Мигачёв Анатолий Александрович — выпускник Военного института иностранных языков 1968 года, настоящий полковник, блестящий переводчик французского языка, мастер синхронного перевода, замечательный преподаватель-методист и грамотный офицер-организатор, посвятивший преподавательской работе в alma mater 23 года военной службы и более 11 лет возглавлявший кафедру французского языка.
За время преподавательской работы подготовил самостоятельно и в соавторстве 6 учебников и учебных пособий по общественно-политическому и военному переводу, речевой практике французского языка.
Перевел на русский язык роман «Странная игра» Роже Вайяна, книгу «Стандинг» и рассказ «Великанша» Фредерика Дара о приключениях полицейского комиссара Сан-Антонио и инспектора Берюрье.
Конференция МПС в Венесуэле. Меня записывают в террористы.
В период с 11 по 23 сентября 1979 г. состоялась поездка в Венесуэлу в составе делегации Верховного Совета на 66-ю конференцию Межпарламентского союза.
Это одна из поездок за рубеж, которая никогда не сотрется в памяти из-за тяжелого осадка, который остался после нее.
Делегацию возглавлял В.П.Рубен. Членами делегации были Кожевников Вадим Михайлович (о котором у меня сохранились самые теплые вспоминания по поездке в Прагу), Асимов Мухаммед Сайфитдинович (президент Академии Наук Таджикской ССР, с которым мы проливали пот и слезы в сауне mixt в Бонне), Юсупов Магомед Юсупович (Предсовмина Дагестанской АССР, друг Расула Гамзатова и нашего начальника Института М.Т.Танкаева) и Пугачев Юрий Николаевич (2 секретарь ЦК КПСС Компартии Азербайджана). Советником делегации был Шелепин Михаил Петрович, а секретарем — милый, добрый Иванков Борис Николаевич. Переводчиками английского языка были Крохалёв Олег, с которым я уже хорошо знаком, и неизвестный мне Ярошенко Владимир Николаевич, профессор МГУ, лет на 10 старше меня.
Полет до Каракаса длится долго. Мы делаем посадки в Гандере (Нью-Фаундленд) и в Гаване и прилетаем в Мехико, где у нас пересадка на Каракас. Из-за отсутствия подходящего рейса мы проводим два чудесных дня в Мехико. Посольские товарищи берут нас под свою опеку, окружают заботой и вниманием, я бы сказал, и теплом тоже. Устраивают нам экскурсию по этому огромному городу-чаше. Показали знаменитые Серебряные ряды, Памятник трех культур, площадь и памятник Черчиллю, Олимпийский стадион.
Гигантское скопище машин, теснота, большая плотность населения, загазованность. Так тяжело не дышалось ни в одном городе мира. Мехико напоминает гигантскую кастрюлю, накрытую крышкой смога, в которой «тушатся» люди. Бедные мексиканцы! Мы это прочувствовали с Олегом на себе, когда часа четыре бродили по ночному городу. Было так же трудно дышать, как в Москве, во время Шатурских пожаров.
А бедным оказался я. Именно здесь, в этом городе-кастрюле, была заложена мина моих последующих злоключений.
Получилось так, что за час до вылета, уже в аэропорту, венесуэльская авиакомпания «VIASA» вдруг ни с того, ни с сего заявляет представителю «Аэрофлота», что аннулирует одно место в 1 классе нашей делегации, потому что там полетит VIP персона (хотя на протяжении всего маршрута у нас был «О’Кэй»), поэтому один из членов делегации должен лететь экономклассом. И этим членом оказался Володя Ярошенко, наш профессор из МГУ. И в посадочном талоне у него значился экономкласс. И хотя Рубен В.П., как глава делегации, выражал свое возмещение таким беспардонным поведением этой компании, ничего сделать уже было нельзя. И летел бы тов. Ярошенко в экономклассе, а я в 1-м, месте с остальными, если бы не инициатива с моей стороны. С той поры я больше инициативы не проявляю.
Движимый чувством уважения к профессору, доктору наук, который, к тому же, был дуайеном среди переводчиков, работающих с Верховным Советом (он 20 лет летал на сессии Межпарламентского союза), и старше меня по возрасту, я предложил свою кандидатуру в экономкласс вместо него.
— Володя, давай я вместо тебя полечу. Здесь же недолго.
Он, естественно, не возразил.
