Начало 70-х, рост интернациональной роли Вооружённых сил СССР, и, соответственно, роли всех органов, причастных к военно-техническому сотрудничеству, поставкам имущества и оказанию услуг военного и двойного назначения.
Нехватка военных переводчиков для работы за рубежом, на предприятиях и в учебных центрах на территории СССР компенсировалась привлечением выпускников гражданских ВУЗов языкового профиля и тайным от заказчика направлением на работу слушателей (впоследствии — курсантов) Военного института иностранных языков.
В марте 1973 года из учебной группы 3-го курса в Алжир было направлено порядка 8 человек с французским языком для помощи в подготовке Национальной Народной Армии к участию в очередной арабо-израильской войне.
Для ещё неоперившихся военных переводчиков направление в служебную командировку было делом ответственным, поскольку никаких ускоренных курсов тогда для нас не было. Ускоренно инструктировали в ГУКе и одевали в гражданскую одежду единообразного и довольно безобразного вида в «касатоновских» подвалах.
Первая посадка на пути в «страну пребывания» — аэропорт в Праге. Почти для всех Шереметьево выглядел шикарно, что уж говорить о блеске и гомоне Праги. Стояли тесной кучкой, оглядываясь по сторонам, через некоторое время самые бойкие зашуршали в карманах рублями и зазвенели родной мелочью: мимо на тележках продавщицы катили «Филипморрисы», на стойках баров пенилось чешское.
Вдруг, от группы стоящих в стороне людей постарше отделилась дама лет 40 и уверенной походкой подошла к нам: « Ребята, вы от Минобороны в Алжир летите? Вас там военные будут встречать, так я с вами подъеду по дороге?» Уже не помню, куда она собиралась подскочить, сев нам на хвост, и сказала ли об этом вообще. Все моментально впали в ступор, будучи «заинструктированными до слёз и выброшенными на мороз» чужбины. Первая мысль – вот оно и началось! Происки западных спецслужб?! Ёжик моментально свернулся в клубок, обозначив недоверие на лицах и враждебность – малоцензурным шипением. Возмущённая дама заверещала, что пожалуется на нас куда-то и кому-то, что нам мало не покажется и т.п.
Следующий стресс ожидал нас на второй день пребывания в столице. По прилёте, в ожидании распределения по рабочим местам, всех разместили в пустующих квартирах «русского дома» в квартале Бузареа. Новая белая пятиэтажка, где наши жили вперемешку с местными. Офицеры работали в расположенном рядом училище связи, а пустующие квартиры использовались как перевалочный пункт. Приняли нас спецы и коллеги хорошо, в первый же вечер накрыли стол с вином-пивом и местными яствами, мы выставили стандартный набор гостинцев: водка-селёдка-чёрный хлеб-колбаса. Сидели допоздна, несмотря на дорожный устаток, пока всё, как водится, не кончилось. А утром…
С ранья мы продрали глаза и, суетясь, приводили себя в порядок. И тут утренний туалет новоприбывших был внезапно прерван. В дверь громко заколотили, всунулась взъерошенная голова коллеги-толмача с громким возгласом: «Мужики! Быстро собирайтесь с вещами, алжирцы наших всех в 24 часа выгоняют!» Из рук на пол попадали бритвы, кружки, тюбики с пастой и полотенца, во ртах застыли зубные щётки. Громкий хоровой стон про мать и белого полярного лиса наполнил квартиру. Из опыта старших, командированных в другие страны, все мы знали о таких случаях и опасались, а вдруг?! Но не в первое же утро по прибытии в страну!
Не дав нам времени окончательно офигеть, голова вновь посунулась в дверь: «С первым апреля!» Тут уже в дверь полетело всё, что могло лететь.
На третий день всем объявили волю то ли старшего группы СВС генерала Клюева, то ли его старшего референта подполковника Акульшина, то ли ГУКовского направленца полковника Масоликова, кому где трудиться. С этим связан третий эпизод моего рассказа. Меня одного отправили на далёкую периферию, в общевойсковое училище г.Батна. Ранее там успели побывать Мигачёв А.А., Саша Славохотов, позже – Лёша Соловьёв, Игорь Беляев, Володя Лисогор, Гена Скворцов (ленинградский двухгодичник) и многие другие, ныне известные в своих кругах.
Прикол же в следующем: с виллы (управление группы СВС в Алжире) никому не хотелось тащиться за 400 км сопровождать молодого толмача в Батну. Утром меня подвезли к поезду и велели ехать самостоятельно до станции Хеншела, пересесть там на поезд до Батны, а там, мол, встретят. Ни в сказке сказать, ни пером описать ощущения, пережитые в том путешествии. Заняло оно целый световой день. Куча эмоций. Поезд — хуже тамбовских общих вагонов 50-х годов, зной в раскрытые окна днём и холод вечером в предгорьях, молодой человек в чёрном костюме и белой рубашке с галстуком сидит на своём чемодане в проходе среди феллахов, феллахинь и их детей, под громкие крики продавцов «касс крут» (жутчайшей остроты бутерброд из белого багета с красным перцем внутри) и «газуз» (местная газировка). Жаль, за полвека стёрлись многие живописные детали того путешествия.
Хвала Аллаху, в Батне коллеги встретили достойно: привезли с вокзала в «Танковый городок», разместили в холостяцкой квартире-общежитии для толмачей, угостили, чем смогли, включая спирт из аптеки г. Константины (в самой Батне русским этот продукт не продавали из-за завышенных потребностей). Кстати, называли нас тогда чаще советскими и товарищами.
