Сторожко Вадим Иванович — ВИИЯковец первой половины 50-х годов XX века.

storozhko

Родился в 1934 году в селе Успеновка Сталинской области на Донбассе, где родители работали сельскими учителями. Во время Великой Отечественной войны вместе с семьей находился на оккупированной немцами территории в Кировоградской области на Украине. В 1944 году отец погиб на фронте, а мать с четырьмя детьми на руках осталась одна. Я — старший. В те тяжелейшие годы разрухи и голода шла борьба за выживание. Поэтому в 1946 году, когда по инициативе украинского министра иностранных дел Мануильского на Украине было создано три специальные школы-интерната с английским языком обучения, я оказался в одной из них, которая находилась в Одессе (об этом учебном заведении довольно красочно рассказал в своей картине «Подранки» мой «однокашник», известный кинорежиссер Коля Губенко).
После окончания школы по призыву посланцев из ВИИЯ, которые во главе с профессором Цветковой З. М. в 1952 году специально прибыли в Одессу для «вербовки добровольцев» из нашего интерната, я поступил в ВИИЯ на престижный тогда педагогический факультет (3-й ф-т). Вместе со мной из 16 выпускников моего класса в Военном институте оказалось еще 8 человек, в том числе такие уникальные личности и знаменитости как Скалкин В.Л., Шумеев Б.Г., Хуртилов О.И., Заерко А.С., Кондратьев К.Г., которые прославили своими делами не только лингвистическую науку, но внесли достойный вклад в деятельность советской разведки. В то время Институтом командовал замечательный генерал Ратов П.Ф., интеллектуал и педагог, достойный преемник основателя ВИИЯ генерала Биязи Н.Н..
Закончить ВИИЯ, к сожалению, нам не удалось, поскольку начались «хрущевские реформы», жертвой которых стал, прежде всего, сам Институт, а вместе с ним и все те, кто в то время там учился. Я тогда был уже на 4-м курсе переводческого факультета (1-й ф-т). Получать диплом пришлось в гражданском институте. Это был Одесский государственный педагогический институт иностранных языков, где мне выдали диплом с отличием.
Конечно, потребность армии в специалистах со знанием иностранных языков хрущевские реформы не отменили. Мы вновь были востребованы, и уже в 1958 году по решению правительства нас опять стали призывать под «красные знамена». После учебы в Военной Академии Советской Армии служил, естественно, в военной разведке. Сейчас — пенсионер, полковник, преподаю английский в Московском институте иностранных языков, что на Бауманке.
Годы учебы в ВИИЯ вспоминаются как далекий, но благостный сон. Прежде всего, потому, что здесь впервые после войны удалось досыта поесть. Выплачиваемого денежного довольствия (на 1-м курсе выдавали аж по 750 рублей!) вполне хватало и на хлеб и на театр, а также на некоторые другие незначительные расходы, включая подарки любимым и близким. Но, прежде всего, Институт дал прекрасное образование. Запомнился он выдающимися преподавателями, высококлассными специалистами своего дела. Не принижая значения других достойнейших воспитателей и просветителей, чрезвычайно богат которыми был в то время ВИИЯ, хотел бы прежде всего выразить благодарность таким педагогам-подвижникам, как Цветкова З. М., Бархударов Л. С., Васильев В. А., Шапиро Т. Б., Штелинг Д. А., Авербах Е. Л., Матвеев А. Ф., Арбекова Т. А., Шевцова СВ. и многим другим, имена которых по прошествии столь длительного времени не сохранились в памяти.
Из жизни ВИИЯ начала и середины 50-х годов вспоминаются некоторые, казалось бы, иногда курьезные, но характерные для того времени картинки и эпизоды.
