Для наших читателей и знатоков истории Афганистана публикуем статью М.А. Конаровского – бывшего посла России в Афганистане (2002-2004 гг.) про историю советского посольства в Кабуле, опубликованную недавно в журнале «Международная жизнь». Это одна из глав будущей книги — эссе (предварительное название «Дорога в шесть тысяч дней») про старый, довоенный Афганистан и некоторые впечатления о нем. Выход книги намечен на конец лета 2014 года. Об этом мы сообщим на страницах нашего сайта.
Михаил КОНАРОВСКИЙ
Чрезвычайный и Полномочный Посол, ведущий научный сотрудник Центра изучения Восточной Азии и ШОС Института международных исследований МГИМО (У) МИД России, кандидат исторических наук
Провозглашение в 1919 году независимости, или, точнее, восстановление независимости Афганистана, первой приветствовала Советская Россия. За ней, подписавшей в 1921 году двусторонний политический договор с Кабулом, это сделали Персия и Турция, а к концу того же года, скрепя сердце, соответствующие отношения со страной оформил и Лондон. В этой связи в Кабуле среди турецких и иранских дипломатов до сих пор бытует версия, что афганский эмир — реформатор Аманулла-хан якобы сделал широкий жест Москве, Анкаре и Тегерану: предложил под территории их посольств часть своего паркового комплекса по соседству с королевским комплексом Арк.
Участок был разделен на три равные части, но та, которую предложили большевикам, их по каким-то причинам не устроила. Что же касалось Анкары и Тегерана, то те приняли высочайшее предложение, и комплексы посольств Турции и Ирана до сих пор располагаются на одной из центральных городских улиц по соседству с построенным в 1960-х годах новым зданием афганского МИД. Предназначавшийся же для России участок каким-то образом «прихватила” Турция, сохранив его прежний парковый колорит, а также то, что сохранялось там от старого павильона начала прошлого века.
“Наверное, ваши большевики-атеисты не захотели, чтобы их миссия была “зажата” между посольствами двух мусульманских стран (а Москве предлагался именно такой участок)», — дымя сигаретой, пошутила однажды в разговоре со мной советник-посланник посольства Турции.
Я как-то отшутился, вспомнив между прочим, что именно моя соотечественница Ирина Владимировна Вербовская (Рахмани) когда-то здорово выручила супругу короля Амануллы во время его визита в Турцию в начале 1928 года. Эмансипированная Сурейя не умела танцевать и попросила Ирину, тогда молодую супругу первого секретаря афганской миссии в Анкаре, открыть бал вместо себя… Но по существу вопроса ответить турчанке было нечего, поскольку об истинной причине отказа Москвы на предложение афганского правителя (да и вообще было ли таковое?!) мне ничего известно не было, да и позже выяснить не удалось. В конце концов Москве было предоставлено довольно внушительное, особенно для Кабула 20-х годов прошлого века, подворье с большим тенистым садом. Правда, тогда располагалось оно в более отдаленной от центра части города, которая замышлялась королем под новый столичный комплекс. Его украшением должны были служить два величественных дворца — Дар-уль-Аман и Таджбек. Но, попав под жернова трагической истории страны в XX веке, они так и не стали олицетворением реального обновления Афганистана, о чем говорят их уже вряд ли поддающиеся восстановлению полуразвалины…
Квартал, в котором вплоть до 1964 года располагалось сначала полпредство Советской России, а потом посольство СССР, и сейчас, с одной стороны, карабкается на небольшую вершину Шир-Дарваза, а с другой — упирается в набережную на изгибе почти пересохшего русла реки Кабул. К началу 2000-х годов здесь уже прочно обосновались залатанные навесы очередного импровизированного городского базара — барахолки, а на старой набережной так же, как и около 40 лет назад, когда я впервые попал в Кабул, почти круглый год сушились дешевые ковры и паласы. На набережной находится весьма почитаемая в городе мечеть довольно необычной постройки, за счет чего она неизменно украшает все коллекции фотографий достопримечательностей города.
