Евгений Горелый, В-75. Маневренная группа. Рассказ.

Те, кто когда-то служил в вооруженных силах солдатом, матросом или офицером, уже плохо представляют, что на самом деле происходит сегодня в российской армии. Не потому, что перестали интересоваться проблемами военных. Не перестали. Интересуются, конечно, от случая к случаю, и даже собственные суждения высказывают, основываясь на общей ситуации в стране и собственном опыте.
Несколько месяцев назад судьба свела меня с бравым морским офицером, старшим лейтенантом. Ему, выпускнику Военно-морского института радиоэлектроники им. А.С. Попова, повезло, может быть, чуть больше других его сокурсников, большинство из которых были уволены по сокращению штатов. Он остался в рядах ВМФ, быстро переучившись на штурмана. В момент нашего знакомства он прибыл в Санкт-Петербург уже на годичные курсы переподготовки в Военно-морскую академию им. Н.Г.Кузнецова. Как водится, ему с товарищем предоставили комнату в общежитии. Меня в его рассказе поразила только одна деталь: комната оказалась без мебели. Комендант общежития предложил молодым офицерам кровати и шкафы приобрести за свой счет. Честно говоря, я с трудом мог представить такую ситуацию. За время своей службы я сменил более 10 гарнизонов, часто приходилось жить в общежитиях, на тех же курсах переподготовки. Ни разу мне не предлагали за свой счет приобрести мебель. Но и не верить офицеру у меня не было оснований. Была ли ситуация с организационными вопросами в армии лучше, когда я проходил службу и был в звании старшего лейтенанта? Вряд ли. За 20 лет российская армия, как и другие институты, не смогли реформироваться, поскольку не изменились производственные отношения, которые выражают отношения людей через средства производства к собственности. В конце 70-х именно из-за некоторых отличий производственных отношений в СССР и ГДР армия последней была более боеготовая. Об этом свидетельствовала хотя бы организация работы нашей маневренной группы и подобного подразделения ННА ГДР.
В августе 1979 года я не попал на командный пункт 82 Отдельной радиотехнической бригады ОСНАЗ, куда был назначен приказом Министра обороны СССР о замене офицеров, а оказался на командном пункте радиотехнической части, куда меня «уговорил» поехать послужить командир бригады, полковник Семенов. Начались армейские будни и многочисленные боевые дежурства на «горе ведьм» Брокен.
Хотя заниматься воспитанием солдат на смене и не входило в круг моих прямых обязанностей, тем не менее, я наивно полагал, что смогу их, если не перевоспитать, то хотя бы доходчиво объяснить, что в интересах службы и их дальнейшей карьеры необходимо быть отличным солдатом, честно отдавая долг Родине. Мои просветительские беседы слушали солдаты внимательно. Сказались ли они благотворно на их дальнейшей судьбе неизвестно, но подводили они меня редко. Закономерно, что ребята к концу службы разбалтывались. Особенно планшетисты. Они находились ближе всего к дежурному по командному пункту. Если солдату не хватало природной интеллигентности и хорошего воспитания родителей, ума и здравого смысла, он начинал наглеть и поворачиваться к офицеру нижней частью спины. Это приводило к тому, что некоторые из них сначала в собственных мыслях, а иногда и вслух начинали даже выражать свое превосходство над молодыми командирами подразделений. Особенно трудно было вправлять мозги тем из них, кому до окончания службы оставалось меньше полгода. Честно говоря, офицеры, порой, сами давали повод солдатам для отступлений от духа и буквы устава. И последние очень быстро перенимали у своих командиров те или иные отрицательные манеры поведения, неуставные нормы взаимоотношений между военнослужащими. Тогда я был убежден, что мои беседы, время и труд не были напрасными. Кого-то из моих внимательных слушателей они смогли уберечь от серьезных неприятностей в будущем.
На сентябрь 1979 года мои местопребывание и род деятельности уже были определены начальством. Осенью ОВС НАТО ежегодно проводили крупные маневры типа «ОТЭМ ФОРДЖ», в рамках которых проводилось и учение 5 ак США. Мне в составе маневренной группы предстояло разведывать способы ведения боевых действий этого корпуса на ЦЕ ТВД. Выезд на удобную позицию в Тюрингии планировался заблаговременно, в конце августа 1979 г. До начала маневров оставалось больше недели.
С 24.08 по 25.08.79г. я находился на горе, на боевом дежурстве. Так совпало, что мой младший брат Юлий в это же время прибыл вместе с экипажем супертраулера на верфь в город Штральзунд . Хотелось обязательно повидаться. Сначала, как и положено, я обратился за разрешением к командиру части. Он не отказал, явных причин для отказа не существовало, но и не разрешил. Брать на себя ответственность ему не хотелось, поэтому он напряг свой пытливый ум, взвесил все «за» и «против» в своей мудрой голове и предложил мне напрямую обратиться к командиру бригады полковнику Семенову. Мне ничего не оставалось, как поднять трубку телефона ЗАС. В ней, как всегда, что-то забулькало, зашипело, а затем ответил позывной: «Низина». Я попросил оператора соединить меня с «Енисеем», т.е. штабом 82 ОРТБр ОСНАЗ. Опять что-то зашипело, забулькало и «Енисей» ответил. Сердце учащенно стучало, волнуясь, я произнес:
— Соедините с полковником Семеновым.
Про себя подумал: — А вдруг откажет?
