
86-я дивизия на “Невском пятачке”
Невская Дубровка, Невский пятачок…. Эти названия я слышал с детства, также как и имя Щурова. Мой отец, Андрей Матвеевич Андреев, часто вспоминал войну, рассказывал разные истории, и весёлые, и трагические. Курская дуга, Наревский плацдарм, Варшава, Шнайдемюль и, наконец, Берлин.
Часто вспоминал день 21 июня 1941 года, когда он, командир 5-го погранотряда, расположенного на границе с Финляндией, принял непростое решение эвакуировать с застав семьи пограничников. Как в тот субботний день к нему из Ленинграда приехал дядя провести выходные у племянника на природе, и как, увидев его, отец закричал:
- Ты куда приехал?! Немедленно уезжай! Завтра война начнётся!
Тот кинулся обратно в Ленинград, на 5 минут забежал домой, схватил самое необходимое и в тот же вечер выехал из города, благо, он был там один, без семьи. Война ещё не началась, а он уже выехал из Ленинграда! Андрей Матвеевич насчёт перспектив Ленинграда никаких иллюзий не питал, и чётко ему объяснил, что начнётся Завтра. В 60-е годы, когда мы жили в Москве, он бывал у нас, и всегда со смехом вспоминал, как тогда бежал, бросив всё имущество.
Но чаще всего отец вспоминал “Пятачок”. Думаю, что не ошибусь, если скажу, что полгода, проведённые там, наложили отпечаток на всю его дальнейшую жизнь.
Невская Дубровка… Эти два слова, означающие название посёлка под Ленинградом, у тех, кто знаком немного с историей Великой Отечественной Войны, в первую очередь, у ленинградцев, у блокадников, вызывают тяжёлые ассоциации. Для них, блокадников, осенью и зимой 1941 года они означали Жизнь или Смерть. Здесь на крошечном участке левого берега Невы – “Невском пятачке” войска Ленинградского фронта в течение нескольких месяцев пытались прорвать блокаду.
Неудачно…
Сколько тут погибло людей?
Точно никто не знает, людей у нас никогда не считали.
И как считать?
Тех, кто погиб на самом “Пятачке”? Или также ещё на переправах, на подходах к ним? А тех, кто был здесь ранен и умер потом от ран, их считать?
По разным оценкам здесь погибло от 120 до 400 тысяч человек.
Невская Дубровка считается одним из самых страшных мест войны, если не самым страшным. Конечно, “Невский пятачок” выглядит скромно на фоне грандиозных битв под Сталинградом и на Курской дуге, “Пятачок” он и есть “Пятачок”. Но этот клочок земли стал таким сосредоточением человеческих страданий и человеческого героизма, такой концентрацией самоотречения и жертвенности, что это действительно выделяет его из ряда других, тоже страшных мест.
Здесь всё было на виду, всё предельно ясно и просто.
Изо дня в день, неделя за неделей сюда приходили люди, тысячи людей, чтобы почти немедленно умереть, и их тут же сменяли другие, чтобы тоже умереть. Никакого результата при этом почти что не было достигнуто. Впрочем, это задача военных историков оценивать эффективность тех или иных операций, я здесь об этом писать не буду. Мне хочется рассказать о людях, но сначала немного истории. Я буду говорить здесь только о 86-й дивизии, но многое можно отнести и к другим соединениям, также сражавшимся на “Невском пятачке”.
31 августа 1941 года фашисты захватили станцию Мга и перерезали последнюю железную дорогу, связывавшую Ленинград с остальной страной. 7 сентября они взяли Шлиссельбург и кольцо блокады вокруг города замкнулось. Немцы вышли к Ладожскому озеру, в том месте, где из него вытекает Нева. Они занимали левый берег Невы от её истока до Усть–Тосны. Территория, занятая врагом имела форму бутылочного горлышка, её так и называли. В самом узком месте оно имело ширину 15 километров.
Всего 15! Неужели нельзя их преодолеть?
Неужели нельзя здесь, в самом узком месте прорвать блокаду?
Это место находилось напротив посёлка Невская Дубровка. Здесь в ночь с 19 на 20 сентября наши войска силами 115-й стрелковой дивизии и 4-й бригады морской пехоты форсировали Неву и захватили на её левом берегу маленький плацдарм – “Пятачок”, 300 метров по фронту, 150-200 в глубину. Но развить успех и продвинуться дальше не удалось.
Во-первых, было мало сил. 115-я дивизия была дивизией лишь по названию. Как вспоминал её командир генерал В.Ф. Коньков, ещё в самые первые дни войны, когда она стояла на границе с Финляндией, из неё забрали один стрелковый полк. Затем последовали два месяца тяжелейших боёв на Карельском перешейке, дивизия понесла большие потери, потеряла тяжёлое вооружение и с полуострова Койвисто на кораблях была эвакуирована в Ленинград. И сразу же была брошена под Невскую Дубровку.
Коньков писал, что 18 сентября его вызвал в Смольный командующий фронтом Г.К. Жуков и приказал форсировать Неву и прорвать блокаду! Коньков попросил пять дней на подготовку, ему дали один.
Во-вторых, сразу же выяснилось, что место выбрано неудачно. Левее плацдарма располагалась 8-я ГЭС, находившаяся в руках немцев. Её бетонная громада господствовала над всей окрестностью, и с находившихся там огневых точек враг простреливал и плацдарм, и переправы, и даже правый берег. Возможно, захват плацдарма следовало начать с захвата именно 8-й ГЭС. Ведь как она мешала потом, сколько сил было потрачено, чтобы взять её, сколько людей при этом погибло, и безрезультатно. Кроме того, рядом с ГЭС, прямо против “Пятачка” находились отвалы шлака, скопившиеся за годы её работы. Они образовывали целые курганы и валы и их также использовали немцы при создании опорных пунктов, как и насыпь узкоколейки, которая подходила к ГЭС.
