В год 70-летия Победы вышло много различных публикаций о Второй мировой войне, в которых оценивается, а порой весьма сильно переоценивается вклад той или иной страны в достижение победы антигитлеровской коалиции над фашистской Германией и милитаристской Японии. Я подготовил материал, который рассказывает о вкладе Китая в борьбе с японскими захватчиками, при этом делаю упор на то, что китайский народ и его вооруженные силы сумели выстоять в борьбе только при внешней поддержке, прежде всего военной и политической помощи со стороны СССР и США. Надеюсь, что читателям сайта Союза ветеранов ВИИЯ данная публикация будет не безинтересна. Скачать здесь
С уважением, Борис Горбачев, В-72.

Произошла эта история в конце лета 1977 года, когда в Учебном Центре Дважды Краснознамённого Балтийского Флота закончил обучение первый экипаж моряков-подводников из одной, тогда вполне дружественной, северо-африканской страны. Практику экипаж проходил на советской учебной лодке проекта 641Э, в просторечье именовавшейся «букашкой», от старинного названия буквы Б («буки»), означавшей «большая». Домой же, в Африку, новоиспечённые подводники должны были возвращаться на собственной лодке, под своим флагом. У лодки уже было название — в память о победе, которую в давние времена одержали героические предки моряков, сражаясь на верблюдах, вот только самой лодки не было – вернее она была, но ещё на заводе, и прийти должна была если не завтра, то уж на той неделе точно. Вероятно, заводу предложили на выбор: или солидную премию, или столь же солидные неприятности, но выбор был сделан правильный, и однажды утром гавань рядом с УЦ огласилась восторженными гортанными криками: у пирса стояла новенькая, в ещё не успевшей облупиться краске, субмарина. (Именно этой краске и было суждено сыграть злополучную роль во всей истории).

Начался последний этап эпопеи, носивший скучное название «процедура приема – сдачи». Вместе с лодкой прибыла заводская сдаточная команда – человек десять исключительно грамотных и умелых работяг и инженеров, в задачу которых входило сначала «устранение выявленных недостатков» на месте, а потом участие в перегоне лодки вокруг Европы в Средиземное море в качестве гарантийной группы. 

С другой, то есть «принимающей», стороны тоже приехала группа специалистов во главе с замом главного инженера всего Военно-морского флота, причём почти половина из них довольно прилично говорила (и даже читала) по-русски. Началась «совместная работа», когда спецы, разбившись попарно, расползлись по всему кораблю, выявляя наличие и работоспособность всего и вся. Если же, паче чаяния, обнаруживались какие-то недостатки, которые нельзя было устранить в пять минут, то их фиксировали в протоколе, который передавался «сдающей стороне» для принятия мер. В общем, процесс пошёл нормально за исключением того, что вся маркировка, надписи и шильдики были сделаны в «экспортном» исполнении, по-английски. Этот пункт контракта как-то выпал из виду, а все приёмо-сдаточные протоколы тоже должны были быть на русском и английском. Но из экипажа английский худо-бедно понимали лишь четверо или пятеро офицеров, а о личном составе и говорить не приходилось. Но ничего, справились. Надо отдать должное заводской бригаде – они, видимо, предполагали такой ход событий и привезли с собой ещё одного специалиста. Им оказалась весьма миловидная женщина «в расцвете лет», очень неплохо знавшая английскую морскую терминологию. Главным же достоинством Эллы Яковлевны оказалась привезённая с собой пишущая машинка с латинским шрифтом, владела которой она виртуозно. На третий день работы по приёму-сдаче были, в основном, завершены, и на свет появился список претензий принимающей стороны. Ничего серьёзного там, по большому счёту, не было, кроме одного пункта, буквально гласившего: «приборы старые». Дело было в том, что в целях борьбы с таким неизбежным злом, как ржавчина, некоторые указатели, датчики, индикаторы и т.