детства он привык отмечать этот праздник в Москве, с семьёй и соседями по их огромной коммуналке, и сейчас, гуляя по безлюдной австрийской столице, он представлял, какая оживлённая, приподнятая атмосфера царит сейчас в их квартире на 3-й Мещанской, как украшают ёлку и накрывают стол, как резвятся дети в предвкушении подарков, как веселы и забавны взрослые за несколько часов до полуночи. В такие минуты кажется, что с новогодним боем курантов произойдёт какое-то невероятное чудо! 

Вот как Лев Алексеевич описывал свои тогдашние ощущения: «Этот праздник всегда нёс нам радость и непомерное веселье. Он дарил какие-то очаровательные, хотя и не всегда определённые, планы на будущее. И даже сейчас, в своём нынешнем, солидном возрасте, я испытываю в этот день то же, что испытывал пятилетним мальчишкой. Ну, почти то же…

А преддверие Нового года в Вене было скучным и прозаичным. Весельем и не пахло. До меня не сразу дошло, что в Западной Европе основным праздником в это время является католическое Рождество 25 декабря, а Новый год отмечают скромно или же не отмечают вовсе.

Улицы австрийской столицы выглядели в тот вечер абсолютно по-будничному. Я ощущал себя одиноким и завидовал моим согражданам, которые уже садились за праздничный стол, поднимали бокалы сначала за Старый, а потом и за Новый год, и от их слов всё вокруг словно заливалось розовым светом…

В Вене же царили беспросветная тоска и откровенная скука. Поговорить было не с кем. Но скучать в такой день не хотелось. Нечаянно я вспомнил строчку из Некрасова: «Видел я в Вене Святого Стефана»… И тут же решил побывать в замечательном соборе, носящем это имя, и посмотреть новогоднее богослужение в память о святом Сильвестре.

Я быстро нашёл собор, купил входной билет и, конечно же, не пожалел… Под звуки органа даже непонятные мне слова пастыря звучали волшебно. После мессы я шёл по безлюдной Вене и думал о своём будущем. Полученное задание я выполнил, делать было нечего, но по некоторым соображениям я должен был оставаться в Австрии ещё некоторое время. Это меня угнетало. Тоска… Не топить же её в вине при исполнении служебных обязанностей!

Надо было что-то придумать, и я придумал. По совету постояльцев отеля я уехал на несколько дней в горы осваивать лыжное мастерство. Научился спускаться с небольших, а потом и с высоких гор, набрался моральных и физических сил, и тоска ушла».

Гаврилов Л. А. на лыжах в Альпах.

«Не страшно поностальгировать за месяц-другой до возвращения домой, — продолжал Лев Алексеевич. — Но если хандрить подолгу, это будет выбивать из колеи и мешать работе. На такие переживания следует смотреть как на неизбежное зло, которое надо перетерпеть во имя поставленной цели и порученной тебе миссии. Чтобы бороться с тоской и прочими неприятными ощущениями надо уметь настраивать себя на легкомысленный лад. И мне это удавалось».

Лев Алексеевич быстро понял, что на чужбине не обойтись без обычного человеческого общения. Оно необходимо для души, для нормального психологического состояния, от которого зависит и состояние физическое.

Оноре де Бальзак утверждал: «Одиночество – прекрасная вещь, но обязательно рядом должен быть кто-то, кому можно будет рассказать, как прекрасно одиночество…» 

Однако завести себе хороших друзей непросто даже у себя на родине, не говоря уже о чужих странах, в которых то и дело меняешь место жительства, попадая туда, где ты никого не знаешь, никто не знает тебя, да и знать особенно не хочет.

«Среди французов и бельгийцев, — рассказывает Лев Алексеевич, — нередко встречаются абсолютно закрытые люди, которые, в лучшем случае, общаются лишь со своими близкими. Остальными они не интересуются и даже сторонятся их по принципу: я тебя не трогаю, и ты ко мне не лезь. Итальянцы, в этом смысле, более открыты к общению. Среди них почти не встретишь тех, кого у нас называют бирюками».

Дружба подразумевает откровенность. Скрытность её губит. Это понятно и естественно. Но как быть, если не имеешь права рассказывать о себе? Человек, с которым общаешься, может быть и полезным и опасным одновременно. К новым знакомым надо внимательно приглядываться, поскольку кто-то из них может создать разведчику серьёзные проблемы, а то и раскрыть его полностью. Из этого Лев Алексеевич делает такой вывод: «Сближайся, общайся, но не расслабляйся и не теряй головы».

В Перудже он подружился с молодой симпатичной немкой. Они учились на одном курсе и часто ходили в этрусский храм, но не молиться, а целоваться в уединении, на древней скамейке. Заходить в отношениях дальше Лев Алексеевич не стал. И не только из осторожности: в СССР его ждала невеста, любимая женщина разведчика Гаврилова, и изменять ей он не хотел.

Фото Гаврилова Л. А. с женой.

К счастью, ему везло с близкими знакомыми. Он обедал у них дома, ходил с ними в кафе и рестораны, ездил в горы кататься на лыжах. Там их компания неимоверно разрасталась, и общение превращалось в бурный, неугомонный праздник. Многие даже забывали о спорте. Утром они решительно направлялись на лыжах к подъёмнику, по пути заходили в бар выпить чашечку кофе, и выходили из него лишь поздним вечером, забывая оставленные на входе лыжи. 

Там у Льва Алексеевич порой возникало ощущение близкое к эйфории: тебя окружают приятные, доброжелательные люди, они отдыхают вместе с тобой и проявляют к тебе самые дружеские чувства. Значит, всё идёт хорошо. Но главное, помнить, что блаженно-приподнятая атмосфера чревата неприятными сюрпризами. 

И всё же, жить уединённо в его положении было бы неправильно. Все вокруг будут думать: «Почему этот человек не идёт на контакт? Что ему не нравится? Какие мысли он вынашивает?» К нему будут приглядываться с утроенным вниманием, а это не в его интересах. И напротив, тот, кто легко и охотно общается с окружающими, вызывает симпатию, и жизнь его становится намного приятнее. 

Однажды Лев Алексеевич сломал взятые напрокат лыжи и уже собирался выложить за них солидные деньги, однако с него не взяли ни сантима, потому что он был в хороших отношениях с работниками базы. И не раз, в отсутствие транспорта, знакомые подвозили его до нужного места, сильно отклоняясь от своего собственного маршрута. 