Итак, “Пятачок ” захватили, но потом целый месяц ничего не предпринимали и только в конце октября начались отчаянные действия по прорыву блокады.
Собственно с этого времени и начинается весь кошмар. На плацдарм было переброшено несколько дивизий, на этот крохотный “Пятачок”. Можно представить, какая там была плотность войск. Даже притом, что дивизии были укомплектованы далеко не полностью, при штатном расписании в 9 тысяч человек их состав доходил хорошо, если до 2-3 тысяч. Как вспоминают ветераны, когда туда падал снаряд, или мина, обязательно кого-нибудь убивало.
Но на “Пятачок” ещё надо было попасть. Для этого необходимо было переправиться через Неву. А Нева здесь широкая – метров 600, и вся эта водная гладь насквозь простреливалась врагом из всех видов оружия. На правом берегу к местам переправ вели глубокие ходы сообщения. По ним бойцы скрытно подбирались к реке. Но затем надо было выскочить из спасительной траншеи на голый открытый берег, сесть в лодку и поплыть. В лодке человек совершенно беззащитен, и укрыться ему негде. Остаётся сидеть и ждать, попадут или нет. Вода вокруг кипела от разрывов мин и снарядов, пулемётные и автоматные очереди прорезали воздух. Фашисты всё пристреляли, и снарядов они не жалели. Переправляться, по возможности, старались ночью, но это мало что меняло, немцы всё время освещали реку ракетами.
Для переправы использовали всё, что могли, всё, что удавалось собрать в Ленинграде: спортивные лодки, учебные шлюпки, прогулочные катера, рыбацкие плоскодонки, всё везли сюда, в Невскую Дубровку.
Переправа обычно длилась 10-15 минут, и вот, наконец, долгожданный берег. Теперь можно выскочить из утлой, продырявленной пулями и осколками, уже тонущей лодки и укрыться под спасительным обрывом.
Эту бровку берега под обрывом называли — улица «Беги бегом».
Полковник А.М. Андреев был назначен командиром 86-й стрелковой дивизии 24 октября 1941 года. Он приехал в Невскую Дубровку, и сразу же переправился на “Пятачок”. Вот, как он позже вспоминал об этом. [1]
«Все наши пристани переправ правого берега Невы находились под наблюдением противника, а следовательно, под хорошо скорректированным артиллерийско-миномётным огнём противника. Зеркало воды дополнительно простреливалось, прошивалось фланговым пулемётным огням из района Арбузова и 1-го Городка.
С соседних пристаней началась переправа. Противник почти каждую лодку брал в огневую вилку. Снаряды и мины разрывались то сзади, то спереди, то справа, то слева. Пора и нам переправляться. Небольшая дежурная лодка связи была укрыта в нише выступа берега. Мы направляемся к ней, но нас останавливает пожилой боец. Гимнастёрка топорщилась на его сутулых плечах. Было видно, что раньше ему не доводилось носить военную форму. Сверкнув стёклами очков в позолоченной тонкой оправе, он произнёс приятным голосом:
- Товарищ полковник, прошу минут 5-6 повременить. Гитлеровцы люди аккуратные. Стреляют по графику. Сейчас ведут огонь по второй переправе, а мы с вами в районе четвёртой переправы. Огневые налёты они чередуют через одну переправу.
Действительно, не прошло и двух-трёх минут, как фашисты обрушили на район нашей переправы шквал огня. Щель надёжно укрывала нас. Противник сместил огонь в сторону. Несколько секунд, и наша лодка уже на плаву, мы прыгаем в неё, и в считанные минуты оказываемся на середине реки. Только тут противник замечает наше судёнышко и открывает по нему огонь. Старший лодки, тот самый боец в очках, сказал:
- Вот слушайте и смотрите! Снаряды этой группы идут в район второй переправы. А вот эта серия – по нашей переправе. Снаряды упадут ближе к правому берегу и значительно правее курса нашей лодки.
Было видно, что гребцы хорошо изучили характер и наиболее вероятные рубежи огневых налётов противника. Ловко маневрируя лодкой, мы быстро проходили все огневые завесы.
- Хороший у вас слух, — похвалил я гребцов, — отлично прослушиваете траекторию полёта снарядов.
Сопровождавший меня старший лейтенант И.М. Айзенштадт пояснил:
- Так это наши профессора. Профессора Ленинградской консерватории по классу фортепиано, добровольцы из бывшей 4-й дивизии народного ополчения».
86-я дивизия формировалась в начале июля 1941 года как 4-я ДНО – дивизия народного ополчения. Среди добровольцев было много инженеров, научных работников, деятелей искусства. Некоторые с учёными степенями и званиями. Вспоминают, например, профессора астронома С.Г. Натансона. Большинство из них быстро погибло. Когда через какое-то время инженеров стали отзывать на заводы, то мало кого уже удавалось найти.
Осенью 1941 года й 86-й дивизии в составе 339-го полка воевал и Владимир Спиридонович Путин, отец нашего президента Владимира Владимировича Путина.
Но не только учёные и музыканты оказывались в дивизии. Отец вспоминал, как ему прислали пополнение из уголовников, освобождённых из тюрем. Было это в декабре, когда дивизию на короткое время отвели на правый берег для отдыха и пополнения. Он стал выяснять их боевые возможности:
- Что вы можете делать?
- Украсть можем.
- А немца, языка, можете украсть?
- Нет, (смеются) немца не можем, это мокрое дело.
Среди уголовников был главарь, пахан, которого они слушались. Даже не один пахан, а два. Поначалу из них сформировали отдельную команду, и назначили паханов командирами. Но получилось не очень хорошо: военным делом они почти не занимались, больше пьянствовали, дрались, играли в карты. Командованию дивизии какое-то время было не до них, и оно особо не вникало, что там у них происходит. Вскоре Андрею Матвеевичу доложили, что паханы между собой не ужились, и одного из них убили по приказу другого. Но и на это он не прореагировал. Но когда ему сообщили, что уголовники проиграли его в карты, это ему не понравилось.