Сама мечеть, построенная на месте индуистского храма, восходит к середине XVI века, однако в нынешнем виде существует лишь с 20-х годов прошлого столетия. По преданию, здесь захоронен безымянный исламский герой, виртуозно управлявшийся двумя мечами в поединке с недругами и героически погибший в бою. Поэтому она так и называется Шах-до-Шамшира, что в вольном переводе может означать «герой о двух мечах”…
Напротив мечети, на другой стороне реки, и располагалось первое здание советского посольства. Ранее эта усадьба принадлежала богатому временщику периода правления эмиров Абдуррахмана и Хабибуллы в конце XIX — начале XX века. Грозный Мухаммед Хусейн — мостуфи оль мамалек (главный финансист и сборщик налогов) — принадлежал к небольшому, но влиятельному пуштунскому племени сафи. Оно проживало к северу от традиционных мест расселения пуштунов, а посему близко контактировало с таджикским и другими национальными меньшинствами, чем впоследствии воспользовался сын мостуфи.
Хотя сам министр и был нечист на руку, однако умудрялся всегда оставаться близким к столь разным по поведению и темпераментом правителям — отцу и сыну. Этим нажил себе не только много завистливых друзей, но и явных недоброжелателей. Все было бы ничего, но среди них оказался и будущий король Аманулла.
После так и не раскрытого до конца убийства Хабибуллы в начале 1919 года мостуфи был обвинен то ли в причастности к вынашиванию антиправительственного заговора против нового эмира, то ли только в прежних растратах — неизвестно. Во всяком случае, своей должности, а затем и головы он лишился, а дом с большим земельным участком был конфискован в казну.
Небольшую овальную фотографию этой усадьбы, тогда еще принадлежавшей мостуфи, я обнаружил в одном из майских номеров газеты “Серадж-уль-Ахбар» за 1914 год. Надпись поясняла, что в то время это был один из наиболее внушительных городских комплексов, хотя, увидев его воочию в конце 1960-х, мне так не показалось. Заполучить копию фотографии здания, каким оно было 100 лет назад, долго не удавалось. В начале 2000-х годов, в мою бытность послом России в Афганистане, до этого все как-то не доходили руки, а потом я надолго расстался с Кабулом. В конце концов обратился к сотруднику местной академии наук А.Р.Бахтани, с отцом которого, поэтом и переводчиком на язык пушту русской и советской литературы, я когда-то был неплохо знаком. Афганский ученый, изучающий исторические судьбы пуштунов в Индии, немедленно откликнулся и пообещал помочь, однако на скорый ответ я не рассчитывал. Каково же было мое удивление, когда буквально через неделю на свою электронную почту я получил желаемую фотографию.
Дом в два этажа с небольшими колоннами, традиционными массивными деревянными въездными воротами, такой же калиткой и с высокими окнами по фасаду — все в стиле кабульской архитектуры начала прошлого века. В глубине явно просматривался обширный сад и еще какие-то постройки. Наиболее же интересный общий вид здания уже в 1920-х годах можно найти в фундаментальном исследовании выдающихся советских ученых-почвоведов Н.И.Вавилова и Д.Д.Букинича «Земледельческий Афганистан», которое авторы посвятили тогдашнему полпреду Советской России в Кабуле Л.Н.Старку. К началу 70-х годов прошлого века все еще тенистый, но запущенный сад лишился значительной части своего высокого глинобитного забора, а заметно обветшавший особняк казался совсем осиротевшим и нежилым. (Хотя такое впечатление от кабульских построек нередко бывает обманчивым.)
Тем не менее попасть во внутренний двор чьей-то частной собственности было затруднительно, и еще не один год остатки дувала бывшего особняка бывшего мостуфи продолжали безразлично взирать на почти высохшее русло реки и мечеть напротив.