п., стоявшие в самых уязвимых местах, были с подлинно русской щедростью покрашены в два, а то и три слоя, причём оттенки краски немного отличались, ну а кто-то из дотошных «приёмщиков» ковырнул трещину и обнаружил «недостаток». Список претензий быстро перевели и доложили руководству, которое заверило принимающую сторону, что «все эти мелкие недочёты будут устранены в ближайшее время», письменный ответ также будет представлен, и вообще, можно готовится к подписанию Акта и поднятию флага — церемонии очень торжественной, в присутствии Посла, Командующего Военно-морским флотом, высокого начальства из штаба БФ и даже адмиралов из Москвы, всё-таки первая подводная лодка страны! И вот, ближе к вечеру, начальство вручило мне официальный ответ на «список претензий», страниц десять рукописного текста, который надо было перевести и отпечатать. При этом с мягким флотским юмором было сказано, что «горячку пороть не надо, но к утру всё должно быть готово» — для высокой комиссии уже были заказаны номера в лучшей городской гостинице. С английским текстом всё было более-менее понятно, но кто будет печатать русский вариант? Рабочий день у машинистки штаба дивизиона, в состав которого временно включили новую лодку, закончился, но решение было принято быстрое и простое: «А дежурный писарь штаба на что!?» Как ни странно, Эллу Яковлевну такой поворот событий совершенно не удивил. — На флоте ещё не такое бывает, — сказала она, и я ей сразу поверил, хотя носил морскую форму уже больше года и считал себя самым опытным подводником из переводчиков (и наоборот). Собрав все имевшиеся в нашем распоряжении словари, создав запас кофе, сахара, бутербродов и сигарет, мы уселись за стол.

Последний раз письменный перевод на военную тему я выполнял за четыре года до описываемых событий, на госэкзамене по второму языку, но пятёрку тогда, видимо, мне поставили всё же не зря. Как заметила Элла Яковлевна, «мастерство не пропьёшь». Примерно каждые полчаса в дверь, постучав, поскольку за ней сидела дама, и скороговоркой выпалив пршу рашшения*), поскольку с дамой сидел офицер, втискивался матрос-посыльный, забирал очередной, уже переведённый, рукописный листок и нёс его в штаб, где его перепечатывал дежурный писарь, которому ночная работа выпала второй или третий раз за всю службу. Постепенно мы добрались и до того пункта, где речь шла о «старых», то бишь крашеных и перекрашенных приборах. Ответ был простым, чётким и *) «прошу разрешения!» — принятый на флоте эквивалент «разрешите войти!» недвусмысленным, как корабельная кувалда: «Все установленные приборы –из текущего производства, окрашены в соответствии с требованиями условий эксплуатации». С «производством» я справился сам, написав “current manufacturing”, Элла Яковлевна подкорректировала остальное. Где-то в половине седьмого утра пишущая машинка выдала последнюю очередь, машинистка допила последнюю чашку кофе, достала одеяло и пересела на диван, а я собрал в папку плоды нашего ночного труда и поплёлся в штаб, сообразив зайти по дороге в столовую и получить не слишком плотный завтрак по «береговой» норме. Начальство, которому я вручил аккуратно скреплённые листки, если и осталось довольно, то проявило это сдержанно, позволив, правда идти отдыхать до обеда – после обеда предстояла встреча для подписания протокола и решения оставшихся «организационных вопросов». В три часа руководство обеих сторон собралось в штабе у зала заседаний и, после приветствий и рукопожатий, расселось за столом, украшенным двумя флажками и бутылками «Боржоми». В папке у главного «приёмщика» я успел разглядеть листки со знакомым текстом, где против каждого пункта стояли оптимистического вида карандашные галочки. День, похоже, обещал быть удачным. «Оргвопросы» решались быстро, и когда руки присутствующих начали всё чаще протягиваться к «Боржоми», наш адмирал предложил, если нет возражений, подписать протокол. Возражений не было. Адмиралу передали английский текст, а гости получили уже подписанный им русский экземпляр. Иностранный Зам. главного инженера, очевидно не слишком сильный в русском письменном, передал бумаги одному из помощников и, коротая время, стал на русском устном задавать адмиралу вопросы «за жизнь», что само по себе