Хотя, тут же, представив себя мысленно на месте командира бригады, пришло понимание, что я бы точно не отказал, будь я комбригом.
-Значит, и он не посмеет отказать. Родные братья, ведь, не каждый день приезжают,- успокаиваясь, подумал я.
-…ков-ник Семенов …уш-ает,- успел разобрать бульканье на другом конце линии в Торгау.
Я представился, стараясь четко, не торопясь, чтобы меньше булькало, артикулировать каждое слово: — Дежурный по командному пункту «Низины» старший лейтенант Горелый. Прошу разрешения обратиться по личному вопросу. Получив утвердительный ответ, я кратко изложил суть просьбы: — Товарищ полковник, мой младший брат Юлий прибыл в Штральзунд вместе с командой супертраулера «Донисар» на гарантийный ремонт. Прошу разрешения выехать из гарнизона в город Штральзунд повидаться с ним.
— Кем работает Ваш брат? — поинтересовался комбриг. — Четвертым механиком. — Надолго он прибыл в ГДР? — На несколько месяцев. — У Вас есть деньги на дорогу, или дать команду выписать проездные?
Вопросы командир бригады задавал формальные, чтобы удовлетворить собственное любопытство и поддержать разговор. Я уже понял, что решение он принял сразу, в первую минуту разговора, когда я только сообщил ему о своей просьбе. Получив ясные ответы, и, услышав, что проездные документы мне выписывать не надо, поскольку денежное довольствие я недавно получил, благосклонно позволил мне отбыть на встречу с младшим братом Юлием в Штральзунд.
Сдав боевое дежурство, я в буквальном смысле слова спустился из облаков на землю. Сколько раз проделывал этот путь, но никак не мог привыкнуть к красоте горной дороги, по обеим сторонам которой высился могучий еловый лес. Сначала она проходила в густом тумане, а точнее в облаках, постоянно пасущихся на Брокене. А по мере приближения к курортному поселку Ширке облака рассеялись, и появилось солнце.
Зона отдыха Медео, куда я любил приезжать отдыхать во время предыдущего места службы в Сары-Озекских «пустынных пространствах», выше «горы ведьм» более чем на 500 метров. Знаменитую кузницу рекордов окружают еще более высокие горы, поэтому там всегда безветренно. Ничто не нарушает горного безмолвия.
Здесь на Лысой горе в редкий день на короткое время заглядывало солнышко. Нормой являлись постоянные шквальные ветры и влага, стекающая с облаков. Тем разительнее контраст природы и погоды внизу, когда оказываешься в уютном курортном поселке Ширке с населением не более 1000 человек. Это совершенно другой гражданский мир в сиянии ярких красок и радости.
Интернета еще не существовало, но расписание рейсовых автобусов имелось, и оно строго соблюдалось. Комфортабельный автобус доставил меня сначала в районный центр, как мне всегда казалось, со славянским названием Вернигероде, а затем Хальберштадт.
Сколько раз проезжал на службу и обратно на военном автобусе через Вернигероде, и всякий раз сердце начинало учащенно биться, глаза и разум радоваться от восхищения красотой этого города, основанного более 1000 лет назад. Ничего подобного по колориту, уюту, красоте, наличию мягкого горного климата и исторических достопримечательностей, в Европе не найти. За год до моего приезда в этом фантастическом городе снимался фильм «Тот самый Мюнхгаузен».
Обычно в автобусе по дороге на гору и обратно у нас находился свой Мюнхгаузен, великолепный рассказчик, одаренная натура, лейтенант Константин Кирейчук. Небольшого роста, со светлыми русыми волосами и яркими голубыми глазами, его внешность поначалу не привлекала внимания. Однако, в живых глазах угадывался незаурядный интеллект, сила духа и сильно развитое воображение. Мне нравилось его отношение к подчиненным. Он скорее просил, чем приказывал, но солдаты беспрекословно выполняли его приказания.
Несмотря на свой еще относительно юный возраст, у него уже было двое похожих на него белобрысых детей и красавица жена. Его жизнь, судя по его рассказам в приватной беседе, представлялась сплошным романом. Не успевал закончиться один, как начинался другой. Поскольку я в тот период оставался еще относительно застенчивым молодым человеком, боготворил девушек, считая их почти неземными созданиями, к которым, чтобы подступиться, нужно прилагать какие-то титанические усилия, а природная лень меня останавливала, слушал его описания любовных приключений с большим вниманием.
-Знаешь, Женя,- говорил он мне,- последнее время я заметил за собой странную особенность оценивать мужчин и женщин. Когда в мое поле зрения попадает девушка или женщина, срабатывает в голове какой-то анализатор, который позволяет мне безошибочно сделать вывод, смогу ли я познакомиться и добиться близости или нет.
-А что с мужчинами? Ты их тоже так оцениваешь,- попытался пошутить я.
-С мужчинами анализатор работает быстрее и проще,- не обращая внимания на мою шутку, продолжил Константин,- по принципу «свой — чужой». Я ведь оканчивал Красноярское высшее командное училище радиоэлектроники ПВО. Оценка тут происходит по другому принципу: могу ли я навесить п…й. Если могу, то мужчина регистрируется как «чужой», можно сбивать, при необходимости, конечно. Если вижу, что по физическим данным он превосходит меня, сбивать не следует, его анализатор относит к «своим».
-Оригинальная классификация, — заметил я. — Имеет право на существование.