Не хватало ещё от бандитского ножа на ”Пятачке” погибнуть!
И он расформировал эту команду, разбросав их по разным подразделениям.
Пополнение из Ленинграда прибывало по дороге, которая шла на «Бумкомбинат», её называли «Аллеей смерти»: по ней к “Пятачку” шли и шли войска, а обратно никто не возвращался.
К концу октября на “Пятачке” сосредоточились пять стрелковых дивизий: 86-я – полковника А.М. Андреева, 168-я генерала А.Л. Бондарева, 115-я – полковника А.Ф. Машошина, 265-я полковника Г.К. Буховца и 20-я дивизия НКВД полковника А.П. Иванова, а также 123-я танковая бригада генерала В.И. Баранова. Они входили в Невскую оперативную группу (НОГ), которой командовал генерал В.Ф. Коньков.
Немалая сила, даже если учесть, что и дивизии, и бригада имели далеко не полный состав. С этими войсками, действительно можно было пытаться прорвать блокаду. Беда только в том, что фактор внезапности уже был утерян. За тот месяц, что прошёл с момента захвата плацдарма, немцы сильно укрепили свою оборону.
Начались ожесточённые бои.
Наши и немецкие траншеи были совсем рядом, их разделяло метров 50. В таких условиях артиллерию было почти невозможно использовать, танков на “Пятачке” было мало, в основном лёгкие, и они быстро выходили из строя. Несколько тяжёлых КВ, которые производили в Ленинграде, удалось переправить через Неву только зимой по льду. Так что дрались, практически, в рукопашную.
Л.В. Яковлев, командир 169-го полка 86-й дивизии вспоминал:
«Бои велись на полное уничтожение, как с этой, так и с другой стороны. Жизнь на “Пятачке” исчислялась часами, и только немногие, приспосабливаясь к обстановке, переживали смерть и бились с немцами в этих адских условиях. Схватки велись, главным образом, врукопашную и ручными гранатами. Стрелковое оружие, даже винтовки, если оно не было защищено от песка, и у нас, и у немцев часто отказывало. Без необходимой артиллерийской и авиационной поддержки люди открытой грудью шли на врага. Бой начинался в мглистое октябрьское утро и беспрерывно продолжался изо дня в день. Мы прилагали все усилия, чтобы расширить плацдарм и прорвать оборону, а немцы производили контратаки, чтобы сбросить нас в реку. Только к вечеру наступало некоторое затишье». [2]
К вечеру из тех 2-3 тысяч, что составляли дивизию, обычно оставалось несколько сот, а то и десятков человек. За ночь на плацдарм переправляли пополнение, утром бойцы снова шли в атаку, а к вечеру опять почти никого не оставалось. И так день за днём, неделя за неделей почти два месяца.
На территории “Пятачка” не было ни строений, ни деревьев, ни вообще каких-либо укрытий. Конечно, там пытались вырыть траншеи и ходы сообщения, но на них тут же обрушивался град мин и снарядов, превращая в пологие ложбинки. Левый берег Невы крутой, обрывистый. Здесь, под обрывом, на улице “Беги бегом” и находилось единственное сравнительно безопасное место на “Пятачке”. Весь обрыв был изрыт норами и пещерами, в которых располагались штабы, пункты управления, склады, кухни, госпитали и даже баня. Норы и пещеры рыли на всей территории “Пятачка”, в них и спасались наши бойцы, когда не шли в атаку. Некоторые из них уходили под первые траншеи немцев. Иногда их специально туда подводили и использовали для подрывов и неожиданных атак. Для освещения в них жгли куски телефонного провода, он сильно коптил, и все ходили черные, с лицами, покрытыми копотью. Развести огонь и согреться в такой норе было невозможно, немцы, увидев малейший дымок, сразу начинали бить по нему из пушек и миномётов.
Вспоминает Николай Иванович Карев, командир миномётного батальона 330-го полка 86-й дивизии:
«Был полковник Андреев командиром нашей 86-й дивизии. Жёсткий человек, умный, волевой, храбрый. Помнят его ветераны. Мы переписывались все эти годы….
…Мои батареи размещались на бровке левого берега. Мораль была такая: «Только вперёд!» Дрались тут за каждый сантиметр земли. Но с военной точки зрения позиция была выбраны неумно. Кто же ставит тяжёлые миномёты в трёхстах метрах от передовой? Когда разбило у меня уже вторую батарею, пошёл я воевать со своим начальством. Добрался в конце концов до командира дивизии. Сидел Андреев в блиндаже, пил чай. Выслушал меня, поднял глаза:
- Отступать, значит, решил, да я тебя расстреляю!
Зло меня взяло. И так шарахнул кулаком по столу, что кружка с чаем подскочила. Картина, как говорят, была достойна богов. А выручил меня комиссар дивизии Степанов. Спокойно так, с улыбкой говорит:
- Комдив, а ведь старший лейтенант дело говорит…Прав он.
Конечно, прав. А поскольку Андреев был командиром не только жестким, но и умным, он умно и поступил. Тут же принял решение оставить в рядах обороны малые калибры, а крупные – три батареи перенести на правый берег». [3]
Я спрашиваю Николая Ивановича:
- Что у Вас осталось самым ярким воспоминанием о “Невском пятачке”?
— Мясо, кругом сплошное человеческое мясо. Мины и снаряды целыми сутками долбили покрытый сплошным слоем трупов плацдарм. Песок был перемешан с человеческими останками. Это было невыносимо: холод, голод, непрерывная смерть вокруг. Наступало отупение, полное безразличие к своей судьбе. Чем так мучиться, пусть уж лучше скорее убьёт.