было хорошим признаком. Помощник, шевеля губами и изредка кивая, просматривал текст, но вдруг изменился в лице, словно споткнувшись обо что-то глазами, потянул за рукав главного и быстро зашептал ему на ухо. Главный посмотрел в бумаги, тоже изменил выражение на лице, а потом обратился к адмиралу – не по-русски. Смысл его тирады заключался в том, что он никак не ожидал от советских товарищей такой хитроумной пакости, хотел бы прервать переговоры и посоветоваться с своими коллегами о том что делать дальше. Адмирал поднял брови и произнёс сакраментальное «не понял!». В этот момент я был с ним полностью согласен, так как тоже ничего не понял, но никакого промаха за собой не чувствовал. – А вот, смотрите! – сказал главный и положил перед адмиралом рядом два текста, ткнув пальцем в тот самый пункт о «старых приборах». – Вы пытаетесь ввести нас в заблуждение, что приборы якобы новые, из текущего производства, а на самом деле?! – и он снова ткнул пальцем, но теперь в русский текст. Адмирал надел очки, вгляделся и начал медленно багроветь. Я сумел разобрать напечатанное без очков: «из текущего ремонта». – Что вы тут понаписали? – зловещий шепот был явно обращен ко мне. В воздухе запахло международным скандалом. – Товарищ контр-адмирал, – отвечал я тоже шепотом, — тут не я написал, моя работа – вот это! – Я взял в руки английский текст и, кажется, даже слегка хлопнул им о стол. С другой стороны к злополучным листкам протянулась рука командира лодки, который составлял, как я понял, окончательный вариант «ответов на вопросы». Он глянул в бумаги, нашёл нужную строчку, беззвучно выругаллся, а потом залез во внутренний карман тужурки и – чудо! – вынул сложенные вчетверо рукописные листки. – Товарищ адмирал, объявите перерыв на пять минут, сейчас всё выясним, — тихо сказал он, взял со стола русский текст и выскочил за дверь. Адмиралу не оставалось ничего другого, как повторить «сейчас всё выясним», добавив от себя «а пока можно покурить». Гости курить не стали, но из-за стола не вышли, а что-то обсуждали между собой, но так тихо, что я даже не старался вслушиваться. Командир лодки вернулся через четыре с половиной минуты, держа в руках всё те же листки. Положив их перед адмиралом, он показал сначала на один лист, потом на другой, а потом снова на первый. Комментария слышно не было. Адмирал покачал головой, произнёс что-то, оканчивающееся на «ть», а потом громко объявил: — Продолжим, товарищи! Техническая ошибка исправлена, машинистка написала не то слово. Я вам гарантирую, что вся техника новая, — тут он позволил себе улыбнуться, — мы друзьям старьё не поставляем! «Друзья» снова взяли в руки протокол. В обоих экземплярах русского текста поверх свежей белой замазки было напечатано «производства». Через десять минут все подписи были поставлены, «Боржоми» допито, и гости отбыли. Остались адмирал, командир лодки и я. Адмирал подошёл к стенному шкафу, достал початую бутылку коньяка и две рюмки, потом посмотрел на меня и достал третью. – Иди сюда! – сказал он. – Держи! А я уж думал, что… Что он думал, было понятно. Ещё мне стало понятно, что значит «умеет принимать быстрые и правильные решения» — это про командира лодки. А ещё потом выяснилось, что тот самый дежурный писарь который чуть не стал причиной международного конфликта, тоже «думал», — так, по крайней мере, он писал потом в объяснительной записке, — словосочетание «текущий ремонт» показалось ему более простым и знакомым. А поскольку наказать матроса за то, что он думает, трудно, если вообще возможно, то наказали его командира — начальника штаба дивизиона, представили к увольнению в запас. Правда он и так уже отслужил больше, чем было положено. Через день приехала высокая комиссия, на лодке подняли флаг, были речи, банкеты, приёмы. А потом лодка ушла в Африку. А с Эллой Яковлевной мы снова встретились — почти через год, когда тому же заказчику сдавали следующую лодку. В этот раз всё обошлось без приключений, хотя кофе мы опять попили. Впрочем, как говорится, это уже совсем другая история…

Соколов Ю.О., подполковник ВМФ в отставке, В-73. .