Подтверждение его рассказа я неожиданно получил от лейтенанта Евгения Евдокимова, окончившего ВИИЯ, кажется, в 1979 году. Находясь на Лысой горе в один из мрачных, дождливых и ветряных дней, когда хороший хозяин собаку на улицу не выпустит, не говоря о человеке, затосковал Константин. И решил он устроить себе праздник души, посидеть в тихой уютной обстановке в одном из гаштетов Ширке. Надо было только решить задачу спуска с горы и возвращения в лоно части. Пешком в приграничной зоне в те годы ходить было строго запрещено. Вниз через час ехала машина наших коллег-разведчиков из 3 общевойсковой армии, частенько приезжавших за информацией к нам на гору, считавшуюся у вероятного противника основным центром радиотехнической разведки в Группе советских войск в Германии. Для того чтобы вернуться наверх, требовалось знание немецкого языка, а точнее переводчик и его хорошие отношения с представителями госбезопасности ГДР. Женя Евдокимов являлся подходящей кандидатурой для осуществления задуманного. К тому же он тоже был не против этой небольшой авантюры и тихого, приятного вечера в сказочном курортном месте.
С немецкими пограничниками удалось быстро договориться. Они согласились через несколько часов поднять советских офицеров обратно на гору. Таким образом, товарищи оказались в одном из лучших гаштетов в центре Ширке. Душевное состояние Константина в тот день, как и в любой другой, характеризовалось непостоянством. Полагаю, что не только друзья и товарищи, но и он сам, порой, не знал, что найдет на него, и что он предпримет в следующую минуту. В девушке, на которую другой бы никогда не обратил внимания, он мог обнаружить невидимые окружающим достоинства. После нескольких рюмок «кирша» и отменного немецкого бифштекса с кровью, товарищам стало хорошо и радостно. Наступило полное ощущение, что жизнь удалась и прекрасна, что все люди братья и сестры. Он тут же обратил свое внимание на симпатичную, молоденькую официантку, которая их обслуживала. Даже сделал ей несколько комплиментов с помощью Жени, что привело ее в некоторое смущение и замешательство. Его анализатор сработал. Константин понял, что он сможет с ней познакомиться, даже не зная немецкого языка, и добиться близости. В запасе у товарищей оставалось два часа времени до отправления машины на гору и час до закрытия заведения. Когда гаштет закрылся, Женя Евдокимов предложил потихоньку выдвигаться к немецкому пограничному посту и не отвлекаться на любовные приключения, чтобы не опоздать на отправляющуюся через час машину и не остаться куковать ночью на улице. Константин же считал, что общение с девушкой на гормональном уровне важнее всего на свете, надо только проводить ее до дома. Катрин, так звали юное создание, что переводится как «чистая», ничего не подозревая, отправилась после работы домой. К счастью, жила она недалеко. Женя и Константин последовали за ней, провожая. По дороге завязалась ни к чему не обязывающая беседа, во время которой последнему опять удалось на ломанном немецком языке сказать о своей симпатии к девушке. Но вот она подошла к дому, попрощалась с молодыми людьми и скрылась за дверью. Константина это нисколько не смутило. Он решил начать действовать и постучал в дверь. Катрин открыла ее. На ее лице нетрудно было прочитать, что она немного напугана подобным развитием ситуации. Тихо, чтобы не разбудить домочадцев, девушка попросила:
-Gehen Sie, gehen Sie.
Высококвалифицированному переводчику ВИИЯ Жене Евдокимову было понятно, что девушка просит Константина убираться, точнее уходить. Но Константин не владел так глубоко немецким языком. Более того, он воспринял это буквально, как приглашение к любовному приключению, т.е. «идите, заходите». Не обращая внимания на смущение, испуг и просьбу Катрин уходить, он зашел в дом. Девушка продолжала тихо настаивать покинуть дом. Кто-то все равно проснулся на втором этаже дома и спросил, все ли в порядке. И ей пришлось покривить душой, ответив, что все хорошо, не о чем беспокоиться. Когда Катрин в очередной раз попросила Константина покинуть дом, он посмотрел вниз на свои ноги, потом его голубые глаза уперлись в глаза девушки, и он с детской наивностью спросил по-немецки:
-Wo sind meine Shuhe ?
Это была одна из немногих фраз, которые он смог сформулировать по-немецки. Картина представлялась странной. Константин босой, но в портупее стоял в прихожей чужого дома и с серьезным видом, как это он умел делать , спрашивал у Катрин, куда делись его сапоги. Теперь девушка оказалась не так напугана, как поражена. Еще минуту назад бравый офицер стоял в сапогах и вдруг предстал перед ней босиком. Хорошо, что не голым. Она никак не могла взять в толк, как такое могло произойти. Она же все время находилась рядом с ним. Ее мозг лихорадочно искал объяснение этого феномена. В таком виде хорошо воспитанная немецкая девушка не могла позволить советскому офицеру возвращаться в часть. Пришлось вместе начать усердно искать исчезнувшие с ног сапоги. Они так старательно искали пропажу, что не заметили, как оказались в одной кровати…
Когда «мавр» сделал свое дело, сапоги чудесным образом нашлись, и Константин поспешил к товарищу, заждавшемуся его у порога дома. Немецкие пограничники не подвели, проявили солидарность, задержав отправку машины на несколько минут, чтобы доставить наших офицеров к месту службы на легендарную гору Брокен.