Однако тесное общение с кем бы то ни было может таить в себе неожиданные проблемы. И одна из них поначалу сильно беспокоила Льва Алексеевича.

Речь шла о его моложавой внешности, хотя обычно жалуются на обратное. Дело в том, что по документам ему было двадцать пять лет, в реальности – двадцать три, а выглядел он ещё моложе. Это удивляло его заграничных знакомых, а сам он никак не мог понять, почему ему досталась такая легенда.

Другой проблемой было его акцент. По легенде Лев Алексеевич много лет провёл за пределами Франции, в другой языковой среде, и отчасти это могло объяснить его произношение. Граждане, говорящие на государственном языке своей страны с акцентом, не редкость, и причины тому могут быть самые разные. В многонациональной России далеко не все говорят на чистом русском, и в них не подозревают шпионов, если для этого нет более веских поводов.

И всё же, необычный выговор Льва Алексеевича поначалу привлекал внимание французов. К счастью, его объяснениям верили, а по прошествии времени акцент исчез сам собой.

Однако случился другой, связанный с языком, казус. В те молодые годы у него был очень крепкий сон, и порой даже звонкий будильник не мог привести его в чувство. Поэтому Лев Алексеевич просил кого-то разбудить его стуком в дверь или голосом. 

И вот однажды, после сигнала будильника, квартирная хозяйка постучала в его спальню, а он спросонья крикнул ей по-русски: «Спасибо» вместо «Мерси».

Женщина молча удалилась, а Лев Алексеевич потом мучился вопросом, поняла она его ответ или нет. К счастью, хозяйка не знала по-русски ни слова – в этом он убедился однозначно и лишь тогда успокоился. И что самое удивительное, после этого он стал исправно просыпаться по звонку. 

Происходили совсем уже глупые, но заставлявшие понервничать инциденты. Когда он сообщил однокурсникам о своей жизни в славянской стране, те спросили, как там звучит слово «хлеб». Лев Алексеевич не знал ни бельмеса на том языке, однако надо было что-то ответить, и он выдал наобум: «Хльбы». Все засмеялись, а Лев Алексеевич смутился, предположив, что они знают настоящее слово и специально проверили его.

Поняв, что это не так, он выдал своё смущение за обиду: мол, смеются над языком его родственников, а это нехорошо. Французы извинились, пояснив, что их рассмешили непривычные для них звуки, обозначаемые у нас буквами Х и Ы.

В другой раз совершенно на пустом месте возник конфликт со студентом, откровенным балбесом и задирой. Он без причины нагрубил Льву Алексеевичу, тот ответил, началось взаимное пихание руками, и толпа однокашников тут же окружила их, предвкушая захватывающий поединок.

Однако Лев Алексеевич разочаровал их. Несмотря на свой юный возраст, он понял, что дело наверняка дойдёт до драки и, возможно, до полиции, а это было опасно. Поэтому он взял себя в руки и строго сказал оппоненту: «Всё! Закончили!» Тот поначалу опешил, но потом удалился, крайне озадаченный тем, что привычная для него потасовка на этот раз не состоялась.

Ещё один инцидент с однокурсником, на этот раз по МГИМО, Лев Алексеевич пережил в Вене. Он прилетел туда из Москвы и, проходя паспортный контроль, увидел среди встречающих своего институтского приятеля, работавшего теперь в советском посольстве в Австрии.

Молодой дипломат тоже узнал однокашника и радостно заорал на весь зал:

— Лёва! Салют!

Однако в паспорте «Лёвы», лежавшем в тот момент перед пограничником, значилось совсем другое имя, да и паспорт был не советский, а французский. К тому же, рядом могли находиться сотрудники западных спецслужб, знавшие работников советского посольства в лицо и следившие за их контактами.

Старательно отворачиваясь от голосившего и размахивавшего руками сокурсника, Лев Алексеевич забрал паспорт и с каменным лицом попытался покинуть аэропорт. Не удалось. Распахнув объятия, дипломат кинулся к нему, и Лев Алексеевич, не сумев увернуться, оказался прижатым к его широкой груди.

— Лёва! Дружище! Какими судьбами?! – продолжал восклицать однокурсник.

И тут наш герой, окончательно разозлившись, так послал его шёпотом, что парень остолбенел и даже приоткрыл рот.

Это позволило Льву Алексеевичу выскользнуть из цепких приятельских рук и устремиться к выходу. Вслед ему прозвучал изумлённый, полный обиды возглас: «Лёва! В чём дело?» Ответа, естественно, не последовало.

Выскочив из здания аэропорта, наш герой прыгнул в ближайший автобус и очень обрадовался, когда двери за ним закрылись и машина тронулась с места.

Лев Алексеевич не знал, куда идёт транспорт, а спрашивать пассажиров или водителя было неудобно. Подумают: «Вот дикий человек! Заскакивает как угорелый в автобус, а когда тот уже в пути, интересуется маршрутом».

Но это были мелочи: в любой момент можно сойти и поймать такси или попутку. Главное, что удалось оторваться от институтского дружбана.

Публика в автобусе сидела солидная, в костюмах и галстуках. Кто-то мирно беседовал с соседями на английском, кто-то просто смотрел в окно. Дорога вела прямиком в Вену, и Льва Алексеевича это полностью устраивало.

Вскоре автобус въехал в город и остановился у какого-то странного здания без вывесок, с занавешенными окнами и с большой, примыкающей к нему территорией, окружённой глухим забором.

Пассажиры стали дружно покидать салон и забирать из багажника вещи. После чего все они, гуськом направлялись к дверям загадочного учреждения, доставая из кармана какие-то бумаги и готовясь предъявлять их на входе.

Лев Алексеевич понял, что, спасаясь от приятеля, он залез в служебный автобус, принадлежавший какой-то хитрой организации. «Хорошо ещё, не въехали на закрытую территорию», — подумал он. Его бы, конечно, выпустили, но не надо привлекать к себе лишнее внимание.

Наш герой спокойно, не суетясь, вышел из автобуса, поймал такси и отправился в нужный ему отель.