Год-полтора назад большинство некогда напористых украинских политологов вообще отказывались от общения с российскими коллегами, разумеется, речь идёт о тех, кто остался на Украине. За это время кое-что изменилось. Условная треть наших традиционных собеседников по-прежнему молчит, другая без шансов на возражение клянёт «путинский режим», ещё треть от диалога вроде бы не отказывается, но с оговоркой: без публичных ссылок друг на друга во избежание подстав. И ещё: мы договорились не доверять телефону и интернету две особо деликатные темы: бандеровцев и ополченцев Донбасса. Ибо «тиха украинская ночь», но сало лучше перепрятать…
Общим местом в беседах с украинцами стали их сетования на наше непонимание (год назад нам говорили об отрицании) украинских реалий: у них российское телевидение смотрят около 25 проц. граждан, у нас украинское — в пределах соцпогрешности. Это, как они считают, является основным препятствием в поиске компромисса. Само слово «компромисс», едва ли не впервые произнесённое собеседниками, стало поводом к развёрнутому разговору.
Гости просят слова…
Начнём с тех самых реалий, которые нас просят воспроизвести «подробно и как их понимают в Украине». Вообще-то нам кажется, даже ток-шоу, не говоря об интернете, ничего важного скрыть не дают. Ну, если просят, тогда первое: Украина (её флаг, язык, гимн и прочее) впервые обрела международную узнаваемость. Прорыв достигнут революцией достоинства, заложившей основы национально-государственной идентичности и вернувшей страну в лоно европейской праматери. Сакральность майдана и революции подтверждается их истоками и значением: она, революция, — народная и антиолигархическая, антикриминальная и задающая глобальный пример. В этом смысле выбор Америкой Киева в качестве ведущего европейского союзника свидетельствует в пользу американской хватки и присущего украинцам чутья. Но главное, что предлагается признать нам в качестве первого и безальтернативного шага к сопониманию, вот это (не обойтись без нота бене!): нельзя за счёт двойных стандартов нарушать статус-кво и субъективно интерпретировать международное право. Ибо защищающие его институты существуют не ради дипломатических препирательств. (Переборем эмоции и продолжим ради цельности картины).
Второе: в Киеве не рассчитывают на понимание Москвой этой «альфы и омеги» мироустройства. Но надеются, что мы сами заинтересованы облегчить свою участь. Ибо безуспешность нашего военного давления на Украину подтверждается наложенными на Россию экономическими и прочими мерами-санкциями. Пока нынешняя Россия не осознаёт всех последствий, сколько-нибудь серьёзный диалог с ней бессмыслен или формален. Так, в практическом смысле нормандский и минский форматы, на которые уповает Москва, интересны Киеву лишь как повод подтвердить приверженность миру и уважение международного права. В практическом же смысле эти форматы полезны скорее для возвращения заложников, периодически захватываемых террористами на 1/55 части территории страны, а также для решения неотложных экономических задач.
Обращённая нам расшифровка выглядит так: смысл действий Киева на Донбассе состоит в избегании потерь. Если бы ситуация там представлялась более серьёзной, то американцы наверняка бы к ней подключились. Они и так подключатся, но позже и в долгосрочном общенатовском формате. А пока не обойтись без пограничного с Россией «евровала», непреодолимого для террористов и наёмников. Теперь о Крыме: Украина его не оставила. Она эвакуировала своих военных, чтобы избежать кровопролития. Хотя с сегодняшней позиции, возможно, правильней было бы прямо с Майдана — ещё в январе 2014-го — направить в Крым и на Донбасс пару тысяч патриотов-активистов, лучше из числа крымчан-дончан. Уничтожение десятков бандитов и интернирование им сочувствовавших решило бы проблему до её обострения. Поскольку в России нарастает оппозиционная волна, переговоры по существу будут вестись уже с её новым, проевропейским, руководством. Ему-то загодя и предложено подумать о компромиссе. В том числе, по российским компенсациям за нарушенное статус-кво. Компенсации коснутся мер, симметричных аннексии Крыма и, как частность, за энергетический шантаж. Ибо более половины нефтегазовых приисков на территории бывшего Союза освоены при участии неправомерно игнорируемых украинцев. Ближайшей же задачей видится осуждение Москвы за сбитый малайзийский боинг. Ибо эта трагедия наиболее назидательно разводит палача и жертву.