Тем самым я нарушил девиз шахматистов «Не высовываться!» Не всегда благие намерения возвращаются человеку добром. Не зря говорят, что благими намерениями вымощена дорога в ад. И этот случай – лишнее тому доказательство.
Объявляют посадку. Наши проходят в салон 1 класса, который расположен в носовой части самолета, а я занимаю место, согласно посадочному талону, в 1 ряду экономкласса или, как здесь говорят, туристического класса. Между нами находится отделение стюардесс или кухня, где установлены контейнеры с подносами. Взлетаем, через час садимся в Панаме. Пассажиры выходят в транзитный зал. Я присоединяюсь к нашим. Они подначивают:
— Ну, как, полковник? Кока-колу попиваешь?
— Попиваю, для здоровья полезно.
Погуляли по транзитному залу, а потом снова по местам – согласно купленным билетам. Когда до Каракаса остается минут сорок, приходит Крохалёв Олег и говорит, что меня зовет Рубен. Ему нужно перевести какую-то резолюцию. Я иду за ним через кухню, но меня останавливает стюард: по правилам пассажиры экономкласса не имеют права заходить в салон 1 класса. Показываю ему свой билет 1 класса, говорю, что меня вызывает глава делегации, и он разрешает.
Я захожу в салон. Виталий Петрович предлагает мне сесть на свободное кресло (единственное незанятое кресло в салоне) — это было подтверждением того, что здесь что-то не то. Никакой важной персоны не было, а был демарш, причина которого была непонятна. Рубен спрашивает, как я устроился. Отвечаю, что все нормально, что у меня сосед журналист из Венесуэлы и рассказывает всякие интересные вещи о стране. Только я собрался попросить у него эту резолюцию, как входит старший стюард и на английском языке в довольно наглой и грубой форме просит, чтобы я вернулся на свое место. Виталий Петрович, выслушав перевод Володи Ярошенко, резонно ему замечает, что я член парламентской делегации (я – это Мигачев Анатолий Александрович), а он как глава делегации вызвал меня по служебному вопросу. Тем более, что у меня тоже билет 1 класса, и мы оплатили его, и я имею право за эти деньги зайти в салон. Тем более, что место пустует.
Тут стюард уж вовсе разговорился не на шутку, я бы сказал, что даже стал хамить (что, в общем, недопустимо к пассажирам такого уровня). Я вижу, что обстановка накаляется и ухожу к себе. После моего ухода разговор еще продолжался какое-то время, причем на повышенных тонах. Но я об этом не знал.
Подлетаем к Каракасу, городу небоскребов. Садимся, рулим к трубе. Пристыковываемся. Через кухню я вижу, как наша делегация выходит в трубу аэровокзала. Я тоже встаю, беру в одну руку картонную коробку с лекарствами для делегации (мы всегда с собой брали аптечку, и в этот раз ответственным за нее был я), в другую – дипломат, и иду через кухню, чтобы воссоединиться с ними. Но мне загораживает дорогу стюард и не пускает меня. Очаровательная стюардесса из экономкласса, которая обслуживала меня и говорила по-французски, тихо говорит сзади:
- Monsieur, ce n’est pas ma faute !
Дескать, не виноватая я.
— Странно, о чем это она, — думаю я.
А сам пытаюсь обойти стюарда — мне же нужно быть вместе со всеми. А тот опять меня придерживает. Тогда мой сосед, журналист, с которым мы познакомились за время полета, говорит ему, что этот господин, указывая на меня, парламентарий (поскольку я член делегации), и что ему непонятно, почему он меня не пропускает, что это нарушение всех правил и, вообще, гостеприимства страны, которая проводит эту конференцию.
Пока длится эта канитель, все наши уже вышли из салона, и когда этот мудель все-таки посторонился и дал мне пройти, я оказался отрезанным от группы – они были уже впереди метрах в тридцати и спокойно шли по трубе (это я ее так называю, а на самом деле это был большой длинный коридор на колесах, с гармошкой, которая стыковалась с дверью самолета). И вот в этой самой гармошке меня окружают, кто бы вы думали, четыре автоматчика в касках и офицер (капитан, как потом выяснилось). Двое берут меня под руки (а руки у меня заняты), а двое других наставляют на меня автоматы. Пальцы на крючке, а глаза в зрачке, и какие-то недобрые.
Мне стало немножко не по себе, особенно когда я разобрал из всей тирады офицера на испанском языке слово «terroristo», которое понятно на всех языках (романской группы) без перевода.