Всё шло прекрасно, однако вскоре Лев Алексеевич стал ощущать растущее беспокойство. Оно было вызвано необычными, необъяснимыми событиями, которые вдруг начали происходить вокруг него одно за другим.

Вернувшись в Париж, он решил выправить себе внутренний паспорт и, как положено, явился за ним в мэрию. Однако там ему отказали и порекомендовали обратиться не куда-нибудь, а в министерство внутренних дел Франции. Ни много ни мало.

Странное предложение не вызвало у Льва Алексеевича ни малейшего энтузиазма. Доказывать в таком департаменте свои права на французский паспорт ему не хотелось: ещё свежа была память о недавнем соседстве с комиссариатом полиции. Походило на то, как если бы он попросил показать ему живого медведя, а ему в ответ предложили бы залезть к нему в берлогу.

К тому же, такие вопросы обычно решала мэрия, и требование посетить МВД вселяло тревогу. В какой-то момент Лев Алексеевич хотел плюнуть на всё и никуда не ходить, но, подумав, всё же пошёл.

Пришлось понервничать, однако он был приятно удивлён, когда сотрудница министерства, симпатичная, вежливая дама, посоветовала ему написать письмо в мэрию по месту его рождения, попросить выписку из книги регистрации актов гражданского состояния касательно его появления на свет и представить её в мэрию по месту жительства. Сделать это было несложно, и спустя несколько дней Лев Алексеевич получил требуемый паспорт.

Но волнения его на этом не закончились. Однажды в Париже, на улице, к нему обратился незнакомец, спросивший, не учились ли они вместе в Нанси — небольшом городке во Франции. По легенде Лев Алексеевич именно там и учился, но ведь то по легенде! Он, конечно, бывал там пару раз и вполне мог случайно встретиться с этим человеком, но всё же это вызывало тревогу.

Когда он в очередной раз прибыл по делам в Бельгию, на границе у него сняли отпечатки пальцев, чего до этого никогда не случалось. А чуть позже начальство сообщило, что его разыскивают какие-то непонятные родственники, приехавшие из страны, где по легенде Лев Алексеевич жил до прибытия во Францию.

Этого он опасался больше всего. Кем бы эти родственники ни были, с ними пришлось бы общаться на западнославянском языке, которого наш герой не знал. «Тёплой» встречи надо было избежать во что бы то ни стало, и Льву Алексеевичу порекомендовали уехать куда-нибудь на время. Но прежде, чем он это сделал, произошло ещё одно странное событие.

Приятель-француз подвозил его на машине домой, но по дороге остановился в небольшом городке и куда-то удалился, попросив его подождать. Выглядело это подозрительно, учитывая, к тому же, необычное поведение приятеля. Так делают, когда сомнительного и потенциально опасного человека хотят кому-то показать и, возможно, задержать.

Лев Алексеевич не стал ждать развязки. Погуляв, на всякий случай, в отдалении и не дождавшись приятеля, он уехал на автобусе, а вскоре вообще покинул Францию, предварительно оповестив знакомых о своём отъезде в Италию к невесте. После чего самолётом добрался до Люксембурга, получил там нужные инструкции, вылетел в Голландию, оттуда — в Швецию, где сел на теплоход до Финляндии.

В каюте с ним оказалась троица жизнерадостных пьяниц из Швеции. Почти что сухой закон, по сию пору действующий в их стране, на борту теплохода силы не имел, и подданные королевства тут же этим воспользовались. Лев Алексеевич не стал к ним присоединяться, и шведам пришлось соображать на троих, чем они неутомимо занимались на протяжении всего пути. А наш герой тем временем беспробудно спал в насыщенной алкоголем атмосфере вплоть до самой Финляндии.

Очнувшись в Турку, он сошёл на сушу и на электричке добрался до Хельсинки. Теперь до России оставалось рукой подать. Помимо билета на поезд, Лев Алексеевич купил ещё и подарок жене. Это была великолепная шуба, какую не найдёшь ни во Франции, ни в Италии, где они скорее декоративные и ритуальные. Зато здесь, на севере, данный предмет туалета – самый что ни на есть настоящий, функциональный — и от холода спасает, и выглядит достойно. Интересно, что торговали ими русскоязычные татары, осевшие в Финляндии, когда та ещё являлась частью Российской империи.

Чтобы доставить такую шубу в Москву, требовался отдельный чемодан или большая сумка, однако все галантерейные магазины Хельсинки оказались закрыты по случаю (кто бы мог подумать!) БАННОГО ДНЯ !!!

Можно ли такое себе представить?! Россияне тоже уважают баню, но не настолько, чтобы массово останавливать из-за неё торговлю. Поезд вот-вот отходил, и как везти с собой объёмистую женскую шубу, понятно не было. В руках невозможно, а на себя не наденешь – не поймут.

Но европейский сервис всё же не подкачал: работники отеля свернули шубу потуже, обернули её плотной бумагой и перевязали крепкими верёвками. Получился удобный для транспортировки тюк, с которыми Лев Алексеевич и прибыл в СССР, в отличие от прочих пассажиров, обладателей модных заграничных чемоданов.

До Москвы он летел самолётом, и был немало удивлён, когда в полночный час никто из коллег не встретил его во Внуково. Назначенный для этого человек, видимо, банально проспал, а многочисленные родные и близкие Льва Алексеевича просто не знали о его прибытии, иначе явились бы в аэропорт в полном составе.

Родители не поверили своим глазам и ушам, когда их сын, которого они не видели два или три года, вдруг ввалился среди ночи в квартиру и попросил у них денег, чтобы расплатиться с такси. Дело в том, что за границей он не имел права держать у себя рубли, а в СССР запрещено было рассчитываться валютой, которая у него, естественно, имелась.

Радостную встречу отмечали до самого утра. Лев Алексеевич наслаждался не только общением с родными, но и долгожданной возможностью поговорить на русском языке, что было необычайно приятно после длительного пребывания на чужбине.

В СССР он отдыхал недолго, но выяснилось, что опасности поджидают разведчика-нелегала даже на родине. Да ещё во время отпуска!

Друг Льва Алексеевича, директор музея-усадьбы «Ясная поляна», пригласил его погостить там, где когда-то жил и работал его великий тёзка – Лев Николаевич Толстой.

