Не будучи профессиональным критиком, трудно объективно оценивать творчество собратьев по перу. Ещё сложнее судить о произведениях собратьев, если они обращаются к тем же темам, что и ты. Читатель с афганским боевым опытом при прочтении нового романа Андрея Константинова и Бориса Подопригоры «Если кто меня слышит. Легенда крепости Бадабер» (С.-П.: Астрель-СПб, 2013) невольно вновь побывает в стране гор и легенд – и в этом главное достоинство произведения.
В книге выстроена подробная художественная версия изначально легендарного эпизода афганской войны – восстания советских и афганских военнопленных в пакистанской крепости Бадабер. При этом роман прежде всего несёт в себе черты всевременности. Он – не о человеке по имени Борис Глинский, не о разведке и не Афганистане. Он – о падении Советского Союза.
В 80-е годы прошлого века он всем нам, воевавшим в Афганистане, казался непоколебимым, особенно если что-то изменить-довернуть, ослабить-усилить… Люди-то вон какие были – профессионалы и патриоты! Авторы здесь не сфальшивили. Но вот стоило что-то «довернуть» – по роману и по жизни – в сторону гуманизации, и всё – страна посыпалась…
Роман, безусловно, своевременен. Можно долго сетовать на отсутствие у нас национальной идеи, смысла коллективно сознаваемого бытия и взывать к усилению воспитания патриотизма. Но пока лишь два офицера – Константинов и Подопригора – предложили, с чего начинать. Начинать следует с себя, с вопроса: способны ли мы защитить собственное достоинство ценой жизни? Если нет – не будет никакой идеи, тем более её воплощения. И всё же эта мысль могла бы быть проведена явственнее, с пафосом – не прописным, а междустрочным.
Роман – о преемственности нравственных ценностей, их значении в выборе соотечественником каждого последующего шага. Этим книга выгодно отличается от многотомной беллетристики и мемуаров на афганскую тему. Авторам удалось донести до читателей ясную мысль: в основе подвига современника лежит духовный опыт его предшественников.
Главный герой романа возглавил восставших не по приказу, а потому, что взрастившая его среда другого не предполагала: мужскую линию в его роду представляли потомственные офицеры-служаки. А вокруг находились советские военнопленные, ещё до пленения уяснившие для себя цену солдатского долга.
Сильной стороной произведения стала целостная картина многонационального характера страны и армии. Если бы не всё та же преемственность, откуда бы взялся пронзительный эпизод обороны одной из советских застав, пояснённый в примечании: «Воспроизведён… эпизод боестолкновения, в котором погибли одиннадцать из двенадцати шурави (советских). Семь из погибших – мусульмане по происхождению, а в живых остался один русский».
Да и афганцы – участники бадаберского восстания показаны уважительно, с раскрытием их интернационалистской (по сути) мотивации, что в других книгах об афганской войне встречаешь редко. А мы, сегодняшние, в заботах о национальном единении стали забывать слово «интернационализм».
Роман – о смысле Служения. Служения правде, стране и семье… Да, главный герой отстаивал ту правду, которая «до сих пор живёт в наших ещё не остывших воспоминаниях». В этом, а не в постмодернистском, тем более не в сиюминутно политизированном, смысле воинский подвиг – это квинтэссенция Служения. Служения, оправдывающего зигзаги человеческого поиска. Если он направлен на обретение счастья не за счёт бесчестья.
Романтические метания главного героя представлены как накопление им жизненного опыта перед тем, как это счастье найти. Перед тем, как служение семье и близким стало бы таким же долгом, как и исполненный героем перед своей страной.
Роман по-своему историчен. Ни один описанный в нём эпизод не вызывает отторжения как придуманный. В этом смысле заявка авторов на энциклопедичность (относительно реалий афганской войны) во многом оправдалась, прежде всего в воспроизведении её атмосферы.
Правда, военная героика состоит не только из запоминающихся боевых эпизодов, но и из серых монотонных будней: по «лейтенантской прозе» Великой Отечественной, «непролазной грязи военных дорог». Не упрекая авторов за её отсутствие, предположу, что роман только бы выиграл, если на его страницах нашлось бы место правде иных родов войск и служб, кроме спецназовцев, помеченных контурно. Тем более что добрые 80 процентов нашего ограниченного контингента составляла матушка-пехота.
Отсюда – главный дискуссионный вопрос, обращённый к авторам: какого читателя вы видели перед собой, так скрупулёзно работая над произведением? Если это соотечественник в самом широком смысле слова, то не слишком ли много в сюжете нюансов, не знакомых большинству сограждан, не побывавших на афганской войне?
Если это литературный памятник лишь «афганцам» (в том числе без кавычек), опалённым одной из самых кровопролитных войн второй половины прошлого века, то читательская аудитория явно сузится, чего бы не хотелось. Одним из способов разрешить эту дилемму могло бы стать продолжение судеб сослуживцев главного героя в следующем романе. Тем более что заключительная глава – «Эхо» – плюс великолепная страноведческая подготовка авторов располагают к художественному осмыслению постоянно обогащающейся исторической хроники.
Масштаб темы и пронзительная реалистичность повествования, несомненно, делают это произведение значимым событием в литературной жизни наших дней. Это роман о естестве русского человека и воина, а быть может, и о российской правоте…
Источник: Красная звезда