Виктор Якушев, Восток-1974. От Йеменских вершин до долин Междуречья или «Мы–переводчики с Нила и с Волги»

Мы продолжаем публикации выпускников Военного института иностранных языков, посвященных их работе в разных странах. Предлагаем рассказ Виктора Георгиевича Якушева–выпускника факультета восточных языков ВИИЯ 1974 года. Виктор Якушев поработал в ряде стран в качестве военного переводчика: Северный Йемен (1969-1970), Египет (1971-1973), Ирак (1975-1978). Своими воспоминаниями он щедро делится в рассказах и эссе которые публикуются на нашем сайте и других ресурсах. Рассказ В. Якушева также вошел в книгу о ВИИЯ, выпущенную к 85-летию ВИИЯ. Читайте очередную историю от ВИИЯковца. ЗАПИСКИ ВОЕННОГО ПЕРЕВОДЧИКА

В АРАБСКИЙ МИР ЧЕРЕЗ СЕВЕРНУЮ ПАЛЬМИРУ

Omnea mea mekum porte*

От причалов одесского порта

Ушел мой корабль в далекую страну…

Прощайте, ребята, я еду на войну!

* Все свое ношу с собой (лат.)

Эти строчки в своей тетрадке для стихов я написал лет в 16. Только-только закончился кубинский кризис, обдавший ядерным холодом весь мир, а в воздухе уже снова витал дух войны. Она начнется через два года: третья арабо-израильская за неполные двадцать лет существования сионистского государства и будет очень скоротечной. Впоследствии ее так и назовут «шестидневная война».

Хорошее представление, какой характер эта война носила для египтян, дают воспоминания генерала Камаля Хасана Али «Дорогами жизни», встретившего ее в должности командира танковой бригады (в Октябрьскую войну 1973 г. — начальник бронетанкового управления, после войны шеф Службы разведки и контрразведки, министр иностранных дел, премьер-министр).

С началом войны 5 июня 1967 г. 2тбр получает приказ выйти из района постоянной дислокации в районе Суэцкого канала и сосредоточиться в новом районе на удалении 110 км, на марш дается 13 часов!!!!! В 10 утра 06.06.67, прибыв в заданный район, он получает новый приказ вернуться в исходное положение по тому же маршруту (а других на Синае просто нет) в результате чего в 12.00 бригада обнаружена израильскими вертолетами и до 20-00 находится под непрерывным воздействием авиации противника. Потери по прибытии к Суэцкому каналу составили: 41 танк из 94, 22 бтр из 38, 1зенитная установка из 8, в автомобильной технике потери – 70%.

Новый приказ гласит: «Совершить 40 км марш (уже третий за двое суток) к перевалу Гидди и до 12-00 07.06.67 прикрывать отход частей и соединений полевой армии, покидающих Синай без боя. На вопрос, почему целая армия уходит, не вступая в соприкосновение с противником, вышестоящие командиры ссылаются на приказ Главнокомандующего маршала Амера.

Как стало известно позднее, паническое отступление египтян началось после того, как в авианалетах были отмечены самолеты с американскими опознавательными знаками. Амер решил, что США выступили на стороне Израиля и, следовательно, Синай может стать ловушкой для египетских войск, практически не имеющих ПВО.

Но вернемся к многострадальной 2тбр. В 23-00 06.06.67 комбриг направляется на рекогносцировку в район перевала. В этот момент ему докладывают, что одна из рот 3-го батальона бригады в общей неразберихе ушла к каналу в район Исмаилии вместе с отступающими войсками.

До полудня 07.06.67 2 тбр находится на позициях, занятых в р-не перевала, соприкосновения с противником нет. Радиосвязь со штабом дивизии потеряна, слышны лишь отдельные, часто противоречащие друг другу распоряжения реальным и несуществующим частям и подразделениям.

К 15-00 07.07.67 2 тбр вышла к мосту южнее Горьких озер, пройдя за эти двое суток уже 350 км, и тут же получила очередной приказ, вновь вернутся к перевалу. Такой же приказ получает и соседняя 3тбр 4 мд, которая ранее прикрывала перевалы на центральном направлении и по прибытию в район Исмаилии, снова получает команду занять позиции, оставленные всего несколько часов назад.

В 4-00 08.06.67 2 тбр начинает очередной марш вглубь Синая, в 7-00 ее разведка обнаруживает противника на подходах к перевалу Гидди. В скоротечном бою противник потерял 6 танков и 1 бтр, египтяне – 2 танка. Для выяснения обстановки вперед выслан танковый взвод и сам комбриг зачем-то выдвигается вперед на джипе вместе с командиром передового батальона. Короткий налет израильской авиации: танковый взвод уничтожен, комбриг получил осколочное ранение в живот и отправлен в госпиталь в Суэц. Так закончилась для него июньская война.

Впоследствии Камаль узнал, что вслед за автомашиной с ранеными, в которой был и он сам, на западный берег канала переправились остатки его бригады: 2 бтр и 3 танка, все что осталось от нее после 4 дней беспрерывных и бессмысленных маршей под постоянным воздействием израильской авиации.

По итогам июньской войны были уволены в отставку более 1000 египетских генералов и офицеров, главнокомандующий египетскими вооруженными силами маршал Амер отравился, начались судебные процессы, к длительным срокам были приговорены, в частности, Главком ВВС, начальник бронетанкового управления, комдив Камаля.

Но мне ученику 9 «Б» класса средней школы №6 г. Ильичевска Одесской области пока еще неизвестно, что мое участие в подготовке следующего ближневосточного конфликта 1973 г. уже предопределено и что с такими, же как Камаль египетскими офицерами и генералами я буду на нескончаемых учениях и совещаниях отрабатывать модель арабского реванша за прежние поражения.

Я только что выучил арабский алфавит и уже пытаюсь читать свежие египетские газеты, которые привозят мне знакомые ребята-моряки из Александрии. А уж каирское радио я слушаю каждый вечер, мало что понимая, но не в силах оторваться от вдохновенных призывов арабских дикторов и увлекающих в глубины переживаний восточных мелодий. Собственно радио и побудило меня заняться арабским: услышав однажды эту совершенно экзотическую гортанную речь, я уже не мог избавиться от желания научиться ее понимать, говорить на этом языке…

Арабский дается необъяснимо легко и входит в мою жизнь так властно и бесповоротно, что именно на этом языке начинается мой пересказ биографии Моцарта на уроке немецкого. Весь класс и наша «немка» Людмила Григорьевна в шоке, а я с трудом понимаю, почему все глядят на меня с таким неприкрытым изумлением. Еще вчера я видел себя только боевым летчиком-истребителем, уже выбирал, в какое именно военное училище буду поступать, а сегодня все решилось само собой: восточный факультет Ленинградского государственного университета и никаких других вариантов. Почему именно ЛГУ? Потому, что Крачковский. Игнатий Юлианович Крачковский – может быть самая яркая личность русской и советской ориенталистики, мой идеал того времени, книги и переводы которого и открыли мне путь в арабский мир, был представителем питерской школы, что и повлияло на мой выбор. Мне еще неизвестно, что вдова Игнатия Юлиановича Вера Александровна будет принимать у меня вступительный экзамен по арабскому языку и что поставленная ею оценка «отлично» не поможет мне стать студентом.

Несмотря на предложение приемной комиссии продолжать сдавать экзамены и после полученной за сочинение «двойки», я возвращаюсь домой. Стало ясно, что «чистая» фундаментальная наука не для меня. После общения с четверокурсниками было понятно, что даже после годичной стажировки в Сирии языком они владеют слабее, чем я, а значит надо искать что-то иное. Но это будет только в следующем году, пока же актуально другое: работа. Райком комсомола здесь не помощник.

Наш выпуск 1966г. был сдвоенным: десятые и одиннадцатые классы закончили учебу в один год и оказавшихся за бортом вузов оказалось слишком много: четыре миллиона юношей и девушек. Поспособствовал отчим. Место ученика слесаря-судоремонтника в соседней бригаде он помог мне получить с легкостью необыкновенной. И вот понеслись дни, недели, месяцы. Днем я на заводе: физически тяжелый, подчас просто каторжный труд, но зато отличный коллектив, простые человеческие отношения безо всяких интриг. Вечером три раза в неделю: курсы арабского языка, очень скоро я оказываюсь сразу на последнем третьем году обучения. И здесь прекрасные люди, душевная атмосфера бескорыстного интереса ко всему новому неизведанному.

Оба наши преподавателя (они же отцы-основатели курсов) энтузиасты арабского, выпускники Одесского института инженеров морского флота, окончившие специальный факультет Института восточных языков (сегодня это Институт стран Азии и Африки) при МГУ, где их в течение года обучали основам языка, несколько лет проработали в Египте в порту Александрия. Их энергия любви к Востоку настолько сильна, что на нее в число студентов притянулись самые разные люди: капитан-ракетчик Акулов, тоже два года отслуживший в Египте, выучивший диалект и пришедший изучать литературный язык, отставной майор-азербайджанец Шукюров, уже владеющий персидским, две подружки студентки политехнического и я — рабочий судоремонтного завода, который жить не может без арабского.

Майор запаса Адель Мехтиевич Шукюров 

Мой прогресс в такой позитивной среде идет как на дрожжах и уже очень скоро преподаватели предлагают свозить меня в Москву и показать ректору Института восточных языков при МГУ А. А. Ковалеву, гарантируют поступление и даже обещают вещь в советские времена почти немыслимую: освобождение от уборки картошки на подмосковных полях. «Приедешь и сразу начнешь учиться» — говорят они.

Так, наверное, и было бы, если бы не одно но. Отчим с матерью на грани развода и рассчитывать на помощь семьи во время учебы нереально, поэтому решение приходит само собой: буду поступать в Военный институт иностранных языков (ВИИЯ), который, кстати, в свое время окончил А.А. Ковалев. Это мне, правда, стало известно много позже: ни о самом институте, ни тем более о его выпускниках из газет или справочников тогда было не узнать. А вот мой коллега на курсах арабского в Одессе Адель Мехтиевич Шукюров поведал мне о нем, что называется из первых рук. В конце Великой Отечественной он изучал персидский в ВИИЯ и потом служил в составе группировки советских войск в Иране. Его рекомендации были для меня вне всяких сомнений.

Сказано – сделано. И вот я уже в Москве, после успешно написанного сочинения я получаю «отлично» по арабскому, остальное дело техники. Набранных 18 баллов из 20 возможных оказывается более чем достаточно для поступления: как раз в эти дни принято решение в связи с агрессией Израиля против Сирии и Египта оказать арабским странам военную помощь и соответственно увеличить набор арабистов в ВИИЯ до 100 человек в год против обычных 10-20.

Памятуя печальный опыт предыдущего года, я выбрал свободную тему сочинения и Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О развитии физической культуры и спорта», вышедшее накануне, помогло рассказать «О человеке будущего, как всесторонне развитом человеке» на заветное «хорошо». Да и «пятерка» по арабскому была подарком судьбы: мне попался тот же текст, что и год назад в Ленинграде, который я легко пересказал наизусть и разобрал грамматически буквально после пяти минут подготовки. Не стоит говорить о том, что председателем комиссии на устном экзамене по русскому и литературе оказалась жена преподавателя арабского языка и, увидев в моей зачетке «пятерку», поставленную майором Григорием Павловичем Крапивой (образец строгости и педантизма на ближневосточной кафедре ВИИЯ в течение многих лет), недрогнувшей рукой вывела «четверку» за мой более чем слабый ответ.

Иными словами: что предопределено – не может быть отменено. Сам того не ожидая, я стал слушателем еще не Краснознаменного, но уже легендарного ВИИЯ. Сколько же из нас будет зачислено в слушатели и какие будем изучать языки мы не знали до последнего момента – принятия решения о зачислении, которое выносилось приемной комиссией во главе с начальником Института Героем Советского Союза генерал-полковником А.М.Андреевым. За четыре года до этого он стал первым начальником ВИИЯ, воссозданного после расформирования в 1956 г.