Мы, правда, обошли непременный фон дискуссий. В частности, исторические экскурсы. Оказывается, этноним «Украина» состоит из двух смыслов: «укр» — самоназвание исторически проживающих здесь свободных людей (антиподов рабов) и «краина» — страна от края до края, а не «оконечность чего-то», как утверждает Кремль. Кстати, русский язык распадается на «московско-азиатскую» и «евроукраинскую» ветви: в первом случае говорят (заметим: как нередко и Т.Г.Шевченко!) «на Украине», во втором — «в…». Или то, что история вообще, и второй мировой войны, в частности, подлежит национально опосредованной трактовке, кто на кого напал и кто победил. Мы также опускаем прогноз неминуемого внутреннего раздрая Китая после его собственного майдана — в этом наши собеседники не сомневаются. А ещё они уверены в продолжении нами бесконечных кавказских войн. И, что совсем странно, не верят «преобразованию» Грозного в «Дубаи» (реакция — почти «тю!»).
…хозяева отвечают…
Для чего мы прибегли к популяризации цитируемых доводов? Во-первых, чтобы прямой речью высветить их интеллектуальное качество, на чём, собственно, и строится приглашение к компромиссу. Во-вторых, чтобы убедиться в отсутствии, как минимум, у коллег-политологов повестки для разговора по существу, «здесь и сейчас». Ибо вряд ли для нас актуальны вопросы мифологии и футурологии. А ведь их задают люди, нередко научно-остепенённые — советники и помощники не последних лиц в киевской иерархии. Они, видимо, и санкционировали слово «компромисс».
Из этого следует целый перечень уже наших выводов-интерпретаций. Сначала — сугубо поверхностных. Наши соседи испытывают всепронизывающую обиду за Крым, разделяемую, по-видимому, большинством граждан их страны. Отсюда стремление скорее напугать нас грядущим отмщением, нежели убедить в своей правоте. Показательно и почти обязательные резюме на наши возражения: «Приводите какие угодно факты, но правда — на нашей стороне».
К правде, по крайней мере, авторской и обратимся. На наш взгляд, украинский случай явственней, чем раньше, подтвердил фактический слом даже не правовой, а «терминологической» конструкции миропорядка. Судить о значении конституции Украины в этом контексте излишне. А вот право народов на самоопределение и право государств на защиту своей целостности едва ли не впервые обусловлены незыблемостью статус-кво. Двойные стандарты перестали быть подобием публицистических кокетств: мол, в восприятиях мужчин и женщин тоже есть различия. Теперь — иначе: одни это статус-кво устанавливают, другие должны с ним согласиться. И уже забылось, что приснопамятный лорд Джадд по аналогии с островом Мэн (что в Ирландском море) когда-то предлагал предоставлять не только автономию, но и суверенитет даже отдельному «чечен-аулу», если он не хочет подчиняться федералам. Теперь нам объясняют, что «о праве на независимость (здесь Крыма) нельзя судить только изнутри» (цит.). Поэтому и Крым, и Донбасс, и Россия прежде, чем что-то предпринять, должны убедиться, не нарушают ли они «мировой порядок». Впрочем, в развитие темы компромисса нам несколько лукаво намекают: признайте, что вы «больше не будете», озвучьте, что именно «не будете», тогда мы пока не станем вас попрекать за то, «что было». Ну, а там посмотрим на ваше поведение… И чуть угрожающе добавляют: «Украина и Европа не позволят злоупотреблять общецивилизационными ценностями», что звучит вообще-то забавно.
