Лев Гаврилов. В сорок первом.

Мои воспоминания о событиях 80-летней давности могут показаться наивными, как покажутся наивными современные представления о жизни спустя такой же промежуток времени. Но уверяю вас, изложенное здесь во многом отражает те реальности, в которых протекало мое детство и решалась судьба моей страны. 

Прошло всего лишь 19 лет с окончания Гражданской войны. Интервенты — немцы, англичане, американцы, поляки, японцы, французы и разные прочие чехи были изгнаны с территории нашей страны. В 1922 году наша Красная Армия «на Тихом океане свой закончила поход». Это был триумф молодой Советской Республики, и её граждане знали, что делать, «если завтра война, если завтра в поход».  

Незадолго до войны меня приняли в пионеры. Я был счастлив. В своих мечтаниях я побывал полярником, как Папанин, летчиком, как Чкалов, пограничником, как Карацупа, моряком, мичуринцем, кавалеристом и стахановцем. Очень хотелось узнать по-настоящему военное дело, научиться стрелять и ходить в атаку. Но стрелять мы могли разве что из рогатки, а в атаку ходили понарошку, играя в войну.  

До революции 1917 года игра в войну не была особенно популярной. Больше играли в лапту, бабки, чижика или казаков-разбойников, там были какие-то элементы войнушки. Французский писатель Анри Труайя (Henri Troyat) в своей автобиографической повести «Сын сатрапа» рассказал, как он, тогда еще Лелик Тарасов, играл в войну с мальчишками, которые вместе с родителями навсегда покидали Россию.  

Делились на две команды – монархистов и большевиков. Монархисты пели «Боже царя храни», а большевики – «Интернационал». Победить надлежало, конечно, монархистам. Советские дети вплоть до Великой Отечественной войны делились на красных и белых). Белых надо было победить. 

С началом войны все изменилось. В войне боролись русские против немцев. Русскими становились в той игре также татары, евреи, украинцы, армяне и т.д. А вот немцев приходилось назначать по жребию. Добровольно становиться фрицем считалось «западло». Воевали с немцем вплоть до 90-х годов, когда все изменилось. Начались войнушки «хороших» против «плохих». Бить немцев стало неполиткорректно. 

Уже в школе, чуть ли не в третьем классе, мы научились правильно мыть руки и вытирать сопли, оказывать первую помощь раненому и даже дышать в противогазе. Все, кому удавалось ходить с чистыми руками, награждался значком БГСО («Будь готов к санитарной обороне»). В разгар пандемии covid-19 я невольно вспомнил об этом значке. Меня в то время не запугивали разными микробами и вирусами, а призывали крепить санитарную оборону страны. Я понимал: да, это мой долг. 

В школе, на уроках пения, мы хором исполняли красивые песни, мелодичные и добрые. Но вот беда – в то время я их не любил. Зачем петь эти чересчур нежные, часто откровенно детские песенки, когда есть мужественные военные?

Я очень любил тогда, как и сегодня, Краснознаменный ансамбль Александрова — особенно восхищало «Полюшко-поле». Работа на Волочаевской улице, где располагается ВУМО, не дает забыть замечательные слова из другой песни: 

И останутся, как в сказке,

Как манящие огни

Штурмовые ночи Спасска,

Волочаевские дни… 

Невольно становилось ясно и понятно, почему «от тайги до Британских морей Красная Армия всех сильней». В этих словах не было никакого шапкозакидательства. Когда на Дальнем Востоке японцы попытались померяться силами с нашей Армией, они получили хороший урок: 

И летели наземь самураи

Под напором стали и огня  

Служить в такой Армии было почетно. Мы, малышня, мечтали о тех временах, когда тоже будем в ней служить и защищать Родину. 

Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин

И первый маршал в бой нас поведет 

Очень любили мы и лирические песни, такие как «Катюша» или «Песня о Родине». Конечно, взрослыми мы их понимаем глубже, но и будучи детьми, мы были от них в восторге. Во всяком случае, слова из песни «как невесту Родину мы любим, бережем, как ласковую мать…» мы понимали однозначно: родину надо любить всей душой, всем сердцем. 

До войны я очень любил кино, особенно комедии, такие как «Веселые ребята» или «Волга-Волга». Но все-таки еще больше я любил фильмы про Гражданскую войну. Такие кинокартины, как «Чапаев» или «Мы из Кронштадта» смотрели по многу раз. Кто-то из моих сверстников хвалился (врал, наверное), что смотрел «Чапаева» 21 раз. 

