К 85-летию ВИИЯ. Слово о военных переводчиках.

Хочу рассказать о фантастической, уникальной профессии, которая даже отсутствовала в официальном реестре профессий Советского Союза. Речь пойдет о переводчиках, не вообще о «переводчиках», а только о военных, только о выпускниках уникального, единственного в мире специализированного высшего военного учебного заведения – ВИИЯ, Военного Института иностранных языков, ныне разгромленного вездесущими реформаторами из, извините за выражение, «демократов». Пусть не обижаются на меня просто переводчики (многие из них тоже хлебнули достаточно лиха вместе с нами, они-то не обидятся), но между ними и между нами, выпускниками ВИИЯ, существует такая же разница, как между водителем автокара и космонавтом. Не шучу и не преувеличиваю, попытаюсь это вкратце продемонстрировать это, чтобы представить, чем приходилось заниматься мне и моим товарищам. Может быть, где-то прорвется невольно в тексте романтизация нашей профессии, это от гордости за нее, но это не исказит истины.

«Переводчик» и «человек, хорошо знающий иностранный язык» — между этими двумя понятиям лежит огромная разница. Перевод есть вид работы, творческой работы, каторжной работы, работы, основанной на нигде больше не используемой чудовищной прямой и непосредственной эксплуатации мозга человека. Кто-то удачно охарактеризовал эту работу словами: «Представь, что тебе надо решить в уме систему уравнений с двумя неизвестными и немедленно выдать правильный результат. И это непрерывно, в течение часов». Художники, писатели, музыканты, конструкторы, поэты, в общем, все лица творческих профессий могут отвлечься от своего творчества, выпить чашечку кофе, отложить его на потом, подождать визита Музы. Для нас такой возможности нет, наше творчество – принудительно, пришла Муза или нет, но ты должен выдать результат немедленно, в режиме реального времени, когда на тебя обращены взгляды нескольких, а иногда и сотен, пар глаз, и при этом ты не имеешь права на ошибку, ибо любая ошибка, любое искажение повернет историю в ошибочном направлении.

(Один из классических примеров ошибки переводчика: Руководству гитлеровской Германии стало известно о подготовке конференции глав государств союзников в «Белом доме». Исходя из этой информации к побережью США были направлены дополнительные силы подводного флота, дополнительные отряды секретных агентов появились в Вашингтоне, чтобы сорвать эту конференцию. Но она успешно была проведена —  в Касабланке. Название так и переводится «Белый дом»)

Синхронный перевод один из самых сложных видов перевода. Надо переводить практически одновременно с говорящим, никаких пауз или перерывов для перевода не предусмотрено, нагрузка на мозг чудовищная, ответственность —  тоже. В Советском Союзе наше руководство не понимало или не принимало этого факта во внимание. На Западе, в частности, в ООН, это учитывали и рабочий день переводчика-синхрониста был всего 4 часа, так как считается, что переводчик работает одновременно в двух плоскостях – плоскости своего языка и плоскости чужого. Тогда реальный рабочий день равен соответственно 4 часа х 2 =8-часовому рабочему дню. Более того, каждый час переводчик работает только 20 минут, больше никто не выдерживал, и 40 минут отдыхает. Но при этом переводчики ООН получали самые высокие в мире оклады – где-то в районе 25 тысяч долларов в месяц. В системе ООН работало достаточно много советских переводчиков, поэтому наше высшее руководство решило прекратить эту «разлагающую практику» и ввести традиционную для СССР систему – ООН выплачивает оклады переводчиков советскому правительству, а то уже само определяет сколько ему заплатить. (Именно так оплачивался и наш труд в Ливии, да и в других странах. Мне, например, ливийское правительство платило 5800 долларов в месяц, этот так называемая «ставка возмещения», но платило оно не мне лично, а нашему правительству, которое мне отдавало только 670 долларов…)