По свидетельствам очевидцев, когда-то в центре большого посольского двора — чамана стояла старая развесистая чинара, на одной из крепких ветвей которой якобы и был повешен казнокрад — мостуфи. По иронии судьбы его сын впоследствии стал видным афганским политиком, известным поэтом и историком. Поначалу Халилулла Халили тоже подвергался гонениям со стороны властей, в том числе за активное участие в антиправительственном движении конца 1920-х годов. На некоторое время он даже эмигрировал в советскую Среднюю Азию, пытаясь выдавать себя за революционера и предлагая соответствующие услуги Ташкенту и Москве. После неудачи сговориться с большевиками энергичный Халили вернулся в Афганистан, обретя временное пристанище в Герате, где как раз губернаторствовал его дядя. В период вынужденного безделья он увлекся историей и написал свой первый большой труд об исторических и архитектурных памятниках этого великого города, создание которого приписывают самому Александру Македонскому. Книга будущего профессора и известного поэта вышла в свет в 1931 году и давно стала библиографической редкостью. Экземпляр ее перевода на русский язык был в свое время направлен советским посольством в библиотеку НКИД…
Помирившись в конце концов с королевской семьей, после Второй мировой войны Халили вернулся в Кабул и сделал блестящую карьеру: сначала университетского профессора, затем присовокупил к ней политическую — министра, депутата парламента и, наконец, дипломатическую — посла в Саудовской Аравии и Ираке1. Правда, о своих прошлых “увертюрах» Москве этот «вечный оппонент» любой власти в Кабуле предпочитал не вспоминать, советское посольство особо не жаловал и в его стенах появлялся не часто.
С самим Халили, который умер в пакистанском Пешаваре в 1986 году, мне общаться не довелось, но в начале 2000-х я познакомился с его сыном. Масуд Халили, отличавшийся такой же, как и отец, напористостью и харизматичностью, продолжил его политическую карьеру, но уже в новых условиях. Он стал одним из видных “моджахедов» и близким соратником знаменитого Ахмад Шаха Масуда. После падения режима НДПА в 1992 году занимал пост афганского посла в Дели, а 9 сентября 2001 года, находясь рядом с «панджшерским львом» в момент фатального покушения на него, внук мостуфи получил серьезное ранение и увечье ноги. После сформирования в конце года временной администрации страны во главе с Х.Карзаем войти в новую постталибскую иерархию власти ему удалось лишь частично на том же посту в Индии.
Наше знакомство состоялось следующим летом в Кабуле на конференции, посвященной памяти Ахмад Шаха, М.Халили был одним из ее основных организаторов и модератором. Той же осенью я навестил посла в Дели и за традиционным афганским пловом мы проговорили часа три. В основном говорил он — красочно, убежденно и интересно, и главной темой был, естественно, «панджшерский лев», которого собеседник боготворил. А мне вдруг подумалось: как бы сложилась ситуация в Афганистане после свержения в 2001 году режима талибов, если бы Ахмад Шах был жив? Задавать этот вопрос собеседнику не стал, поскольку был уверен в отсутствии у него каких-либо сомнений на этот счет — панджшерец должен был бы возглавить страну. Но мне что-то подсказывало, что реальная ситуация при распределении ролей в постталибском Афганистане была бы гораздо сложнее. Запад и Пакистан наверняка сделали бы все, чтобы не допустить к власти в стране представителя непуштунского населения, каким уже был когда-то таджик по прозвищу Бачаи Сакао (сын водовоза), с которым в конце 20-х годов прошлого века так активно сотрудничал отец М.Халили. До сих пор открытым остается и вопрос, кому было выгодно избавиться от Ахмад Шаха. Заинтересованных в этом могло быть предостаточно: от “Аль-Каиды», талибов и пакистанской разведки до его бывших соратников — моджахедов, западных спецслужб и т. д.