На вопрос Андреева: «Какой язык хотели бы изучать?» Я, естественно, ответил: «Арабский, товарищ генерал-полковник!» Такой ответ вызвал неподдельный восторг у генерала и реплику: «Вот какие люди нам нужны!» Секрет этого восторга открылся позднее. Тогда мы еще не знали, да и не должны были знать, что по планам командования более половины поступивших будут изучать арабский язык и в ближайшем будущем пройдут боевое крещение на всех возможных фронтах многочисленных ближневосточных войн и конфликтов. Тем более что реальное распределение языков стало ясно только через месяц после нашего возвращения с лагерных сборов, а до того момента несколько десятков человек на нашем курсе с ужасом ожидали начала занятий, поскольку в качестве основного языка им был назначен китайский.

Многие из тех, кому об этом было объявлено на заседании приемной комиссии, тут же написали рапорта с просьбой об отчислении, но большинство проявило выдержку и было вознаграждено: некоторых даже перевели на первый факультет (западные языки), а Геннадий Гладков через четверть века стал начальником кафедры английского языка (как второго) в родном институте. Мне пришлось поработать под его началом преподавателем английского языка как раз через 25 лет после нашей недолгой совместной службы. «Китайцев» же на нашем курсе оказалось всего десятеро и столько же «персов», остальные сто человек – «арабы».

После месяца лагерных сборов, полностью посвященных освоению теми, кто пришел в ВИИЯ с гражданки, курса молодого бойца, мы вернулись в Москву, недосчитавшись еще нескольких человек. В основном это были ребята из интеллигентных московских и питерских семей, привыкшие к комфортной и сытой жизни и не пожелавшие от нее отказываться даже на время учебы. А на тех, кто остался, буквально сразу повеяло ледяным холодом смерти. Через несколько дней после возвращения из лагеря мы участвовали в первом (и, к сожалению, далеко не последнем) прощании с погибшим «при выполнении интернационального долга». Самолет, на котором наш товарищ-виияковец слушатель четвертого курса был бортпереводчиком, взорвался над Будапештом. Фамилия осталась в памяти навсегда – Детенышев.

Да и для меня лично все складывалось отнюдь не безоблачно. Казалось бы, сбылась моя мечта – изучать арабский язык, да еще в таком престижном вузе, но жизнь всегда полна неожиданностей и отнюдь не всегда приятных. Оказалось, я зачислен в институт всего лишь «условно», так как на меня пока нет «допуска» (то есть разрешения на получение доступа к секретным документам) из военкомата, откуда я призывался. Такая же ситуация сложилась у моего ростовского приятеля Володи Шурупова из персидской группы.

А надо сказать, что к тому моменту я был на курсе единственным одесситом, а он единственным ростовчанином. Мы еще шутили: видно здесь не сладко придется, раз такие деловые люди как выходцы из Одессы-мамы и Ростова-папы обходят ВИИЯ стороной. Вот и дошутились. Перед нами обоими встала диллема: оставаться и ждать допуска или уезжать. Оставаться можно было только до октябрьских праздников, так как раз на 7 ноября принимали присягу, а, приняв ее, придется идти служить в войска, если допуск не придет. Рисковать, конечно, не хотелось, ведь можно было еще год «гулять» на гражданке, но с другой стороны уехавший лишал себя всего, чего уже добился, т.е. статуса слушателя ВИИЯ.

Словом выбор был нелегким и усугублялись наши колебания еще и тем, что прошлое у каждого из нас было далеко не безоблачным. Изучая арабский, я, естественно, общался с египетскими моряками, а это при желании легко было подвести под занятия «фарцовкой» (валютными и прочими спекуляциями). Да и Володе, наверное, было чего опасаться. Так или иначе, я рискнул остаться, а он уехал. Потом, как мне рассказывали «персы», с которыми он поддерживал связь, сильно жалел, но изменить уже ничего было нельзя.

Дело в том, документы на нас обоих пришли уже после присяги: так неспешно работала бюрократическая машина. Оказалось, что изначально они были положительными, только оформлены были некорректно: печати стояли чуть не на тех местах, что положено, но нам, конечно, никто об этом не сказал, так что получилась вот такая нешуточная проверка на готовность к риску. По иронии судьбы моим первым преподавателем арабского языка в ВИИЯ оказался тоже «египтянин» – слушатель четвертого курса нашего института Виктор Ковтонюк, будущее светило отечественной арабистики, только что вернувшийся после годичной командировки из той же Александрии, где в свое время работали мои одесские учителя. Как и многие другие его старшие коллеги по кафедре арабского языка, Виктор не просто любил арабский, он жил в нем. И эта энергия не могла не заряжать его учеников.

Для тех же, на кого она не действовала, находился другой стимул: «тройка» по любому предмету, а на иностранный язык, естественно, отводилась львиная доля учебного времени, автоматически лишала права на увольнение в город по выходным. Таким образом, теории о том, что есть люди более и менее способные к языкам, в нашей среде успеха не имели. О том, чтобы позаниматься после отбоя(11 ночи) договориться было легко, но позитивного результата такая тактика не приносила: подводило здоровье и люди либо прекращали эти «испытания на выносливость», либо уходили сами. Однако таких было очень мало: 3-4 человека за первые два года. Остальные втянулись в процесс и продолжали осваивать арабско-персидскую вязь и китайские иероглифы с прицелом на командировку после третьего курса.

Болеем за своих: ВИИЯ 1968г.

Но и тут жизнь внесла свои коррективы. Не для того нас набирали в таком количестве, чтобы мы учились по классическим схемам. Наверху сидели люди, прошедшие горнило Великой Отечественной войны и хорошо понимавшие, что военные переводчики это, прежде всего военные и только потом переводчики. Кроме шестидневной войны на Ближнем Востоке на нашу судьбу повлияли и события в Чехословакии летом 1968 г.: ввод советских войск в эту страну.

Часть 1

Arabia Felix (Счастливая Аравия) или Страна Великанов– Йемен – начало пути

Вернувшись в конце лета 1968 г. из отпуска, мы узнали, что на нашем курсе создаются две «штурмовые» языковые группы по четыре человека в каждой (стандартная группа включала в себя десять слушателей). Через полгода интенсивных занятий (в день 4-6 часов арабского языка с лучшими преподавателями в аудитории и столько же самостоятельно) нас «десантировали» в Йемен и Сирию. Четверо из нас: Леша Ковалев, Володя Науменко, Сережа Зинченко и я, попали в Северный Йемен, называвшийся тогда Йеменская Арабская Республика, двое: Леша Мищенко и Юра Антипин –в Южный Йемен, бывшую английскую колонию, известный также как Народно-Демократическая Республика Йемен и двое: Слава Ковалев и Олег Овечкин — в Сирию.

Типично йеменский пейзаж: сорго и кактусы

К этому моменту в Северном Йемене уже восьмой год шла гражданская война, в которой с одной стороны выступали республиканцы во главе с полковником Абдаллой ас-Салялем, поддерживаемые Египтом (до 1967 г. в Йемене находился «ограниченный контингент» египетских войск численностью до 70 тыс. чел.) и СССР, а с другой сторонники свергнутого в 1962 г. короля и одновременно имама аль-Бадра, поддерживаемые Саудовской Аравией, Иорданией, Ираном и рядом западных стран.

В 1964 г. (21 марта) был подписан советско-йеменский договор о дружбе, а также соглашение об экономическом и техническом сотрудничестве (дипломатические отношения Йемена с СССР существовали с 1928 г.). Важной составляющей являлось сотрудничество в военной области, которое осуществлялось на основе межправительственных соглашений, подписанных в рамках существовавших договоров, и включало поставки советского вооружения, военно-техническое обеспечение, подготовку йеменских военных кадров, строительство в ЙАР военных и других объектов в интересах национальных вооруженных сил.

Одним из важнейших направлений военного сотрудничества СССР с йеменским государством было командирование в ЙАР военных советников и специалистов. Их количественный и качественный состав обеспечивал оказание всесторонней практической помощи руководству вооруженными силами в улучшении организационно-штатной структуры национальных вооруженных сил. Они оказывали помощь в совершенствовании управления войсками, изучении и освоении личным составом вооружения и военной техники, поставляемой из Советского Союза, в организации ее ремонта и обслуживания, создании учебно-материальной базы, строительстве объектов военного назначения.

К 1963 г. в Йемене насчитывалось 547 советских военных специалистов. Впоследствии (вплоть до 1991 г.) по линии Министерства обороны СССР здесь побывали 4300 военных советников и специалистов. Преобладали офицеры — 3300 человек, но присутствовали и военнослужащие срочной службы (свыше 200, к ним, кстати, относились и мы, слушатели ВИИЯ, еще не получившие ни диплома, ни офицерского звания, но уже тянувшие переводческую лямку безо всяких послаблений), а также вольнонаемные рабочие и служащие.

Тем, кто хочет знать о Йемене больше, прямой путь на сайт онлайн энциклопедии «Кругосвет»: http://www.krugosvet.ru/enc/strany_mira/EMEN.html

Итак, покинув еще утопавшую в снегах Москву (было начало марта 1969 г.) после короткой промежуточной посадки в Каире и многочасового перелета мы, наконец, приземлились в международном аэропорту Ходейда. Двигатели турбовинтового Ил-18 остановились и мы оглохли от внезапно наступившей тишины. Затем по корпусу самолета что-то заскрежетало, и мы догадались: подали трап. Попрощавшись с однокурсниками и пообещав друг другу внимательно смотреть в оптический прицел перед тем как спустить курок (молодые йеменские государства в это время находились в состоянии очередного вооруженного пограничного конфликта между собой), мы стали пробираться к выходу. Вступив на трап, мы сразу поняли, что прав был наш начальник института генерал Андреев или, как мы все любовно его звали, «Дед», когда, напутствуя нас перед командировкой, предупреждал: «Кофе по утрам в постель и белого «мерседеса» не будет». На землю пришлось спускаться с риском сломать себе шею по какому-то фантастическому сооружению из криво сколоченных досок, а международный аэропорт представлял собой приземистый сарай, судя по всему созданный теми же «мастерами» деревянного зодчества, которые пытались изобразить трап. Нашим взглядам открылась бескрайняя пустыня, начинавшаяся сразу за убогим сарайчиком. За горизонт, стремительно удаляясь, уходил караван верблюдов. Тут же безо всякого объявления по внутренней связи началась выгрузка нашего багажа: чемоданы полетели в кусты верблюжий колючки, а еще через минуту из тех же кустов вышло некое приземистое существо в промасленном авиационном комбинезоне и, ткнув в живот автоматом Калашникова стоявшего к нему ближе всех Володю Науменко, негромко, но внятно произнесло: «Пачпорта!» Мы почему-то сразу догадались: погранконтроль и без промедления расстались со своими серпастыми-молоткастыми удостоверениями личности. Удовлетворенно урча, существо тут же исчезло в зарослях колючки так же бесшумно, как и появилось.

А между тем на землю упала тьма. Именно упала, сумерек не было, к этому еще предстояло привыкнуть, а пока мы находились в полной растерянности: без документов и вещей в кромешной темноте и никто из нас не представлял, что делать дальше. И тут черноту ночи прорезал свет автомобильных фар и вслед за этим мы услышали дребезжание какой-то развалюхи. Мрак рассеялся и на взлетной полосе мы увидели проржавевший микроавтобус с остатками стекол вместо окон, которые и были источником этого жуткого шума. За рулем авто восседал верзила с глубоким багровым шрамом через всю левую щеку.

«Военные переводчики!» – проревело чудовище, и нам сразу вспомнился инструктаж в ЦК КПСС, где нас предупреждали о всяческих антисоветских провокациях. «Вот оно» – пронеслось в наших головах –” но откуда белогвардейцы здесь, на краю Аравийского полуострова?», мы тупо глядели то на верзилу, то друг на друга, не в силах что-либо понять. «Садись!»- раздался новый вопль из авто – «Я вас ждать не буду». Второй раз ему повторять не пришлось, с необыкновенным проворством найдя в кустах свои вещи, мы мгновенно разместились на сиденьях микроавтобуса в полной готовности двигаться куда угодно, лишь бы не оставаться больше здесь.