Однажды в ООН прибыл заместитель министра иностранных дел СССР, великолепно владеющий английским языком, с задачей проинспектировать работу советских переводчиков и найти аргументы для перехода на новую систему оплаты их труда. Настроенный достаточно агрессивно, он копался во всяких мелочах, пока, наконец, не дошел до кабинки синхронистов, из которой они обеспечивают перевод заседаний. Он очень возмутился, что переводчик фактически работает только 80 минут в день и тогда ему предложили занять место синхрониста и самому попробовать обеспечить качественный перевод. Будучи уверенным в своих силах и заявив, что продержится не менее часа, замминистра сел в кресло, одел наушники, вошел в тему, дал сигнал синхронисту и начал переводить. Сбои, как говорил сидевший на подхвате синхронист, начались уже на третьей минуте, а на пятой он уже руками замахал, чтобы забрали у него перевод. Встал он красный и весь мокрый, вся его самоуверенность испарилась. Но он оказался честным человеком, признав, что это действительно адская работа, и он потратил немало усилий, чтобы похоронить позорный план ограбления бедных переводчиков…

Нам, военным переводчикам, синхронный перевод тоже доставался. Не скажу, что часто, но было, было… Поэтому я очень хорошо знаю насколько вспотел замминистра… Наш обычный хлеб – последовательный перевод, т.е. с паузой для перевода. Это легче, чем синхрон, но из-за растянутости по времени почти сравнивается с ним по нагрузке. Эксплуатация мозга в режиме реального времени! Где найдешь еще такую работу.  Поэтому готовили нас жестко. За все время учебы я не припомню такого случая, чтобы кто-то прогулял занятие. Такого не было (можно сравнить с гражданскими ВУЗами и вольной жизнью студенчества, одного из «главных врагов государства»). После 6 часов занятий и краткого перерыва на обед, с 17 часов и до 20 часов – обязательная самоподготовка. И я не помню, чтобы кто-то ее прогулял. Языку нельзя научить, его можно только выучить, самому. Как мы сами к этому относились? Ругались, матерились, завидовали вольным студентам, но все эти вполне естественные эмоции были поверхностными. А в глубине мы гордилось этой системой, ценили ее, признавая, что она закладывает в нас прочнейшие фундаменты знаний. Но никто об этом не говорил, была своеобразная фронда – покутить, погулять, погусарить, но только в увольнении, а потом опять сидеть и в прямом смысле слова грызть науки. Даже когда мы стали офицерами и жили дома, мы прибывали в 8 утра в Институт и убывали из него после самоподготовки в 8 вечера, даже тогда не было ни одного прогула ни занятий, ни самоподготовки.

Отличие виияковцев от простых переводчиков заключалось еще и в том, что нас готовили как многопрофильных специалистов. Здесь нет ничего обидного, каждого переводчика готовили для выполнения задач в определенной области. Гражданские переводчики готовились для научной работы (Ленинградский и Московский университеты), для преподавательской работы в школах (педВУЗы), для дипломатической и журналистской работы (МГИМО). Нас же готовили для войны, а там другие требования. А потому и подготовка у нас была отличная от всех остальных. У нас было три главных направления подготовки и каждое считало себя наиглавнейшим.

Первое наиглавнейшее направление – марксистско-ленинская подготовка.  Так и вижу, как некоторые, прочитавшие эти слова, морщатся, а некоторые даже протянут свое «Фи-и-и». Не надо их слушать!  Я не говорю сейчас про лекции культпросвета или лекторов общества «Знания» на тему, например, «Усиление агрессивности американского империализма» (кстати, тема эта доказала свою справедливость и актуальность, исполнители только вот наши подкачали). Я говорю о фундаментальной научной философской подготовке. Нас учили по программе Военно-политической академии им. Ленина, неторопливо и последовательно закладывая в нас кирпичики мощного аналитического фундамента, которым я пользуюсь и по сей день.  Я не хочу обидеть выпускников обычных политучилищ, например Львовского или Симферопольского строительных войск, и даже выпускников Академии Ленина. У них другая направленность работы, они нацелены на работу с нашим контингентом и их программа подготовки акцентировалась на прикладном применении этого учения, главным образом — на планировании и отчетности. Для нас «наш контингент» был 100%-но иностранным. Причем, полностью военным. Причем, большая часть их была в высоких чинах и на крупных должностях. Это были люди с устоявшейся психологией, отличной от нашей, с собственной идеологией, чаще всего «анти-нашей». Большая их часть была идеологически враждебна нам, некоторая часть пыталась вести самую настоящую подрывную работу. И именно в нашу задачу входило противостоять их натиску и самим давить на них. Ибо сделать это больше было некому! По сей день…  А это можно сделать только зная язык, зная их психологию и менталитет, обычаи и нравы и имея мощную, фундаментальную идеологическую подготовку. Так что, нам довольно правдиво говорили, что без знания марксизма-ленинизма, без твердых идеологических убеждений «вас, товарищи, не только за границу, вас просто к иностранцу не подпустят», несмотря на все ваши успехи в изучении языков и прочих наук.

