Сегодня день рождения «Кузькиной матери» — Никита Сергеевич обещал показать американцам таинственную «Кузькину мать» именно 24 июня 1959 года. Некоторые историки называют дату 24 июля и единства среди них по этому вопросу нет, но это не так важно. Переводчики всего мира тогда были озадачены и переводили это выражение как «мать Кузьмы». Никто не знал, как она выглядит.
Да, хрущевское «Я вам покажу кузькину мать!» известный казус в практике ООНовских синхронистов. Как один из вариантов предлагался:»We will teach you a lesson you will never forget’. Кстати, Виктор Суходрев (выпускник ВИИЯКА) приезжал к нам в институт — тогда еще ВИИЯ — в 1972(3?) и выступал перед огромной аудиторией. Приятный тембр голоса и собой хорош, беглый английский. Помню, наши училки потом шептались: «Ошибочки иногда делает»… (???). Вспоминается случай, когда кто-то из старшекурсников использовал (слямзил) статью из Morning Star в каком-то изложении, так препод поперечеркивала в ней всё, что можно было.!))… Мы посмеивались между собой. Помню, В. Суходрев остановился на тостах, как одной из сторон работы переводчика, и привёл в качестве примера поговорок, которые ему пришлось переводить, «Всяк кулик своё болото хвалит». Причём, это было в беседе в присутствии кого-то из нашей дореволюционной аристократии, давно осевшей за океаном, но, вполне возможно, в молодые годы и охотившемся на этих самых куликов в своём имении…)) Относительно недавно (лет двадцать пять назад)) я прочитал биографию В. Суходрева. Язык он постигал, играя на улице с английской детворой. А на рубеже 40-х в Лондоне в месте с ними тушили на крышах домов немецкие «зажигалки», сбрасываемые при налётах. Так что ему было проще. Родители были нелегалами. По возвращении в Союз расстались. Году в 1977-78 к нам в Танзанию прибыл новый переводчик, свежий выпускник ВИИЯ. Им оказался… сын В. Суходрева. Совершенно ничем не выдающийся. Если сравнить с красавцем-отцом, непонятно, откуда появившемся: маленький, смуглый, неказистый, с мелко вьющимися редеющими чёрными волосами. Мне было любопытно услышать его английский и как-то в центре Дар-эс-Салама я увязался за ним в один из книжных магазинов. Разочарованию моему не было предела, когда в ответ на вопрос услужливого продавца-индийца он лениво изрёк: «This», указывая пальцем на книжку в стеклянной витрине. Вообще он был неразговорчив, держался обособленно, поэтому даже имени не припомню. Может, Витя, в честь отца? Запомнилось, с какой скоростью он проглатывал покет-буки. С ним была молоденькая жена — маленькая, белокожая, весёлая, естественная. А знаменитый отец, переводчик Хрущёва-Брежнева ещё неоднократно появлялся на экране с воспоминаниями различных курьёзов в своей уникальной жизни. Лощеный красавец, не сноб, его было приятно видеть и слушать. К сожалению, одна из более поздних его исповедей, оставила тягостное впечатление. Он сидел чуть ли не в пижаме и, по-моему, в тапочках на босую ногу в затертом югославском кресле на видавшем виды ковре посреди мрачноватой тёмной комнаты и предавался воспоминаниям. На всём чувствовалась печать времени: и в по-старчески осунувшемся лице, и в утратившем силу голосе, и во вскинутом худом запястье, на котором сиротливо висел золотой ROLEX…