Воспоминания Евгения Ивановича Горелого (В-75), президента Клуба ВИИЯ-Питер

Горелый Е.И.

Выбор.
После окончания Военного института иностранных языков был я молод и наивен, а мой некоторый авантюризм и романтика предстоящей службы послужили причиной моего появления в пустынной местности Казахстана в качестве первого места службы. Я считал своим воинским долгом перед Родиной обязательно послужить в отдаленном гарнизоне.
Сойдя с автобуса во время пустынной бури жарким августом 1975 года и, взглянув на придорожное кафе с тюркским названием «Кайнар», казахскую деревню и нерадостный пейзаж окружающей действительности, скорее ощутил физически, чем понял, что здесь не выжить, потому что все убого, чуждо и враждебно. Песок попадал в нос, глаза, в уши, за шиворот. Видимость плохая. Дорога под ногами была едва различима. Этого было достаточно, чтобы двигаться в нужном направлении. Километр до пункта назначения шел не быстрым шагом, мешал чемодан с пожитками.
ltcolonel Романтика службы исчезала с каждым шагом, приближавшим меня к офицерскому городку. Вживание в новую обстановку всегда непросто, а суровый климат только усугублял первое негативное впечатление от этого места. Про себя я опрометчиво определил срок, который смог бы стоически выдержать в солнечной местности южного Казахстана, «в Сары-Озекских степях — великих и пустынных пространствах»: ну…5-7 дней, потом надо готовить план побега в цивилизованный мир.
План сорвался и остался планом лишь в моей голове, а пребывание в солнечной местности растянулось на четыре коротких года, пролетевших, как один день. В этом богом забытом месте было много своих прелестей. А главная прелесть была в молодости и надежде.
Здесь в традициях были долгие встречи и дружеский стол до утра. Сказывались отдаленность от привычных центров культуры, дефицит общения и развлечений. Все компенсировалось долгими ночными встречами с танцами, песнями, шутками и просто разговорами коллег по службе и друзей. Мне это было знакомо. Примерно также отдыхали военные моряки подводники в поселке Рыбачий на Камчатке, куда я летал в гости к старшему брату зимой 1975 года. Впрочем, это отдельная история.