Второе наиглавнейшее направление нашей подготовки – военные науки. Их преподавали нам серьезно, даже очень серьезно, недаром в наших дипломах наша специальность записана как «командная общевойсковая», что дает нам право занимать командные должности в войсках. Военные науки давались нам в полном объеме, примерно в таком же, как в Высших военных общевойсковых командных училищах (ВВОКУ). Более того, оперативно-тактическую подготовку (ОТП) нам давали по программе Академии им. Фрунзе. Разница между ВВОКУ и ВИИЯ заключалась опять же, в целях подготовки — в общевойсковых училищах готовили стандартных строевых командиров линейных частей, которые выпускались командирами взводов и далее шли с разной скоростью по служебным ступенькам вверх внутри нашей армии. Нас же готовили для работы в иностранных армиях на уровнях Генеральный Штаб, полевая армия, дивизия, бригада (полк), батальон. И, если общевойсковики изучали тактику на уровне взвод, рота, батальон и в обзорном плане полк, то нам давали еще дополнительно к этому и оперативную подготовку – полк, дивизия и в обзорном плане полевая армия. Это не означает, что нам просто прочитали лекции, а потом проверили, как мы усвоили тему, нет! Лекции, конечно ж, были по 2-4 часа на каждую тему, но потом за ней следовали 20-40 и более часов практической отработки задач в роли командира подразделения, части, соединения. Это очень важно! На этих занятиях в нас в буквальном смысле слова вдалбливали основные принципы работы командира, и это в течение всех лет учебы. Поэтому неудивительно, что эти принципы живут в нас по сей день, и любая наша деятельность в любой области, в том числе и в бизнесе, строится именно на них.

Кто такой «командир»? Это, прежде всего, управленец или, как сейчас модно говорить, — «менеджер», ибо основная работа командира, как и любого другого офицера, — планирование и организация выполнения выработанного им плана. Получив задачу, командир, прежде всего ее уясняет – «мы наступаем», не отступаем, а именно наступаем. Или «мы обороняемся» или «совершаем марш» и т.д. Сравните с обычной бытовой обстановкой – вы готовите праздник – «свой день рождения», а не «годовщину развода» Есть все-таки разница…. Далее командир оценивает обстановку, в которую включается все, что можно оценить, — свои силы, силы противника, характер его действий, характер местности, погоду  и многое другое. В быту, готовя праздник, вы тоже занимаетесь этим – сколько будет гостей и как их рассадить, где будем проводить мероприятие – дома или в ресторане, сколько для этого надо денег и где их взять и т.д. и т.п. И следует отметить, что во время этой работы принимается решение – «пить будем в ресторане» или «дома», что соответственно меняет характер  деятельности. Далее окончательно оформляется решение и начинается его реализация, постановка задачи починенным – кто носит столы и стулья, кто едет за покупками, кто готовит и т.д. Следующий важнейший элемент – организация взаимодействия между всеми исполнителями по времени, по задачам, по рубежам. Ставится, например, задача: «в 12.00 выезжаем за покупками, ты довозишь жену до рынка, а сам едешь в супермаркет с задачей купить продукты по списку, затем, ровно через 1 час 30 минут заезжаешь за женой, а она будет тебя ждать тебя на рубеже автобусной остановки» и т.д., и так для каждого исполнителя… И не надо смеяться, это очень важно, представьте себе, что муж твой опоздал или не нашел тебя – под угрозой срыва все празднество! Этот элемент очень слабо отрабатывается в арабских армиях, он просто игнорируется, хотя именно он, точнее – отсутствие его, отсутствие должной организация взаимодействия и стало главной причиной поражений арабских армий во всех арабо-израильских конфликтах. Затем следует этап контроля и оказания помощи. Контроль жесткий, помощь экстренная, ибо каждый элемент твоего плана должен быть выполнен. И, как завершение твоей работы, — приятное и запоминающееся застолье, ПОБЕДА, одним словом.