Мечта сбылась: менее чем через час езды по вполне приличному асфальту мы оказались на окраине курортного городка у респектабельной белой виллы. После короткого гудка клаксона по аккуратной дорожке из глубины сада выдвинулась еще одна мощная фигура с таким же свирепым, как и у нашего водителя, выражением лица. Фигура была вся в белом и, судя по повадкам, имела крутой нрав и привычку отдавать приказы, которые надлежало исполнять немедленно и беспрекословно.

Первым из ступора вышел Володя Науменко с криком: «Товарищ генерал! Вам пакет из Генерального штаба!», он, расталкивая нас, бросился в ноги монстру. «Ну-ну» – примирительно проурчал тот – «я пока всего лишь полковник, а пакет давай». Однако приступ доброты был коротким. «Вы где, так вашу мать, были, я два часа проторчал на аэродроме, вас встречая. Теперь, все самолеты в Сану и Таизз улетели к такой матери и раньше чем через неделю ничего не будет. А мне что с вами, так перетак, прикажете делать?»

Каждый из нас готов был поклясться, что на аэродроме не было ни одной живой души, но спорить с полковником почему-то никому не хотелось. «Ладно, хрен с вами» – лицо монстра снова подобрело – катитесь к прапорщику Чумаченко, Володька вас отвезет. Он махнул рукой в сторону водителя, и мы поняли, что аудиенция окончена. Уже забившись снова в авто, мы услышали еще одно «отеческое» напутствие: «Только водку, блин, экономьте. Здесь ее не найдете ни хрена, сухой закон, так их мать!» Авто, гремя стеклами, снова тронулось с места, и осмелевший Володя Науменко решился впервые обратиться к нашему спасителю: «Слышь, тезка! А кто это был?» «Как кто? Верзила изумленно уставился на нас, забыв о том, что должен смотреть вперед на дорогу. «Старший группы советских военных специалистов полковник Н. А вы думали кто?» И опять почему-то никто не пожелал поделиться своими мыслями.

Неделя в Ходейде пролетела быстро. Водку мы, конечно, не экономили, тем более что у одного из нас, командира нашей языковой группы Леши Ковалева, был день рождения. А зря.. Следующую бутылку, да и то на двоих с тем же Лешей, я получил только через полгода (такова была норма для переводчиков). А еще на спиртное не стоило налегать потому, что путь в учебный центр в городе Таизз пролегал над горами, а летели мы туда на «кукурузнике» Ан-2. Уже на первых минутах полета с нами начало творится такое, что бывает, наверное, только после многодневной болтанки в открытом море. Прилагая какие-то просто нечеловеческие усилиями, я, буквально, дополз до пилотской кабины, остальные мои товарищи валялись на полу и только хрипло стонали, тщетно взывая о пощаде.

Моим глазам предстала страшная картина: между двумя тщедушными йеменскими пилотами, сидевшими за штурвалами «кукурузника», метался белокурый великан, который с помощью русского мата и увесистых ударов пытался преподавать уроки пилотажа своим незадачливым ученикам. «Товарищ майор! – взмолился я, по примеру Володи Науменко повышая летчика в звании, — «возьмите управление на себя, мы не долетим!» «Что? Так плохо?» – удивился пилот –»А еще называется виияковцы. Ладно, хрен с вами. Этих все равно учить бесполезно. А ну барра* (араб. вон) отсюда» гаркнул он на йеменцев и плюхнулся в командирское кресло. Блаженство было неземным. Мы были готовы лететь над этими горами хоть всю оставшуюся жизнь, но, увы, Таизз (второй по величине город Северного Йемена) был слишком близко.

На земле нас ожидал еще один почти двухметровый верзила с лысой головой и свирепыми замашками. «Быстро на разгрузку» – проревел он безо всяких приветствий и представлений –»времени в обрез». Возражать ему не было никакого желания: наша радость по поводу того, что мы снова стоим на твердой земле была беспредельна. Через полчаса грузовик, натужно урча, тронулся к выезду с аэродрома, а верзила, который все это время где-то пропадал, направился к нам. «Ваши паспорта?» – все в той же лаконичной манере потребовал он. «Так паспорта у нас еще в Ходейде по прилету из Москвы забрали». «А, так вашу мать» – разразился ругательствами верзила. «Сколько раз говорил, не отдавать паспорта кому попало. И где я их теперь буду искать?» «Ладно, черт с вами, садитесь в машину» и он направился к «Мерседесу», который, кстати, был белого цвета.

Уже разместившись в доме для холостых специалистов и переводчиков таиззского учебного центра, мы узнали, что на аэродроме нас встречал Генеральный консул советского посольства в Йемене Михаил Степанович Греков. «Советская власть», как он сам себя называл. И встречаться с ним нам предстояло часто. Мы даже представить себе не могли, как полновластно и безаппеляционно он войдет в нашу жизнь на весь предстоящий год. Разместили нас хорошо: комната на двоих (после казармы, где нас было в одном помещении человек пятнадцать, это показалось раем), по автомату Калашникова (с четырьмя магазинами) и ящику гранат на каждого. Мысли по поводу этого арсенала у нас возникли невеселые: все понимали, просто так вооружать нас до зубов никто не стал бы. И действительно повод прибегнуть к этому арсеналу у нас возник гораздо раньше, чем мы ожидали. Пообедав, мы сидели на лавочке у столовой, как вдруг прямо за стеной, окружавшей наш двор, застрекотали автоматы. Пулей мы устремились на крышу своего дома, по пути прихватив автоматы из спален.

Пока мы неслись наверх, стрельба не прекращалась, но довольно быстро удалялась в сторону находившегося метрах в двухстах от нас советского консульства. С крыши мы увидели колонну полугрузовых джипов, в которых во весь рост стояли йеменцы в национальной одежде, беспрерывно палившие в воздух кто из одного, а кто и из двух автоматов сразу. И только увидев, жениха и невесту в первой машине, мы поняли все: это был свадебный кортеж!

Один из дворцов имама в районе Таизза

А назавтра нас распределили по группам Таиззского учебного центра, и началась наша переводческая работа. Как можно полноценно выполнять задачи военного переводчика восточного языка в боевой обстановке всего после трех семестров обучения? А мы к тому же попали сразу на две войны: одна – гражданская в Северном Йемене между монархистами и республиканцами, в которой СССР, естественно, поддерживал республиканцев, а вторая между двумя Йеменами – Северным и Южным.

Ответ прост — в течение первых шести месяцев до выпуска своих групп, в которых проходили подготовку будущие командиры батальонов-дивизионов для республиканской армии, мы, бывало, до 2-3 ночи сидели над конспектами лекций, которые предстояло переводить завтра, досконально осваивали автомобильную, бронетанковую, артиллерийскую боевую технику и средства связи. Иначе как бы мы донесли, то, что нужно было до наших слушателей?

Чтобы было понятно, с кем приходилось работать расскажу только один случай. Выпускной экзамен в моей артиллерийской группе. Кроме теоретических вопросов выпускник должен решить задачу по подготовке данных для стрельбы с закрытых огневых позиций, причем двумя способами: математически и графически (на карте). Один из самых уважаемых йеменских офицеров герой к тому моменту уже восьмилетней гражданской войны седой подполковник Ахмед Ханаши сидит в полном трансе, обхватив голову руками.

Подходим к нему: «В чем проблема?»

«Где я возьму линейку в три километра длиной?» «??????????» «

Ну, математически задачу я решил, а графически без такой линейки как быть?»

Мы с майором Вашкевичем делаем неимоверное усилие, чтобы не расхохотаться, и разрешаем подполковнику ограничиться математическим вариантом. Слава богу, после экзамена он не стал нас доставать вопросами, почему мы не дали ему эту линейку.

Стреляем прямой наводкой – октябрь 1969 г., недалеко от Таизза Конечно, не только и не столько работа занимала наши молодые умы: все-таки первый выезд за границу, да еще и в такой экзотический уголок Аравии, как Йемен. Экзотика, надо сказать, окружала нас со всех сторон. Стоило только выйти за ворота с нашего двора, как сразу начинались приключения.

В один из первых выходов в город не успели мы оглядеться, как на нас чуть не наехал «Лендровер», спас только кювет, в который пришлось катиться буквально кубарем. Глядя вслед удаляющемуся джипу, мы с удивлением отметили, что он едет зигзагами, чудом не сваливаясь с дороги.

«Пьяный что-ли – мелькнула мысль, — да, нет, не может быть, в стране спиртного днем с огнем не отыскать, за самогоноварение – смертная казнь. Тут что-то другое».

Пройдя еще десяток метров и заглянув в одну из лавок за сигаретами, мы увидели странную картину: за прилавком никого, товары лежат, открыто: бери, что хочешь, а в глубине помещения, словно груда бревен валяются несколько местных вместе с хозяином лавки, глаза бессмысленные, одна из щек у каждого какая-то вспухшая и неестественно белая, оружие разбросано на полу рядом.

И тут мы вспомнили: это же кат! Ну, да, конечно, еще в записках Мухаммеда Хасанейна Хейкала друга президента Насера и тогдашнего главного редактора главной египетской газеты «Аль-Ахрам» приводится описание визита йеменского имама Аль-Бадра в каирский зоопарк. Проходя со свитой по территории и наблюдая диковинных для него зверей, имам вдруг с криком «О, Аллах! Этого не может быть» устремился к одному из деревьев, вскарабкался на него и, к полному изумлению сопровождавших его египтян, стал срывать и жадно поедать листья с этого дерева. На вопросы: «Ваше величество, что с Вами? Вам нужна помощь?» имам с негодованием воскликнул: «Дикари! У вас тут повсюду КАТ, а вы даже не обращаете на него внимания.»

Жевание листьев легкого наркотика ката, по-арабски называемое «тахзин», обычный послеобеденный ритуал тех йеменцев, у кого хватает на это денег. По их словам, кат делает мужчину настоящим богатырем, отправляясь к женщине, он может не сомневаться в своих силах: их хватит, чтобы ублажать самую требовательную из пылких восточных красоток до самого утра. Репортаж о кате прямо из Йемена на сайте арабоязычного канала российского телевидения «Русия аль-Яум» (Россия сегодня): http://arabic.rt.com/news_all_news/news/581934/ Больше информации об этом растении, но на английском можно найти на сайте: http://en.wikipedia.org/wiki/Khat

Сразу скажу, что у большинства из нас никогда не возникало ни малейшего желания приобщаться к этому ритуалу, хотя как-то один из наших, нажевавшись этой дряни тайком от остальных, всю ночь не давал спать товарищам, пытаясь ползти по стене вверх к потолку и с шумом падая обратно. Когда его, пришедшего более менее в себя, допросили на утро, он толком ничего не помнил, говорил только, что уже в начале действия ката, ему было очень страшно, так как тело его как будто раздвоилось: он одновременно лежал на кровати и ходил по комнате, мог наблюдать за самим собой то лежащим, а то движущимся. От одного этого, говорил он, можно было свихнуться. Впрочем, «легкий наркотик» кат не так уж безобиден. Как-то проходя по местному базару, где часто бывали просто для развлечения, и, услышав невдалеке довольно сильный взрыв, мы бросились в ближайшую лавку и не зря: следом за взрывом загрохотали выстрелы. Однако вскоре все стихло также внезапно, как и началось.

Выйдя из лавки и дойдя до поворота, мы увидели жуткую картину: кругом валялась куча тел, побитых, как выяснилось потом, взрывом ручной гранаты, брошенной в толпу «обжевавшимся» верзилой, который лежал посреди прохода между лавками с пистолетом в руке. Как оказалось, прежде чем пустить себе пулю в лоб, он разрядил в уже разбегавшихся после взрыва людей весь магазин кроме последнего оставленного для себя патрона.