Подворье мостуфи изначально было приспособлено для автономной жизни богатого сатрапа с многочисленным семейством и прислугой, но мало соответствовало специфическим требованиям иностранной дипломатической миссии. В Архиве внешней политики РФ мне удалось найти обстоятельную справку советского полпреда Ф.Ф.Раскольникова (Ильина) о производственных и бытовых условиях (“ниже всякой критики») сотрудников нашей миссии в Кабуле в начале 1920-х годов. Признавая, что предоставленное помещение «является одним из самых обширных в городе», автор констатировал, что оно, по существу, представляло собой большую коммунальную квартиру. Все сотрудники, за исключением полпреда, первого и военного секретарей, размещались по двое в комнате с «совершенно не удовлетворительной”, скудной и изношенной меблировкой. Помещения лишь частично освещались тусклыми электрическими лампочками (а в основном керосиновыми лампами и свечами), располагали малочисленными, примитивными санитарно-гигиеническими условиями. Единственным телефонным аппаратом распоряжался приставленный властями местный комендант — мехмандар (он же «командовал» афганской охраной, прислугой, конюхом; через него же решались мелкие хозяйственные вопросы). При этом избавиться от такой «опеки» полпредству удалось почти через десять лет. Во дворе дома находились конюшня, гараж на два автомобиля (один предоставлен афганским правительством), примитивная кухня и три кладовых2. Зимой традиционные сандали (печки-буржуйки) никак не спасали от холода, а в летнюю жару излюбленным местом сотрудников становилась лужайка — чаман со старой, раскидистой чинарой3.
Алармизм полпреда — потомка героя знаменитого Чесменского сражения Российского флота 1770 года4, был вполне обоснованным. Еще в 1919 году, сразу по приезде в Кабул, о значительных бытовых трудностях своей миссии тревожные депеши в Москву отправлял и первый полпред Н.З.Бравин (о котором наша официальная историография предпочитает вспоминать не часто). Вторил ему и следующий полномочный представитель Я.З.Суриц. Правда, третьему полпреду, бывшему командиру Волжско-Камской военной флотилии, кем до Кабула был выросший в приютском доме Федор Раскольников, повезло больше. После приезда в Кабул он одно время проживал с супругой (знаменитой и эпатажной Ларисой Рейснер) в небольшом домике « с вполне удовлетворительными удобствами» километрах в 15 от Кабула, в местечке Кала йе Фату (там же, кстати, жил в эмиграции и бывший эмир Бухары Алим-хан). Все было хорошо, если бы не личная просьба Амануллы-хана, который, ссылаясь на давление со стороны англичан, попросил полпреда покинуть резиденцию. Появившись в Кабуле в 1922 году, желчный и нелюдимый британский посланник — майор Хемфрис дотошно следил за тем, чтобы у русских не было здесь никаких отличных от его миссии привилегий. Тем более что он сам и члены его миссии поначалу проживали в одном здании где-то в пригороде. Зато потом напористые британцы получили одну из резиденций семьи афганских монархов в тогдашнем центре Кабула.
Однажды, в начале 1970-х, мы с коллегами выбрались на экскурсию в Кала йе Фату, в живописном зеленом предгорье Кабула. Мельком заглянули и в небольшой двухэтажный домик в парке за старым дувалом. Внешний вид здания не запечатлелся, и в памяти остались только бледные очертания силуэта аэроплана, изображенного когда-то и кем-то на одной из голых стен заброшенного здания. Как рисунок появился здесь и кто был его автором, так и осталось для нас загадкой. Кто-то предположил, что это, может быть, было творение пригорюнившейся когда-то в Кабуле Ларисы Рейснер?! Больше в Кала йе Фату я не бывал…
С годами план Ф.Ф.Раскольникова по расширению помещений под советскую миссию постепенно стал приобретать реальные очертания. Во всяком случае, уже в 1923 году он сообщил жене, что переехал в другой пригород Кабула — Пагман. Там полпреду сначала предоставили “небольшой дом министра двора», а немного позже – «очаровательную, выкрашенную в голубой цвет, только что выстроенную дачу незамужней сестры эмира»5. Щедрость Амануллы была явно следствием и того, что немного ранее, в 1922 году, афганской миссии в Москве был предоставлен добротный особняк бывшего тайного советника Д.Г.Волкова на Поварской. Перед тем как в него переехало с Самотечной улицы афганское посольство, дом привели в порядок, меблировали, декорировали старыми картинами и ценным антиквариатом. Там, говорят, были вещи, якобы принадлежавшие самому Наполеону. От здания же в Пагмане советские представители впоследствии отказались. По любезному рассказу бывшего посла в Кабуле Е.Д.Островенко, который в своей первой служебной командировке в посольство СССР в Кабуле жил и работал в доме мостуфи, мне удалось воссоздать некоторые детали внешнего вида посольского комплекса в том виде, в каком он был в начале 1960-х годов. Основное трехэтажное административное здание включало служебные помещения, большой кабинет и квартиру посла, а также зал для приемов, где по давно заведенной традиции перед завершением обеденного перерыва сотрудники собирались на чашку чая. Традицию эту завели еще в 1920-х годах, и ее всячески поддерживали все последующие послы.