В ходе реализации плана возникают различные ситуации, мешающие его выполнению, например, пробито колесо машины, запаски нет, выкручивайся. Особенность командира каждого уровня – умение непрерывно следить за обстановкой и адекватно реагировать на каждое ее изменение. Это очень важно. Особенно во время боевых действий.

 Я считаю Анвара Садата военным преступником, так как он сознательно отдал приказ  на десантирование самых дорогостоящих элитных частей египетской армии – бригад парашютно-десантных войск —  на перевалы на Синае с задачей захватить их и оборонять до подхода главных сил, ЗНАЯ, что эти силы туда никогда не подойдут! Он сознательно послал их на убой! Из 3000 десантников в живых после этой бессмысленной операции осталось около 80 человек! Обстановка изменилась, а старый план выполнялся. Это уже преступление. Против египетского народа.

В одной из своих работ В.И.Ленин очень четко заметил – многие знают, как должно быть, но мало кто представляет себе как этого достичь. Это касается как политики, так и бизнеса. Многие наши политики и так называемые бизнесмены ставят задачи, не представляя даже в первом приближении механизма их реализации. Кстати, это называется «популизмом» — звать всех в светлое будущее, не зная, как туда попасть. Наша военная подготовка была нацелена именно на отработку этого механизма во всех, даже мельчайших, его деталях.

Помимо ОТП нам преподавались и другие военные науки и предметы, включая военную администрацию, вооружение и боевую технику, оружие массового поражения, историю военного искусства, организацию, вооружение и тактику действий войск вероятного противника, армий Ближнего Востока и многое другое. Огневую подготовку каждый из нас осваивал во время командировок. Я, например, настрелялся до одури из всего, что может стрелять. Это и автоматы, и пулеметы, в том числе и тяжелые, как наши, так и западные. Это гранатометы и безоткатные орудия. Даже пушки, когда я из 76-мм противотанковой пушки сшибал наблюдательный пункт монархистов на горе Тавиля в Йемене. Приходилось стрелять по израильским самолетам на Суэцком канале, используя переносной зенитно-ракетный комплекс «Стрела-2» (увы, не попал…) 23-мм зенитная пушка, установленная на катере, использовалась нами для борьбы с контрабандистами в Красном море…  Многие из моих товарищей не расставались с оружием, особенно, в Анголе, Мозамбике, Афганистане. Многие ранены, у меня в отделении в Одессе проходили службу Витя Ярышкин и Олег Чуренов, получившие тяжелые ранения в Афганистане, Коля Мелешко, который в Анголе подцепил нейроинфекцию, сделавшую его почти инвалидом…  И не только он. Были и погибшие. ВИИЯ был единственным военным учреждением Советского Союза, единственной частью, которая из года в год несла боевые потери…

В целом, такая мощная полноценная военная подготовка, которая в конечном итоге вылилась в прочный сплав знаний, навыков, умений, которые позволили нам свободно ориентироваться во всех военных, военно-политических и боевых областях совершенно свободно, быть не только военными переводчиками, но и высококлассными военными специалистами, что признавалось многократно как нашим, советским, командованием, так и командованиям национальных вооруженных силах, в которых мы работали. И совершенно правильно нам говорили наши преподаватели: «Будешь ты знать язык или нет, но только наши науки позволят тебе грамотно работать, а главное — выжить».

И, наконец, третье наиглавнейшее направление нашей подготовки – изучение иностранных языков. В этой области у ВИИЯ не было равных, это признавали все без исключения. Пару лет назад я встретился с послом Казахстана в Эмиратах Аскаром Мусиновым, арабистом, закончившим Ленинградский университет. Когда он узнал, что я закончил ВИИЯ, он весь подобрался, встал почти по стойке смирно, склонил голову как бы в поклоне и сказал: «Перед ВИИЯ мы всегда снимали шапки». Это было сказано искренне, а потому согрело душу. Но в отместку они нас звали «ремесленниками». Действительно в университетах язык изучался под научным соусом, в сравнительном плане, а на нас жали с силой «Перевод!, Перевод!» Мы изучали язык, и первый, и второй, ради его практического применения,   перевод, как вид работы, был нашим куском хлеба. Практически нигде больше не изучали теорию и практику перевода, как общего, так и военного, ТАК, как в ВИИЯ. Этому способствовала богатейшая научная база и первоклассные преподаватели (которых сейчас разогнали демократы хреновы…) И не случайно первая практическая командировка состоялась у нас уже после двух лет обучения, считалось, что мы уже можем самостоятельно работать. Смогли!