Вторым после местного базара нашим развлечением было кино. Благо вполне приличных кинотеатров в городке (в Таиззе в то время жило 30-40 тыс. человек) хватало. «Опухнув» от вестернов, которых шло на местных экранах просто несметное количество, мы как-то решили найти что-нибудь другое и остановили свой выбор на «Секретном агенте №26», как-никак шпионская история. Каково же было наше разочарование, когда из первых же титров начавшегося фильма мы поняли, что перед нами «шедевр» киностудии «Узбекфильм» «В двадцать шестого не стрелять» — жалкое подобие «Щита и меча», естественно, с узбекскими разведчиками в фашистском тылу в роли главных героев. С узбеками (а заодно и с азербайджанцами) мы уже познакомились в своем учебном центре. Когда нас распределяли по группам подготовки йеменских офицеров, а их было шесть: автомобильная, артиллерийская, бронетанковая, инженерная, пехотная и группа связи, мы недоумевали: как же так групп шесть, а переводчиков восемь, отдыхать что-ли будем по очереди. Все оказалось и смешно, и грустно. Из двух лейтенантов узбеков-выпускников Ташкентского университета, призванных в армию на два года, русский язык знал только один, так что лекция советского военного специалиста проходила таким образом: сначала его слова переводчик №1 переводил своему коллеге на узбекский, затем переводчик №2 доводил текст до группы, переводя его на арабский. По той же схеме работал и тандем выпускников Бакинского университета. При этом, будучи офицерами, они пытались строить из себя командиров и использовали каждый повод, чтобы подчеркнуть свое мнимое превосходство, но надо сказать, что специалисты, преподававшие в Центре, не дали нас в обиду. Измучившись с трехсторонним переводом и намаявшись с гражданскими, в сущности, людьми, которые, естественно, не имели представления и о русской военной терминологии, наши наставники оценили нас по достоинству и по товарищески нас опекали.

Но вернемся снова в кино. Первый наш поход в местный кинотеатр поразил нас двумя колоритнейшими вещами. Купив билеты в кассе и направившись в зал, мы были остановлены сержантом-десантником сурового вида с пышными как у запорожского казака усами, который потребовал от нас сдать оружие. Заявлению, что мы его с собой не носим, он не поверил, и по мановению его руки дюжие молодцы, стоявшие рядом с ним, быстро и профессионально нас обыскали и только после этого нам позволили пройти на свои места. Как оказалось, оружие и боеприпасы сдаются нашему бравому сержанту перед сеансом по описи и под расписку в журнале, а после окончания фильма он же все это возвращает законному владельцу. Ну, прям как бинокли у нас в театре.

Второе, что нас удивило, когда мы, наконец, уселись на свои места, это то, что часть женщин в зале сидела с закрытыми паранджой лицами, а другая, и немалая при этом, часть была в одежде европейского типа и вовсю «стреляла» глазами по сторонам. С началом показа лица, естественно, были открыты, а вот когда в зале внезапно зажигался свет, скажем при обрыве кинопленки, все мужские взгляды обращались на тех женщин, которые не успели (или сделали вид, что не успели) закрыть лицо. Потом йеменцы нам пояснили, что женщина, выезжавшая за границу и ходившая там без паранджи, имеет право ее больше не надевать, а в Таиззе таких было много. В соседнем Южном Йемене, совсем недавно освободившемся от власти англичан, женщина без паранджи была привычным явлением, поэтому, съездив к родственникам в Аден, йеменка с Севера могла больше не заботиться о том, чтобы постоянно быть готовой спрятаться за густой вуалью.

А по поводу учреждения сервиса по сдаче оружия на хранение перед началом киносеанса существовала такая легенда: якобы во время демонстрации известного на весь мир фильма «Чапаев», йеменцы, желая спасти Василия Ивановича от «беляков», открыли по ним шквальный огонь из всех видов имевшегося при них стрелкового оружия, из гранатометов правда не стреляли – гранаты были очень уж дороги. После этого командующий гарнизоном постановил: с оружием в зал не пускать. Позже, вернувшись в Москву, пришлось слышать эту же легенду и про ангольцев, и про кубинцев и даже про эфиопов.

Еще одним нашим развлечением кроме базара и кино была игра в преферанс. Проходила она, обычно, вечером по четвергам и часто затягивалась до глубокой ночи, так как пятница была выходным днем и можно было передохнуть, хотя бы ненадолго выйдя из череды ночных корпений над конспектами лекций, которые предстояло переводить на следующий день. Играли на плоской крыше нашего «холостяцкого» дома (специалисты с семьями жили в доме отдельно в полукилометре от нас), ставки были чисто символическим не в силу нашей сознательности, а просто потому что специалисты (по-арабски «хабиры») были одержимы идеей любой ценой накопить на «Волгу» и, естественно, экономили на всем. Доходило до абсурда: в Ходейде (третий по величине город страны и главная военно-воздушная и военно-морская база в 150 км от Таизза) один прапорщик в течение года вел полностью «натуральное» хозяйство: ловил рыбу в Красном море, у моряков с наших судов, заходивших в порт, выпрашивал муку и масло, сам пек себе хлеб, в общем «минимизировал расходы» как мог. В результате началась цинга, отправили в Союз, в Шереметьево к трапу подали «Скорую помощь», но он от госпитализации отказался, приехал домой и умер: прободение язвы.

С этой патологией пришлось сталкиваться не раз, и страдали ею не только «хабиры», среди переводчиков тоже попадались маниакальные личности. В Египте был случай, когда крестьяне, чуть не забили мотыгами до смерти переводчика, который повадился по ночам воровать у них бобы. Ему повезло: отбил караул нашей части ПВО, стоявшей неподалеку, а то бы отдал жизнь за горстку бобов. И смех, и грех, одним словом. Еще больше меня поразила история с генералом С. , которого мне пришлось сопровождать в египетский военный госпиталь. Выслушав жалобы на слабость, головокружение и осмотрев генерала, египетский военврач долго не решался сообщить диагноз, он все что-то писал и писал на бланке госпиталя. Потом поднял на меня круглые от удивления глаза и сказал: «Поверить не могу, но по-всему выходит дистрофия. Уж не знаю, как такое возможно». Генерал все понял без перевода и заторопился на выход. «Я все равно обязан сообщить в Генштаб» — эти слова врача я услышал уже у лифта и только пожал плечами, что я мог ему ответить: мне было бесконечно стыдно. Комиссия, созданная для расследования этого случая, установила, что на неделю генерал и его жена покупали себе курицу и бутылку кефира, вот и весь рацион.

Но вернемся в Йемен на крышу нашего дома в Таиззе. Место это, выражаясь по-современному, можно было бы назвать «Клубом преферансистов и вуайеристов», поскольку рядом с нами картежниками находилась и другая группа товарищей, вооруженных биноклями, направленными в сторону соседнего дома. Там жили молоденькие 18-20 летние шведские медсестры из госпиталя Международного Красного Креста, находившегося неподалеку. Нас молодых ребят они совершенно не привлекали ни своей типично скандинавской внешностью, ни столь же скандинавской холодностью, а вот для наших товарищей постарше у них было секретное оружие: придя домой, шведки первым делом сбрасывали с себя всю одежду и открывали окна настежь, а если учесть, что расстояние между нашими домами было метров 15, то и без бинокля зрелище было не для слабонервных.

Как-то мы чуть не потеряли одного из своих боевых друзей: совершенно ошалев от бесплодных вечерних бдений, он приволок на крышу десятикратную артиллерийскую стереотрубу, да еще и с двадцатикратными насадками и так увлекся любимым делом, что потерял равновесие и чуть не спикировал с крыши, благо мы сидели неподалеку и успели схватить его за ноги. Прибор наблюдения, тем не менее, наш «герой» из рук не выпустил, даже рискуя жизнью. Однако поводом для закрытия «Клуба» послужил отнюдь не этот эпизод, а внезапный визит в один из вечеров супруги нашего старшего группы советских военспецов, которая, мгновенно оценив обстановку, повелела своему благоверному ключи от склада оптических приборов передать ей, а преферанс запретить под страхом досрочной отправки домой. Что и было сделано.

А вскоре мне пришлось познакомиться со шведками поближе и не только с ними, но и с вездесущей и всемогущей системой «стука» в советских организациях за границей. Как-то после обеда, выйдя из дома за сигаретами, я столкнулся с двумя нашими соседками, садившимися в свой крошечный что-то вроде «багги» автомобиль, поздоровались. «Садись, — говорят – подвезем, я сажусь, поблагодарив, естественно, за любезность и минут через 10 минут езды по крутым и извилистым улочкам Таизза выхожу в центре городка. Не успел я купить сигарет, как меня уже дергает за рукав завхоз консульства.

«Быстро — говорит – в машину, тебя генконсул срочно требует»!

«Меня – удивляюсь – Вы, наверное, ошиблись. С чего это ему меня к себе звать?» «Да нет тут никакой ошибки – настаивает завхоз – садись быстрей, велено тебя мигом доставить».

Пришлось подчиниться и еще через 10 минут я в огромном кабинете всемогущего товарища Грекова. «Ну, и как ты дошел до жизни такой? – взревел верзила двухметрового роста, вставая из-за своего гигантского стола. Я почувствовал себя карликом в пещере злобного великана, но виду не подал:

«А в чем, собственно, дело?

«Полюбуйся на него – снова раздался рык генконсула, обращенный к стоявшему у двери кабинета завхозу – он еще имеет наглость спрашивать».

«Еще одна такая прогулка со шведками – продолжал он, повернувшись ко мне, — и ты вылетишь у меня отсюда в 24 часа.»

«Да за что? – я еще пытался протестовать – что я такого с ними делал».

«Знаю, сынок, знаю, что ничего — вдруг сменил тон генконсул – а то бы ты у меня уже собирал вещи».

«Иди и помни, на первый раз прощается, но второго раза быть не должно!»

Озадаченный я, не успев задать новых глупых вопросов, был буквально выдернут из кабинета завхозом, который участливо поинтересовался:

«Ты чё и правда дурак или так здорово в роль вошел»? «Здесь Михал Степаныч решають, кому и с кем контачить, намотай себе на ус!»

Меня же, по правде сказать, волновало другое, кто сумел так незаметно за мной проследить и вызвать столь быструю и бурную реакцию генеконсула, но ответа я, естественно, не получил. Как я понял с годами, это мог быть любой из моих товарищей по учебному центру. Горькую эту истину повсеместного наушничества как-то совершенно гениально сформулировал ростовчанин Володя Волошин, выступая на комсомольском собрании: «Обращаюсь к «закладчикам» – сказал Володя – да и вообще ко всем, кого тянет «закладывать», ну, Бог с вами, закладывайте, если вы уж иначе не можете, только об одном прошу: не надо этого делать на 400 процентов.» Увы, это был глас вопиющего в пустыне, кто привык расчищать себе дорогу этим способом, не гнушался ничем.

В институте на переменах из аудиторий воровались и бросались под дверь кабинета «особиста» секретные учебники и тетради, чтобы насолить тому, кто их на столе оставил. Приезжая в отпуск из загранкомандировки, приходилось отвечать на вопросы почему купил жене кольцо за целых 200 долл. При зарплате в 400 и т.д. и т.п. Впрочем, однажды эта система помогла мне решить почти неразрешимую в советское время проблему. В конце своей военной карьеры, написав рапорт на увольнение из армии по сокращению штатов, я три месяца обивал пороги управления кадров, а приказа министра все не было. И вот однажды меня осенило: стоило утром в курилке сказать, что в кармане у меня письмо в ЦК с описанием того, как меня не могут уволить, и завтра я иду на Старую площадь, как к обеду меня вызвали в кадры и торжественно вручили приказ за подписью маршала Язова. Когда успели, не представляю. Это ведь еще фантастичней истории со шведками, но факт.