В глубине двора располагался так называемый «шанхай” — коммунальный жилой дом для сотрудников, хотя к тому времени некоторые старшие дипломаты с семьями уже проживали на съемных квартирах, правда тоже в коммунальных условиях. В глубине парка находился еще один жилой дом, а также спортивная площадка, где обычно играли в футбол и волейбол. В отдельном здании у самого выезда из комплекса на набережную располагался консульский отдел, там, как правило, и начинали свою службу младшие сотрудники. Жизнеобеспечение комплекса было полностью автономным, поскольку в городе отсутствовали централизованные системы канализации и водоснабжения (таким же оно остается и по сей день)…
К концу 70-х годов прошлого века дом мостуфи, как и многие окружавшие его постройки, был снесен и на их месте построен новый больничный комплекс. Однако некоторое время еще кое-где сохранялись остатки старого дувала, куда однажды мне довелось в очередной раз совершить незапланированную экскурсию. Как-то (дело было в середине 1980-х, во время пребывания в Афганистане Ограниченного контингента советских войск) в посольстве появился неизвестный прапорщик из штаба 40-й армии в Таджбеке и попросил встречи со мной. Человека этого я не знал, и предположить цель его визита никак не мог. После коротких приветствий он сказал, что давно хотел увидеть и сфотографировать старое здание советского посольства или то, что от него осталось. Потом пояснил, что в 1930-х годах в аппарате военного атташе в Кабуле работал его прадед. С тех пор в семейном архиве хранятся фотографии того периода, а вот вида здания посольства среди них нет. И, вероятно, чтобы окончательно убедить меня поверить в свой рассказ, прапорщик открыл дорожную сумку и протянул два больших старых фотоальбома.
Я чуть не ахнул от неожиданности: на черно-белых фотографиях было все — и памятная чинара на посольском чамане, и приемы в шатрах с участием советских военных и гражданских посольских чинов на открытом воздухе, где дипломаты — в смокингах, а военные — в униформах с ромбиками в петлицах. Но хорошей фотографии фасада посольства действительно не было. Гость добавил, что в состав Ограниченного контингента в Афганистане он записался добровольно, в том же качестве прибыл в Кабул и хотел бы воспользоваться возможностью, чтобы взглянуть на старое здание. На мой вопрос, кто посоветовал ему обратиться с такой просьбой именно ко мне, ответа я не получил. Так что пришлось гадать: то ли кто-нибудь из офицеров — политработников и пропагандистов в штабе армии, с кем я по долгу службы поддерживал постоянные контакты, то ли кто-то из наших журналистов, аккредитованных при афганском министерстве информации и культуры…
Отказать гостю я не мог и, отпросившись у посла на пару часов, провез его на посольской «Волге» к остаткам дувала бывшего посольства, а заодно и по другим городским районам. Показал знаменитый Баге Бабур (сад могольского императора Бабура), изящный охотничий дворец эмиров Баге Бала, старую крепость Бала-Хиссар, дворец Арк и т. д. Умудрились даже заглянуть в когда-то столь любимую всеми советскими людьми в Кабуле — советниками и специалистами в министерствах, преподавателями, переводчиками, сотрудниками посольства, торгпредства и т. д., — шашлычную «Даде хода». Наше появление поначалу вызвало недоуменные взгляды хозяина и горстки бачей — официантов.