Как-то раз ночью мы переправились на правый берег, и видим, у переправы стоит человек 200 пополнения, ждут плавсредств. Кое-кто из них курил. Я пришёл в ужас и закричал:
- Немедленно киньте папиросы! Он же сейчас накроет!!
И действительно, на том берегу рявкнул «ишак».
- Ложись!
Отчаянно закричал я и упал на землю. Раздался взрыв, мины накрыли отряд. Меня спасло то, что я упал за катер, а всех остальных превратило в месиво.
Л. В. Яковлев, командир 169-го полка 86-й дивизии, писал:
«Бои велись на полное уничтожение, как с этой, так и с другой стороны. Позиции полка были завалены трупами погибших врагов, а сверху их – трупы наших бойцов. Трупы лежали слоями, и не было места, где бы можно было ступить ногой по земле. Из трупов делали окопы, блиндажи и ходы сообщения. Убрать их было некуда, зарывать не хватало сил, а в Неву сбрасывать запрещалось. Да и без этого по ней непрерывно плыли трупы и наших бойцов, и врагов. Достаточно было напиться невской воды, и человек опасно заболевал». [2]
А вот как вспоминал об этом М.А. Бродский, ординарец полковника Андреева: «Сидим в блиндаже, полковник, офицеры дивизии, он мне и говорит:
- Бродский, организуй нам чаёк.
Какой там чаёк! Пойду на Неву, подальше, а то везде лежат трупы, наберу воды, соберу щепочек, согрею чаю. Потом появились спиртовки, варить на них было нельзя, но воду греть можно. Спирт был жидкий, технический, некоторые его пили и травились. На «Пятачке» Андрей Матвеевич почти не спал. Мечется, мечется по блиндажу, весь чёрный.
— Почему тихо? Что разведчики говорят? Звони в полки, Блохину, Яковлеву звони. Буди их! Не нравится мне эта тишина. Проспят, вырежут всех. Смородкина вызывай, Смородкина мне!
До немцев-то метров 30-40 было. Смотрю, вроде успокоился, прилёг на нары. Заснул? Я тоже начинаю устраиваться. Вдруг он вскочит и в дверь:
- Бродский, за мной!
Пока я поднялся, пока автомат взял, его и след простыл. Выйду из блиндажа, ничего не видно, ночь ведь! Куда он пошёл, в какой полк? Начинаю думать: где сегодня было труднее, вроде, справа, я, скорее, скорее направо. И догоняю его!
Он не разрешал нам на ночь водку пить, боялся, заснём и немцы нас вырежут. Утром разрешал немного выпить, чтобы согреться».
От себя добавлю, что во время войны отец абсолютно не пил водки и считал, что именно поэтому во многих случаях оставался в живых.
Отцу на войне везло, ранен он был только один раз, да и то легко, но несколько раз болел. Мучился гастритом, а в конце 43-го перенёс окопный нефрит, но в госпиталь не ложился, лечили его в полевых условиях. Бродский вспоминал, что на “Пятачке” он всё время был простужен.
«Сидит в землянке, хрипит, горло шарфиком обмотано. И, главное, гастрит у него обострился, ничего есть не мог. Нас кормили чёрными макаронами, так у него желудок их совсем не принимал. Вижу, совсем он доходит. Надо что-то делать. Поехал в город, к Степанову. (Перед войной генерал Г.С. Степанов был командующим Ленинградского погранокруга, а полковник Андреев командовал в этом округе 5-м погранотрядом.) Прихожу, говорю:
- Андреев умирает!
Степанов дал мне банку сгущённого молока и две пачки печенья. И ещё папирос, их у нас тоже не было. Возвращаюсь радостный, что еды достал, а он увидел меня, вскочил: «Курить привёз!?» Из этого молока и печенья я ему делал тюрю и кормил понемногу. Как уж я берёг эту сгущёнку, прятал в командирской землянке, но однажды смотрю – половины нет! Кто-то украл! Я потом узнал, кто, он сам мне признался, штабной офицер, да его и осуждать нельзя, у него в Ленинграде семья от голода умирала».
В начале ноября Невская оперативная группа была расформирована, а её командующий генерал В.Ф. Коньков отозван в Москву. Войска, составлявшие НОГ, вошли в состав 8-й армии, которой командовал генерал Т.И. Шевалдин. Но это мало что изменило. Бои продолжались с прежним ожесточением. Непрерывными, отчаянными атаками удалось расширить плацдарм до 2-х километров по фронту и 800 метров в глубину в центральной части.
Бригадный комиссар А.Д. Окороков осенью 1941 года был начальником политотдела 8-й армии. Он вспоминал:
«На моём наблюдательном пункте – в окопе, отрытом на берегу Невы, звонит телефон; меня вызывает «Берёза», то есть командный пункт 8-й армии в Озерках. Беру трубку, слышу голос Шевалдина:
- Какая обстановка?
- Отчётливо вижу, как полк Зайцева достиг железной дороги. Полк Васильева подходит к карьеру, дивизия Андреева правым флангом прошла северную часть песков, а левым флангом – высоковольтную линию. Вражеская авиация всё время бомбит, а наших самолётов в воздухе не видно…
Эти сведения по телеграфу немедленно передавались в штаб фронта. После разговора с Шевалдиным я отдавал распоряжения командирам дивизий Бондареву, Андрееву, Вехину, Машошину, говорил с ними и лично, переползая по траншеям на их КП, и по телефону. Слыша в ответ неизменное «Есть!», я отчётливо сознавал неимоверную сложность задачи: прорвать фронт без танков, пушек, миномётов, артиллерии.
Бой шёл за каждый метр земли, за каждый ров, за каждую воронку. В этом бою многие воины проявили несгибаемую волю и мужество. Командир 86-й стрелковой дивизии А.М. Андреев и военком дивизии батальонный комиссар А.В. Щуров сами водили бойцов в атаку.