А вообще Константин обожал комфорт, предпочитая, чтобы встречи с женщиной проходили в обстановке домашнего уюта. Ничто не должно было отвлекать его от избранницы. Одним поздним вечером, когда жизнь в Восточной Германии практически вымирала, он брел по старинному городу Кведлинбургу с тайной надеждой познакомиться с юной представительницей женского пола. Его гнало любопытство к другому миру, языку, быту, взглядам, традициям, обычаям, даже еде и запахам, которые тоже были другими. Значит, его пытливый ум пришел к выводу, и женщины должны были отличаться от наших соотечественниц. Вообще-то он жил в советском гарнизоне под названием Квармбек. Он находился километрах в трех от Кведлинбурга. Быстрым шагом можно было дошагать до дома минут за сорок. Но когда Константин наконец-то увидел подходящий объект внимания, он, ни секунды не сомневаясь, подошел к девушке, взглянул на нее по-детски ясными глазами, извинился и спросил:
-Wie in die Stadt Halberstadt zu gehen? (Как пройти в Хальберштадт?)
Нашим девушкам свойственно жалеть молодых людей, попавших в затруднительное положение. Немки в этом плане еще более доверчивые и жалостливые. Когда Константин поинтересовался у случайной незнакомки, как пройти в Хальберштадт, сердце ее екнуло. Она-то хорошо понимала, что в это время суток ни поезда, ни рейсовые автобусы уже не ходили, а пешком, как он собирался, просто не дойти. Поэтому она начала что-то у него спрашивать, объяснять, что это невозможно, что она постарается как-то ему помочь. Константин мало что понимал из ее слов. Главное, что он произвел впечатление, его начали жалеть и приняли самое деятельное участие в разрешении «затруднительной» ситуации, в которую он попал. Это ему нравилось и входило в его планы. Он представился. Молодую девушку звали Гезеля, странное имя для немки. Она решила проявить человеколюбие и гостеприимство, отведя его к себе домой. Константин получил, что искал. Молодую немку, новые впечатления, знакомство с обычаями и нравами, языком, едой и даже запахами. Ему доставляло удовольствие бывать в гостях у своей немецкой подруги. Судя по рассказам, она его боготворила, ловила каждое слово, относилась, как к знатному иностранному гостю. А через девять месяцев родила ему еще одного сына. Слухи в гарнизоне распространяются быстро. О новом увлечении супруга в последнюю очередь узнала законная жена.
Она выбрала день, когда, по ее расчетам, Константин был занят совсем не выполнением служебных задач, и отправилась в старинную столицу немецких королей г. Кведлинбург на поиски мужа. Не зная немецкого языка, повторяя одно только имя Гезеля, ей удалось с помощью сердобольных бюргеров выбрать правильное направление и найти дом, в котором жила ее разлучница. Дверь открыла миловидная девушка, немного встревоженная неожиданным визитом иностранки. Не о каком Константине она, конечно, не слышала, или делала вид, что не слышала. Но супруга проявила настойчивость, не обращая внимания на протесты хозяйки квартиры, зашла в прихожую без приглашения и увидела сапоги своего супруга. На этот раз он не проявил смекалки, пребывая в расслабленном состоянии, за что и поплатился.
Досталось обоим. Однако, Константин по натуре был не только ответственным и добросовестным человеком, но и упрямым. Он продолжил жить со своей женой, всячески помогая любовнице с ребенком.
В разговоре со мной он с гордостью говорил, что у него теперь три сына и что он внес свою лепту в улучшение породы немецкой нации, разбавив ее славянской кровью.
Между тем я благополучно добрался до Хальберштадта, где предстояло сделать пересадку на поезд, отправляющийся в Штральзунд. В запасе до отправления поезда оставалось минут 30. Поэтому зашел в привокзальную «Митропу» убить время и поесть своих любимых немецких сосисок, запивая бутылочкой «Колы».
-Дa, — подумал,- видимо, здорово я говорю по-немецки, если вместо «Вита-колы», официант принес мне «дупель», небольшую порцию водки в 40 г., на два маленьких «шлука» (глотка). От 40 г. водки еще никому плохо не было, только хорошо. Пришлось выпить, чтобы не гонять пожилого человека.
В запасе у меня оставалось еще 20 минут, но полицейский, у которого я незадолго до этого спрашивал номер платформы и время отправления поезда, проявил отеческую заботу, специально ради одного советского офицера зашел в «Митропу», чтобы напомнить мне, что поезд на Штральзунд отправляется в 15-05 и что пора выдвигаться. Мне оставалось только поблагодарить его за проявленное внимание к моей персоне, а он в свою очередь счел своим долгом еще и проводить меня до вагона, предварительно поинтересовавшись, курю ли я. Дело в том, что в то время вагоны поездов внутренних линий делились на вагоны для курящих и некурящих пассажиров.
На вокзалах обычно находились «Интершопы», где продавались всякие заграничные вещи, но не на иностранную валюту, как это делалось в наших «Березках», а на марки.
Стоимость билета от Вернигероде до Штральзунда 41 марка в вагоне второго класса. Отличие вагона первого класса от второго незначительное. В вагонах первого класса имелись купе, а сиденья чуть — чуть удобнее.