Безмолвные вопросы в их глазах были вполне понятны: в отличие от прошлых лет, в 1980-х годах советские граждане, как гражданские, так и военные, захаживали туда крайне редко — это не рекомендовалось по соображениям безопасности…
К вечеру я доставил нового знакомца в Таджбек, который у нас в обиходе больше известен как так называемый дворец Амина. Перед тем как проститься, прапорщик передал мне свои фотоальбомы, добавив, что заберет их после возвращения домой в Подмосковье. Мы обменялись адресами и телефонами.
— Если вдруг со мной что-нибудь случится, то тогда верните их моей жене! — совсем буднично бросил прапорщик. Но все, слава богу, обошлось, и через год я вернул хозяину его семейный альбом. Это была осень 1988 года, когда завершился первый этап вывода из Афганистана советских войск… А вот ответа на вопрос о том, кто же тогда в Кабуле порекомендовал прапорщику из Подмосковья обратиться именно ко мне, так и не было получено. Да сейчас это уже и не важно…
Документальные кадры комплекса советского посольства в кинофильме “Миссия в Кабуле», выпущенном на советские экраны в 1970 году, давно стали историей. Да и того комплекса уже нет, хотя новый, более современный и практически выстроенный заново, во многом напоминает предыдущий. Переезд посольства в 1964 году в новый комплекс, расположившийся на широком проспекте Дар-уль -Аман, в конце которого в солнечные дни можно было видеть очертания величественного дворца с одноименным названием, стал для сотрудников огромным праздником. Светлые удобные кабинеты, отдельные квартиры, спортивный комплекс с бассейном, клуб с открытой киноплощадкой и т. д. И всегда, когда речь заходила об этом комплексе, все с благодарностью вспоминали посла С.Ф.Антонова, который внес значительный личный вклад в реализацию этого масштабного проекта, в результате чего наше посольство превратилось в один из наиболее комфортных комплексов Кабула.
Помимо административного здания и представительских помещений, он включал четыре четырехэтажных жилых дома с малогабаритными квартирами, которые в то время казались всем нам вершиной комфорта, а также библиотека, столовая, магазин и школа. Здесь же было сооружено компактное двухэтажное здание под торговое представительство и демонстрационный зал. Жилые дома были по-братски разделены между посольством и торгпредством.
По мере развития торгово-экономических отношений с Афганистаном у кабульских властей арендовали дополнительный, примыкающий к основному, участок под комплекс аппарата экономического советника. Там же расположился и новый медпункт, который постепенно превратился в полноценную поликлинику с несколькими больничными койками, где в случае экстренной необходимости даже могла оказываться и хирургическая помощь. Работа поликлиники показала свою эффективность и в конце декабря 1979 года при штурме дворца Амина, когда она смогла принять раненых и контуженных советских военнослужащих.
В середине 1980-х годов территория была вновь расширена под новый жилой комплекс для советнического аппарата и других сотрудников. Было также арендовано несколько соседних двухэтажных жилых домов, а вдоль внешнего периметра построено еще одно жилое здание для сотрудников торгпредства. В то время на всей территории в общей сложности проживало более 1 тыс. человек.
Новый комплекс советского посольства в неспокойном Афганистане судьба испытывала на прочность неоднократно. Трижды он оказывался под перекрестным огнем противоборствующих сторон в борьбе за власть: первый раз — во время государственного переворота М.Дауда летом 1973 года; второй — весной 1978 года во время восстания НДПА.
Через 14 лет, весной 1992 года, вооруженные сторонники «моджахедов” свергли режим Наджибуллы, подвергнув Кабул интенсивному обстрелу. Город был разделен на четыре сектора, и район Дар-уль-Амана оказался под контролем наиболее одиозной и непримиримой части “моджахедов» — Исламской партии Г.Хекматияра, а также шиитских группировок.