После окончания 3 курса в 1970 году мы с Запада почти все были направлены в загранкомандировку переводчиками – «англичане» в Египет, (вот Миша Головань с Целовальниковым),
на бортперевод (тогда Дмитрий Фильченко из 3-й английский погиб в авиакатастрофе Ан-22 «Антей» при посадке в Калькутте), «французы» — в Алжир. Получив наставления от «Деда» — нашего легендарного начальника генерала Андреева: «помните про русские березки», полетели мы 10 сентября 1970г. на новеньком лайнере Ил-62 прямым рейсом из Шереметьево в Алжир (аэропорт Дар-эль-Бьеда). На «Вилле» (штаб Группы военных советников в Алжире) в столице наш внештатный курсовой фотограф Леша Гудименко (в темной рубашке) нас сфотографировал (то есть фотографировал скорее всего Сергей Джобадзе, Царство ему Небесное, – его нет на фото, а Леша настроил аппарат):
Все в одинаковых «катасоновских» рубашках, брюках и туфлях. Кстати, не такие они были и плохие, «сделано в Польше», а очень приличный югославский плащ с теплой подкладкой меня лично сильно спасал от холода зимой в этой самой Батне (сравню её климат с Марами – город Мары, кто не помнит, в Туркмении, там был Учебный центр ПВО, «кто не был в Мары, тот не знает жары» — летом очень жарко, зимой (короткой) холодно).
Референт Главного военного советника п\п-к Морозов, преподаватель ВИИЯ, в тот же день распределил нас по учебным центрам. Юра Иванов и я первые полгода трудились в Учебном центре ПВО, недалеко от Регайя (сейчас это уже предместье столицы). Во времена французского колониализма там была авиабаза. (В 1970 еще свежа была память об освободительной войне алжирцев, в ходе которой цивилизованные французы убили около миллиона местного населения, и это при том, что все население страны было тогда около 7 миллионов человек). Там была очень хорошо устроенная трехэтажная гостиница-казарма с отдельными комнатами с душем. Нас привезли туда вечером, и мы увидели много знакомых лиц – выпускников ВИИЯ предыдущих лет (Толя Дьяченко), наших однокурсников с Востока (Андрющенко), уже работавших там. Это была действительно переводческая работа, а никакая не «практика». Наутро меня уже представили моему преподавателю и группе – это была группа ремонта РЛС, преподаватель дал толстую тетрадь-конспект лекции и сказал, что занятия начинаются завтра. Глаза боятся – голова работает, товарищи помогают, и работа пошла с первого дня без скидок на возраст (мне было 19). Как и потом в переводческой работе было так: труден начальный теоретический курс, а за ним идут практические занятия – приятное времяпровождение для переводчиков, а если они еще и на матчасти, и сразу несколько групп – можно сражаться с коллегами в «балду» до самого обеда. В гостинице был очень приличный местный повар, платили раз в месяц, в столовой был бар с пивом, солдат был барменом.
Через полгода учебный центр закрыли, и нас с Юрой перевели в общевойсковое училище г.Батна. Юру определили к артиллеристам, меня к танкистам, готовили командиров танка Т-55. Через месяц или полтора преподаватель, с которым я работал, уже сам мог вести курс на французском, а я освоил материал курса – и мы по-стахановски стали вдвоем вести две группы вместо одной, т.е. я стал преподавателем. Начальство только приветствовало. Жили в пятиэтажках типа хрущевок, в квартирах, по два человека в комнате. Зимой обогревались печкой на мазуте – еще то адское изобретение, когда обратной тягой сажу выбрасывает через дверцу наружу, и эти черные пушистые комочки надо собирать мокрой тряпкой отовсюду. Но восточная мудрость гласит: «Вслед за холодной зимой всегда приходит солнечная весна – только этот закон и следует в жизни помнить, а обратный ему предпочтительнее позабыть.» Стали ездить в Константину, центр провинции Орес, красивый город в 100 км к северу от Батны, а потом Юра познакомился с Иваном, болгарином, у которого была новая машина Пежо-404, и он стал по выходным возить нас на море за заправку машины и стол, а «дом» был на природе, у моря (так же делали и французы, тоже в большом количестве приезжавшие на выходные). На фото мы с Юрой в кафе в г.Бужи по дороге на море (250км от Батны).
Конечно, ездили подпольно, но времена были такие, что даже ходила легенда о переводчике, который летал из Алжира в Испанию на корриду на пару дней.
Событием было, когда ломался автобус, который возил нас по утрам в училище, и мы шли пешком, благо идти было всего пару км. По времени это совпадало с началом занятий в местном женском колледже, и нам навстречу по улице шли школьницы. Кровь играла в жилах, девчонки были симпатичные, и на нас тоже заглядывались. Довольно часто по вечерам ужинали в ресторане «Сквер», время проводили, хозяин после ужина бывало возил на своем «Ситроене». Это называлось «устроить оргию». Другой достопримечательностью был книжный магазин, в котором «О!!!» работала НАСТОЯЩАЯ ФРАНЦУЖЕНКА!!!! и говорила ПО-ФРАНЦУЗСКИ!!!
Были мы по документу, выданному нам властями, по национальности «советскими». Возвращались в июле 71-го, уже когда заходили на посадку и увидел родную землю, сердце забилось чаще, а по дороге из Шереметьева смотрел на частные домики с окнами с наличниками и испытывал непередаваемое чувство возвращения домой из командировки (не из отпуска), которое всегда испытывал впоследствии, возвращаясь то ли из Марокко, Сирии, Египта, Конго, Германии или Франции с Британией (всего не упомнишь).