К 18-00 поезд докатил до Потсдама. С любопытством наблюдал за открывшейся водной гладью реки, которая напомнила Волгу у города Саратова. Вот только лодочек и личных яхт здесь поменьше. И берег реки не так сильно заселен людьми. Через полчаса оказались в Берлине, на станции Шоневайде. Столицу ГДР я видел впервые. Из окна вагона окраина столицы произвела на меня удручающее впечатление. Обычный пригород большого города. Небольшие дачки, утопавшие в зелени, соседствовали с добротными домами довоенной постройки, а также типовыми домами, характерными для современных городов Союза. Большим разнообразием дома не отличались. Проехали микрорайон современных домов-коробок: от 10 этажных до 30 этажных зданий. Вот за окном медленно проплыла река Шпрея в лучах заходящего солнца. По обоим берегам разместились сотни предприятий. Все здания серых тонов мрачноватого вида давно не ремонтировались. Часто останавливаясь, медленно продвигались вперед. Заводы, ремонтные мастерские, фабрики, депо.
И только около 23-00, наконец, прибыли в Штральзунд. На территорию верфи сходу пройти не удалось. Пришлось вызывать младшего брата. К тому моменту, когда Юлий подходил к проходной, охранник уже проникся моей историей от подаренной пачки сигарет «Ротманс» и разрешил идти на пароход.
По случаю нашей встречи мы устроили небольшой сабантуй в каюте брата. В застолье принимал участие еще один севастополец, Костя Казиев. Нынче он канадец, уже давно работает старшим механиком на пароме, совершая регулярные рейсы из Ванкувера в Сиетл. А в тот вечер мы радовались подаренной судьбой встрече, отмечая ее припасенной младшим братом для такого случая бутылкой армянского коньяка, закусывая макрелью в масле и печенью хека, которые были приготовлены моряками супертраулера. Улеглись далеко за полночь. Выспаться мне не удалось, поскольку периодически включалась ГГС (громко — говорящая связь) и дежурный приглашал то на ранний ночной завтрак, то на рыбалку на остров Рюген в проливной дождь, то на смену.
Утром привычные ко всему механики выглядели как огурчики, выспавшиеся и отдохнувшие. На меня же невозможно было смотреть без сочувствия и слез. Мне казалось, что жизнь уходит из тела. Сильно болела голова, а лицо неестественного белого цвета выдавало человека, отравившегося «несвежими продуктами». Моя печень не оценила сочетание коньяка с недавно приготовленной макрелью и нежной печенью хека. Пришлось даже обращаться к судовому доктору, чтобы он привел меня в чувство, потому что мое давление двигалось к нулевой отметке.
Доктору объяснять ничего не пришлось. Лишь взглянув на меня, он поставил правильный диагноз. Вколол какого-то снадобья в мягкое место, выдал таблетки и через час я почувствовал, что жизнь возвращается в мое тело. Спасибо судовому доктору, не дал умереть.
Подождав, когда закончится дождь и вернется капитан с рыбалки, чтобы поставил отметку в командировочном предписании, мы отправились осматривать достопримечательности. Город оставил приятное впечатление. В темное время суток на улицах можно было встретить главным образом советских моряков, иногда на радостях, а иногда просто от избытка чувств, распевающих песни, и полицейские патрули с собаками, призванные, очевидно, охранять наших граждан, а в случае необходимости, помогать.
В Штральзунде находились друзья наших родителей: главный специалист по дизелям в комитете по наблюдению за постройкой советских судов на верфи Ревзин Борис Лазаревич и его супруга Лариса Андреевна. Поскольку мы считали себя воспитанными молодыми людьми, то были просто обязаны их навестить, Так мы с братом оказались за семейным столом севастопольцев, делясь впечатлениями о пребывании в ГДР.
Юлий с негодованием поведал о своем неудачном посещении местного «Дома дружбы», которое чуть не стоило ему заграничной командировки. Дело было житейское, граничащее с маразмом гражданского чиновника, у которого произошла деформация личности по причине слишком длительного нахождения на синекуре. Так вот, захотелось брату культурно отдохнуть. И он отправился из своего барака, которым руководила фрау Элизабет, в «Дом дружбы». А там имелось все для культурного отдыха: бильярд, бар, ресторан, русскоязычное общество, с которым можно было поболтать и узнать последние новости, и много еще всего, к чему стремилась истосковавшаяся душа вдали от Родины. При входе его остановила другая бдительная фрау, потребовав предъявить паспорт. Юлий вежливо так поинтересовался, зачем, мол, Вам мой паспорт и не пойти ли Вам делом заниматься. И проследовал дальше изучать обстановку. Не успел он облюбовать понравившийся ему столик в баре и сделать заказ, как за ним пришли. Его вызывал в свои апартаменты, как его здесь называли, комиссар, который уже 7 лет, как «раб на галерах» тянул свою трудную лямку за границей вдали от родных берегов. Делясь своими впечатлениями, брат продолжал:
-Эта старая комиссарская скотина по фамилии то ли Балабанов, то ли Бакланов встретил меня в своих апартаментах в пижаме, устроив настоящую выволочку с трехэтажными матюгами.
-Как ты мог вместе с вещами оставить в чемодане у фрау Элизабет «серпастый, молоткастый, советский паспорт»,- кричал он. — Ты должен паспорт все время на груди носить, никогда с ним не расставаться, даже спать с ним и на горшок ходить. Я могу в 24 часа отправить тебя обратно в Советский Союз за потерю бдительности.
Только благодаря воспитанию мамы с папой брат сдержался. А я подумал, что неизвестно, как бы я поступил на его месте. В армии, на «горе ведьм» все было проще, по такой ерунде начальство не морочило головы ни себе, ни другим.