Посерьёзнев, продолжим: ООН, а в дальнейшем ОБСЕ и прочие международные институты создавались, как нам кажется, для поиска компромиссов. Это предполагало широкий спектр мнений, выносимых на обсуждение, включая противоположные. Сегодня нам говорят: раз ваше мнение расходится с «Украиной и Европой», вы подрываете в очередной раз помянутое статус-кво. Поэтому, например, на ассамблею ОБСЕ мы вас не пустим. В приближении к этому и история с малайзийским боингом, военно-техническую сторону которой мы оставим специалистам. Как же быть тогда с логикой? Не мы, а нас назидательно учили, что любые предположения о чьей-либо виновности не допустимы до вынесения вердикта. А функции «полевых фиксаторов», последующих контролёров-экспертов-расследователей и только после — судий расписаны, помнится, 189 статьями вплоть до указания какой государственной и ведомственной принадлежности, а также квалификации должен соответствовать тот или другой. Но для начала, как мы усвоили, требуется скрупулёзное и прозрачное освидетельствование каждой материальной и событийной детали. Вместо этого нам говорят: всем ясно и так… Потому, что «вы всегда сбивали пассажирские самолёты — и над Кореей, и над Карелией» («Чёрное море», конечно же,.. ближе к «Европе»!).
Что же до прочих суждений украинских коллег, то они обнаруживают ряд симптоматичных откровений, которые не назовёшь фигурами речи. Так, декларативность представлений о судьбе Крыма, который могли бы сохранить за Украиной «пара тысяч активистов с майдана», скорее подтверждает «безысходность» нашего мартовского решения 2014 года, ибо правда в украинской интерпретации тождественна силе союзников. Теперь — более актуальное: Киев полагает себя достаточно влиятельным для замораживания отношения России с Европой. Формально — до обновления власти в Москве. Фактически — до появления новых обстоятельств, ощутимых для Москвы, скажем, нашего полного «энергозамещения», создания инфраструктуры НАТО у наших границ или не менее весомых последствий.
Впрочем, киевские угрозы не исключают торга. Нас спрашивают: есть ли в наших политических кругах те, кто поддержали бы своего рода размен: невступление Киева в НАТО, плюс федерализация Украины «по Минску» — на повторный референдум по Крыму или его приемлемый «для Европы» статус? У нас интересуются, кто из киевской верхушки вызывает в Москве наибольшее раздражение (может, Саакашвили)? Кстати, какой статус автономной (или полуавтономной(?) УПЦ нас бы устроил? Или ещё: понимаем ли мы, что выдача Украине Януковича или хотя бы списание долга за полученные им кредиты (то есть, фактическая легитимация нами послемайданной власти) ускорила бы компромисс по Донбассу? И совсем «на ушко»: Киев заинтересован в сохранении статус-кво по Приднестровью, но не без встречных шагов Москвы… Согласитесь, это адресуется уже не гипотетически «обновлённой» Москве.
А пока признаем: непропагандистское участие американцев в многостороннем раскладе вокруг Украины действительно задерживается. Если это обусловлено, как нам внушают, перспективой Донбасса, то согласитесь — тут «палка о двух концах». С не меньшим смыслом заметим: внешнее вмешательство в конфликт возможно лишь при наличии самого конфликта, а его на пустом месте не «разжечь». Что же до наступления холодов, с чем мы склонны связывать проблески украинской компромиссности, то это понятно без Крыма, Донбасса и Америки…
Компромисс на отметке 0.0.