Наш герой отправился туда с женой и тёщей, и как почётных гостей их поселили на территории усадьбы, в Доме Волконского, на втором этаже.

Утром следующего дня, когда они завтракали в предоставленных им апартаментах, на первом этаже вдруг заговорили на прекрасном французском языке, перемежающемся иногда с русским. Голоса были мужские и женские, и казалось, что души бывших хозяев решили посетить свои экспроприированные владения.

Выяснилось, что в музей прибыл военный атташе посольства Франции в СССР в сопровождении своей дочери и переводчика. Тёща Льва Алексеевича оживилась и стала настаивать, чтобы зять спустился вниз, представился им на своём великолепном французском и познакомил их со своей женой и её мамой. Похоже, ей захотелось принять высоких гостей столь же куртуазно, как это сделала бы княгиня Волконская, в доме которой они находились.

Однако Льву Алексеевичу нельзя было светиться перед профессиональным разведчиком, каковым является любой военный атташе любого посольства в мире. А этот, вдобавок, был из Франции, где Лев Алексеевич трудился нелегалом. Тёща очень обиделась на зятя за его отказ общаться с французами на их языке. Ей так этого хотелось!

После отпуска Лев Алексеевич вновь отправился за границу, но проработал там недолго. Печально известный полковник Пеньковский выдал многих советских разведчиков, и нашему герою пришлось вернуться на Родину. 

Это произошло в начале 60-х. Лев Алексеевич стал преподавать французский язык в Военном институте иностранных языков, разместившемся в тех самых кирпичных корпусах на Волочаевской, где когда-то, до революции 1917 года, служил его дядя и регулярно бывал его отец. Мистический круг замкнулся. 

Лев Алексеевич Гаврилов, 2005 год

Научно-педагогическая деятельность долго казалась Льву Алексеевичу чересчур спокойной, и он скучал по своей прежней работе. Разведка заставляла его постоянно напрягать все силы, открывать в себе всё новые и новые таланты и ресурсы, благодаря чему, наверное, он и сохранил такую хорошую форму. 

К примеру, до двадцати пяти лет он был уверен, что с математикой, как с наукой, ему не по пути. Ан нет! Когда потребовалось, он успешно сдал необходимые экзамены и стал бакалавром математики, к тому же, не в российском, а во французском университете! Разведка научила его действовать в нестандартных условиях, принимать неординарные решения и выкручиваться из непростых ситуаций. «Она много требовала, но и много давала», — говорит Лев Алексеевич. 

На преподавательской работе он стал автором более, чем 60-ти научных публикаций и трудов по психолингвистике, по методике обучения иностранным языкам и переводу, по информационной обработке текстов, по стилистике и речевой практике французского языка, выступал как сценарист и постановщик учебных телефильмов, дорос до полковника и даже избирался депутатом районного совета Москвы.

Но по сей день он с удовольствием вспоминает свою прежнюю работу. «Она помогла мне увидеть огромный мир в реальности, а не в пересказах других людей, — говорил Лев Алексеевич. – Она свела меня с замечательными людьми, которых я, наверное, больше не увижу, но зато буду помнить всегда». 

Владимир Добрин — выпускник Военного института иностранных языков, член Союза писателей России

17 thoughts on “Владимир Добрин, З-78. Неприметная работа

  1. Думаю, такие вещи не надо печатать. Нелегалы до конца жизни остаются такими. Это их планида. А теперь много вопросов, в том числе у меня, как профессионала тети груши. Так топорно она не работала даже в то время.

  2. Душевный рассказ. Какими интересными, даже удивительно талантливыми людьми был напичкан ВИИЯ.
    Майор, и вероятно позднее п/п-Гаврилов преподавал нашей французской группе военный перевод какой- то период. Ну преподавал. Но о себе нам соплякам ничего не рассказывал. Создавалось впечатление, что он вообще не военный, а сугубо гражданский, немного замкнутый человек.
    О нем очень немного рассказывал наш любимый сотрудник кафедры франц. языка п/п-к Пименов. Поведал, что их обоих (а вероятнее всего — всей сетью) выводили в срочном порядке через третьи страны.
    Я не уверен, что Пименов жив, что я ему искренне желаю, но сообщать на сайт, чем он занимался в Марселе до поры не буду. Он нам охотно рассказывал про ту жизнь во Франции. Сам имел внешность чисто киношного героя-любовника, высокий, сухопарый, черные смоляные волосы.
    Готовили его так же, как и всех нелегалов: на квартире индивидуально.
    Преподавал он нам разговорную практику. Это был язык мужитский, с матершиной. Такова была его среда выполнения задач. Прекрасный рассказчик на сочном французком. Мы его обожали и смотрели ему в рот. Я даже написал дипломную работу не про суффиксы или французских писателей и их произведения мирового значения, а про французский мат. Называлась она «Вульгаризмы франц. языка». Перелопатил массу лит-ры, в том числе словарей. А он поставил только «4», сказав, что на «5» знает только он сам.
    Мой комментарий немного не в тему, не про Гаврилова, которого мы знали мало, а про Пименова. Но их служба в разведке полностью совпадает.

  3. Лев Алексеевич, безусловно, выдающийся человек, но то, что пишет про него и про нелегалов ГРУ г-н Владимир Добрин — это такая детская лабуда, что при первых же строках возникает только одно желание — сказать: Ты чего несешь, пацан??? Чего стоит только один пассаж о съеме нелегалом Гавриловым квартиры над полицейским участком!!! Ну а этот текст вообще,что называется no comments: «Удивительно, но в то время он не знал, что с ним могло случиться в случае ареста и разоблачения, и как следовало вести себя в такой ситуации. Никто не беседовал с ним на эту тему. Он не раз хотел сам спросить об этом начальство, однако так и не решился»!!! Т.е. ГРУ готовит нелегала,которому тупое начальство даже не сообщает, что именно ему грозит в случае провала — пожизненное или казнь, а наивный нелегал, в совершенстве владеющий французским, не только постеснялся спросить у дяденек начальников: А чё мне за это будет? — но и прибыв в страну, не удосужился посмотреть соответствующую статью местного Уголовного кодекса!!! И это при том,что его учили вживаться в среду и понимать хотя бы принципы французской уголовной системы!!! Ну и дальше в том же духе развесистой клюквы…Я обеими руками за то, что бы чествовать героев и достойных людей, но давайте делать это достойно, не превращая своими нарративами их жизнь в низкопробный водевиль!!! А Льву Алексеевичу — мое неизменное почтение и глубочайшее уважение!!! Примите и проч.)))