Как и следовало ожидать, противникам НДПА не удалось договориться о создании дееспособного правительства, и уже через несколько месяцев интенсивные столкновения возобновились, прежде всего между “хекматияровцами» и представлявшими национальные меньшинства “северянами». Одновременно вновь вспыхнула борьба и за этот комфортный комплекс, что поставило под угрозу жизни наших сотрудников.
В этой связи посол Е.Д.Островенко по согласованию с Москвой принял решение об эвакуации персонала в Россию. В конце августа 1992 года остававшиеся к тому времени сотрудники и некоторые члены семей покинули Кабул 6. Добавлю лишь, что среди эвакуируемых были и будущие послы в Кабуле — сменивший меня в 2004 году З.Н Кабулов, а затем в 2009 году А.Л.Аветисян.
Работа посольства, уже российского, возобновилась только в конце 2001 года, после того как соединения Северного альянса при поддержке международных коалиционных сил выбили талибов из афганской столицы. Почти сразу после прибытия в Кабул в начале 2002 года в качестве российского посла я осмотрел комплекс в Дар-уль-Амане, или, вернее, то, что от него осталось. Надо было решать, как и где в перспективе размещать посольство и сотрудников, а до этого нами было временно арендовано несколько небольших двухэтажных домов в районе Вазир-Акбар-Хан, мало приспособленных под нормальное функционирование посольства…
Вид когда-то цветущего жилого городка был удручающим. Особенно больно было тем из нас, кто ранее жил на территории посольства или просто бывал там. Выслушав рассказ об увиденном, моя жена (мы вместе провели в Кабуле многие годы, и она без каких-либо колебаний вновь приехала в разоренный моджахедами и талибами Афганистан) почти год не решалась побывать в Дар-уль-Амане. И я ее хорошо понимал… Разбитые, зияющие мрачной пустотой окна полуразрушенных домов. Изрешеченные шрапнелью и пулевыми осколками стены зданий на фоне выжженной и голой территории, которая в свое время считалась одним из лучших оазисов Кабула. Исковерканные перила, разбитые лестничные клетки и лифтовые шахты, дотла разграбленные рабочие, представительские и жилые помещения, голые сиротливые комнаты с прокопченными потолками от разводившихся в них костров, наспех сооруженные прямо здесь же, у стен, тандуры — глинобитные печи для выпечки хлеба. В центре большого представительского зала, который когда-то был отделан изящными плитками золотисто-песочного афганского арагонита, вызывающе (и как бы в насмешку над прошлыми хозяевами) болталась ветхая, слабо натянутая волейбольная сетка. То, что было посольством, превратили в казармы, а жилые здания заняли беспорядочные переселенцы и беженцы. Но жизнь и тут вновь доказала, что трагичное и смешное действительно сосуществуют совсем рядом. Однажды с несколькими коллегами и представителями МЧС в сопровождении начальника выделенной Министерством обороны охраны я в очередной раз осматривал разрушенный посольский комплекс. Стояла задача скорейшей расчистки его территории. Уже возвращаясь к машинам, в дверном проеме одной из жилых квартир на первом этаже я заметил… мощный, упитанный, серый в яблоках круп лошади, а у самой входной двери — большую охапку хорошего свежего сена. Ухоженному животному было явно весьма комфортно в таком стойле. Зрелище было настолько нелепым и смешным, что ничего кроме улыбки не вызывало. Однако вышагивавшему рядом со мной субтильному, средних лет афганскому майору в униформе с чужого плеча было не до смеха. Смутившись, он начал лихорадочно оправдываться и пояснять, что лошадь-де буквально на днях доставили из Мазари-Шарифа для одного из известных в Кабуле владельцев клубов чрезвычайно популярной здесь конной игры бузкаши, и что его, майора, попросили совсем ненадолго подержать животное здесь, и что через пару дней хозяин заберет свою лошадь, и что сам майор вот-вот хотел просить у сафир-саиба разрешения немного подержать здесь коня, да не успел, и т. д. и т. п. Страж явно лукавил, но все мы сделали вид, что поверили, и тот понемногу успокоился. А посольский завхоз, проявив смекалку и деловую хватку, сказал служивому, что будет иногда заезжать за свежим конским навозом для удобрения цветников в арендуемых под посольство домах. Тот радостно взял под козырек. И действительно, после этого розы цвели у нас на славу…
К весне 2002 года афганские власти освободили комплекс от беженцев, что дало возможность приступить к его восстановлению. Правда, поначалу высказывались соображения вообще отказаться от этой затеи и начать поиск участка или здания. Я был решительно против, выступая за реконструкцию комплекса, и с моими аргументами в МИД согласились.