В обратный путь поезд отправлялся в полдень 27.08.79, и на этот раз он пролегал через Росток, Людвигслюст, Стендаль, Магдебург, Хальберштадт. Провожая меня на вокзале, младший брат выглядел немного потерянным и уставшим, в глазах читалась невысказанная грусть, усталость и сожаление от скорого расставания. У меня реакция оказалась замедленной. Только через два дня после отъезда из Штральзунда, когда я сменился с очередного боевого дежурства, и появилось немного свободного времени для обдумывания и осмысления окружающей действительности, на меня, вдруг, накатила тоска от слишком короткой встречи и быстрой разлуки с братом и предстоящей поездки на другую гору в Тюрингии.
Солнце уже было в зените, когда все было согласовано, улажено, утрясено, обговорено и погружено. 30.08.79 маневренная группа в составе десятка машин, наконец, выехала на юг Германии, как минимум за неделю до начала учений вероятного противника. Сначала следил за дорогой по маршрутному листу: Тале, Тимменроде, Хассельфельд. Эти города еще находились в земле Саксония-Анхальт. Но вот въехали в Тюрингию: Нордхаузен, Зондерхаузен, Меркслебен, Бад — Лангензальца, Беринген, Айзенах, Штадтленгсфельд, Дермбах… .
Стало быстро темнеть, и названия городов уже было сложно отслеживать. Колонна растянулась на несколько километров, и задача заключалась в том, чтобы не потерять из виду впереди идущую машину.
Несколько раз при поворотах в городах сбивались с пути, но каким-то чудом удавалось возвратиться на маршрут. Мой водитель, солдат первого года службы, обладал условным опытом вождения машины, которому, наконец-то, представилась счастливая возможность приобрести его. Я попросил его быть особенно внимательным хотя бы потому, что у нас в КУНГе (аббревиатура, обозначающая: кузов унифицированный нормального габарита) находились боеприпасы. Но 10 часовая езда в неудобной кабине ЗИЛ-157 давала о себе знать усталостью. Водитель начал клевать носом. Борясь со сном, я заставлял его останавливаться, ходить, пить крепкий чай, который был во фляге, а затем продолжать движение и догонять колонну.
Когда мы подъехали к руслу какой-то реки, нас окутал густой туман. Дорога исчезла. Видимость отсутствовала вовсе, даже стекла запотели. Я предложил остановиться. Протерев стекла, водитель убедил меня, что все нормально, что он своими орлиными глазами отлично видит в тумане край полотна дороги, и мы можем медленно продолжать движение, пока не выйдем из этой опасной туманной зоны. Выехать не получилось, потому что еще никому не удавалось видеть в тумане, даже орлиными глазами. Машина с боеприпасами уже через пятьдесят метров как-то неожиданно накренилась и оказалась в кювете, слегка задев забор немецкого бюргера, жившего рядом с дорогой. Мы получили легкие ушибы, а ЗИЛ-157 лег на бок отдохнуть, неповрежденный. Да и что могло случиться с металлическим КУНГом.
Минут через 15 одиноко проехал немецкий «Трабант», не останавливаясь. Его можно было отличить по характерному звуку работы двухтактного двигателя. Германия уже спала. Но уже через 10 минут подъехала полицейская машина и наше техническое замыкание во главе с капитаном Кулибякиным. Оповещение о происшествиях на дорогах в ГДР, вне зависимости от погодных условий и времени суток, оставалось на недосягаемой высоте даже по сегодняшним меркам. Поскольку все были живы, а забор бюргера только слегка придавлен, но не сломан, полицейские откланялись, предоставив капитану заниматься своими прямыми обязанностями.
«Тяжело из болота тащить бегемота»… Вытаскивать из кювета ночью, в густом тумане, ЗИЛ-157 тоже оказалось непросто. С помощью лебедки и упоминаний чьей-то матери, которая в такие минуты всегда приходит на помощь своим сыновьям, попавшим в беду, машину удалось поставить на четыре колеса. Небольшое происшествие и полученная доза адреналина от столкновения с кюветом взбодрили, спать уже не хотелось. Оставалось одно желание быстрее добраться до цели. И мы продолжили движение в тумане к заданной точке. И вот счастье. Наконец подъехали к подножью горы. Регулировщик указал лишь общее направление движения в темноте. Включив первую передачу и оглушая тишину Тюрингского леса ревом двигателя, мы, в буквальном смысле слова, начали карабкаться на вершину, различая лишь отдельные козьи тропы и колею от прошедшей незадолго до нас колонны советских машин. Когда, наконец, цель марша оказалась достигнута, на небе появилась луна, осветившая вершину и близлежащие горные массивы. Картина предстала живописная: вокруг — ландшафтные красоты Тюрингии, а на плоской вершине горы, где ничего не росло, там и тут были разбросаны инородные тела нашей военной техники.
Все так устали, что как только добирались до позиции, сразу отключали сознание и засыпали богатырским сном. Водитель ушел устраивать себе лежбище в КУНГе. Я заснул в кабине, чтобы вскоре проснуться от собачьего холода. Ноги замерзли так, что пришлось отправляться разминать их по спящему лагерю. Я бродил среди брошенных в беспорядке машин, ища место, куда можно забиться в тепло. Такого места просто не существовало. Поэтому я надел шинель и стал терпеливо ждать рассвета, любуясь сказочной горной природой и первым восходом солнца на новом месте.