…Новый год по лунному календарю, 18 февраля 1979 года, встречал в Алма-Ате. Это был законный выходной, воскресный день. Редкая удача вырваться в цивилизацию из глухого захолустья. Даже просто посмотреть на здания, подышать другим воздухом было для меня одно удовольствие.
Хотя покидать гарнизон, который затерялся на обочине дороги в 120 километрах от прежней столицы Казахстана, можно было только с разрешения командира. Обычно разрешения никто никогда не спрашивал. Я — точно. Старался исчезать и появляться незаметно, под покровом ночи, чтобы не привлекать внимания начальства. Всегда была готова легенда, что находился недалеко, любовался дивными пейзажами пустыни. Как правило, самовольные отлучки всем сходили с рук. До тех пор, пока какой-нибудь бедолага не попадал в неприятную историю.
В тот день я находился в гостях и радовался домашней, семейной атмосфере одного из моих подчиненных переводчиков, знакам внимания его родителей и сестры. Но расслабиться не мог. Неосознанное беспокойство все-таки заставило возвратиться в часть пораньше. Чутье не обмануло. Посыльные разыскивали меня в небольшом офицерском городке и даже среди местных жителей в поселке Ченгильды.
Причиной послужило известие о начале боевых действий между Вьетнамом и Китаем. На столе в кабинете скопились тысячи китайских телеграмм, которые ждали перевода. Началась напряженная, изнурительная работа.
Анализ их содержания позволял сделать простой вывод: население приграничных районов Китая усиленно готовилось к войне с Советским Союзом. Как следовало из содержания многочисленных телеграмм, в первую очередь подлежали эвакуации дети, женщины, старики. Руководством приграничных районов проводились соответствующие организационные мероприятия на случай начала боевых действий между двумя странами.
В это же время на территории Краснознаменного Среднеазиатского военного округа в приграничной полосе проводились учения авиационных соединений и частей с бомбометанием. Вдоль границы совершали марши мотострелковые и танковые соединения и части, что вызывало справедливые опасения у соседей. Не знаю, были ли планы у советского руководства поддержать Вьетнам не только демонстрацией военной мощи во всех приграничных округах и на Тихоокеанском флоте, но и участием наших войск в широкомасштабных боевых действиях против Китая. Но и этих мероприятий, в конечном счете, оказалось достаточно для достижения поставленной цели: прекращения боевых действий между Китаем и Вьетнамом.
Вскоре на меня были оформлены документы для службы в посольстве Вьетнама. Заместитель командующего Среднеазиатским округом пригласил на беседу и пожелал мне успеха в ответственной работе. Вот так встреча Нового года по лунному календарю и начало боевых действий между двумя социалистическими странами повлияли на мою судьбу. Но я недолго и, самое главное, рано радовался возможности дипломатической службы.
Прошло всего лишь несколько дней после той памятной беседы с заместителем командующего округом. Пригласил меня к «ЗАСовскому» телефону начальник пятого отдела разведывательного управления округа полковник Литовченко Евгений Осипович и радостно так сообщил, что ему, мол, удалось уговорить начальство в интересах службы мой отъезд во Вьетнам на некоторое время отложить.
А еще через некоторое время опять позвонил и довел очередную «приятную» информацию:
— Во Вьетнам не поедете. Там нечего делать, нищая страна. И оперативной работы там никакой нет. А вы офицер, а не дипломат, ходите на боевое дежурство. Нечего вам штаны в посольстве протирать. Передовой фронт проходит здесь. Вы еще будете мне благодарны, что я отстоял вас перед начальством. Останетесь в войсках, а не в посольстве, заменяться будете в Польшу.
Поблагодарил за оказанное доверие служить в войсках на «передовом фронте». А на душе кошки скребли. Пора, пора было выбираться из этой окраины мира.
А вскоре опять позвонил полковник Литовченко. Опять «радостное» известие:
— В Польшу не поедете. Там тоже нечего делать. И страна тоже нищая. Поедете в Германию по прямой замене на командный пункт бригады.
Где находился командный пункт бригады в Германии, я не знал. Зато точно знал, что пустынь в Германии не бывает. А это главное. Хотелось уже оказаться где-нибудь не среди верблюдов, черепах и песков, а в городе, в другой цивилизации.
…К новому месту службы не так просто было попасть. В купейных вагонах свободных мест не было. Это уже было время всеобщего дефицита. Пришлось приобрести билет в спальном вагоне. С соседом по купе не очень повезло. Им оказался генерал-майор авиации, совсем не расположенный к беседе. Двумя, тремя общими фразами мы, конечно, обменялись, но не более того. Не исключено, что он просто не считал возможным снизойти до беседы с младшим офицером. Хотя всякое бывает. Может быть, сыграло свою роль плохое настроение или еще какое-нибудь обстоятельство.
Кстати, второй раз судьба свела меня с другим генерал-майором авиации в купе спального вагона в начале 2000-х годов по дороге из Санкт-Петербурга в Москву. Это, наверно, была своего рода компенсация за неудовлетворенное любопытство двадцатилетней давности. Генерал представился, даже произнес свою звучную фамилию — Кудасов. Лет двадцать назад пришел в отряд летчиков-испытателей в Жуковском. Из 200 человек бывших товарищей в живых осталось всего несколько десятков. Семья живет в Санкт-Петербурге, а он приезжает на выходные. На вопрос, сколько получают нынче российские генералы, ответил откровенно:
— Оклад по должности и воинскому званию составляет около 15000 рублей.
— Как же удается прожить на такие деньги и обеспечить семью?- поинтересовался я.
— У меня есть допуск на управление любыми типами самолетов. Много друзей, которые помогают. В выходные совершаю международные рейсы. Это выручает…