«Архитектурный ансамбль» помещений, где размещался послевоенный ВИИЯ, напоминал собой скорее заведение тюремно-казарменного типа, чем алтарь науки: бараки из красного кирпича, обнесенные забором с колючей проволокой. Посредине — большая площадь, состоявшая из спортивной площадки с одной стороны и плаца с другой. На плац каждое утро перед началом занятий выводили будущих лингвистов, переводчиков, ученых, разведчиков, дипломатов, военачальников, педагогов, литераторов, чтобы проверить их «на вшивость» и дать «ЦУ» на штурм науки. Именно «казарменность» внешнего облика заведения производила гнетущее впечатление на новичков, и некоторые из моих бывших «однокашников» по школе-интернату не выдерживали. Медалисты Орлов В. В. и Стрыгин С. З. «смылись» из института через пару дней после поступления. Впоследствии они, конечно, об этом пожалели, т. к. оказались в не более комфортном заведении — в авиационном училище в Ейске.
В начале 50-х в Институте обучалось немало участников войны, фронтовиков, бывших партизан, подпольщиков, награжденных орденами и медалями. Среди них и Герои Советского Союза, имена которых были известны всей стране. Все они рвались к учебе и проявляли упорство и должное прилежание. Ближайшими командирами юных слушателей, поступивших в институт сразу после окончания средней школы оказались «вояки». Это бывшие офицеры-кавалеристы, лучшей роли которым после расформирования кавалерийских частей им не нашлось, чем в качестве педагогов-воспитателей на должности начальников курсов. Либо это сержанты и старшины, которые после фронта поступили в ВИИЯ и стали командирами групп, где учились бывшие школьники (хотя многие из этих юношей сами были свидетелями и перенесли на собственной шкуре ужасы страшной войн). Не особенно блистая в учебе, эти командиры пытались демонстрировать свое превосходство над «малолетками» в строевой подготовке и военной выправке. Муштра, нередко доходившая до издевательств, была в почете. Чем не «дедовщина»?
Времена были суровые, порядки — жестокие, нравы — крутые. Вспоминается еще такой типичный для того времени случай. Был погожий осенний день. Готовился парад и массовые мероприятия на Красной площади по случаю 300-летия воссоединения Украины с Россией. На нашем плацу в ВИИЯ собрались младшие курсы, чтобы отправиться на демонстрацию. Хохмы, шутки, озорные прибаутки, смех… И тут один из слушателей по фамилии Миршавка-Васюренко ради прикола бросает фразу «Хай живе самостийна Украина». На следующий же день после демонстрации его больше никто не видел. Говорили, что отчислили и тут же отправили в часть. Что-то подобное произошло и с автором этих строк. На занятиях по английскому языку случился спор между мной и преподавателем (фамилии по этическим соображениям называть не стану), в ходе которого преподаватель в защиту своей точки зрения сослался на «Краткий курс истории ВКП(б)». Я, в свою очередь, ответил, что «История ВКП(б)» — это еще не история, а лишь учебное пособие. Не успела закончиться пара, как меня тут же вызвали к начальнику политотдела, и…пошло-поехало. Спас от неминуемой расправы один мудрый и добрый человек. Это был начальник педагогического факультета полковник Макаров, который вызвал меня в свой кабинет и сказал: «Ты еще молод и многого не понимаешь. Поэтому мы тебя прощаем и оставляем в институте. Иди и больше подобных вещей не смей говорить, иначе погибнешь».
Был и такой случай. Одному из второкурсников мама ко дню православной Пасхи посылкой прислала кулич и крашеные пасхальные яйца, которыми он, конечно, угостил своих однокурсников. Об этом вскоре поведало начальство, и А. Талько был отчислен из института. Случилось это в 1954 году. Таковы были времена. Всех отчисленных по тем или иным причинам отправляли в строевые части на срок от одного до трех лет, в зависимости от того, сколько ему осталось до истечения обязательного срока службы, который в то время составлял 3—4 года.