Поздно вечером у меня в блиндаже собрались командиры и комиссары дивизий. Каждый из них сегодня не раз заглядывал в глаза смерти. Командующий армией генерал Т.И. Шевалдин, с которым я в тот день несколько раз говорил по телефону, передал указания, которые я довёл до сведения присутствующих. Затем стал обсуждать итоги дня. Командир 86-й дивизии полковник Андрей Матвеевич Андреев, человек резкий и горячий, стал доказывать:
- Дайте мне танки, дайте мне артиллерию и снаряды – я сделаю всё, что надо!
— С танками, да с артиллерией – это не фокус, — ответил кто-то. — Ты бы лучше придумал, как нам сейчас быть». [4]
Главным препятствием для наших войск была 8-я ГЭС. Укрывшись за её бетонными стенами, немцы спокойно расстреливали наступающих. Захватить ГЭС, выбить оттуда немцев – это стало главной задачей!
Драматург Д.А. Щеглов, служивший в 115-й дивизии, записал в своём дневнике:
13 ноября. И вот сегодня наш сосед – 86-я стрелковая дивизия полковника Андрея Матвеевича Андреева вновь сделала попытку захватить 8-ю ГЭС.
С наблюдательного пункта сообщают, что комдив Андреев и военком дивизии Щуров на переднем крае – сами водили солдат в атаку.
И вдруг в нашем бетонном доте, где каждый шорох гулко усиливается во много раз, кто-то взволнованно прошептал, и это показалось мне почти что криком:
- Смотрите, на башне ГЭС флаг! Наш, красный флаг!
Да, это правда, – флаг! Вот он, простой кусок материи, красный холст, который развевается сейчас по ветру, и в нём заключена душа бойца. Потрясённый тем, что увидел, я говорю связному:
- Сообщить по ротам, что ГЭС захвачена обратно! Нами!
Вот уже час прошёл, и на башне ГЭС полощется всё тот же красный флаг. В хлопотах, в опросе вернувшихся разведчиков проходят ещё два – три часа, и когда я снова бросаю взгляд через Неву на ГЭС, то флага больше нет…. Всё та же мёртвая разбитая бетонная громада. А флага нет! Смотрю в бинокль. Нет, не ошибся. Пусто.
Вечером коротенькое сообщение по телефону с того берега:
«Противник, подтянув резервы, выбил наши части с ГЭС №8 и потеснил назад». [5]
86-я дивизия дольше всех находилась на “Пятачке”, 197 дней. Она начала переправляться туда 19 октября 1941 года, и оставалась до конца апреля 1942 года. Только в декабре дней на десять её отвели в тыл, в район Нового посёлка для отдыха и пополнения. Но уже 20 декабря полк майора В.М. Смородкина по льду вновь переправился на плацдарм и с ходу вступил в бой.
Нева стала замерзать в начале ноября. Как только появился первый тонкий ледок, по нему с “Пятачка” на правый берег поползли раненые, которых раньше невозможно было эвакуировать. Н.И. Карев вспоминал:
«Они ползли три дня, а немцы их расстреливали с 8-й ГЭС».
Когда Нева окончательно встала, появилась возможность лучше снабжать “Пятачок”. На льду нарастили трассу, раскидав доски, ветки и поливая их водой. Такая прочная дорога позволяла перевозить много грузов. Её называли «Невский проспект», так и говорили:
- Ты куда?
- На Невский…
“Невский проспект” всё время обстреливали, он весь был в полыньях, как и лёд вокруг него. Переправлялись через Неву, как правило, ночью, и не шли, а бежали. Немец пустит ракету — падают на лёд, лежат. Ракета погасла – вскочили, побежали, и часто в темноте с разбега влетали в полыньи, чуть затянутые тонким ледком. Поэтому старались идти не по одному, чтобы в случае чего вытаскивать друг друга.
Начиная с января 1942 года, войска с плацдарма постепенно стали выводить, о прорыве блокады уже не говорили, ставилась задача просто удерживать плацдарм. После 11 марта там остался один 330-й полк 86-й дивизии. Ему и предстояло принять последний бой. Полком командовал майор С.А. Блохин. Командование 8-й армии, да и Ленинградского фронта, конечно, понимало, что такими силами плацдарм не удержать, но никаких мер не принимало. Скорее всего, пришли к выводу, что пользы от “Пятачка” мало, а хлопот с ним много, и махнули на него рукой. Будь, что будет.
Чтобы удержать плацдарм, туда следовало перебросить дополнительные силы и, главное, подтянуть артиллерию из армейского и фронтового резервов, чтобы она прикрыла “Пятачок” в решающий момент, но ничего этого не было сделано.
Больше того, как вспоминал отец, немцы сделали вид, что собираются наступать через Неву в стороне от “Пятачка” и большую часть дивизионной артиллерии перебросили к этому месту.
- Обманули они их, — сокрушался он.
Так что прикрывать 330-й полк остался только миномётный батальон, которым командовал Н.И. Карев. Полковника А.М. Андреева в этот момент в дивизии уже не было, 7 апреля он был назначен зам. командующего 23-й армии, стоявшей на Карельском перешейке. Н.И. Карев вспоминал:
«Перед отъездом Андреев собрал нас у себя в блиндаже. Сидели, пили чай, он говорил, что постарается перетащить нас к себе».
Но встретились они, кто остался жив, уже только после войны.
Дивизией остался командовать его заместитель подполковник Н.И. Дементьев.
В 330-м полку сознавали свою обречённость. За несколько дней до того, как вскрылась Нева, ещё по “Невскому проспекту”, в штаб дивизии пришёл майор Блохин с группой офицеров полка.
Дежурный по штабу спросил:
- Что это вас так много пришло, в полку-то кто-нибудь остался?
- Не беспокойтесь, — отрезал Блохин, — там ещё есть, кому умирать.