В кинотеатрах мы узнали и о фашистах. Однажды в «Уране» на Сретенке я посмотрел фильм «Профессор Мамлок». Его содержание меня потрясло. Оказывается, фашисты способны издеваться над добрыми и благородными людьми, жестоко их избивать только потому, что они – евреи. Этот фильм впервые показал мне подлинное звериное нутро фашизма, который тогда господствовал в Европе. 

В конце тридцатых годов в Советский Союз приехали испанские дети, родители которых боролись с фашистами. Они нашли вторую родину в нашей стране. Многие из них, кто был постарше, ушли на фронт. По-разному сложилась судьба испанских детей после войны. Прекрасными футболистами стали Руперто Сагасти в московских «Крылышках» и Агостиньо Гомес в «Торпедо». Красавица-испанка Хозефина и выпускник ВИИЯКА Владимир Гак создали крепкую дружную семью. Многие испанские дети стали прекрасными рабочими, инженерами, учеными.

Перед войной на экраны стали выходить замечательные исторические фильмы. Мы восхищались подвигами русских чудо-богатырей и близко к сердцу воспринимали слова великого русского полководца Суворова: «Русские прусских всегда бивали». Перед войной эти слова звучали весьма актуально. 

С огромным успехом шел кинофильм «Александр Невский», подлинный шедевр кинематографического искусства. Помню прозвучавшие в нём пророческие слова главного героя: «Кто с мечом к нам придет, от меча погибнет. На том стояла, и стоять будет русская земля!». Эта кинокартина воспитывала в советских людях искреннее и глубокое чувство любви к Родине. 

К сожалению, отношение многих представителей нашей правящей элиты и творческой интеллигенции к нашему прошлому оказалось поистине русофобским.

Известный историк Ю.С. Пивоваров, популярный в либеральных кругах, так характеризует Александра Невского: «…одна из спорных, если не сказать смрадных фигур в русской истории». Это он говорит в наше время, но если бы он это сказал 80 лет назад у нас во дворе, пацаны постарше набили бы ему морду. Эти слова звучат особенно обидно в 2021 году, когда мы отмечаем 800-летие со дня рожденья святого Александра Невского. 

До революции 1917 года в нашей стране было почти 80% неграмотных и примерно 10-12% малограмотных. К сороковым годам ХХ века грамотными стали все. Культура стала доступной для большинства. Издательства с трудом удовлетворяли постоянно растущий спрос на художественную и специальную литературу.

Особенно популярен среди молодежи был роман Н. Островского «Как закалялась сталь». Его герой, пассионарный Павка Корчагин, стал литературным героем №1. Только за годы советской власти роман переиздавался 773 раза. В Китае сегодня Н. Островский – самый популярный русский писатель. 

Образ Павла Корчагина оказывал огромное положительное воздействие на молодежь, на всех тех, кто с оружием в руках защищал нашу Родину в годы Великой Отечественной войны. Сегодня можно только пожалеть, что образ Павла Корчагина уходит из школьных программ, а главное – из сознания молодежи. 

Перед войной очень популярными для детей дошкольного или младшего школьного возраста стали стихотворения К. Чуковского, А Барто, С. Михалкова, С. Маршака.

Помню стихотворение Сергея Михалкова, в котором мальчик обращается к наркому обороны с такими словами: 

Товарищ Ворошилов,

Я скоро подрасту

И встану вместо брата

С винтовкой на посту. 

В свое время мне, как и этому мальчику, очень хотелось встать с винтовкой на пост. 

Война началась неожиданно. Как оценить это событие? Как теперь будет жить моя семья? Какие изменения произойдут в жизни страны? Вопросы, вопросы, вопросы… Ответов я не знал, хотя внимательно ознакомился с прозвучавшей по радио речью главы правительства В. М. Молотова. Я вдумывался в сказанные им слова: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами». И у меня возникло много новых вопросов. Когда победим? Каков будет характер боев Красной Армии? Насколько силен враг? 

То, что победим, сомнений не вызывало. Я даже удивлялся глупости Гитлера и его генералов. Они не знали о силе нашей Армии? Наверное, знали. Тогда, может быть, они думали, что советские люди испугаются немцев и сдадутся без боя? В общем, я был уверен, что немец не рассчитал свои возможности и попал в дурацкое положение. 