    1. С удовольствием и даже наслаждением отвечаю пацану-нахалёнку Валерке, корчащему из себя матёрого разведчика-супермена, что ВСЁ изложенное в данном очерке написано со слов того самого ВЫДАЮЩЕГОСЯ Льва Алексеевича Гаврилова и заверено им письменно. И кстати, публикация эта ему очень понравилась, в чём вышеозначенный пацан может убедиться лично из его уст. Я даже думаю, Лев Алексеевич ещё скажет здесь своё слово по этому поводу.
      Так что не надо так глупо и неумело наскакивать на незнакомых или малознакомых людей, чтобы впредь не оказываться в столь глупом положении, в котором ты оказался сейчас. Несмотря на прятки под ником.

      Без малейшего уважения,
      Владимир Добрин

      1. Неуважаемый Владимир Добрин! Оставлю на Вашей совести весьма вольные и недопустимые в разговоре 2 пожилых людей характеристики моей скромной персоны — они вполне соответствуют любимому Вами стилю развесистой клюквы и характеризуют, как и положено, в большей степени Вас, чем меня!!! Не зря говаривали древние: Юпитер ты сердишься, значит,ты неправ!!! Ни за каким ником я никогда не скрывался,и слегка потрудившись,Вы могли бы легко выяснить у того же Е. Логинова, что Кириленко Валерий Владимирович, Запад-84 (У) (a propos, учился военному переводу в том числе и у Льва Алексеевича), всегда готов к диалогу. Но диалог предполагает обмен мнениями, к чему Вы явно не готовы, и, полагаю, не в последнюю очередь потому,что очень плохо представляете себе предмет,о котором пишите, зато очень бодро размахиваете жупелами: «Мне сам Лев Алексеич все подписал» или любимый детьми лейтенанта Шмидта: «А ты,кто такой???». Кстати, я Вас критиковал вовсе не с позиции «корчащего из себя матёрого разведчика-супермена» (где это в моем тексте???), а с точки зрения элементарной логики выживания чужака за враждебной ему за границей да еще с поддельными документами. Впрочем, здесь Ваш текст говорит снова против Вас, ибо по правилам хорошего интервьюера любая информация, получаемая от лица, дающего интервью, должна подвергаться самому тщательному осмыслению и глубокому анализу, и уточняться в случае наличия у интервьюера хотя бы малейшего сомнения в достоверности или правдивости получаемой информации. Глубокоуважаемый Лев Алексеевич в свои 90 лет может позволить себе говорить все, что ему заблагорассудится, может даже посмеяться над всем и вся, но когда эти его речи передает другое лицо, именно на этом лице лежит ответственность за то, чтобы оригинальный нарратив не превратился на письме в ту самую «развесистую (и неудобоваримую) клюкву», которой нас так щедро именно Вы, а не Лев Алексеевич накормили…Примите и проч.

        1. Ну, слава Богу, перешли Вы… А начинали по-другому. Цитирую Ваш предыдущий пост: «Ты чего несёшь, пацан???» А теперь меня обвиняете в «весьма вольных и недопустимых в разговоре 2 пожилых людей характеристиках». Хорошо Вам с вашей амнезией! А я лишь ответил взаимностью. Выражения «детская лабуда», «развесистая клюква» и «низкопробный водевиль» тоже как-то не располагают к «диалогу» и «обмену мнениями», о которых Вы пишете. Как говорится, либо крест снимите, либо штаны наденьте. Я тоже мог бы поупражняться в эпитетах по поводу Ваших постов или чего-то ещё — дело это нехитрое, но не буду уподобляться. Глупо, да и времени жалко. Предпочту ответить на Ваши тезисы.
          1. Если бы Вы поначалу не скрывались под ником, я бы о нём не писал. 2. Предмет, о котором я пишу в очерке, похоже, знаком мне, всё же, больше, чем Вам. Сегодня Лев Алексеевич Гаврилов прокомментировал мне по телефону Ваши оторванные от реальности утверждения. Я сделал аудиозапись и могу дать Вам послушать при желании. Да и на сайте можно опубликовать в расшифровке. Вы, конечно, можете повторить Вашу мысль, что «в свои 90 лет он может позволить себе говорить все, что ему заблагорассудится», но уверен, это несправедливо по отношению к человеку твёрдых моральных устоев и пребывающему в прекрасной интеллектуальной форме. 3. По поводу интервьюирования. Не знаю, насколько велик Ваш журналистский опыт, но меня пока не критиковали ни в старой редакции «Вокруг света», которая была сформирована ещё в советский период, ни в нынешней «Независимой газете» (кстати, в ближайшую пятницу там тоже выйдет этот очерк, в НВО, не пропустите), ни в «Еженедельнике «Звезда», ни в издательстве «ЭКСМО», где я публиковал в 90-е свои романы (псевдоним Владимир Остожин), ни в прочих изданиях. Везде только хвалили. И вот нарвался я на Вас, на настоящего мэтра разведки, журналистики и наверняка чего-то ещё… Похвалились бы Вашими публикациями, поделились бы опытом. Глядишь, научусь работать так, что и Вам понравится…