…А пока в запасе были сутки жизни в спальном вагоне с молчаливым соседом. Время шло незаметно быстро. Пейзаж сменялся пейзажем, а неприятное первое впечатление бедности частных польских хозяйств не проходило. Так до самой Германии мелькали крохотные разноцветные поля-заплатки.
5 июля 1979 года прибыл в Торгау. Это город, где в конце Второй мировой войны на Эльбе советские войска встретились с американскими союзниками.
Представился командиру бригады полковнику Семенову. Он сюда прибыл из подмосковного поселка Загорянка, где был заместителем начальника курсов по повышению квалификации офицеров разведки, которые я закончил в 1978 году. Семенов внимательно оглядел меня, но никак не мог взять в толк, как старший лейтенант с китайским языком оказался на майорской должности в Германии. У него были свои планы на эту должность и обязательства перед начальством. Поэтому он мне сразу предложил занять пока капитанскую должность. А в случае отказа написать рапорт и отправляться обратно в пустыню.
Тогда по неопытности я действительно поверил, что командир бригады может отменить приказ министра обороны о прямой замене офицеров. Уж очень не хотелось возвращаться в пустыню «на передовой рубеж». В предписании, который мне выдали во Франкфурте на Одере, было указано, что я должен заменить майора такого-то. Занимать капитанскую должность не хотелось. Возвращаться в пустыню не хотелось еще больше. Тем более, что город Торгау понравился. Угроза командира бригады казалась реальной. Хотя сам командир не понравился: «слуга царю», но не «отец солдатам». Не помню, чтобы кто-либо отзывался о нем с любовью или хотя бы с уважением. Короче говоря, я был вынужден согласиться занять капитанскую должность, даже не подозревая, где находится мое новое место службы.
Кто только не описывал это легендарное место, задолго до моего прибытия: И.В.Гете, Г.Гейне, Т.Манн, Оноре де Бальзак, Ю.Нагибин, В.Орлов… А какой немец не мечтал побывать там, но путь туда им в то время был заказан.
Одно могу сказать, что немцу хорошо, русскому — смерть.
«Здесь пламя борется с туманом. И пробивается сквозь дым…» Это об этом месте восклицал Фауст великого Гете.
Так я оказался на легендарной лысой горе ведьм Броккен, самой высокой точке Гарца: 1142 метров над уровнем моря. Голгофа, место мучений и источник страданий, где был распят Христос, переводится словосочетанием «лысая голова» или «лысая гора».
Всего несколько слов об этом месте, куда меня забросила судьба и злая воля командира 82-й отдельной Варшавской Краснознаменной ордена Александра Невского радиотехнической бригады особого назначения.
На верхушке лысой горы ничего не растет. На пятачке, где разместилась наша часть и какая-то структура Министерства государственной безопасности ГДР, почти всегда царят экстремальные погодные условия: туман стоит больше 300 дней в году, снег лежит 3.5 месяца. Морозы достигают — 25-28º. Неприятные ощущения усиливаются ураганными ветрами, которые бывают часто и могут легко сбить с ног, когда набирают скорость 250-260 км/час.
А совсем страшные природные катаклизмы случались в Вальпургиеву ночь с 30 апреля на 1 мая, когда, по преданию, на Броккене собираются ведьмы на шабаш: туман, ни зги не видно даже в метре. Ураганный ветер, гром, молнии, методично бьющие по этому лысому пятачку. Впечатления только для людей со здоровой психикой. Окна в помещениях закрыты ставнями или заколочены досками, чтобы стекла не бились, и тепло не выдувалось из человеческих жилищ. Паровое отопление работает круглый год. Это преимущество горы. Внизу, на равнине даже в июле мне всегда было холодно под одним одеялом. Очевидно, сказывался резкий контраст климата южного Казахстана, где провел четыре года, и, в общем-то, дождливой погодой Германии. Гора Броккен напоминала корабль, которому почти всегда приходилось бороться со стихией.
Рассказывали, что когда-то здесь был санаторий Вермахта. Трудно объяснить причины, почему здесь находился санаторий, и Гитлер посылал сюда лучших своих офицеров на отдых. Возможно, причина заключалась в краткосрочности их пребывания на Лысой горе и возможности «встретиться с ведьмами».
Соседнюю деревушку в ФРГ можно было наблюдать невооруженным глазом. Она расположилась в километрах двух-трех от нас. В крайне редкие часы хорошей погоды можно даже было увидеть машины, и людей, и вышку, где обитали английские джентльмены.
Как рассказывали те, кто служил здесь задолго до меня, сразу после войны Броккен принадлежал американцам, и они собирались передать эту доминирующую высоту англичанам. Русские находились ниже, в курортной деревушке Ширке, где на каждом углу гаштеты и рестораны, которые посещали и американцы, и англичане, и русские, и немцы. После энной рюмки горячительных напитков иногда происходили горячие споры и стычки. И тогда вчерашние союзники в войне хватались за оружие. Но ни разу не стреляли друг в друга. Обычно от автоматных или пистолетных выстрелов страдал потолок питейных заведений и его хозяин. Затем приезжала патрульная машина, и разноязыкое воинство забиралось в комендатуру. Когда американцы захотели передать гору ведьм англичанам, мы тоже положили на нее свой глаз и стали домогаться ее всеми правдами и неправдами. Дело доходило до того, что когда американцам нужно было проехать заправиться топливом, мы не пропускали их машины. Объяснение подобному недружелюбному жесту давалось простое:
— Сегодня не заправочный день…
Ставились и другие препоны и рогатки. И в конце концом американцы плюнули и ушли оттуда, а господствующая высота осталась у русских. Знать бы, кто тогда здесь был начальником, и кому я премного обязан своим «счастьем находиться в этом благодатном месте».