А тем временем в Йемене после закрытия «Клуба преферансистов и вуайеристов» погрустнели обе половины членов клуба. К тому же кончились запасы спиртного, которое поступало к нам из Союза по линии «Внешпосылторга» крайне нерегулярно. Однако, как известно, нет таких крепостей, которые бы не взяли русские богатыри. В наших головах родилась идея нового клуба – «Клуба любителей моря и виски». Дело в том, что примерно в ста километрах к югу от Таизза находился порт Моха. Старый и почти заброшенный он по всем параметрам уступал порту Ходейда, модернизированному в середине 60-х советскими специалистами, в числе которых был и мой дядюшка. И все же наш путь лежал именно в Моху. Именно сюда допотопными парусными лодками фелюгами (не на такой ли ходил по морю Синдбад?) из соседнего Адена доставлялась контрабанда, в том числе и шотландское виски. Купить его по сходной цене можно было прямо на пляже, а, учитывая наши почти дипломатические привилегии: ни на одном контрольно-пропускном пункте русских военных не досматривали, доставить домой в Таизз несколько ящиков не составляло никаких проблем. Главное было строго соблюдать условие, о котором нас предупредили торговцы из Мохи: местных не поить и ни в коем случае не продавать. Правила эти мы соблюдали железно, за что и имели статус «Постоянного покупателя», то есть и некие скидки, и право выбора из небольшого, правда, прайс листа.

Словом, рано утром (часа, по-моему, в четыре) в одну из пятниц на грузовике нашего учебного центра: майор в кабине, переводчики в кузове, мы отправились в путь. Как водится у русских, получив желанный товар, решили снять пробу. Не беда, что не было подходящей посуды: пили из пол-литровых банок, закусывая помидорами. И, когда я уже, как говорится, «лыка не вязал», что немудрено на сорокаградусной жаре, пришло мне в голову искупаться. Все бросились меня отговаривать — незнакомое место, мы выпили, опасно. Никто здесь не купается. Но разве я кого-нибудь слушал, я ведь самый крутой, я вырос на море! И в гордом одиночестве отправился в воду. Она была прекрасна — приятная, прозрачная. Сам не заметил как, зашел далеко, но воды еще где-то по грудь, ну прям как где-нибудь на Азовском море. Вдруг вижу — на берегу что-то не то происходит. Мои товарищи вскочили, машут руками, мне что-то кричат, но не слышно колючий красноморский ветер относит крики прочь. Я им в ответ тоже машу! Мне смешно и непонятно, что так суетятся? Вот упились, думаю.

И вдруг… У меня сердце в пятки ушло. Я, наконец, понял, о чем меня пытались предупредить друзья: ко мне приближался черный плавник акулы. Сам не знаю почему, но я, как столб, вкопанный в песок, не шевелясь, замер на одном месте. Акула приблизилась, сделала вокруг меня несколько бесконечно медленных кругов, почти равнодушно глядя на меня своим круглым жутким глазом. А в голове почему-то билась одна мысль: не дай Бог подплывет ближе – всю кожу сдерет. И как только она ушла в открытое море, я выскочил на берег как ошпаренный, почти мгновенно преодолев огромное расстояние и абсолютно протрезвев.

Товарищи тоже абсолютно трезвые встретили меня отборной руганью и теплыми объятиями. После этого оставаться больше в Мохе никому не захотелось, и мы тут же тронулись в обратный путь. Надо сказать, что и новый наш клуб просуществовал недолго. Нам удалось съездить в Моху всего-то пару раз. Нашему старшему группы полковнику Васильеву пришла пора возвращаться в Союз и на смену ему прибыл подполковник Андрусенко, сразу наложивший запрет и на наши поездки, и на все прочие наши вольности типа походов по кафе или в кино. Теперь без доклада со двора нельзя было и шагу сделать.

Одно утешало до конца срока оставалось всего нечего, больше половины командировки уже оттрубили. А тут еще маячил выпуск из учебного центра. Правда, приходился он на самый разгар мусульманского поста и мы не знали, решится наш йеменский начальник пойти наперекор традициям или будем праздновать в лучшем случае с безалкогольным датским пивом на столах. Гадость, я вам доложу, редкая. Попробовав это пойло в первый день в Таиззе, я приобрел ко всему безалкогольному стойкое отвращение на всю оставшуюся жизнь. Ну, да ладно. Бог наш был на нашей стороне и в день выпуска подполковник Али Мансур, представитель одного из знатнейших йеменских родов, показал себя настоящим офицером.

В назначенный час мы прибыли к самой шикарной гостинице города «Царица Савская» и за дверями, которые охранялись бравыми парашютистами, нас ожидал поистине царский прием. Виски из знакомого нам источника лилось рекой, а подполковник Али Мансур так обосновал свое решение праздновать по полной несмотря на формальные запреты в месяц рамадан: «Пока не научимся преодолевать предрассудки, не сможем и побеждать. Мы с вами славно потрудились, теперь есть за что и выпить!» Однако воевать нашим выпускникам пришлось не особенно долго 23 марта 1970 г., бывший король Йемена Мухаммед аль-Бадр обратился с призывом добиться примирения республиканцами и монархистами. Одновременно при посредничестве саудовского правительства в Джидде начались переговоры между делегациями йеменского правительства и монархической эмиграции. После достигнутого весной 1970 г. соглашения между ЙАР и Саудовской Аравией гражданская война прекратилась, деятели монархического движения признали республиканский строй и стали участвовать в органах государственного управления..

Но в реальности до этого еще несколько недель, а пока наша командировка в Северный Йемен подходит к концу, осталось дать отходную и убыть в столицу, откуда уже самолетом вернуться в Москву. Собрались узким кругом своего «холостяцкого» дома, нового старшего группы не звали и вот, когда вечер был в самом разгаре, на пороге появляется сам Чрезвычайный и Полномочный Посол Мирзо Рахматович Рахматов. «Хорошо сидите – говорит — и по какому, интересно, поводу?» «Конец командировки – отвечаем, а сами думаем, что же дальше-то будет. «Ну, это дело святое, — изрекает посол – налейте и мне что ли». И с места в карьер, не садясь, произносит тост за всех, кто высоко несет знамя и в таком духе. Закусил свой коньяк лимоном и откланялся. О значении этого эпизода в нашей жизни мы и не подозревали.

Оказывается все время нашей гулянки наш старший подполковник Андрусенко сидел в кустах и вел записи: кто входит, кто выходит, какие тосты произносят, какие песни поют. И отправилась бы эта «телега» с его комментариями прямиком в Генштаб, кабы не бдительность посла. Руководствуясь каким-то шестым чувством, приказал он принести ему все, что отправлялось с диппочтой и, сам не зная почему, велел вскрыть пакет с перепиской подполковника. Каково же было его возмущение, когда среди «героев» нашего прощального застолья он обнаружил себя. Видимо, наш специалист по «закладам» красок не жалел, потому что вердикт посла был мгновенен и суров: откомандировать в Союз следующим рейсом. Надо ли говорить, каким везением это было для нас. Ведь очень часто судьба переводчика всецело зависела от одной фразы в его характеристике. Чего стоили нашим товарищам такие формулировки как: «Уставы Советской Армии знает, но не исполняет» или «Превозносит вооружение и боевую технику западного производства». В результате такой «принципиальности в оценке политических и деловых качеств» люди на долгие годы становились невыездными, меняя один дальний гарнизон на другой. Многие попросту спились от этой безысходности, другие досрочно оставили военную службу, хотя могли бы принести армии и стране большую пользу.

Тогда после своей первой командировки мы этого просто представить не могли. Столкнуться с этим нам предстояло через полтора года, когда командование вновь решило использовать нас для работы в Египте и Сирии, но это тема уже другого рассказа.

Несколько коротких историй из жизни военных переводчиков

Обслужи-ка нас побыстрей

Прошло буквально пару дней, как мы начали работать в учебном центре в Таиззе. Между утренними занятиями с 8 до 12 и самоподготовкой с 6 до 8 вечера у нас был обед и свободное время. Вот мы и отправились в одно из кафе в центре городка, выпить чего-нибудь (безалкогольного датского пивка, например, в стране-то сухой закон), просто поглазеть на местную публику, благо аванс нам выдали сразу по прибытии. Однако, несмотря на настойчивые просьбы подойти к нам, официанты пролетали мимо гордо, как горные орлы, не обращая на нас ровно никакого внимания. «Сидим? – на свободный стул за нашим столиком плюхнулся молодой лейтенант из пехотной группы нашего Центра. Никто ему почему-то не ответил. «А в чем проблема? – спросил он, глядя на невеселые наши лица. «Да, собственно ни в чем, просто нас здесь практически не замечают». «А, ну, это дело поправимое» – ответствовал лейтенант, изящным движением доставая из кармана гранату Ф-1 (разлет осколков – 200 м) и аккуратно водружая ее в центр стола. Два официанта, чуть не столкнувшись лбами, мгновенно подлетели к нашему столику, почти в унисон крича: «Чего изволите?» Когда принесли напитки, лейтенант спросил: «Вам, что гранат не выдали что ли?» «Да, нет, выдали, конечно» «Ну, теперь вы знаете, как ими пользоваться» — меланхолично заметил наш благодетель и вскоре откланялся.

Обслужи-ка нас побыстрей -2

Прошел год, пришло время возвращаться домой. Паспорта наши хранились в посольстве в столичном граде Сане, туда же перевели из Ходейды и международный аэропорт, так что хочешь – не хочешь, пришлось отправляться за 250 км по горной дороге на автомашине из Таизза в Сану, а заодно и подняться на целый километр с 1400м над уровнем моря до почти двух с половиной. Видео образ йеменской столицы г. Сана пока лежит здесь: http://www.4shared.com/file/77900656/290ec9e8/the_most_beautiful_country_yemen.html?s=1, а вот образ страны с птичьего полета: http://www.4shared.com/file/91400637/c2976a2e/YEMEN.html?s=1

В чем был бред этой поездки, что ехать мне, сдав оружие, пришлось на газике с безоружным местным водителем (по йеменским понятиям, человек без оружия – низшая каста, обидеть может каждый и, главное, без последствий) и как раз через провинции, примыкавшие к районам боевых действий между монархистами и республиканцами. Представлять, что с нами сделают монархисты, попадись мы им в лапы, как-то не хотелось и, как оказалось, правильно: нам повезло, доехали без особых приключений. Правда перед самой Саной чуть впереди нас по дороге прошел смерч, который потом низвергся в ущелье и мы с почти двухкилометровой высоты с ужасом наблюдали, как он словно детским игрушками играет танками, валявшимися там после недавних боев.

И вот приехав в столицу, и отметившись в штабе Главного военного советника, я отправился на встречу с однокурсниками, которые приехали в Йемен на полгода позже нас. Рабочий день был окончен и мы дружной толпой спустились из гостиницы в кафе поблизости. В отличие от злачных мест Таизза народу много, да и шумно, нетипично для йеменцев. Вот только сервис такой же ненавязчивый.

Мой первый командир языковой группы Владимир Гузенко – 1967 г.

Глядя на это, говорю своему другу Володе Гузенко:

«Да, будем, видно, сидеть здесь до победы в гражданской войне (а она к тому времени уже восьмой год как продолжалась с переменным успехом)».

«Не боись — отвечает мой товарищ, достает из кармана армейскую флягу и, не поднимая ее высоко, показывает с заговорщицким видом пробегающему как раз мимо нас официанту.

Что тут происходит! Гарсон буквально нырком оказывается ниже уровня нашего столика и мгновенно прикладывается к фляге, заботливо приготовленную для него Володей. Дальше – все как в сказках 1001 ночи: на столе, откуда не возьмись, появляются бараньи шашлыки, зелень, помидоры и ароматные йеменские лепешки. Понимая, что во фляге была, конечно, не кока-кола, я все уже решил уточнить, что за бальзам имеет такое чудодейственное действие, равное действию ручной гранаты, спрашиваю Володю:

«Водка?»

«Обижаешь – говорит он – чистый спирт!

«Да – замечаю я – сильны, пьют как воду!