Лагеря наши находились в районе Кубинки. Места эти, в основном леса со степными прогалинами и небольшими речками, знамениты были тем, что здесь проходил один из главных рубежей обороны Москвы. Поэтому когда мы выходили на полевые занятия, шанцевый инструмент для рытья окопов мог отдыхать. Траншеи и окопы разного профиля, вырытые во время войны, укрытия для артиллерии, эскарпы и контрэскарпы — всего этого было предостаточно для наглядного обучения будущих воинов. То здесь, то там на окраинах дорог или просто в лесу можно было встретить подбитые машины, танки, артиллерийские установки, обломки самолетов. Следы только что прошедшей войны. Занятия в поле проводились под руководством старых вояк-полковников. В нашей группе, к примеру, таким руководителем-преподавателем был заслуженный полковник Алексеев, который воевал еще в Первую мировую и участвовал, конечно, в Великой Отечественной. Обучал он нас тактике ведения боя, но в основном, тому, что лучше всего сам знал. Это искусство штыкового боя, как на бивуаках складывать винтовки в козлы и сплетать для этого тренчики. В благодарность за науку мы во время пеших переходов исполняли для него его любимую строевую «Полковник наш рожден был хватом. Слуга царю, отец солдатам…»
В лагере располагались в брезентовых палатках, на шестерых каждая. Но было несколько и больших палаток, которые использовались либо для учебных занятий, либо для проживания старшекурсников. На одной из таких палаток была надпись на английском языке, гласившая что это подарок героической Красной Армии от Элеоноры Рузвельт, «первой леди» США. И вот однажды средь бела дня случилась беда: загорелась по какой-то причине знаменитая палатка. Огонь вскоре был погашен, люди не пострадали, но палатку восстановить, по-моему, так и не удалось. Меня же самого впоследствии наградили денежной премией за то, что первым догадался схватить огнетушитель и попытался тушить пожар.
Запомнились лагеря и многочисленными спортивными состязаниями, походами и марш-бросками. Один из таких неожиданных бросков был совершен в начале июля 1953 года, когда в Кремле арестовывали Берию. Вдруг среди ночи всех лагерников, а это несколько сотен слушателей 1—3 курсов всех пяти факультетов, поднимают по тревоге и пешим строем в быстром темпе бросают по шоссе в направлении Наро-Фоминска. Все поняли, что это уже не учебное мероприятие, а что-то более серьезное. Через несколько часов «похода» колонны остановили и нас направили обратно в лагеря, велели отдыхать. Утром по радио услышали сообщение ТАСС и поняли, что там, наверху, обошлись без нас.
О причинах расформирования ВИИЯ, которое проходило в 1955—56 года, существуют разные версии. Одна из них гласит, что когда в начале 50-х встал вопрос о сокращении вооруженных сил, Хрущеву доложили, что бюджет ВИИЯ якобы в два раза превышает бюджет Молдавской ССР. Не слишком ли жирно для не совсем военного учебного заведения? После этого, якобы, и было принято роковое решение. Другая версия гласит, что в то время потребовалось помещение для расквартирования в Москве Суворовского училища. Приглянулись сооружения на Филях. Но там размещались Высшие курсы офицеров разведки. Следовательно, их необходимо было передислоцировать. Лучшего для этого места, чем Лефортовские казармы, в Москве не нашлось. Поэтому, якобы, и пришлось пожертвовать институтом. А ведь вряд ли какое-либо другое учебное заведение в стране готовило для разведки специалистов в большем количестве и лучше, чем это делал Военный институт иностранных языков. Одним словом, сплошное головотяпство.
Конечно, вина ложится прежде всего на партийно-государственное руководство страны и военное командование, неспособное просчитать два шага вперед. Не смогли постоять за свое детище и тогдашние руководители Института во главе с генералом Хозиным М.С., которому было «до лампочки». Как воевал бездарно, так же бездарно и «сдал» ВИИЯ.
Спохватились через пару лет, когда в армии катастрофически стало недоставать людей с хорошим знанием иностранных языков. Судорожно начали обратно призывать в армию бывших ВИИЯ’ковцев, создавать различные курсы, а затем и вновь восстанавливать институт. Но это, скорее всего, была попытка склеить осколки разбитого кувшина. Опытнейшие преподавательские кадры были растеряны, учебная база уничтожена, преемственность и сложившиеся традиции порушены. Чего стоит только разрушение богатейшей библиотеки иностранной литературы, которая комплектовалась годами! В свое время в результате победы над фашизмом в библиотеку Института попало огромное количество книг из хранилищ и библиотек Германии, других стран. А потом, когда его «разгоняли», горы ценнейшей литературы жестоко и цинично сжигались на костре, полыхавшем на знаменитом плацу Лефортовских казарм.

Добавить комментарий

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.