— Приехали, — промелькнуло у меня в голове. – Надо что-то делать.
И на испанском говорю:
— Tranquilo, la delegacion de la URSS! (Дескать, спокойно, командир, делегация СССР).
А сам тоже веду себя спокойно, не дергаюсь. Мне потом посольские товарищи сказали, что если бы я стал вырываться, меня могли бы и пристрелить, потому что в стране была объявлена война терроризму.
А потом как закричу на всю трубу:
— Олег!
Крохалёв оборачивается, потом что-то говорит Рубену. Виталий Петрович тут же оборачивается, видит меня в кольце солдат и быстрым шагом идет к нам. За ним, едва поспевая, следует кто-то еще, мужчина высокого роста. Уж потом я узнал, что это был наш посол в Венесуэле Казимиров Владимир Николаевич. Рубен подходит к нашей группе, сбрасывает руку солдата с моей руки (смелый человек, скажу я вам, не каждый решится на такое), берет меня под руку (у меня же руки заняты) и тянет меня за собой к выходу. Казимиров в это время что-то объясняет офицеру по-испански. Такою пестрою толпою мы идем по трубе и входим в задание аэровокзала. Под дулами автоматов! В холле приветствия на разных языках мира «Добро пожаловать на 66-ю Межпарламентскую конференцию!» Картина маслом. Репин. «Не ждали».
Но нас все же встречают представители венесуэльского парламента, а также люди из Секретариата Межпарламентского союза.
Идем в зал для официальных делегаций. Наша делегация, посол СССР, венесуэльские парламентарии и представители службы безопасности страны. Пытаются разобраться в случившемся. Почему военные так поступили со мной. Оказалось, что этот нехороший человек стюард сообщил на землю, что на борту самолета находится опасный террорист и сообщил его фамилию (то бишь, мою) и даже место указал в салоне. В аэропорт срочно направили отряд по борьбе с терроризмом на бронетранспортерах. Здание аэропорта было окружено, а к выходу из самолета была направлена группа захвата, которая меня успешно «захватила». Битый час выясняли, что и как, и почему, откуда ветер дует, кто я такой, откуда, куда, с кем и с какой целью я сюда направляюсь. Пока не убедились, что я простой советский «традуторе» (переводчик) и прилетел сюда с парламентской делегацией. Военные меня освобождают, и мы в полном составе выходим на улицу, где нас ждут машины. На площади перед зданием аэровокзала стоят бронетранспортеры с солдатами в готовности вступить в схватку с террористом.
Рубен говорит:
— Анатолий, садитесь со мной в машину посола.
Он и Казимиров усаживаются сзади, а я сажусь на переднее сиденье посольской ««Чайки» с флажком СССР на радиаторе.
Приезжаем в гостиницу – чудо-комплекс 20 века: 50 этажей над землей и три под. Магазины, кинозалы, кафе, рестораны, гаражи, услуги. Можно жить, обеспечивая себя всем необходимым, не выходя на улицу. У каждого из нас отдельная двухэтажная квартира: кухня со всеми принадлежностями, салон, три спальни, две ванные и два туалета. Вот такую бы квартиру иметь в Москве. Моя квартира на сороковом этаже – с балкона страшно смотреть.
Я переодеваюсь в тренировочный костюм фирмы «Адидас» (тогда это была обязательная гостиничная форма одежды всех командированных, отличались только фирмы-производители) и иду к Виталию Петровичу благодарить за спасение. Он говорит, что уже заявил протест местному парламенту, и если не будет извинений, то советская делегация не будет участвовать в Конференции.
На следующий день все газеты, ну, может быть, и не все, написали об этом случае. Приведу только некоторые заголовки из газет, которые мне принесли ребята из посольства: «Инцидент с советской делегацией», «Конгресс Венесуэлы приносит извинения советским парламентариям», «Достойный сожаления инцидент на борту самолета авиакомпании «Viasa», «Задержание советской парламентской делегации службой безопасности Венесуэлы в аэропорту», «Советского переводчика приняли за мятежника». Как видно из заголовков, парламент Венесуэлы принес извинения советской делегации, и наша делегация приняла участие в Конференции. Но не авиакомпания «VIASA»! Кстати, эти пять огромных букв красным неоновым пламенем горели на протяжении всего нашего пребывания на крыше небоскреба напротив моих окон, действуя на меня как на быка и напоминая мне об этом злополучном «недоразумении», добавляя каждый день ложку дегтя в бочку впечатлений об этой разбогатевшей на нефти стране.