«А то! – с гордостью выдает мой друг и благодетель – Уже полгода как мы их тренируем. Такой результат не стыдно и друзьям продемонстрировать.

Не сердись

В ВИИЯ нас буквально пичкали египетской кинопродукцией, многие обороты из речи персонажей, а очень часто это были великосветские дамы, забили нам прямо в подкорку. Вроде бы хорошо: какие-то реплики в беседе ты выдаешь просто на автомате. Но есть одна засада: в арабском языке форма глагола при обращении к женщине отличается от формы обращения к мужчине.

И вот, какую злую шутку это правило сыграло со мной. Во время занятий один из слушателей моей артиллерийской группы постоянно перебивал преподавателя, пытаясь сразу же выяснить непонятые ему моменты из лекции, я же терпеливо объяснял ему, что на вопросы будет время в конце. Во время перерыва он выразил мне свое недовольство, что с ним капитаном йеменской армии так невежливо, по его мнению, разговаривают, я же, желая его успокоить, говорю ему:

«Не сердись!»

и тут же понимаю, что обратился к нему как к женщине, получилось нечто вроде: «Не сердись, дорогая!», но слово, как известно не воробей, вся группа в хохот, капитан за пистолет (а надо вам сказать, что внешность у него как назло соответствующая: длинные ресницы, большие глаза, изящные руки с тонкими пальцами). Финал предсказуем и мрачен, однако мне повезло: группе не захотелось оставаться без переводчика и оружие смертельно обиженному мной офицеру выхватить не дали. Тут уж я, воспользовавшись заминкой, объяснил, как мог, в чем дело. Слава Богу, он уже остыл и до него дошел комизм ситуации, посмеялись вместе, больше я таких ошибок не делал.

Странные ритуалы русских соколов

Бич божий – специалист или советник, самостоятельно выучивший несколько арабских фраз и возомнивший, что он может обходиться без переводчика. Раннее утро, авиабаза Ходейда на побережье Красного моря, предполетный осмотр йеменских истребителей. Советский полковник, советник командира базы, желая блеснуть своим знанием арабского перед прибывшим с инспекцией командующим ВВС Йемена, указывая на шасси одного из самолетов, приказывает местному технику:

«Лязим шухх» и невдомек ему, что всего один звук он перепутал («шуф» — смотреть, а «шухх» — мочиться), а смысл изменился кардинально. Техник в ужасе смотрит то на него, то на командующего ВВС, не зная, что делать. «Лязим шухх» — продолжает настаивать русский полковник и грозно тычет перстом то в техника, то в шасси.

Ну, делать, нечего приказ надо выполнять… Все в шоке, что значит сие действо в предполетной подготовке никто из йеменцев спросить не решается, может ритуал какой из арсенала русских асов. Занавес.

Матерщина, как повод для смертного приговора

Еще хуже, когда дело доходит до мата. После обеда мы сидим на лавочке у своей столовой, курим. Подъезжает «Лендровер» с охраной начальника учебного центра и из машины на крыльцо нашего дома летят матрасы. А надо сказать, что с ребятами этими, жившими в пристройке к нашему зданию, мы не ладили. Любили они нажеваться ката (это наркотик такой, от которого местный народец, кто при деньгах, впадал в ступор и несколько часов галлюцинировал, лежа как бревно, тупо мыча и пуская слюну) и врубить на полную свою арабскую музыку до самого утра.

Разговаривать с ними в таком состоянии было бесполезно, начальнику учебного центра жаловаться тоже без толку. Одним словом, достали они нас до крайности. Вот майор Вашкевич и сорвался: очень уж не понравилось ему их матрасы да на нашем крыльце, ну и выдал он им на одном дыхании весь свой двухгодичный запас арабского мата. И как же он был неправ. Сами арабы костерят друг друга, как хотят, потому, что взмахнуть кулаками и опрокинуть друг друга у них кишка тонка, а вот если «белый человек» при людях тебя обложил, тут уж держись. Короче, ныряет старший из охранников в машину, хватает автомат, передергивает затвор, наводит на нас оружие и …. Расстояние метров десять, я вижу отчетливо его побелевшее от ярости лицо, губы дрожат, расширенные зрачки придают ему еще более безумный вид.. Подполковник танкист рядом со мной причитает в голос: «Да что же это такое? Всю войну прошел, три раза в танке горел. Неужели здесь, неужели сейчас?» Все, как в замедленной съемке, палец йеменца медленно ложится на спусковой крючок и тут меня пробивает как током: «Сейчас мы все умрем!» Инстинкт самосохранения срабатывает раньше, чем охранник успевает выстрелить.

Из меня вдруг начинает бить фонтан красноречия: я спокойно и даже ласково начинаю объяснять свирепому дикарю, что его драгоценная жизнь гораздо ценней жизней каких-то неверных, которые сами не ведают, что говорят, что его семья и род не должны пострадать из-за его вспышки гнева, что, в конце концов, его поступок вызовет сильное неудовольствие его достопочтенного начальника, который является нам другом и покровителем. Я не знаю, откуда у меня взялись все эти слова, как они сплетались в нужные фразы и, главное, как мне удалось погасить эту вспышку ярости. Так или иначе, автомат с чудовищной силой был брошен обратно в машину, где, выпустив длиннющую очередь, затих, когда кончился весь магазин. Охрана тут же уехала, подполковнику нашему стало плохо с сердцем, а на выстрелы примчался из соседнего здания наш старший группы, который, узнав обо всем, что случилось, тут же бросился к советскому консулу. Консул просил разобраться командующего округом, тот вызвал начальника нашего учебного центра, и на этом все закончилось. Была принята версия, что стрельба произошла «самопроизвольно из-за неосторожного обращения с оружием» и дело было закрыто. Никто не возражал.

Девочки по талонам

Следующая история приключилась со мной уже в Египте. Опять же следует пояснить, что в разных арабских диалектах гласные в одних и тех же словах могут произноситься по-разному. Казалось бы пустяк, но… Первый день моей работы в Генштабе, прошел КПП, захожу в главное здание и тут ко мне, широко улыбаясь, обращается египетский сержант: «Девочки нужны?» Я буквально столбенею, ну и дела, война идет, а у них первым делом в Генеральном штабе девочек предлагают. В общем, немая сцена. А сержант не унимается: «Так что, будем брать или как?» и протягивает мне какие-то талончики розового и желтого цвета. Я с интересом беру их в руки и читаю надписи: «Кофе», «Чай». И только тут до меня доходит: сержант предлагал мне «бунат» (талоны), а не «банат» (девочек). Догадка подтвердилась: в египетском Генштабе с официантами, разносившими чай-кофе, расплачивались талонами разного цвета, купленными заранее. Вот тебе и предложение девочек на входе. Следите за гласными, коллеги. 

 

Еще одна история из той же генштабовской жизни. Утро, мы идем по коридору с моим коллегой выпускником ВИИЯ капитаном Володей Белослудцевым. Он весь в белом, высокий, стройный блондин и вдруг… из-за поворота на белоснежные Володины брюки выплескивается ведро грязной воды, он в шоке и тут появляется египетский солдат-уборщик с криком: «Ма алейш я мистер, ма алейш!» Володя звереет и кричит в ответ: «Ничего себе ма алейш! Да, я тебя сейчас прибью» Тут уж приходится мне вступаться за беднягу: «Володь, — говорю я своему товарищу, — да он же у тебя прощения просит». «Как это? – удивляется Белослудцев — ведь «ма алейш» это — ничего, ерунда». «Ну, да», — говорю я — в каком-то контексте так, а в каком-то «Извините». «Надо же мне было узнать значение этой фразы именно в таком контексте – говорит Володя, показывая на свои некогда белые брюки.

Часть II

Страна пирамид — Египет

К 42-ой годовщине Октябрьской войны

Памяти Александра Игнатьева, Сергея Подоляко, Владимира Табакова, Игоря Тимофеева, Александра Удама и многих других военных и гражданских переводчиков, готовивших последнюю победу советского оружия в ХХ веке, посвящается.

От автора: Вторая (египетская) глава «Записок военного переводчика» далась мне с большим трудом: очень уж нелегко оказалось найти нужную тональность. Хотелось быть серьезным, но не занудным, что в мемуарах слишком часто бывает, веселым, но не разнузданным, а вот это опасность номер два.

Так случилось, что в последнее время через мои руки прошла масса материалов о ближневосточных конфликтах. Авторы военные – участники событий и наши, и египтяне, и израильтяне, точки зрения самые разные и ракурсы самые неожиданные. Очень хотелось взглянуть на те дни по-новому, с учетом всего, что открылось мне только сейчас. Сделать это оперативно не давал только недостаток времени, т.к. приходится много работать на основной работе, которая и у русских, и у арабов называется просто «кусок хлеба»

А самое главное было очень трудно убедить себя, что все это кто-то прочтет и поймет. И дело не в том, что раньше об участии в боевых действиях на территориях других стран говорить запрещали «особисты», виияковцам, например, никто этого не запрещал. Просто это было не принято и все. Почему наше общество не знало, не хотело знать об этом и не желает знать до сих пор, отдельный и большой вопрос. Мы в свое время как-то интуитивно чувствовали, что ничем хорошим это не обернется. Что бы было понятно, откуда шло такое чувство, приведу пару-тройку примеров. Медали и ордена за египетскую командировку нам вручали на аэродроме Каиро-Вест прямо из мешка, который стоял на взлетной полосе и делалось это так второпях и так формально, что невольно возникало чувство, что это была просто попытка командования как-то подсластить пилюлю, связанную с выдворением нас из страны по внезапной прихоти тогдашнего президента Анвара Садата.

Когда же наш курс впервые в полном составе собрался для продолжения учебы в ВИИЯ 1 сентября 1973 г., первое, что сделал замполит нашего факультета, потребовал, чтобы написали рапорта все, кто купил машины (таких, кстати, из 100 человек было один или двое), а на ропот протеста тут же раздался его истерический крик: «Знаю я, как вы там кровь мешками проливали». Честное слово, мы были готовы под землю провалится от стыда за его поведение, ведь это был один из наших командиров, который знал нас с первого курса, т.е. уже целых шесть лет.

Нечего удивляться, что когда «афганцы», вернувшиеся со своей войны, слышали здесь от кадровиков: «Я вас туда не посылал», это было всего лишь логическое продолжение прежней волны зависти и злобы со стороны тех, из них, кто сидел в Союзе и считал, что его обделили наградами и званиями. Да, в каком-то только уголке Земли не выполняли свой «интернациональный долг» советские солдаты и офицеры после войны: Корея, Вьетнам, Ближний Восток (Египет, Йемен, Сирия, Ливан), Африка (Алжир, Ангола, Мозамбик, Сомали, Эфиопия), Куба, Никарагуа и, наконец, Афганистан, вот далеко не полный список.

Только проходили эти события так, как будто их и не было вовсе. За все эти годы только одних участников боев с китайцами за остров Даманский приравняли к ветеранам Великой Отечественной. Об остальных вспомнили только после вывода наших войск из Афганистана, да и то чисто формально. Сколько сменилось организаций и их руководителей, якобы защищавших интересы участников боевых действий на территории других государств, а потом и в «горячих точках», а ничего действительно стоящего для тех, кто честно выполнял свой воинский долг, они до сих пор так и не сделали, а все потому, что нашему обществу в целом по-прежнему наплевать на этих людей.

И от того, что в 2011 году вместо «Дня памяти воинов-интернационалистов» впервые официально отмечался «День памяти о россиянах, исполнявших служебный долг за пределами Отечества» по сути ничего не изменилось. Истоки этого, увы, в советском прошлом. Мой отчим воевал после войны в Прибалтике с «зелеными братьями», отец моего виияковского друга Володи Гузенко (мы с ним были вместе в Йемене и Египте) летчик военно-транспортной авиации погиб в Корее, а что мы об этом знали? Практически ничего. И у тех, кто вернулся с этих больших или меньших по масштабам войн не было ни то, что льгот и привилегий, но даже элементарного признания важности и почетности их ратного труда. Без этого общественного признания и служба в армии, и офицерская профессия в глазах большинства потеряли всякий ореол романтики и героизма и превратились в удел недалеких людей, не нашедших себе места в гражданской жизни. А ведь признание заслуг ветеранов в самой разной форме многим из них прибавило бы здоровья и продлило бы жизнь, да и для молодежи они многое могли бы сделать, будь уважение к ним составной частью достойного отношения к старшим в нашем обществе. У Пушкина есть прекрасные слова:

Пока свободою горим,

Пока сердца для чести живы,

Мой друг, отчизне посвятим

Души прекрасные порывы!