Ледохода ждали с тревогой, все понимали, что за те несколько дней, когда “Пятачок” будет отрезан от правого берега, немцы попытаются его ликвидировать. Наверное, самым разумным в этой ситуации было бы просто отвести войска с левого берега, но, понятно, на такое никто не мог пойти. Поэтому плацдарм укрепляли, как могли, доставляя сюда боеприпасы, медикаменты, продовольствие.
24 апреля с Ладоги подул сильный ветер, лёд затрещал и Нева тронулась. В тот же момент немцы открыли ураганный огонь и по “Пятачку”, и по правому берегу. Связь во многих местах прервалась, управление нарушилось.
Н.И. Карев говорил, что его выручило то, что у себя в миномётном батальоне он круговую связь продублировал лучевой. Ему сразу удалось открыть огонь по наступающему врагу.
- Беру вас в подкову, — сообщил он Блохину.
Но что он один мог сделать своими силами?!
В первый же день фашистам удалось отрезать 2-й батальон. Блохин пытался восстановить положение, предпринимая контратаки, но безуспешно. Вечером 25 апреля на плацдарм удалось переправить подкрепление, с ним прибыли начальник штаба дивизии майор Я.В. Козлов и начальник политотдела дивизии батальонный комиссар А.В. Щуров.
Александр Васильевич Щуров был душой дивизии, иначе и не скажешь. Все, кто знал его, говорят о нём с большой теплотой. Щуров был партийный работник, до войны занимал пост 3-го секретаря Дзержинского райкома партии. С самых первых дней он принимал участие в формировании 4-й ДНО. Следует отметить, что начальник политотдела – не самая главная партийная должность в дивизии. Выше него стоит комиссар. В 1941-42 годах их сменилось два: И.А. Степанов и Р.Н. Попков, но запомнился людям именно Щуров.
Чтобы понять, что же за человек был Александр Васильевич Щуров, следует вспомнить положительный образ КОММУНИСТА из какого-нибудь фильма или романа советской эпохи. Сейчас нам кажется, что таких людей на самом деле не существовало, что это выдумка партийных пропагандистов. Нет, оказывается, такие люди были. Щуров был из тех, кто воспринял идеи построения на Земле идеального справедливого общества, как глубоко личную задачу.
Сейчас, по прошествии многих лет, наблюдая результат, нам понятна обречённость такого замысла, основанного на противопоставлении человека Богу, на культивировании человеческой гордыни, восходящих ещё к истории строительства Вавилонской башни. Но тогда, сразу после революции это было не так очевидно, и многие искренне верили в такую возможность. Подчинив свою жизнь Партии, они честно прошли с ней весь путь, не пытаясь искать на этом пути для себя личных благ и выгод. Таких людей, людей, отказавшихся от себя, от своей личности во имя Партии и её идей было немало. Сейчас мы знаем, что такой отказ возможен и даже необходим во имя Бога. Только в Боге человек может обрести своё подлинное Я, стать таким, каким его задумал Творец. Все другие пути являются богоборческими и могут привести к распаду и деградации личности, к вырождению человека, его превращению в орудие сил тьмы и зла. Примеры можно в изобилии найти в нашей истории.
Но Александр Васильевич Щуров счастливо избежал этой опасности. Будучи убеждённым коммунистом, ощущая себя солдатом партии, проводником её идей и политики, он не утратил способности видеть рядом с собой конкретного человека, со всеми его проблемами. Щуров вёл совершенно аскетический образ жизни, у него не было семьи, но при этом он оставался живым, неравнодушным, очень обаятельным человеком. Человеком, отдающим всего себя людям. За это его все и любили. Вспоминают, что в личном общении Щуров был мягкий, добрый и отзывчивый человек, но в нужную минуту становился твёрдым и “наэлектризованным”.
Пилотка, простая солдатская шинель, на боку полевая сумка – таким запомнили его однополчане.
Начальник политотдела – должность, вообще говоря, не боевая. Он должен заниматься приёмом бойцов в партию, оформлением партийных документов, организацией политинформаций, различных агитационных мероприятий, контролировать выпуск листовок, «Боевых листков» и дивизионной газеты, заниматься досугом бойцов, организовывать приезд артистов, работать с приезжающими журналистами, и т.д., дел хватает. Но он не должен постоянно лазить по переднему краю, сидеть в траншее с солдатами и вникать во все их бытовые и житейские нужды. А Щуров нередко полз на передний край и там, в окопе вручал бойцам партийные билеты или кандидатские карточки. И, не обращая внимания на немцев, сидящих буквально в 50 метрах, на падающие рядом мины и снаряды, не торопясь, обстоятельно беседовал с новым коммунистом, расспрашивал о жизни, о семье, говорил о долге коммуниста, о новых обязанностях, которые теперь легли на него. И никто не сомневался, что он-то выполнит свой долг всегда.
Всем запомнилась, что Щурова органически не мог допустить, чтобы ему хоть в чём-то было лучше, чем тем, кто рядом с ним. Он должен был разделять с солдатами все тяготы фронтовой жизни, спать, где спят они, есть, что едят они. Казалось, он совершенно забывал о себе и, в частности, не замечает, чего и сколько ему кладут в котелок. Оказалось, замечал! Когда наступило самое голодное время, и Щуров стал резко сдавать, ему пару раз попытались подложить лишний кусок. Так вот, он это воспринимал как личное оскорбление и пресекал самым резким образом. Но при этом замечал нужды других и, как мог, старался помочь.
И.М. Айзенштадт, офицер штаба дивизии, вспоминал:
«Зимой у меня от систематического и крайнего недосыпания и авитаминоза пошли “ячмени” на глазах и нарывы на теле. Щуров заметил это, и по его распоряжению мне принесли какой-то раствор, обмывать мои воспалённые веки. А сам –то он был не в лучшем состоянии». [6]
А.В. Щуров был одним из первых, кого новый командир дивизии полковник Андреев встретил, прибыв на “Пятачок”. Они сразу подружились. И потом, всю жизнь отец вспоминал Щурова, как одного из самых замечательных людей, с кем ему довелось встретиться, кого ему потом очень не хватало.