Всё с большей настойчивостью нас подвигают признать: в конфликте виновны обе стороны. И спрашивают, в чём мы видим свои ошибки? Согласимся, они были. «Картонный» образ России, как порождения мамы-сатаны и папы-дьявола, возник при нашем молчании. Сначала нам предлагали поучиться играть в футбол без «киевской» сборной Союза. Потом двадцать с лишним лет мы терпели обязательную для международных форумов лекцию-презентацию: «Почему Украина не Россия?» Попутно нам предлагали растрогаться натовскими ралли-выставками и прочими приглашениями украинских школьников в Брюссель. Потом предъявили, по крайней мере, «гуманитарный» счёт за голодомор. Затем без обиняков объявили: на «энергетический диктат» Москвы Киев ответит разворотом на Запад. А послы-то наши «сидели» в Киеве всегда. И даже чарку поднимали. С эфеса казачьей шашки…
Слово «компромисс» произнесено. Смысла в нём пока немного, если не считать угроз. Есть приглашение поразмыслить о фактах и правде. Мы в большей степени, чем кто-либо, заинтересованы в невраждебности нашего самого близкого соседа, отдавая себе отчёт в том, что внутривидовые противоречия острее межвидовых. А от рака, как известно, дезодорантом не лечат. Давайте вспомним факты, которые говорят сами за себя: около 40 проц. граждан России имеют родственные, дружеские, профессиональные и прочие связи с Украиной. А если статистика не «греет», то приведём эпизод, подсказанный самими украинским собеседниками: винницкая мамаша пыталась «отмазать» от АТО (антитеррористической операции) своего сына. Знаете, через кого? Через своего давнего ухажёра, ныне преподавателя петербургской военно-медицинской академии. Хочется думать, что у неё получилось…
Хватит публицистики: главное сказано. Лучше поностальгируем. Со смотровой площадки не признаваемой соседями грозненской башни. По временам, когда горiлка, привезённая припозднившимися «киянами» (не киевлянами!), уже закончилась, а гастроном напротив предательски закрылся… Для начала, думается, достаточно.

Об авторе: Борис Подопригора, член Экспертно-аналитического совета при Комитете по делам СНГ, евразийской интеграции и соотечественников ГД ФС РФ, президент Петербургского клуба конфликтологов, литератор.
Источник: Независимое военное обозрение

Тупая боль пронзила все его тело. Секунда, и полковник Прокопьев понял, что ноги у него больше нет. Еще один взрыв разрывает в клочья вторую ногу, две пули попадают в живот, но он еще в сознании и кричит бегущим на выручку солдатам: «Не ходите сюда, минное поле!» Это не строки из сценария нового боевика, это история из жизни. И случилась она в 1982 году на Ближнем Востоке, когда Израиль послал свои войска в Ливан, чтобы покончить с Организацией Освобождения Палестины, вооруженные отряды которой сосредоточились в Бейруте и его окрестностях. В войну была втянута соседняя Сирия. Но мало кто знает, что в сирийских войсках служили советские военные. Их миссия была секретна: они обучали сирийцев обращаться с техникой, планировали боевые операции и даже сами в них участвовали. Таким образом СССР в этом конфликте поддерживал арабские страны. На стороне Израиля были Соединенные Штаты Америки. Ближний Восток превратился в арену для противостояния мировых ядерных держав… Трагические судьбы советских офицеров, письма, которые писал Ясир Арафат в Кремль, тайные переговоры Брежнева с сирийским руководством… Почему генсек СССР ограничился только двумя воюющими советскими полками и все-таки не решился начать крупномасштабную войну на Ближнем Востоке? Эти и другие неизвестные подробности арабо-израильской войны 82-го года, а также эксклюзивные интервью уникальных свидетелей тех событий — в фильме Алексея Поборцева.

Дорогие друзья!
29 ноября умер МАГНИЦКИЙ Михаил Николаевич–выпускник восточного факультета ВИИЯ (турецкий язык).
Прощание с нашим дорогим товарищем состоится 1 декабря в 10-30 мск. в больнице № 57, расположенной на 11 Парковой улице, в морге, который находится в 5 корпусе. Затем будет проводится кремация в Николо-Архангельском крематории в Ново-Косило. Ближайшая станция метро Новокосинская.
Все вопросы можно согласовать с Татьяной — супругой Михаила т. 495 572 42 04 и 8 905 724 99 37