И ключевое слово здесь именно «пока», чувства эти надо воспитывать чуть ли не с пеленок, иначе будет слишком поздно…

Операция «Гранит-2»

Мл. л-нт Якушев В.Г. август 1971 года…

Двигатели турбовинтового Ил-18 замолкли, и мы оглохли от внезапно наступившей тишины. Прям дежа вю какое-то… Ведь это уже было, было. Не далее как полтора года назад. Только тогда промежуточный Каир сегодня для нас final destination (пункт назначения, если по-нашенски). И самолетик наш теперь не аэрофлотовская единица, а борт, входящий в состав АДОНа (авиационной дивизии особого назначения Военно-транспортной авиации с главной авиабазой в Чкаловском, что рядом со Звездным космонавтским городком под Москвой). За эти восемнадцать месяцев мы продвинулись еще на полтора курса по учебным программам родного Военного института иностранных языков (ВИИЯ), многие, в том числе и я, женились, возомнив себя взрослыми после первой командировки на всякие разные ближневосточные войны и конфликты, и получили, как мы тогда говорили, по «гвоздю» в каждое плечо, то есть стали «ночными майорами» — младшими лейтенантами Советской Армии. Таким образом, наше командование обошло запрет на откомандирование слушателей ВИИЯ в загранкомандировки в ходе учебы более одного раза. Нас вывели за штат, перевели в распоряжение 10 Главного Управления Генштаба (сегодня это Управление международного военного сотрудничества) и на два года забросили в Египет и Сирию. За окном автобуса в августовском мареве проплывали пригороды Каира, мы проехали аристократический Гелиополис, поразивший нас красотой и своеобычностью своих вилл, и направились куда-то в глубь пустыни. Тогда мы еще не знали, что районы на юго-восточных окраинах города носят имена будущей победы в войне 1973 г.: Наср-Сити 6, Наср-Сити 2 и 3. (Наср по-арабски – победа)

Заселили нас в коммунальные квартиры многоэтажных зданий по две-три семьи только потому, что мы переводчики. Специалистам и советникам с семьями полагалась отдельное жилье. Так решило наше командование, египтянам было все равно, они предоставили столько квартир, сколько запросила советская сторона, могли бы дать и в два, и в три раза больше. Без раскачки, какого-либо инструктажа и безо всяких программ адаптации на следующее утро мы прибыли в штаб Главного военного советника в Египте (в обиходе просто «офис») к самому старшему из переводчиков полковнику Квасюку И.В. и нас просто разбросали по пунктам назначения. Основной критерий – уровень подготовки: мы с Лешей Мищенко и Сережей Подоляко (он на фото среди сидящих третий справа) попали в Генштаб. Мне досталось Главное оперативное управление (ГОУ) Генштаба, которое возглавлял генерал-майор Мамдух ат-Тухами, Сергей пошел на самый высокий среди офицеров нашего курса уровень к начальнику Генштаба генерал-лейтенанту Саад ад-Дину аш-Шазли, Алексей – к начальнику Главного управления боевой подготовки генерал-лейтенанту Абдель Гани аль-Гамаси (будущему маршалу и министру обороны Египта). Как и в Йемене со старшими товарищами мне, надо сказать, просто повезло. И генерал-лейтенант Александр Михайлович Зварцев (советник НГШ), и генерал-майор Николай Николаевич Терешков (советник начальника ГОУ) были вполне доступными в общении генералами, да и полковники из оперативных управлений штабов округов подобрались приличные, был один дурак начопер армии, корчивший из себя гения стратегии, но над ним все просто ржали и в конце концов он унялся.

Итак, 18 августа 1971 г. началась наша боевая работа. К этому моменту вот уже более года продолжалось зыбкое перемирие, установившиеся после так называемой войны на изнурение (подробнее об этой и других военных кампаниях на Ближнем Востоке читайте на сайте: http://www.hubara-rus.ru/).

Однако перемирие не означало, что Египет и Израиль отказались от решительных действий, боестолкновения, в основном в воздухе, носили спорадический характер, но, тем не менее, не прекращались. Боевой пыл израильтян был сильно подорван в ходе событий годичной давности, когда от огня египетских и советских зенитно-ракетных дивизионов за короткий период их ВВС понесли ощутимые потери (с конца июня по начало августа было сбито 12 и подбито 4 самолета), но и мы получили жестокий урок, потеряв в одном бою сразу четыре истребителя и трех летчиков.

Выводы были сделаны надлежащие: кардинально изменилась тактика воздушного боя и действий подразделений ПВО, прибыла и приступила к боевой работе часть радиоэлектронной борьбы. Одним словом от шапкозакидательских настроений не осталось и следа. А в египетских штабах и войсках тем временем шла активная отработка элементов будущей наступательной операции на основе разработанного советскими советниками плана «Гранит-2». Через два года слегка видоизмененный этот план будет успешно реализован египтянами в ходе операции «аль-Маазин аль-Алия» («Высокие минареты»), известной как четвертая арабо-израильская или Октябрьская война 1973 г. Пока же мы вместе с египетскими офицерами и генералами разрабатываем и проводим на самых разных уровнях учения и маневры с участием всех родов войск и видов вооруженных сил. И эта работа денно и нощно идет во всех звеньях египетских вооруженных сил от Генштаба до отдельной роты. О том, какие плоды принесла эта работа пишет, в частности, в своих воспоминаниях советник командира 35 зенитно-артиллерийского полка подполковник Василий Мурзинцев:

«В тот же день мы с Усэмой (командир 35 зенап) прибыли в Каир, а на следующий день с балкона гостиницы, где проживали советники и их семьи, мы с мистером Усэмой наблюдали движение полка, так как маршрут на окраину Каира «Алмаз» проходил рядом с «Мединат Наср» (городок Победы). Надо было видеть лицо мистера Усэмы в этот момент. Взвод за взводом, размеренно и на одинаковых дистанциях, равномерно следовали мимо нас; не подозревая, что с 8-го этажа за ними наблюдают советник и его гость, командир полка. Это действительно было внушительным зрелищем. Многие прохожие останавливались и приветливо махали руками воинам. Возможно, что некоторые видели среди них своих знакомых или родственников. У меня возникло впечатление, что все египтяне знакомы между собой. То ли большая общительность арабов, то ли сознание, что Египет все-таки страна маленькая, но впечатление всеобщего знакомства египтян друг с другом не проходило. А может, прохожих привлекала своеобразная красота воинской колонны и они простодушно радовались непредвиденному зрелищу? Стоя на балконе рядом с Усэмой, я также радовался и невольно вспоминал, каким табором выглядел этот же полк полтора года назад.» (Василий Мурзинцев. Записки военного советника в Египте ГП «Полиграфист» Калуга 1995) На учениях во всех войсковых звеньях главное внимание уделялось, естественно, подготовке к форсированию Суэцкого канала. При его ширине от 130 до 200м у израильтян было подавляющее господство, т.к. они на своем берегу создали 20 метровый оборонительный вал с опорными пунктами, огневыми позициями полевой артиллерии и танковыми площадками и фактически не давали египтянам поднять головы, так что им даже на своем берегу подойти к урезу воды было не так-то просто. Я бывал на разных участках канала и до сих пор не могу представить, как все-таки египтяне сумели его не только форсировать, но и отразить танковые контратаки, а главное захватить и удержать плацдармы. Видимо злую шутку с израильтянами сыграла непоколебимая уверенность, что созданная ими линия обороны непреодолима, и они явно расслабились на всех уровнях. Также видимо сильно преувеличенным оказалось их превосходство в воздухе, да и с танками они в первом периоде совсем неэффективно боролись. Нельзя не заметить, что какая-то особая сила арабам явно помогла в те первые дни Октябрьской войны, ну а потом они все практически потеряли по ряду причин. Хотя политически Садат все равно ухитрился выжать из этого максимум: сепаратный мир, а главное освобождение Синая.

Вообще про Садата надо сказать, что он безусловно был сильной политической фигурой, хотя долго держался в тени первого президента Египта Гамаля Абдель Насера. После смерти последнего в сентябре 1970 г. взял власть, нейтрализовав (вплоть до посадки в тюрьму) группировку своих противников, включавшую, в том числе, министра внутренних дел. Ограниченную наступательную операцию против Израиля Садат рассматривал, прежде всего, как средство укрепления своей личной власти, в чем, безусловно, преуспел: военные успехи Октябрьской войны весьма скромные, политические – гигантские, а то, что в результате нас оттуда бесцеремонно «отфутболили», несмотря на то, что главный вклад в будущую победу был наш, так это вопросы к нашей разведке, МИДу и руководству СССР в целом. В конце концов, Садат переиграл не только нас, но и Израиль, вынужденный в итоге уступить Синай и утративший роль «смотрящего» за Египтом, а заодно и своих сирийских союзников, которые свято верили, что египтяне пойдут как минимум до перевалов. Сирийцам и в страшном сне не снилось, что они останутся один на один с Израилем не только в октябре 1973г., но и на всю оставшуюся жизнь. Тем не менее в народе Садата тогда терпеть не могли, особенно за отказ от «социалистических завоеваний» эпохи Насера и переход к «политике открытости» (аналог нашей перестройки), приведшей в итоге к полной победе компрадорской буржуазии (опять же, как у нас). Сейчас оценки изменились и, сравнивая то время с нынешним разгулом «рыночной стихии», египтяне вспоминают его как знаковую фигуру эпохи, когда еще как-то можно было надеяться на достойную жизнь, Мубарака они называли не иначе как «фараон», а это для них символ самого мрачного тиранического режима правления. Но вернемся к учениям. Форсирование водных преград проводится с применением горючих смесей типа напалма, и в ходе подобных тренировок делается неутешительный вывод: пока напалм не выгорит не то, что преодолевать преграду невозможно, к урезу воды не подойдешь. В связи с этим спецназу египетских воздушно-десантных войск ставится задача отработать действия по гарантированному недопущению подачи напалма на водную поверхность Суэцкого канала по трубопроводам из глубины израильской обороны. Надо сказать, что впоследствии в ходе Октябрьской войны «ученики» генерала Калинина, с которым работал наш виияковец Саша Игнатьев, ценою своих жизней с честью выполнили и эту, и другие подобные боевые задачи, в том числе захватили ключевые перевалы Митла и Гидди в глубине Синайского полуострова, но подхода главных сил так и не дождались: Садат сначала принял решение наступление развивать, но после первой же неудачи отказался от этого намерения: ему было достаточно сдвинуть ситуацию «ни мира, ни войны» с мертвой точки и заставить израильтян сесть с ним за стол переговоров. Что и было сделано, а жизни солдат и офицеров политиков волнуют мало, чему и в нашей новейшей истории примеров несть числа от Афганистана до Южной Осетии.

Но пока до октября 1973 г. еще более двух лет. На учениях высокую боевую выучку показывают египетские инженерно-саперные войска: расчеты понтонно-мостовых парков в два-три раза перекрывают советские нормативы по наведению переправ, что и неудивительно рядовые и сержанты в этих войсках служат уже по шесть-семь лет и свои действия отработали до автоматизма. Впоследствии они тоже внесут свой достойный вклад в успешное форсирование Суэцкого канала и прорыв оборонительной линии Барлева. Характерной особенностью учений и маневров является то обстоятельство, что они проводятся в условиях непосредственного соприкосновения с противником, до которого во всей полосе обороны вдоль канала не более 200 м. .