Позиции полка непрерывно обстреливала артиллерия и бомбила авиация. Силы таяли и под натиском превосходящих сил бойцы отходили к центру плацдарма. 27 апреля стало последним днём обороны “Пятачка”. Был тяжело ранен в грудь навылет Щуров, майор Блохин был ранен в шею, но остался в строю. Вместе с ним боем руководили начальник штаба дивизии майор Я.В. Козлов, начальник штаба полка майор А.М. Соколов, военком полка А.В. Красиков. Фашистам в нескольких местах удалось выйти к Неве и изолировать друг от друга отдельные части полка.
Вечером 27 апреля с “Пятачка” в штаб 86-й дивизии пришла последняя радиограмма:
«Как один бойцы и командиры до последней капли крови будут бить врага. Участок возьмут только через наши трупы. Козлов, Блохин, Соколов, Красиков».
Александр Михайлович Соколов вспоминал:
«Во время последней контратаки 27 апреля меня ранило в бедро тремя пулями, но я мог двигаться и продолжал руководить боем. Поздно вечером я забрёл в штабную землянку. Там лежал тяжело раненый старший батальонный комиссар Щуров, возле него были комиссар полка старший политрук Красиков и майор Козлов. Мне рассказали, что в землянке у командира первого батальона лежит майор Блохин. У него перебиты осколками обе ноги, пройти берегом к той землянке невозможно…
Положение создалось исключительно трудное. Начальник штаба дивизии майор Козлов, тоже раненый, приказал мне сообщить на правый берег командиру дивизии о том, что происходит на “Пятачке”. Я ответил, что связи никакой нет.
- А лодки есть? – спросил Козлов.
- Нет лодок…
Наступило молчание. После некоторого раздумья майор снова обратился ко мне:
- Я слышал, что вы хороший пловец, товарищ Соколов?
- Да, участвовал в соревнованиях. Только ведь вода-то какая? И ледоход…
- Придётся перебираться на тот берег вплавь. Другого пути нет!
В разговор вмешался комиссар Щуров:
- Всё равно, что здесь погибать, что в Неве… Может и выплывешь…
- Попробую.
- Ну, вот и хорошо, — улыбнулся Щуров, превозмогая боль». [2]
И Соколов поплыл, взяв с собой полковую печать и самые важные документы. Вместе с ним поплыл лейтенант Сергей Гультяй, офицер штаба дивизии, прибывший на “Пятачок” вместе с майором Козловым. Около двух часов продолжался этот заплыв, ставший сейчас уже легендой. Два часа с простреленной ногой, в тяжёлой одежде, между движущихся льдин и под огнём немцев!
И Соколов доплыл. Обессиленный он выбрался на берег, не в состоянии подняться, раненая нога окончательно отказала. К счастью, его тут же заметил старший лейтенант И.М. Айзенштадт.
Илья Моисеевич рассказывал мне:
«Когда стало ясно, что с “Пятачком” всё кончено, неожиданно выяснилось, что берег Невы, напротив него, вдруг превратился в передний край, ничем не прикрытый. Враг мог воспользоваться этим и форсировать Неву. Мне было поручено разместить там пулемётную роту. Мы пришли туда ещё в темноте. Весь берег был усеян телами погибших. Это были те, кто спешил на помощь “Пятачку”, но погибли под обстрелом, не успев даже сесть в лодки. Я шёл вдоль берега и вдруг услышал слабый голос:
- Помогите, помогите…
Я остановился и вытащил пистолет, ведь это могла быть провокация, и стал осторожно приближаться.
- Айзенштадт, помоги, это я, Соколов…
Услышал я, и бросился к нему».
А.М. Соколов провёл два с половиной месяца в госпитале, вернулся в строй и воевал до Дня Победы. Потом ещё долго служил в армии, ушёл в отставку полковником, и часто вспоминал тот заплыв.
А Сергей Гультяй не доплыл.
На рассвете 28 апреля немцы возобновили штурм оставшихся узлов сопротивления “Пятачка”. Связи с правым берегом не было, и ординарец Щурова Лавдянский взял маскхалат, написал на нём большими буквами “ПОМОГИТЕ” и растянул его на обрыве, так, чтобы его было видно с правого берега. Вскоре после этого над “Пятачком” прошли наши штурмовики и обстреляли немцев.
Щуров улыбнулся:
- Наша депеша дошла.
А в другом блиндаже лежал без сознания майор Блохин. Осколками мин ему перебило обе ноги, они болтались на обрывках мышц и кожи, и повар столовым ножом отрезал их и, как мог, перевязал культи.
Бой продолжался, уже погибли и Козлов, и Красиков. Вечером 28 апреля фашисты прорвались к блиндажу, где лежал Щуров и другие тяжелораненые. Они стали забрасывать его гранатами. Щуров, не желая попадать в плен, застрелился. Лавдянский до конца находился рядом со своим командиром. Лишь убедившись, что тот мёртв, он, отстреливаясь, выскочил из обрушившегося блиндажа, пользуясь темнотой, прорвался к берегу и бросился в воду. Ему тоже удалось переплыть Неву, от него и стали известны подробности последних часов “Пятачка”.
Переплыть реку смогли ещё два бойца: А.П. Кучин и А. Неловкин.
Долгое время считалось, что больше никому спастись не удалось, что все остальные погибли. Весь 330-й полк, кроме тех артиллеристов и миномётчиков, что оставались на правом берегу. Так это и вошло в историю. В Невской Дубровке разбили парк “Имени 330-го полка“, в одном из посёлков под Ленинградом именем Щурова назвали улицу. Потом, правда, этот посёлок, а вместе с ним и улица исчезли с карты области.