Сильно угнетало еще и то, что фактически приходилось жить за колючей проволокой, хотя и не в заключении. Но сходство отдаленное было. Выход за пределы забора был запрещен. Ходили даже слухи, что подступы к границе заминированы. Это совсем не означало, что офицеры здесь жили постоянно. Утром ежедневно их сюда привозил автобус, покрывая расстояние в 60 км, а вечером отвозил обратно в г. Кведлинбург, точнее, в его пригород — Квармбек. Не спускались с горы во время учений вероятного противника и при несении офицерами боевого дежурства. А поскольку объединения и соединения стран НАТО учились практически постоянно, постольку и вылазки в город были не так часты, как хотелось бы.

Попав на Броккен, первое время меня мучила ностальгия. Неудивительно поэтому, что с благодарностью и тоской вспоминал солнечную пустыню. Казалось, что и в Германии, кроме напряженных боевых дежурств и редких вылазок в кафе и рестораны близлежащих городов, заняться нечем.
Отвечал за британскую Рейнскую армию. Помимо других источников, с удовольствием слушал радиостанцию для английских военнослужащих: BFBS. Ведущие программ открыто называли дислокацию соединений, частей и подразделений, имена командиров. Для англичан это было в порядке вещей. Эта станция одной из первых сообщила в Рождественскую ночь 1979 года о введении наших войск в Афганистан. Информация не очень вязалось с обстановкой всеобщего праздника, но в вышестоящий штаб она была отправлена.
Приближался очередной Новый год. Настроение было совсем не праздничное. Организм ослаб от нагрузок и недосыпания. Поэтому сразу после новогодних праздников попал в Магдебургский госпиталь с ангиной. Хотелось отдохнуть от ужасающего напряжения и выспаться. В советском госпитале не понравилось, а других не было. С тех пор старался туда больше не попадать.
Но в 1980 году очередная новогодняя хандра дала о себе знать. Поэтому я честно попросил своего начальника командного пункта, имевшего хорошие отношения с руководством района г. Вернигороде, старшего лейтенанта Валерия Дунаевского, определить меня на Новый год для поправки здоровья в немецкую больницу.
Кстати, через 9 лет мы, уже в звании подполковников, вновь встретились с ним в Германии, в Вюнсдорфе. Дунаевский прибыл представляться начальнику разведывательного управления по случаю вступления в должность командира радиотехнического полка после службы в Афганистане. А я собирался переводиться в г. Дрезден, в разведывательный отдел 1-й танковой армии, в оперативном подчинении которого находился этот полк. Выглядел мой давний приятель браво. Его парадный мундир украшали многочисленные боевые ордена и медали.
… А тогда, в 1980 году, на мою просьбу он откликнулся сразу. Поручил договориться с немцами одному из переводчиков немецкого языка Жене Евдокимову. Поместили меня в женское отделение. Женщин, правда, там, к сожалению, не было. Никто на Новый год в больнице не пожелал остаться. В палате был только один сосед, столяр по профессии.
Кормили как в ресторане, даже было меню и можно было выбирать из нескольких блюд. Все нравилось, особенно читать и спать без ограничений.
Только сосед порой удивлял своей простотой, привычной для него манерой портить воздух. При очередной канонаде я поворачивал голову и смотрел на него то ли с недоумением, то ли с укоризною. А столяр лишь удивленно разводил руками и произносил:
— Eugen, Erbsensuppe… (Евгений, гороховый суп…)
Внимательный, очень дотошный доктор осмотрел и изучил параметры моего организма, пытаясь найти причину недомогания. Довольно быстро понял, что мне нужно просто отоспаться, отъестся и оказаться в приятном женском обществе. Поручил шефство надо мной студентке Магдебургской медицинской академии, проходившей как раз в это время там практику.
Красивая голубоглазая блондинка с необычным именем Бирке (Березка) дело по моему выздоровлению взяла в свои руки. Сразу поинтересовалась, свободен ли я. Получив утвердительный ответ, сообщила, что она тоже свободна. Каждый раз, заходя в палату и радостно улыбаясь, спрашивала, чего желает ее принц. В Новогоднюю ночь принесла подарки и бутылку шампанского, которую мы втроем и распили. А в день моего рождения Бирке с нянечкой ни свет, ни заря принесли букет цветов, поднос апельсинов и горящую свечку.