          1. Вы уж, если цитируете оппонента,то делайте это грамотно и достойно, а не вырывайте слова из контекста в угоду своим произвольным позывам. Давайте разберемся В самом 1-м своем комментарии я писал: «…это такая детская лабуда, что при первых же строках возникает только одно желание – сказать: Ты чего несешь, пацан…» Очевидно,что центральный образ пассажа — это словосочетание «детская лабуда», которое по ассоциации вызвало у автора простецкое разговорное обращение «Ты чего несешь, пацан». Готов согласиться,что в переписке между незнакомыми людьми (пускай даже и закончившими один и тот же ВУЗ и учившихся у одних и тех же преподавателей) подобная амикошонская фамильярность вряд ли уместна, и именно она Вас задела больше всего! Готов по этому поводу принести Вам свои извинения! Что же до всего остального, и особенно до содержания Ваших (стиль трогать не будем, хотя и он небезупречен))) нарративов, то здесь остаюсь при своем иронически-отрицательном мнении. Теперь по поводу моих слов о Льве Алексеевиче. Я написал: » Глубокоуважаемый Лев Алексеевич в свои 90 лет может позволить себе говорить все, что ему заблагорассудится, может даже посмеяться над всем и вся», имея прежде всего в виду то, что в преклонном возрасте человек может позволить себе говорить все, считает нужным и не думать ни о каких последствиях, мысль о которых всегда препятствует откровенности наших высказываний. Вы же со свойственной Вам прытью интерпретировали мои слова, как некую несправедливость «по отношению к человеку твёрдых моральных устоев и пребывающему в прекрасной интеллектуальной форме» (???), хотя я никаких сомнений относительно устоев и формы Л.А. Гаврилова не высказывал. Да поди еще и напели в уши уважаемому мной человеку, что, дескать, Ваш бывший ученик, мэтр, Вас публично оскорбляет??? Ничему не удивлюсь, особенно после Вашего великолепного пассажа в стиле песочницы раннего детсада: «давайпомеряемсяпиписьками»!!! Я бесконечно рад, что Вас привечают и в «Вокруг света», и в ЭКСМО и даже (!!!!) в такой великолепной путинской пропагандистской помойке как НГ!!! Не пойму только одного — какое отношение это камлание имеет к качеству Вашего текста, который мы сейчас обсуждаем??? Ну и, конечно, меряться с Вами я ничем не собираюсь — надеюсь,что до возраста возвращения в песочницу мне еще далеко))) Примите и проч. Кстати, Павел Колесов не с Вами вместе учился?

  4. Что ж, продолжим наши бодания… Принесённые Вами извинения радуют и вселяют надежду на плодотворный диалог, правда, тут же начинают вновь проскальзывать хамоватые выражения, как то: «со свойственной Вам прытью», «напели в уши», «камлание». Как говорится, хлебом не корми! Но если уж Вы без этого никак не можете, на здоровье, я не против, только не обижайтесь, если и у меня будет проскальзывать нечто подобное.

    Итак, пойдём по вашему посланию. Вы требуете «грамотного и достойного цитирования оппонента». Я нигде не исказил ни одного вашего слова, а Вы мои фразы просто и незатейливо перевираете. Вот пример: «Мне сам Лев Алексеич все подписал». У меня в тексте по-другому, а так может сказать только дурачок, каким Вы и пытались меня представить. Той же цели служила ваша цитата из Ильфа и Петрова, отсылающая к образам Балаганова и Паниковского: «А ты,кто такой???» (на всякий случай не меняю даже пунктуацию), хотя у меня в тексте и близко ничего не было. Такие приёмы используют обычно на сельском базаре, в начальной школе, но не в серьёзном разговоре. В общем, до вашей прыти мне далеко.
    Не говоря уже о «бодром размахивании жупелами». Это не жупелы, а попытка слегка охладить ваш пыл, когда вы словно с цепи сорвались и уже готовы были вцепиться мне в глотку. При очной беседе так, наверное, и произошло бы… А стоит ли так расстраиваться? Не нравится моё творчество? Да ради Бога! Совершенно нормальное явление. У каждого свой вкус, своя манера: одна любит арбуз, другая – офицера. Мне вполне хватает тех, кому моя писанина по душе, и тот горький факт, что Вы не оказались в их числе, я переживу, как настоящий мужчина. Обещаю. К тому же, меня есть кому утешить. На недавнем конкурсе в рамках Московской организации Союза писателей России я стал лауреатом в одной номинации и дипломантом в другой. Понимаю, что Вам на это глубоко и от всей души наплевать, ну а мне всё же приятно. И несмотря на это, я с удовольствием ознакомился бы с вашей критикой в мой адрес, и вполне допускаю, что обнаружил бы в ней что-то интересное и полезное. Только она должна быть если не доброжелательной, то хотя бы нейтральной и уж никак не агрессивной или демагогической.
    «Петь в уши» Льву Алексеевичу мне незачем. Он самостоятельно, без посторонней помощи, читает ваши посты и комментирует их по-интеллигентному корректно и мягко, в отличие от Вас. Он не хочет регистрироваться на сайте и поэтому попросил меня донести его ответы и разъяснения до пытливых читателей. Что я и сделаю в самое ближайшее время по аудиозаписи.
    Вы пишете, что «в преклонном возрасте человек может позволить себе говорить все, считает нужным и не думать ни о каких последствиях, мысль о которых всегда препятствует откровенности наших высказываний», «может даже посмеяться над всем и вся». Вот он и сказал то, что считает нужным, честно и откровенно, не пытаясь представить себя крутым суперразведчиком, каждый шаг которого овеян героизмом, в отличие от многих, не годящихся Льву Алексеевичу и в подмётки. Над чем-то он и посмеялся как человек весёлый, умный, склонный к юмору и самоиронии. Однако Вам это почему-то сильно не понравилось. По-вашему, я должен был помешать ему это сделать. То есть, Лев Алексеевич говорил бы одно, а я, как «грамотный» интервьюер, кропал бы другое, то, что понравилось бы Вам, «героическое» и «красивое», хотя и не имевшее место в реальности. Так что ли? Вы уже сами себе противоречите. И ничего лишнего сказано не было. Мы долго и скрупулёзно обсуждали с ним текст, и Лев Алексеевич всегда думал о последствиях, о которых нормальный человек должен думать в любом возрасте. И если в итоге рассказчику мой текст понравился, значит, всё получилось. А другие пусть рассказывают по-своему.
    Обсуждать «НГ» не буду. Скажу лишь, что сам я о политике пишу крайне редко и пропагандирую только свои личные взгляды. Вчера в своём «камлании» я забыл упомянуть ещё литературный журнал МО РФ «Воин России», где по их предложению опубликовал три повести, в том числе о виияковцах. А также несколько выступлений на федеральных каналах ТВ с рассказами об Африке.
    Павел Колесов мне незнаком. Теоретически мы могли быть однокурсниками, потому что после загранки доучивались на другом курсе, на год младше, где многих не знали. И не припомню, чтобы я где-то слышал о нём. А что?

  5. Публикую обещанный мной ответ и разъяснения, которые герой моего очерка Лев Алексеевич Гаврилов дал наиболее пытливым и въедливым читателям. А я переложил с аудиозаписи на сайт. Пацан сказал – пацан сделал.