Стране, где все смешалось: небоскребы и лачуги бедняков, дворцы и так называемые «ранчо» — ласточкины гнезда, выкопанные в жёлтом глиняном склоне горы метрах в пятистах от гостиницы. И в них, в антисанитарных условиях, как говорил в свое время Аркадий Райкин, без самых элементарных удобств, жили рабочие-мигранты, в основном, мексиканцы. Но вход туда иностранцам был запрещен, чтобы никто не узнал, в каких условиях живут люди в этом жёлтом венесуэльском гетто. Один депутат из ГДР здорово поплатился за это, когда захотел запечатлеть свое любопытство на пленку. У него отобрали фотоаппарат, деньги и так побили, что его в тяжелом состоянии на следующий день были вынуждены отправить на родину.
А по поводу этого инцидента «наши ребята» из посольства сказали, что Viasa это устроила из-за того, что я был военным. Но я думаю, что это чушь. В газетах писали только о переводчике, не называя ни имени, ни фамилии, ни языка.
Но мне было как-то тревожно, и когда началась конференция, я запасся нашими советскими значками и по пути к себе в кабину, которая была где-то на третьем этаже Парламента и до которой приходилось добираться какими-то лабиринтами, я раздавал солдатам с автоматами, стоящим на каждом повороте (так здесь были напуганы терроризмом) эти значки, чтобы они меня запомнили. Короче, задабривал их, опасаясь какого-нибудь подвоха с их стороны. Пуганая ворона… сами знаете, чего боится. После заседаний в город ни разу не выходил и ничего не купил, поскольку не выходил. Так что Венесуэла – это единственная страна, из которой я не привез никакого сувенира и подарка.
Вру, в одно из воскресений, 1-й секретарь посольства Киселев вывез нас на микроавтобусе на пляж одной из военных баз неподалеку от Каракаса (только там он мог гарантировать безопасность). Нас — это В.Н.Кожевников, М.С.Асимов и М.Ю.Юсупов, старые знакомые по прошлым поездкам и очень приятные люди. Киселев – милый человек, запасся всем необходимым, чтобы наше пребывание и отдых на берегу океана были приятными. В холодильнике-термосе охлаждалось виски, сода, пиво и кока (на выбор), а в пакетах – куры, жамбон, сыры, фрукты. Мы понемногу попивали, плавали, загорали, хохмили. Кожевников Вадим Михайлович рассказывал истории из своей жизни, а жизнь у него и в самом деле была интересная: кроме книг, которые он написал, он столько знал о людях и событиях своего времени, что все слушали его, раскрыв рот. В апреле ему исполнилось 70 лет. А память – мне бы такую! Человек неординарный, хохмач. У него было столько титулов, наград, званий и книг, которые стали классикой советской литературы.
Когда мы выпили еще по одной, я возьми, да и спроси у него:
— Вадим Николаевич, а как Вас называть: известным, знаменитым, выдающимся или великим писателем?
— Называйте меня, Толя, просто — народным писателем. А за такое уважительное отношение я подарю свой роман «Корни и крона». Он у меня в гостинице.
И когда мы вечером вернулись в город, он, в самом деле, подарил мне книгу, написав теплые слова.
Да, на этом пляже я первый раз в жизни поиграл в пляжный теннис (широкая, склеенная из многих слоев фанеры, ракетка овальной формы с отверстиями и маленький резиновый мяч, который не относило ветром). Игра так понравилась, что я попросил Киселева купить мне две ракетки и несколько мячей. Так что я все же привез из Венесуэлы сувенир.
Что еще запомнилось?
Ужин у Генсека компартии Венесуэлы Хесуса Фариа. Была и его жена. Узнали меня. Вспомнили гостиницу «Октябрьская», встречи в Москве, поездки.
А еще роскошные обеды у посла Казимирова в его резиденции на вершине горы, с которой открывался вид на Каракас.
И уважительное отношение со стороны представителей службы безопасности «Securidad». Их было шесть человек на нашем этаже, и они денно и нощно охраняли наш покой. Они всегда первыми здоровались при встрече, как бы что-то желая этим подчеркнуть.