Так рассуждали практически все огольцы нашего двора. Очень хотелось узнать о ходе боев из ближайшего киножурнала «Новости дня». Я ждал. Однако, ожидания скорой победы не оправдались. Разбираться в достаточной мере в сводках Совинфорбюро такому «эксперту», каким в то время был я, оказалось не по силам. Понял только одно – Красная Армия отступает. Недолго думая, я решил, что Сталин, как Кутузов в 1812 году, заманивает немцев в глубь страны, чтобы измотать их силы и уничтожить. И «задумка» эта мне очень нравилась. 

В это время в Москве начались воздушные тревоги, сначала учебные, а потом реальные. Милиция и дворники тщательно следили за соблюдением правил светомаскировки. На время войны были сданы на хранение радиоприемники. Власти побаивались фашистских провокаций и антисоветской пропаганды. 

В этих условиях родители решили вывезти детей из Москвы. Папа быстро уволился с работы и вместе с четырьмя детьми (Лиля, Света, Саша и я) выехали в Горький к своей сестре и моей тете Шуре.

Так началось наше знаменитое путешествие по родной стране, которое было настолько необычно, что под влиянием разнообразных впечатлений я даже о войне перестал думать. 

В Горьком, так тогда назывался Нижний Новгород, моя кузина Римма познакомила нас с нижегородским Кремлем, а главное сводила нас в музей «Дом Кашириных», где провел свое детство Алеша Пешков – будущий писатель Максим Горький. До этого, еще в Москве мы посмотрели очень трогательный фильм «Детство Горького», созданный по мотивам его повести «Детство».  

В Горьком мы пробыли недолго. Жили у тети Шуры в большой тесноте. Поэтому папа решил нас, детей, увезти в деревню, как он говорил, на свежий воздух и парное молоко. Следующим пунктом нашего путешествия стала небольшая деревенька, притулившаяся к старинному городу Ядрину на берегу Суры. 

Остановились мы у очень доброй бабы Алены, и жили у нее, как у Христа за пазухой. Свежий воздух и парное молоко были в избытке. Равно как и ягоды. Появились деревенские друзья-товарищи, с которыми было совсем не скучно.

Однако наша безмятежная деревенская жизнь продлилась недолго. Управление НКГБ, где работала мама, передислоцировалось из Москвы в Саратов. Мама вместе с домработницей Паней приехала за нами. Папа нанял подводу и начался очередной этап нашего путешествия. 

От Ядрина до Васильсурска, а это 30 км, ехали гужом, то есть в телеге на лошадиной тяге. Ехали долго. Устали. В Васильсурске сменили телегу на пароход, который четыре дня вез нас в Саратов. Меня поразил состав пассажиров. Было много выходцев с Украины и Белоруссии. Их русский язык отличался какими-то непонятными диалектными особенностями с местечковыми интонациями. В Москве так не говорили. 

Еще больше удивили другие пассажиры – польские военные в конфедератках на голове и в соответствующем обмундировании. Они уезжали из нашей страны. Воевать совместно с Красной Армией против захвативших их страну немцев они не хотели и уезжали через Астрахань куда подальше от линии фронта. «Боялись воевать», — думал я. 

Пробыли мы в Саратове недолго. Сестра Лиля (ей и 3 лет не было) запомнила, что мы жили на втором этаже. Я помню чуть больше. Во-первых, саратовский калач, похожий на поляницу, но вкуснее. Мне он казался гораздо аппетитней московских батонов. Во-вторых, грузовики на дровяной тяге: с горючим было напряженно. Его дефицит успешно устраняли, монтируя на грузовиках специальные установки для топки дровами, которые при сгорании выделяли воспламеняющийся газ, создававший движущую силу. 

Вскоре начался следующий и последний этап нашего путешествия 1941 года. В сформированный из теплушек эшелон погрузили сотрудников НКГБ с семьями. Это были обычные товарные вагоны, приспособленные для перевозки людей. По обе стороны от дверей находились двухъярусные нары, а посередине – железная печка для обогрева пассажиров в холодное время года. 

Ехали мы летом. Было тепло, но печку топили, чтобы готовить еду. Мама, например, ухитрялась варить на ней суп. Для детей это было особенно важно, так как ехали мы по маршруту Саратов — Уфа более двадцати суток. Вернее, не столько ехали, сколько стояли на разных полустанках в ожидании смены паровоза.

Все это было не случайно: на запад шли эшелоны с личным составом Армии, вооружением и боевой техникой, а на восток эвакуировали заводы, которые должны были очень скоро начать выпуск продукции, необходимой для действующей армии. 