Есть такой учебник арабского языка Сегаля, небольшой, но очень приятный. В нем всего двадцать восемь уроков по числу букв арабского алфавита. Мы его изучили в первые три месяца. В МГИМО, с которым мы частенько контактировали, его изучали два семестра и вынесли на экзамен. Языковая подготовка была массированной, ежедневной, достаточно тяжелой. Преподаватель общественного перевода заставляла нас наизусть заучивать стандартные политические тексты, в основном, речи политиков. Многие из них помню по сей день. Кстати, очень помогает – это как бы большое клише, в которое только вставляешь необходимые изменения.  У доски во время самоподготовки обязательно стоял один, а то и два слушателя, записывая мелом новые слова. Я тоже был любителем такого способа зазубривания новой лексики – сочетания повторения слова с движением руки закрепляло его в голове навечно.

Изучение диалектов арабского языка, в первую очередь египетского, страноведения, арабской литературы, теории всех видов переводов и ежедневное расширение своего активного словаря привели в конечном итоге к тому, что до сих пор арабы с восторгом заявляют, что я говорю по-арабски лучше, чем они сами. Это не бахвальство, это скромная констатация фактов. Но я не один такой, нас целая компания, именуемая выпускники ВИИЯ.

В целом, все рассказанное мною выше, дает, надеюсь, некое представление о нашей подготовке, но мы считали ее базовой, первичной, отталкиваясь от которой мы постоянно совершенствовались, хотели мы того или нет. Секрет заключается в самой природе перевода. Ты не сможешь правильно перевести какой-нибудь период речи (или абзац документа), если не поймешь и не усвоишь его. А усвоение и есть познание. Так, в автомате, уже работая, мы пополняли ежедневно свой «банк данных», самосовершенствовались непрерывно и постоянно.

И последнее, надо отметить, что нас с самого первого дня учебы в ВИИЯ готовили как специалистов по Ближнему Востоку (я говорю только за арабистов). Мы были мощным оружием сами по себе и это было признано нашими противниками. В 70-м году мне дали на просмотр стопку книг, конфискованных у одного арабского экстремиста, арестованного в Одессе. Среди них мое внимание привлекла одна, которую я потом перевел. Это был учебник боевиков «Братьев-мусульман», изданный в Саудовской Аравии. Книга очень умно построена, нацелена на конкретную малограмотную аудиторию, состояла она из нескольких глав, которые были наполнены вопросами и ответами на них. Меня тогда просто убила наповал простая формула ненависти арабов к евреям. На вопрос: «За что мы ненавидим евреев?» давался ответ: «Они предали пророка Господа – Иисуса Христа». Потрясающе! Увязать в единый узел три религии и использовать этот узел в практических целях (я потом тоже его использовал, с успехом). Так вот в этой книге задавался вопрос: «Кто главные враги мусульман?» И как ты думаешь, кто же это был? Евреи?  Нет. Американцы? Нет… Первым, самым главным врагом ислама и арабской нации объявлялись… востоковеды и переводчики и далее в скобках уточнение: «особенно советские военные переводчики»!! То есть мы! Книга писалась в то время, когда сотни моих коллег работали в обоих Йеменах, в Сирии, Алжире, В Ираке, начали появляться в Ливии, а до этого тысячи моих коллег и я сам работали в Египте… Значит оставили-таки свой заметный след! Это положение в книге объяснялось тем, что зная язык, свободно ориентируясь в истории, политике, культуре арабских стран, эти люди несут ложную (?) извращенную информацию своим народам, искажая действительность. А дальше потрясающая фраза: «Ибо они не арабы и не мусульмане, а потому не могут правильно понять все». Кстати фраза эта напомнила мне одесские реалии: «Вы не еврей? Нет? Так что ж я тогда говорю с вами, вы ж ничего не поймете!».

Эту тему можно продолжать и продолжать. Многие мои товарищи работали в Анголе, Мозамбике, Вьетнаме, Афганистане, практически в любой горячей точке. Были и спокойные районы со своей спецификой, как, например, в Ливии. Но всюду виияковцы были на высоте…

Даммам, Саудовская Аравия 2008 год