Позже специалисты МЧС провели комплексные мероприятия по разминированию на той части территории, которую решили оставить под перестройку (было обнаружено несколько неразорвавшихся мин). После этого начались работы по нулевому циклу, а также частичному восстановлению одного жилого дома, находившегося в более-менее пригодном состоянии…
Во время краткого пребывания в Кабуле министра иностранных дел И.С.Иванова в начале мая 2003 года в присутствии афганских представителей мы организовали церемонию закладки первого камня в восстанавливаемый объект. А незадолго до этого туда же был перенесен и мемориальный камень в память о погибших в Афганистане советских военнослужащих, который мы первоначально установили на арендованной территории посольства. По мере реконструкции основной территории он был заменен на другой, более помпезный. Но тот, первый мне был как-то ближе своей строгостью и простотой. Хотя о вкусах не спорят…
Побывав последний раз в Кабуле летом 2012 года, я уговорил сопровождавшего меня молодого сотрудника посольства проехать на старое место. Тот согласился не сразу — в преддверии организованной здесь международной конференции в городе было неспокойно. Но в конце концов его удалось уговорить, и мы свернули в бурлящий пешеходами “пятачок» у Шах-до-Шамшира. Однако определить, где когда-то располагалось первое советское посольство, удалось только на глазок — на месте усадьбы мостуфи уже давно были проезжая часть немощеной дороги и ограда новой больницы. Да и никто из моментально окруживших нас молодых афганцев и понятия не имел о том, что на этом месте когда-то располагалась российская миссия. Ничего не знал об этом и мой сопровождающий. И только один человек припомнил о существовании здания большевиков — билыперик’ов, которых когда-то как огня боялись местные мальчишки и прихожане мечети Шах-до-Шамшира. Им оказался пожилой хазареец, упорно предлагавший каждому встречному перевезти что-нибудь из его скарба на своей старой, полуразвалившейся повозке-карачи…
В.С. Бойко. Герой мазарских событий: гражданская война 1929 года в Афганистане и начало политической биографии Халилуллы Халили. Пакистан, страны Южной Азии и Среднего Востока. М.: Научная книга. 2004. С. 263-270; Adamec Ludwig W. Historical Dictionary of Afghanistan. Third edition. 2003. P. 217-218.
2Справка об условиях полномочного представительства РСФСР в Афганистане // Секретный архив НКИД. 1921. Архив Чичерина. Афганистан. Разная переписка. Д. 606. П. 44.
Агабеков‚ Г ЧК за работой // Отечественные архивы. 1992.
4Чесменское сражение 1770 г. в период первой русско-турецкой войны состоялось в бухте Чесма в Эгейском море. Русской эскадрой, переброшенной из Балтийского моря, командовал фаворит Екатерины II граф А.Г.Орлов. В ходе сражения был фактически уничтожен весь турецкий военно-морской флот. Произошло это в значительной степени благодаря действиям лейтенанта Д.Ильина, который направил свою небольшую, начиненную порохом шхуну — брандер на турецкую эскадру и поджег ее // Rusizn.ruAroml2_015_html
5”. .Партия мне доверяет». Письма Ф.Ф.Раскольникова Ларисе Рейснер // Советская культура. 1988. 30 апреля. Тодовщина эвакуации российского посольства из Кабула // www.ridus.ru/news/105093; Как мы уходили из Кабула // http:r.wikipedia.org
Источник: «Международная жизнь», май 2014