Наконец, мы приехали. Расположились в одной комнате деревянного дома. В ней было тесно и холодно (с дровами – караул), но все равно лучше, чем на нарах в теплушке. Освещение – керосиновая лампа, от которой было больше вони, чем света.

Были и удобства (во дворе) «в лице» (в виде) сортира. (или, как сказал Папанов в «Бриллиантовой руке», «типа сортира») Избалованные столичной жизнью дети пользовались данным объектом весьма неумело. Бабай (по-тюркски «дед», «старик»), исполнявший обязанности дворника, часто приходил к нам с претензиями: «Твоя малайка опять на лавка насрал!». 

В Уфе я пошел в 5 класс. Школьные занятия казались делом не очень серьезным в условиях, когда страна жила под лозунгом «Все для фронта! Все для победы!». Наша классная руководительница Мария Михайловна решительно боролась с подобным отношением к учебе. Стыдила. И нам действительно становилось стыдно. 

В школу мы приходили утром, после скудного завтрака. Поэтому уже через пару уроков хотелось чего-то пожевать. И тут в класс приносили пирожки с горохом или ягодой-черемухой. Каждому – пирожок! После такого перекуса пропадала усталость, и учёба шла лучше. 

В школе я завидовал ребятам, отцы которых были на фронте. Папу пока в армию не брали по возрасту. Ведь он родился в ХIХ веке. Но как ему объяснили в военкомате, он должен ждать повестку, а пока делал все, чтобы обустроить наш быт.

Уже в октябре он был призван в армию. Прощание было трогательным. Я впервые увидел, как у родителей текли слезы. Маму я понимал: она — женщина, потому и плачет. А папа почему?

У него тоже по щеке текли слезы. Лишь позднее я понял: папа очень переживал за всех нас, особенно беспокоился о маме. Он знал, что весной она родит ему еще одного, пятого ребенка. Мы тогда об этом даже не догадывались. 

Я пристрастился ежедневно читать газеты на стенде недалеко от гарнизонной бани. Оказалось, что за время нашего летнего путешествия по маршруту Москва – Горький – Ядрин – Васильсурск – Саратов – Уфа немецкие войска подошли вплотную к столице. Положение было очень тревожное. Обнадеживало одно — героизм наших воинов и партизан.

Прочитал я и замечательный очерк «Таня» о подвиге Зои Космодемьянской. Очень жалел, что ничем не могу помочь фронту. Я завидовал солдатам, которые шли сроем в баню и дружно пели: 

Эх, махорочка, махорка

Подружились мы с тобой

Вдаль глядят дозоры зорко,

Мы готовы в бой, мы готовы в бой! 

Моя сестренка Лиля родилась 4 декабря 1938 года, накануне Дня сталинской Конституции. Мы дружно поздравили Лилю с днем рождения, даже не догадываясь, что на следующий день начнется больше, чем праздник, известный в истории как разгром немцев под Москвой.

Их били и гнали от столицы всю зиму. Били здорово. С восторгом я посмотрел позднее документальную ленту об этих событиях. Фильм действительно был хорош. Даже американцы это поняли, присудив ему премию «Оскар». 

Победы Красной Армии поднимали настроение. Душа радовалась. И тут на ровном месте – беда. Послали меня в магазин за хлебом. Я отстоял очередь, получил хлеб, принес его домой, а хлебных карточек в кармане не обнаружил. Скорее всего, их у меня украли. В результате с 12 по 31 марта мы остались без хлеба. Пришлось продавать на черном рынке всю папину одежду (пальто, костюм, обувь, белье и пр.). Помогло и мамино начальство – пару раз нам выдавали крупу и муку. В общем, выжили. 

Более того, в конце месяца я провожал маму в роддом. 30 у меня появилась еще одна сестренка. Единодушно назвали её Верой в честь нашей веры в Победу. Вере уже в апреле выдали хлебные карточки. Её пайку съедали мы, а она ограничивалась грудным молоком. Уже через пару недель мама вышла на службу. Днем домработница Паня приносила Веру к месту работы мамы. Та выходила к проходной, забирала дочь и кормила её грудью. Потом Паня относила Веру домой. 

Папа узнал о рождении Верочки в апреле. Все солдаты и командиры поздравляли «дядю Лёшу», так звали папу на фронте, желали ему обязательно вернуться с Победой к своей большой и дружной семье.

Заканчивался первый год войны.

 

Добавить комментарий

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.