Поправился я довольно быстро, но в часть из больницы-санатория не спешил. Растянул приятное для меня время нахождения на полмесяца. Свой отдых там я расценивал как награду за тяжкий труд.
Наша дружба с Бирке продолжалась еще несколько месяцев, пока в дело не вмешался представитель особого отдела, которому не хотелось потерять из-за моих отношений с немкой возможность служить за границей. Только после этого случая я понял, что нужно и можно дружить с немецкими девушками, но рассказывать об этом не стоит.
…Заканчивался 1981 год. Я потихоньку вжился в обстановку и местную жизнь. Маленькие радости все-таки существовали. Однажды вместе с приятелем Володей Плахиным, отец которого был генералом в ГРУ, наслаждались уютной обстановкой одного из ресторанов г. Кведлинбурга. Отдыхали от трудов праведных: боевых дежурств и оперативной работы, потягивая вишневую настойку под названием кирш. Он обратил мое внимание, что за соседним столиком сидит красивая девушка с родителями. Мой приятель был довольно застенчив, кирш ради девушки не бросил. Я, безусловно, больше любил девушек. Пригласил ее на танец.
Как оказалось, в ресторане она находилась с матерью. Мужчина за столиком не ее отец, а друг матери. Отец несколько лет назад умер. Еще был брат, его звали Дирк. Короче, чтобы узнать краткую биографию девушки, потребовалось всего несколько минут.
В восемнадцать лет многие девушки бывают красивыми. Мирьям не была исключением. Мы танцевали, радовались жизни, а мой приятель грустнел и пил кирш.
При прощании я попросил у Мирьям домашний адрес. Его написали мне на салфетке. И даже пригласили в гости. Это было начало нашей дружбы.
Как обычно, чтобы попасть на свидание, приходилось самовольно покидать гарнизон, который находился в трех километрах от Кведлинбурга. Но зато теперь уже не нужно было искать приключений. Выходные проводил в семье Эйзенхауэров, где мне всегда были рады. Вместе осматривали достопримечательности старинного города, выезжали на природу, ходили на концерты, даже в какой-то театр, хотя я тогда мало что понимал по-немецки.
Новый 1982 год встречали вместе. Он запомнился одним необычным для меня по тем временам событием. Часы пробили полночь. Наступил Новый год. Мать Мирьям — Антье поздравила и поцеловала своих детей, меня тоже. Наступало время отдыха. Я как-то совсем не думал о том, где меня разместят, а главное с кем. Она решила спросить у меня как гостя, чтобы рассеять все свои сомнения и получить ясный и прямой ответ. Возможно, это был не экспромт. Сценарий этого небольшого спектакля в семейном кругу они, возможно, обсудили заранее. Потому что на всех лицах, кроме моего, не было ни тени смущения, ни удивления от сказанного.
Лукаво взглянув на меня, как будто решила посоветоваться, спросила, с кем я хочу спать: с Дирком, с ней или с Мирьям?
Воспитанный в хороших советских традициях, смущаясь простого вопроса, который требовал простого ответа, я мучительно соображал, что ответить. Даже засомневался, все ли правильно понял. Глагол schlafen (спать) я выучил хорошо. Остальные слова были еще проще. На всякий случай прикинулся, что не понял вопроса. А надо было просто выиграть время, чтобы продумать варианты ответа и вытекающие последствия.
Ответ, что хочу спать в комнате с Дирком, слышался бы странно. Хотя, на первый взгляд, казалось, это был самый безобидный вариант. Антье надо было сразу исключить из этого списка, несмотря на ее обаяние, моложавость и красоту сорокалетней женщины. А если это розыгрыш? Скажу «с Мирьям», а мне ответят, «да как ты мог такое произнести». Я все еще сомневался в реальности происходящего. Члены семьи Эйзенхауэров спокойно ждали ответа гостя.
Мои опасения оказались напрасными. В тот новогодний вечер сделал единственно правильный выбор, которого от меня ждали…

One thought on “Воспоминания Евгения Ивановича Горелого (В-75), президента Клуба ВИИЯ-Питер

  1. Как тесен мир!!!
    И мне довелось служить с Дунаевским, в то время зам. ком-ра полка в Афганистане и дружить с Володей Плахиным там же. А в этом году ездили с женой в Гарц и на Броккен поднимались. На последнем я настоял, памятуя рассказы п-п-ка Дунаевского. О нем вообще воспоминаний море — его военный язык был невероятно цветист — просто артист в применении ненормативной лексики, приводившей нас филологов (смею считать) в полный восторг!!!

Добавить комментарий

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.