    Гаврилов Лев Алексеевич:
    «Я должен поблагодарить Володю Добрина за очерк обо мне, который был опубликован в «Еженедельнике «Звезда» и на Сайте ветеранов ВИИЯ». Я считаю эту публикацию очень интересной, поскольку она отвечает на вопрос, как жил человек в условиях нелегальной работы. Не работал (о работе там ничего не сказано), а именно, как жил, с какими трудностями сталкивался. Это было важно, и он, по-моему, всё это изложил хорошо.

    Во-первых, надо сказать, мне действительно ничего не рассказывали о том, как вести себя в случае провала. Говорили о том, как этот провал предотвратить, а что было бы в противном случае, это одному Богу известно. Можно было бы, конечно, сказать: надо, мол, держать язык за зубами и прочее, но это всё лабуда, выражаясь словами товарища… Настолько всё было сложно. И я не задавал этих вопросов, потому что они были бы лишними.

    Теперь насчёт квартиры. Конечно, возникает вопрос: «Зачем жить рядом с полицией, когда можно жить от неё далеко?» Но тут можно рассуждать по-разному. Я мыслил так: если я живу рядом с полицией, если я её не боюсь и даже доволен таким соседством, это выглядит со стороны вполне нормально. В других местах в тот период было много уголовного элемента – сутенёры, проститутки и прочие, в общем, кошмар. А рядом с этой квартирой их не было. Но кто-то, конечно, считал, что это ужасно, жить рядом с полицией. А я до сих пор считаю, что это было нормально и никакими проблемами не грозило.

    Кто-то из читателей недоволен тем, что в очерке ничего не сказано о работе разведчика. Да, в нём действительно ничего не сказано об агентурной работе, зато показано, как жил, о чём думал и чем дышал человек, занимавшийся агентурной разведкой. А это очень важно для нелегала, потому что, если он не знает, как жить в совершенно чуждой ему среде и какие правила существования при этом соблюдать, он свихнётся или сопьётся и в итоге завалит дело. Это не то, что жить в Москве, в кругу семьи, родных и друзей. Вот об этом я и хотел рассказать, а Володя Добрин сумел всё это изложить. Он не выступал в роли Конан Дойля или другого сочинителя, а рассказал о быте и духовной жизни человека, занимающегося не совсем обычной работой». (Конец аудиозаписи.)

    1. Владимир, кто Вам внушил,что мы бодаемся? Я вот, например, считаю,что мы ведем, возможно, плодотворную дискуссию в рамках дискурса «каков он таков разведчик-нелегал и как о нем надо писать». Я не поленился и залез в Ваш блог, по-моему, в НВО,где с удовольствием прочитал несколько Ваших баек (так их называл в свое время Алексей Назаревский, в сборнике которого я тоже публиковался (Байки ВИИЯ) из курсантской и переводческой жизни). Прекрасные рассказы, живой язык, в целом и в частности — браво!!! И вот сравниваю эти незамысловатые, но искренние рассказы с Вашим же нарративом о ЛАГ — куда что девалось…Простите за прямоту, но, когда Вы пишите о нелегальной разведке и ее казусах, Вы пишите о том, ЧЕГО САМИ НЕ ЗНАЕТЕ, а если учесть тот факт, что при этом Вы якобы сохраняете соответствие Вашему источнику, то поневоле на каждом шагу попадаете не в тот такт. Мне искренне жаль, что ЛА сказал, если только это его слова, тот текст, который Вы приводите в качестве аудиозаписи — хотя и в его нарративе можно найти косвенные подтверждения одного из моих посылов о том, что спустя 65 лет многое видится на расстоянии и с большой степенью аберрации. Кстати, в Австрии (впрочем, как и во Франции) в 1950-е и даже 1960-е вагоны 1 и 2 класса отличались по: 1) цвету вагона; 2) стоимости билета (1-й класс стоил примерно в 1,5 раза дороже 2-го и ездили им в основном либо высокопоставленные чиновники, либо нувориши-спекулянты и их дети из «золотой молодежи»); 3) цвету билета и большой цифре 1 или 2 с надписью KLASSE (все это легко увидеть на соответствующих сайтах). Если даже коллега,который якобы передавал нашему нелегалу билет (хотя и совершенно непонятно, зачем резидентуре светить на простой операции покупки билета и передачи его нелегалу своего сотрудника???), ничего не сказал новоявленному нелегалу о номере и классе вагона,то он уж точно не мог и в страшном сне предположить, что его визави ничего не знает про тарификацию жд сообщения в Европе…
      И пусть меня простит многоуважаемый Лев Алексеевич,но его слова,приведенные Вами, о том, что «мне (т.е. ему ЛА) действительно ничего не рассказывали о том, как вести себя в случае провала» я не могу принять как ответственное заявление. Тоже касается комментария по вопросу о квартире над полицейским участком. Примите и проч.

      1. Окей, Валерий, продолжим и, надеюсь, завершим нашу «возможно, плодотворную дискуссию».
        Спасибо за добрые слова по поводу моих публикаций в «НВО».
        Теперь по Вашим тезисам. 1. Цитирую: «когда Вы пишите о нелегальной разведке и ее казусах, Вы пишите о том, ЧЕГО САМИ НЕ ЗНАЕТЕ».
        Сказано резковато, но всё же отвечаю. Да, я не работал в нелегальной разведке, никогда не имел к ней отношения и знаю о ней лишь по рассказам самих нелегалов и по словам добросовестных авторов, общавшихся с ними при создании своих произведений. И что с того? Я не имею права об этом писать? Думаю, что имею, если я точно передаю мысль рассказчика и получаю от него подтверждение об этом. Попадаю «не в тот такт»? Это не более, чем Ваше субъективное мнение, на которое Вы имеете полное право.

        2. Цитирую далее: «…если только это его слова, тот текст, который Вы приводите в качестве аудиозаписи…»
        Лев Алексеевич в любой момент подтвердит аутентичность моего текста, если уж Вы такой недоверчивый. Посылать аудиозапись на экспертизу не потребуется.