Когда оно появилось, лагерь постепенно стал приходить в движение. Представители тыловой службы стали развертывать полевую кухню, рыть ямы для отхожих мест, заготавливать дрова и т.д. Расчеты приступили к развертыванию техники: наземной подвижной станции дальней радиотехнической разведки СДР-2, УКВ пеленгатора Р-363, командного пункта на базе командно — штабной машины, постов УКВ…. Связисты налаживали связь. Обустройство лагеря продолжалось еще несколько суток, хотя, ради справедливости, никаких удобств, кроме одного, находившегося на улице, не существовало.
Штабы частей и соединений американского корпуса еще не вышли в район учений, а мы уже активно вели радиотехническую разведку. И уже порядком устали от бессмысленной работы и необходимости что-то сочинять в ответ на запросы вышестоящего командования о характере действий вероятного противника. Я, как офицер командного пункта, заступил на боевое дежурство. Чтобы убить время обошел все посты.
Днем место выглядело еще красивее, чем ночью: сосновый бор, вокруг горы, полно всяких ягод, особенно малины и черники. Рядом с нашей позицией немцы вели лесоразработки. Погода бабьего лета за прошедшие сутки не изменилась.
К сожалению, вода привозная, ручья не нашли, хотя местность на вершине болотистая, под ногами чавкает…. Это редкий природный феномен – верховое болото.
1 сентября. Погода на макушке горы теплая, солнечная. Ребята стараются нахватать больше ультрафиолетовых лучей. Многие загорают впервые за время службы. Я бы тоже с удовольствием понежился на солнце, но, увы, при исполнении служебных обязанностей, в форме, в портупее и с пистолетом.
На следующий день и несколько дней спустя все еще продолжалось дооборудование лагеря. Здесь после дежурства отдых как-то не предполагался. Об этом просто никто старался не вспоминать. Я, правда, забился в какую-то щель на пару часов, а затем продолжил работу. Американцы молчали. Зато говорило советское радио. С удовольствием прослушал два рассказа М. Зощенко о В. Ленине, как он правильно отдыхал при напряженной работе и сумел за два года пройти весь курс высшей школы и сдать экзамены. Ему просто повезло родиться при царском режиме.
Иногда казалось, что лучше ходить на смену, как это делали солдаты, чтобы иметь законную возможность отдохнуть. Может, тогда и у меня была бы возможность окончить еще какое-нибудь высшее учебное заведение экстерном. Но это от человеческой психологии: «За чужой щекой зуб не болит». На душе тоскливо из-за постоянного недосыпания, хочется домой, на Родину. А тут по радио передали сообщение, что артист Большого театра попросил в США политическое убежище. Моя реакция в тот период однозначная: просто зажрался и раньше его не раскусили.
Мы еще только заканчивали налаживать свой нехитрый быт в полевых условиях, как на вершину организованно и в строгом соответствии с уставом стали подъезжать наши союзники из части радио и радиотехнической разведки Национальной Народной Армии ГДР. Сначала приехали связисты и проложили все линии проводной связи, развернули посты радиосвязи. Следом приехали представители тыла. Они развернули командный пункт, места для отдыха солдат, магазин, спортивный зал, походную баню, умывальники, совершенно уникальные на тот период времени помещения для отправления естественных надобностей. И только ближе к вечеру, когда все уже было подготовлено для работы в полевых условиях, стали прибывать специалисты радио и радиотехнической разведки. Зрелище впечатляло. Я смотрел на процедуру въезда коллег союзной армии, как завороженный. Немецкие офицеры и унтер-офицеры подъезжали не на грузовых машинах. У них так было не принято. Они вальяжно восседали в десятке легковых машин чем-то напоминающих наши УАЗы.
Через несколько дней после начала учений 5АК США, я с лейтенантом Евгением Евдокимовым решили сходить на экскурсию на немецкий командный пункт. Нас любезно встретил капитан ННА в повседневной форме одежды, излучавший радушие и гостеприимство, в идеально подогнанной форме одежды, побритый и отдохнувший. Уточнив наши предпочтения в напитках, он сделал незаметный знак рукой ординарцу, и уже через пять минут на столе дымился свежезаваренный натуральный кофе, печенье и круасаны. Тогда мы были просто поражены незнакомым образом человечности немецкой военной машины.
Не зная реакции капитана и немного сомневаясь в правомочности нашей просьбы, мы все-таки попросили его поделиться с нами разведывательной информацией о действиях вероятного противника. Не раздумывая, офицер отдал несколько коротких распоряжений и уже через десять минут, мы держали в руках целую стопку материалов радиоперехвата. Самым удивительным оказалось то, что все материалы на английском и немецком языках оказались идеально оформленными и отпечатанными на машинке. Это мало походило на материалы радиоперехвата, получаемые от нашей смены, несущей боевое дежурство. Помимо ошибок, почерк наших солдат надо было еще разобрать.
Мы не могли не задать вопрос о порядке и периодичности несения боевого дежурства на немецком командном пункте. Оказалось, что, сдав дежурство, офицер командного пункта ННА отправлялся домой на зимние квартиры отдыхать на три дня, а потом свеженьким и отдохнувшим заступал на дежурство снова. Мы откровенно позавидовали, потому что в таком режиме жить и служить, по нашему разумению, было намного приятнее. Но, как говорят: «Чужое нам, наше другим больше нравится».