Но в 60-е годы стало известно, что не все защитники “Пятачка” погибли. Оказалось, что С.А. Блохин и ещё несколько человек попали в плен. И что Блохин выжил там, и вернулся в Ленинград. Это известие было воспринято с некоторой досадой. Оно как бы снижало уже сложившийся героический образ 330-го полка и историю его последнего боя. И этот человек оказался, фактически, в забвении. Клеймо пленного перечёркивало все остальные заслуги. Сами ветераны 86-й дивизии пытались ему помочь, сохранились их письма к моему отцу по этому вопросу. Сергей Алексеевич умер в 70-е годы, он написал воспоминания, которые, насколько мне известно, хранятся в музее в Невской Дубровке. Уже в 80-е годы я пытался поговорить с его вдовой, но разговор не получился, слишком сильным было чувство обиды за мужа.
Весной 1990 года поисковики военно-патриотического общества объединения «Возвращение» (председатель — Г. В. Стрелец) в результате длительных поисков сумели найти и раскопать командный пункт 330-го полка — один из последних очагов обороны на плацдарме в апреле 1942 года. Большую помощь поисковикам оказал бывший начальник штаба полка А.М. Соколов. В блиндаже были найдены останки 11 человек, удалось опознать А.В. Щурова, сержанта госбезопасности П.Н. Кузьмина, начальника связи полка М.А. Кукушкина, начальника штаба дивизии Я.В. Козлова и майора медицинской службы Б.И. Аргачёва. Все они были похоронены с воинскими почестями на «Невском пятачке» [7].
“Пятачок” снова захватили в сентябре 1942 года. В январе 1943 года во время прорыва блокады с него наступала 45-я гвардейская дивизия, и снова неудачно. Она понесла большие потери, а продвинуться не смогла. Как вспоминали ветераны, её командира, генерала А.А. Краснова даже хотели отдать под суд, но обошлось. Поняли, наверное, что не в нём дело. Просто место такое.
А 86-я дивизия наступала севернее “Пятачка”, ближе к Ладожскому озеру в районе посёлка Марьино. В её составе был и возрождённый 330-й полк. В этот раз дела шли более удачно. Вместе с другими соединениями 67-й армии она прорвала фашистскую линию обороны и соединилась с войсками Волховского фронта. Дивизией командовал полковник В.А. Трубачев.
Так завершилась эпопея “Невского пятачка”. Какую роль он сыграл в истории обороны Ленинграда? Были ли принесённые на нём жертвы напрасны? И если нет, то в чём их значение? С рациональной точки зрения ответить на вопросы трудно. Но мы, православные христиане понимаем, что такие значительные события не происходят случайно, по стечению обстоятельств, они имеют особый провиденциальный смысл.
В начале XX века наш народ совершил тяжкий грех: он отступился от Православной веры и встал на богоборческий путь. Это привело его к многим бедам и испытаниям. Но Божий образ не померк в душах людей окончательно, и в этих испытаниях Он вёл человека по пути очищения и покаяния, пусть даже сам человек этого и не понимал. И не случайно самые тяжкие испытания выпали на долю “колыбели революции” Ленинграда-Петербурга, а его интеллигенция, возможно, более других в ней повинная, прошла свой крестный путь на “Невском пятачке”.
Но те бесчисленные проявления жертвенности и самоотречения, как правило, безвестные, которые совершались ради защиты Родины, несомненно, послужили искуплению того греха. Люди без колебания жертвовали собой “за други своя”, и никакая жертва здесь не может считаться напрасной. Как христиане, мы должны относиться к павшим воинам как к праведникам, искупавшим грех предыдущего поколения.
В 86-й дивизии был клуб, а в клубе библиотека. Библиотекарем служил младший политрук Иткин, человек интеллигентный, немолодой и сугубо штатский. Клуб располагался в посёлке Невская Дубровка, от посёлка к переправам вела разветвлённая система ходов сообщения. За восемь месяцев она превратилась в лабиринт, где, не зная пути, можно было заблудиться, особенно в темноте. В ночь с 25 на 26 апреля Иткину поручили проводить к переправе одно из подразделений, направлявшихся на “Пятачок”. Проводить и вернуться назад. Когда бойцы подошли к реке, то невольно остановились. Впереди был ад. Надо было выйти из тёмной глубокой траншеи на голый открытый берег, ярко освещённый ракетами, насквозь прошиваемый пулемётными очередями, где непрерывно рвались мины и снаряды, сесть в ничем не защищённую лодку и медленно поплыть навстречу огню, лавируя между идущими с Ладоги льдинами. Люди не решались двинуться дальше. Тогда Иткин спокойно направился к ближайшей лодке и сел в неё, за ним последовали остальные. Это было одно из последних подкреплений, ушедших на “Пятачок”. С ним ушёл и младший политрук библиотекарь Иткин, обратно он не вернулся.
ЛИТЕРАТУРА
- А.М. Андреев, «От первого мгновения до последнего», Воениздат, 1984.
- НЕВСКИЙ ПЯТАЧОК, сборник воспоминаний под редакцией В.Ф. Конькова, Лениздат, 1977.
- «Ленинградская правда», от 23 декабря 1983г., из очерка И.Б. Лисочкина «Письма с берегов реки Н.»
- А.Д. Окороков, «Слово, ведущее в бой», Воениздат, Москва, 1980.
- Д.А. Щеглов, «В ополчении», Воениздат, 1960.
- И.М. Айзенштадт, «В боях под Ленинградом», (рукопись), 1960.
- Суходымцев О. А. «От героев былых времён не осталось порой имён…» В сб. Плацдарм: Невский «пятачок» 1941—1943. Спб.: Галарт, 2013. с. 215—265. Владимир Спиридонович Путин