        3. Продолжаю цитирование: «…спустя 65 лет многое видится на расстоянии и с большой степенью аберрации».
        Что касается «большой степени аберрации» — это у кого как. А насчёт «расстояния» — что теперь, запретим из-за этого мемуаристику? Или человек всё же имеет право на публичные воспоминания, если, конечно, они никого не оскорбляют?

        Вы, в свою очередь, имеете ПОЛНОЕ право на корректную критику, и всё же, убедительно прошу Вас: давайте закончим нашу дискуссию на сайте и оставим уважаемого Льва Алексеевича в покое. Думаю, однажды мы пересечёмся на каком-то мероприятии и продолжим обмен мнениями очно, как говорят французы, de vive voix.

  6. ОК, Владимир! Предложение по поводу окончания нашего «бодания» (кстати, соответствующее существительное во французском найти пока не смог,зато глагол «бодаться» существует: se doguer!!! М.б. у Вас есть другие варианты???) Вы сняли у меня с языка — я также считаю, что этот обмен «уколами острословия» пора прекратить))) Тем более,что на мои конкретный и детальный анализ конкретных и реальных ситуаций,которые могут иметь место в работе любого нелегала, Вы мне отвечаете общими фразами и ссылками на авторитет известных вам нелегалов (см. мой подробный комментарий по поводу жд билета 1 и 2 класса). Тут, как говорится, бог судья и Вам и Вашим источникам, но при этом задайте пжл. себе (а может и им, источникам, очевидный вопрос: А не манипулируют ли источники Вами,тем более,что при этом они хорошо понимают то, что Вы сам охотно признаете: » я не работал в нелегальной разведке, никогда не имел к ней отношения и знаю о ней лишь по рассказам самих нелегалов и по словам добросовестных авторов, общавшихся с ними при создании своих произведений»??? Кстати, сцена встречи с бывшим однокашником практически списана под копирку из воспоминаний также бывшего нелегала К.Молодого. Ну да ладно, довольно критики (хотя сцены с полицейским возле кафе и особенно на Place Pigalle так и просятся на кончик пера))) — миру — мир, нелегалам ГРУ и ПГУ — доброго здравия и многих лет жизни, невзирая на критику отдельных отщепенцев!!! Только сейчас мне пришла в голову следующая мысль: ведь Лев Алексеевич пришел в ГРУ в 1954-55 году,т.е. через три года после расформирования разведмонстра 1947-1951г.г. в лице Комитета информации при Совете Министров СССР, куда слили от большого ума ПГУ и ГРУ. В 1949 г. ГРУ было восстановлено, но сколько опытных кадров при этом было потеряно!!! Так что вполне возможно,что инструкторы Льва Алексеевича в Москве сами плохо представляли себе тонкости европейского быта, в т.ч. и особенности функционирования жд сети…Короче, мир, дружба,
    жвачка)))

    1. Спасибо за понимание, Валерий, хотя наше бодание, всё же, стихийно продолжается…

      Вы пишете: «…на мои конкретный и детальный анализ конкретных и реальных ситуаций, которые могут иметь место в работе любого нелегала, Вы мне отвечаете общими фразами и ссылками на авторитет известных вам нелегалов…»

      Отвечаю: если и я ещё углублюсь в анализ, мы с Вами не вылезем из этих дебатов до скончания одной из сторон. А хотелось бы заняться ещё чем-нибудь и, главное, прекратить изводить Льва Алексеевича. Кстати, на ваш «подробный комментарий по поводу жд билета 1 и 2 класса» он ответил, что подобные казусы возможны при любых обстоятельствах.
      И полагаю, что Вы в своих анализах и аргументации тоже пользуетесь не собственным опытом. Или это не так?

      Вы пишете: «А не манипулируют ли источники Вами…?»
      Отвечаю: работая над этим очерком, я консультировался исключительно со Львом Алексеевичем, и предположить, что он манипулировал мной, мне сложно. Не хватает воображения. И особенно трудно представить себе цель этой манипуляции.

      А если серьёзно, меня тоже беспокоило описание инцидентов в кафе и на пляс Пигаль. Я знал, что кому-то это может не понравиться, и во время каждой читки спрашивал Льва Алексеевича: «Оставляем? Убираем? Смягчаем?». И он всегда предлагал оставить всё так, как он рассказывал. И я догадываюсь, почему. Это его реальная жизнь, его молодость, можно сказать, юность, его воспоминания. Ему они дороги и забавны, а нам, непосвящённым, показывают, как всё бывает на самом деле, а не в «красиво» расписанных «героических» книжках или фильмах. Самоирония – великая вещь. Без неё человек теряет чувство реальности, и ему уже недалеко до мании величия или другой неадекватки.

      Вы пишете: «…сцена встречи с бывшим однокашником практически списана под копирку из воспоминаний также бывшего нелегала К.Молодого…»

      Не знаю, что и когда об этом писал Молодый, но данную историю Лев Алексеевич рассказывал нам ещё в начале 70-х, и все мои одногруппники её помнят. Не верю, чтобы такой умный человек так глупо подставился. И потом, почему это не могло произойти с обоими? Вы никогда не встречали в аэропорту однокурсников или одноклассников? Лично я встречал неоднократно, и даже в менее людных местах, чем аэропорт. И не вижу в этом ничего особенного.

      По поводу перевода слова «бодание». Я пять лет работал на знаменитой французской фирме «SNECMA» среди большого числа высокообразованных французов. Они регулярно «бодались» друг с другом и с иностранными коллегами по различным научно-техническим вопросам, и однажды я использовал по этому поводу слово «s’encorner». Оно им понравилось. Я спросил, какой девербатив можно найти для данного глагола или процесса, и один из них уверенно сказал: «L’encornement». Не знаю, насколько это удачно. В словарях я такого не обнаружил, а в Интернете нашёл: «Une plaie abdominodiaphragmatique droite par encornement de zébu». Ничего другого французы мне не предложили.

      Что касается глаголов «se doguer» и «se cosser», они прекрасно годятся для перевода слова «бодаться», однако имеют, по-моему, несколько другой смысл, подразумевая сшибание лбами, как делают бараны и овцебыки. К тому же, соответствующих отглагольных существительных для них нет. Остаётся «l’encornement», если не найдёте нечто лучшее.

      Ну что, закончили? В крайнем случае можно использовать эмэйл.

Добавить комментарий

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.