Конференция завершилась. Делегаты приняли ни к чему не обязывающие, но актуальные правильные и хорошие резолюции, которые «обмыли» на последнем приеме, организованном председателем парламента Венесуэлы, и стали разлетаться по домам.
Мы тоже улетаем. 22 сентября, ночью грузимся в «Боинг-747» португальской авиакомпании. Летим домой через Лиссабон. Наш путь лежит над Атлантическим океаном. Попадаем в страшную грозу. Воображение рисовало ад, геенну огненную. Мрак ночи пронизывают огненные стрелы, а потом, через несколько секунд, заглушая гул двигателей, раздается ужасный треск, грохот, раскаты грома. Самолет то подбрасывает вверх, то бросает резко на несколько метров вниз. Внизу живота что-то сжимается, к горлу подкатывает комок. Мы заказываем выпить. А вдруг это последний раз? Стюарды-эквилибристы балансируют по проходу, разнося напитки. Успокаивают. Говорят, что в этой точке над Атлантикой это обычное явление, и что они попадали в грозу много раз и ничего с ними не случилось. Академик Асимов достает магнитные шахматы и предлагает сразиться. Подзываем стюарда и просим принести «Чивас Рыгал». Стали разыгрывать ферзевый гамбит (это он так сказал). Я, конечно, проиграл. Куда мне тягаться с академиками.
А тем временем, командир корабля, чтобы выйти из центра грозового фронта, меняет курс и отклоняется от маршрута, причем прилично. По этой причине мы прибываем в Лиссабон с опозданием на 30 минут.
Раннее утро. Море и небо пронзительно голубые. Город двумя белоснежными крылами своих домов обнимает лагуну. Конец сентября, а все в цвету и зелени. Влажный, ни с чем несравнимый запах моря и тропических растений. Чистота улиц. Белизна домов. Нас встречает посол, а поскольку рейс на Союз только на следующий день, он везет нас на край света. Это такое место на берегу океана, западная точка Европы, откуда отправлялись в походы мореплаватели Колумб и Васко да Гама. Место называется «Провал Дьявола». Глубокая, уходящая на 300 метров вниз, пропасть. Мы стоим на скалах, ветер рвет одежду, в небе, параллельно с нами, разрезают крыльями воздух альбатросы, а далеко перед нами, несколько хватает глаз, пенятся седыми бурунами стальные высокие океанские волны, подбрасывая, как скорлупки, большие океанские суда. Думалось, глядя на эту жуткую картину, сколько же нужно было иметь дерзости и отваги, умения и физических сил, чтобы отправиться в эту неизвестную и таинственную океанскую даль на деревянных парусниках. Как документальное засвидетельствование факта посещения этого знаменательного места мне вручают (и остальным тоже) диплом, скрепленный сургучной печатью. Там написано, что я, такой-то, такого-то числа посетил «Провал Дьявола»
На следующий день прилетаем в Москву. Дома объятия, поцелуи, улыбки, расспросы.
А потом была беседа в 9-м Управлении КГБ (охрана руководителей ЦК КПСС и правительства). Спрашивали, расспрашивали, выспрашивали. Криминала не нашли, но на всякий случай не разрешили до выяснения всех обстоятельств ехать на следующую конференцию в Нигерию. Из-за этого мне не пришлось побывать в этой экзотической африканской стране.
Прошло три месяца. Меня снова вызвали в Девятку и сняли запрет на поездки. Оказалось, что у этой истории был все же свой хвост. За две недели до нашего отлета в Каракас посол Венесуэлы в Москве возвращался к себе на родину по завершении своего срока пребывания. В аэропорту пограничники попросили его открыть чемоданы и показать, что там находится. Козе понятно, что проверять чемоданы у дипломатического работника такого ранга можно было только имея для этого очень серьезные основания. А, оказывается, такие основания были (иконы, предметы старины, вещи, запрещенные для вывоза), иначе наши службы не решились бы на такой шаг. Посол, естественно, возмутился, оскорбился, встал в позу, но открывать отказался. Таможня добро не дала и сказала, что без проверки багаж не выпустит. Посол улетел с одним дипломатом, без багажа. Так багаж и лежал в таможне, и никто его не забирал. А у посла был хороший знакомый или приятель, я точно не знаю, президент авиакомпании «Viasa». Тот в отместку и решил, по-видимому, подстроить советским какую-нибудь бяку. И подстроил. А аукнулось мне. Не высовывайся!