Были и у нас приятные моменты, которые как-то скрашивали однообразие повседневной жизни в полевых условиях. По субботам и воскресеньям супостат обычно устраивал себе паузу в учениях. Мы всегда были рады человеческим желаниям вероятного противника в отдыхе, и сами были не против сменить обстановку и немного расслабиться. Я в составе небольшой делегации офицеров несколько раз ездил на молочную ферму. Там мы мылись, общались, пили парное молоко, сливки и жирную простоквашу. Бригада фермы являлась членом Общество германо-советской дружбы, поэтому им сам бог велел с нами дружить. Ферма оборудована по последнему слову техники, чистота и порядок: 3 тысячи коров обслуживали 14 человек, в основном девушки. Все они тогда мне представлялись принцессами в белых халатах, которые исполняли наши желания с улыбкой и некоторым смущением из-за неожиданно нагрянувших молодых незнакомых мужчин дружественной армии. Каждый день нам выделяли по бидону молока. Палыч, немолодой капитан, отвечавший за все вопросы тылового обеспечения, договорился с бригадиром менять молоко на отходы продуктов. Кстати, у одного из членов бригады фермы бабушка жила в Омске, а сын ее брата служил в Советской армии в Берлине. Вот так переплелись судьбы людские.
Вечером заехали в один из гаштетов Бремена поужинать. Посетители и завсегдатаи заведения нам очень удивились, потому что русские в здешних местах Тюрингии большая редкость, тем более — военные. Владельцу гаштета принадлежал двухэтажный дом, огромный двор, на котором много всяких вспомогательных построек. Пока мы жевали, утоляя голод, запивая, кто что заказал, нас внимательно сканировал взглядом немец лет пятидесяти. Он оборачивался, будто хотел что-то сказать, но не решался заговорить. Но когда он услышал, что среди нас есть офицеры, которые прекрасно говорят по-немецки, все-таки подошел к нам и вступил в разговор.
Он просто сообщил нам, что был в Минске, Бобруйске и некоторых других городах Союза. Я сначала подумал, что он приезжал туда в качестве туриста и хочет поделиться впечатлениями от увиденного. Но оказалось, что в 1944 он служил солдатом Вермахта. Было ему тогда 18 лет. Ну, а поскольку рассказывал он свою историю, улыбаясь, хотя ничего удивительного и противоестественного в этом не просматривалось, некоторые мои коллеги, особенно Палыч, принявший лишнего, обозлились и попросили переводчика передать ему, что очень жаль, что он не был на Днепре или под Сталинградом в 1943году. Палыч, в сердцах, тут же заявил, что пускай, мол, покупает «малешку» каждому в знак примирения. Ветеран «малешку» каждому не купил, но желающих пивом угостил, а его молодые спутники пригласили нас в Бремен на праздник урожая. Попасть на него нам не светило, поскольку он проводился в октябре, а мы отбывали из живописных горных мест в начале третьей декады сентября.
За пару дней до нашего отъезда члены бригады фермы устроили нам грандиозный прощальный банкет в одном из лучших гаштетов Бремена. Закуски мы заказывали согласно предпочтениям и желаниям, которые, к счастью, у всех оказались разными. Поэтому стол просто ломился от обилия и разнообразия больших немецких блюд. На горячее вынесли запеченного молочного поросенка. Официанты только успевали менять бокалы. Поэтому встреча проходила непринужденно, в теплой дружественной обстановке. Имел место только один языковой казус с выражением «дать шенкеля». У нас это выражение используется для описания начала движения лошади, изменения его темпа, направления, или переносном смысле. У немцев, как я понял, употребляется ближе к оригинальному значению слова, в основном по отношению к женщине, т.е. «дать по ее ляжкам».
С немками расставались с тихой грустью, понимая, что мимолетные симпатии, возникшие в ходе вечера, ничем не закончатся, и мы больше никогда не встретимся. Не было рядом Константина Кирейчука, оставшегося на зимних квартирах. Его бы «анализатор» здесь точно сработал. В качестве утешения девушки подарили нам ящик пирогов в дорогу.
А уже через день подъем в 6-00 и выдвижение в обратный путь. Хотя я уже вжился в обстановку и, пожалуй, остался бы еще на месяц в прекрасной Тюрингии. Обратная дорога домой на зимние квартиры почему-то оказалась длиннее из-за мелких поломок, потери маршрута, перегрева двигателя. На воспитание мне дали другого водителя с машиной и прицепом по фамилии. Трофимчук, по национальности украинец. Когда я говорил ему ехать направо, он поворачивал налево, если надо было ехать прямо, он почему-то поворачивал направо или налево. Объяснить свои действия он не мог, ему казалось, что он ведет машину в правильном направлении. А когда закипела вода в радиаторе, я предложил остановиться и поменять всю воду, вылив ее и из системы. Этого он делать не стал, заменив воду только в радиаторе. Отъехав от деревни на километр, лишь поднявшись на гору, вода опять закипела. Теперь за водой нужно было топать в 20 раз дальше. Как говорят в таких случаях, «Сама себя раба бьет, коль не чисто жнет». Когда он принес канистру с водой на гору, он сам закипел, из него шел пар. К 23-00 силы и завод Трофимчука закончились, он засыпал за рулем. А мы все ехали по ночной Германии одни и надеялись в тот же день возвратиться в Кведлинбург. Иначе на наши поиски по ночным дорогам отправились бы наши товарищи, которым тоже очень хотелось спать. К счастью, тогда нам это удалось.