Главные черты этого периода, по оценке начальника Генерального Штаба египетских ВС генерал-лейтенанта С. Шазли с одной стороны проведение учений самого разного характера на всех уровнях (собственно и форсирование началось на фоне очередных стратегических учений, к которым израильтяне уже поневоле привыкли за эти годы), с другой попытки получить от советской стороны как можно более эффективные средства вооруженной борьбы и инженерной техники и как можно быстрее их освоить Саад ад-Дин аш-Шазли родился в апреле 1922 г. в деревне Шибратуна губернаторства Гарбия. В 1940 г. закончил военный колледж, служил в личной охране египетского короля Фарука, принимал участие во Второй мировой войне и арабо-израильской войне 1948 года. В 1954 Шазли создал первый парашютно-десантный батальон в египетской армии, участвовал в отражении тройственной англо-французско-израильской агрессии в 1956 г., в 1960-61 гг.и командовал контингентом арабских миротворцев в Конго в составе египетского парашютно-десантного батальона. Затем он последовательно служил в качестве военного атташе в Великобритании (1961—1963), участвовал в египетской военной кампании в поддержку республиканцев в Йемене в 1965-66 гг. и арабо-израильской войне 1967 г., находился на должностях командующего войсками специального назначения (1967—1969 гг.) и командующего Красноморским военным округом (1970—1971 гг.). 16 мая 1971 года Шазли был назначен начальником Генерального Штаба ВС Египта и оставался на этой должности вплоть до 13 декабря 1973. Именно он вместе с министром обороны Ахмедом Исмаилом командовал египетской армией в ходе форсирования Суэцкого канала и победоносного прорыва линии Бар-Лева.

Однако после захвата плацдармов на восточном берегу канала Шазли выступил против дальнейшего наступления вглубь Синая, в ходе которого войска выходили из-под прикрытия стационарных комплексов ПВО и могли попасть под удар израильской авиации. За это был отстранен от дальнейшего военного планирования, а состоявшееся в итоге наступление обернулось для египтян потерей 250 танков. После прекращения боевых действий Шазли был назначен послом Египта в Великобритании (1974-1976 гг.) и позже переведен на ту же должность в Португалию (1976-1978 гг.). Там он выступил с открытой критикой режима Садата, за что и был снят со всех постов и был вынужден эмигрировать в Алжир, где занялся написанием воспоминаний. Тем временем в Каире состоялся судебный процесс, который приговорил его к трем годам тюремного заключения за публикацию мемуаров об Октябрьской войне. После возвращения в Египет в 1992 аль-Шазли был арестован и отправлен на полтора года в тюрьму.

Подробнее с взглядами С. Шазли можно ознакомиться в книге «Форсирование Суэцкого канала», (ISBN 978-5-91501-002-3), перевод которой на русский язык был сделан в 2008 г.. Здесь ссылка на фрагменты английского издания, там есть много интересных иллюстраций: http://egyptianchronicles.freewebsitehosting.com/CrossingFihris.html

Также одной из характерных черт обстановки того периода были не прекращавшиеся боестолкновения между сторонами, несмотря на перемирие, заключенное за год до моего прибытия в Египет, Сам был свидетелем, как к Шазли, с которым мы были на учениях в его родном Красноморском округе (он пришел на НГШ с должности командующего КВО где-то за полгода до этого) на ПКП округа вызвали для объяснений командира звена истребителей, только что вылетавшего на перехват и упустившего пару «Фантомов». Офицер явился с широкой улыбкой на лице, чем вызвал вспышку гнева у Шазли, как так упустили противника и счастливы. «А я и правда в рубашке родился — поясняет капитан, — когда мы вышли в район перехвата их штук 14 уже уходило на Синай. Так что хорошо, что мы опоздали.» Шазли крыть было нечем, в такой же засаде мы в свое время потеряли 4 самолета и 3 летчиков. В общем трудовые будни. А в середине сентября 1971 г. мне пришлось стать свидетелем еще одного подобного нарушения соглашения о прекращении огня, находясь в составе группы советских и египетских офицеров ГОУ ГШ на дивизионных учениях 7 пехотной дивизии 3-ей полевой армии (3 ПА) в районе Большого Горького озера. Началось все с колоритного эпизода: после длительного переезда из Каира перед началом заслушивания командиров дивизий по плану учений замначальника Генштаба генерал Абдельгани аль-Гамаси распорядился принести напитки: кому кофе, кому чай. Однако вопреки ожиданиям напитки так и не появились. На грозный рык генерала явился египетский сержант, который, наклонившись к нему, стал шептать: «Так нельзя, господин, все же Рамадан». Реакция аль-Гамаси была молниеносной, генеральский стек оставил глубокую полосу на лице сержанта и тот, уже стоя на коленях, молча вытирал кровь. После этого кофе и чай появились перед нами почти мгновенно, а генерал глубокомысленно заметил: «Пока сержанты будут спорить с генералами, победы нам не видать» и для подкрепления эффекта закурил сигару.

Обложка книги А. Гамаси «Октябрьская война 1973 года»

После бессонной ночи (поскольку многие вводные отрабатывались в условиях максимально приближенных к будущим боевым действиям, а действиям в темное время суток уделялось особое внимание, учитывая израильское превосходство в воздухе) и утренних подведений итогов, которые у нас в этот день были вместо завтрака, мы только начали обедать на заглубленном в песок командном пункте дивизии, как снаружи раздался мощнейший взрыв.

Почти мгновенно все выскочили наружу и увидели огромный столб черного дыма на противоположном синайском берегу. Тут же в небе возникла вспышка второго разрыва и, услышав слабый хлопок, мы сразу догадались: самоликвидировалась вторая зенитная ракета, но какого-же монстра «завалила» первая пока было неясно.

Чуть позже все встанет на свои места: как мы узнали, из засады в пальмовой рощице у самого уреза воды, устроенной по инициативе и при участии советского советника, египетский расчет первой же ракетой сбил «Стратокрузер» — винтовой четырехмоторный самолет, оснащенный самой современной аппаратурой электронного слежения и разведки (предшественник современных АВАКСов). Этот самолет обычно долгими часами барражировал над Синаем, следя за воздушной обстановкой и осуществляя разведку с воздуха, в частности засекая позиции радиолокационных станций египетских войск ПВО, не заходя на египетскую сторону. Что заставило израильтян отклониться от «безопасного маршрута» в тот день, сейчас уже не установишь. Скорее всего такое отклонение совершалось неоднократно, что и было использовано египтянами. Психологически это понятно, перемирие к этому моменту длилось уже больше года и, хотя нарушения были, их совершали в большинстве случаев как раз израильтяне и в большинстве случаев безнаказанно.

Атак со стороны ВВС Египта израильтяне не опасались, так как знали, что у египетских летчиков, кроме всего прочего, была директива в воздушный бой не вступать, за исключением случаев, когда преимущество им гарантировано. Кстати, до Октябрьской войны ни один израильский самолет не был сбит египетскими ВВС, только ЗРК и другими зенитными средствами. Не знал, что будет с ним и советский офицер, задумавший и осуществивший эту акцию, для начала его отозвали в штаб главного военного советника в Каир с целью проведения расследования, но потом, когда президент Садат лично принял и наградил египетских офицеров, участвовавших в том бою, тучи над ним развеялись. Только в 2010 г. удалось с помощью его бывшего сослуживца Анатолия Васильевича Ласицы установить имя этого человека: Виктор Петрович Копылов. Копылов окончил Рижское высшее Краснознаменное артиллерийское училище береговой обороны ВМФ (КАУБО). Затем проходил службу в частях береговой обороны Балтийского флота на форте «Константин» в Кронштадте и на форте «Красная горка». После ликвидации «как класса» артиллерии береговой обороны переучивался на специалиста ПВО. В марте 1970 года был направлен в Египет советником командира зенитного ракетного дивизиона С-75 «Двина». Служил в 416-м дивизионе в составе бригады, дислоцированной под Каиром.

30 июня 1970 года во время отражения налета на маневренную группировку ПВО в районе Большого Горького озера дивизионом был добит «Фантом», подбитый советским дивизионом С-125 п./пак Комягина. В пылу боя после поражения самолета Копылов на машине помчался искать место падения «Фантома», за что получил нагоняй и обвинение в трусости от начальства за оставление боевой позиции во время боя. Очень переживал по этому поводу. После конфликта на совещании с генералом Голубевым, военным советником командующего истребительной авиацией ПВО Египта, получил предписание досрочно вернуться в Союз.

Полковник Ласица, советник командира зрбр, в которой Копылов начинал службу в Египте, подал рапорт генералу Рожденкину о том, что следует наградить советника, дивизион которого дважды отличился, пока его не отправили в Союз. Генерал Рожденкин, советник командующего зенитно-ракетными войсками ПВО Египта, поддержал его, подал представление, так как ценил Копылова, как хорошего специалиста. Так Копылов получил орден Красной Звезды. Рожденкин помог ему по службе и после возвращения в Союз, похлопотал о переводе Копылова в Пермь с повышением. После службы Виктор Петрович жил в Ульяновске. Умер около 4 лет назад.

Но вернемся на берег Горького озера. 16 сентября 1971 года, во второй половине дня 416 дивизион выдвинулся из места постоянной дислокации на позицию и скрытно развернулся в 2 километрах западнее канала, в пальмовой роще. 17 сентября 1971 года зрдн произвел пуск двух ракет, которые в 15:11 местного времени поразили цель в нескольких километрах южнее Горького озера, на высоте 9 400 метров. Был сбит самолет EC-97G-26-BO 52-2683 (гражданская регистрация 4X-FPR/ военная регистрация 033) из состава 120-й эскадрильи. Обломки упали в 14-ти километрах восточнее канала, на траверзе Исмаилии, наблюдался один парашют. Действительно, спастись удалось только одному члену экипажа — бортинженеру майору Хананья Газиту, остальные семь человек погибли (командир экипажа майор Эфраим Маген, второй пилот капитан Элияб Анбель, старший штурман майор Зеев Офер, штурман капитан Амос Гай, оператор РЭО лейтенант Йорам Хаят, техники сержант Ицхак Тамир и капрал Дэвид Шери).

Имеются воспоминания об этом эпизоде командира 414 зрдн ПВО Египта, который подтверждает, что боевую задачу выполнял именно 416 зрдн. Вот эта ссылка: http://4flying.com/showthread.php?t=55141, только имейте ввиду она на арабском. Интересна она тем, что там приводится и короткая справка на английском по этому боевому эпизоду, подготовленная неким Виктором Ящуком. Арабский же текст никаких новых фактов не содержит и уж конечно ни о каком Викторе Копылове в частности, и о советских советниках и военнослужащих из боевых частей ПВО в целом, не сказано ни слова. Действия из засад в июле-августе 1970 там тоже упоминаются, но, оказывается, это египтяне использовали опыт вьетнамцев, но вот о том, кто им этот опыт передавал — молчок, говорится только «при действиях в зоне Канала нас прикрывали SAM-3 (ну мы-то знаем, что С-125 были на вооружении советских дивизионов, а больше ведь никто не догадается о чем идет речь). Вот такие они наши египетские «братушки». Ну, да Аллах им судья, у нас были свои задачи, у них свои. И снова к озеру. После того, как израильский самолет был сбит в результате столь дерзкой и продуманной атаки, события в полосе обороны 3-ей ПА события стали развиваться по привычному для таких ситуации сценарию. Буквально через несколько минут после того как мы наблюдали за падением «Стратокрузера» на Синай, нам пришлось снова спешно занимать места в укрытиях: с израильского берега начался интенсивный обстрел египетских позиций. Интересно было наблюдать, как египетские офицеры получают необходимую информацию в боевой обстановке: командир дивизии ставит задачу выяснить, кто ведет обстрел своему начштаба, тот соответственно перепасовывает ее начальнику разведки, а вылезать из укрытия и разбираться на месте как младшему по званию приходиться египетскому лейтенанту-переводчику. Ненадолго высунув голову наружу, он тут же кубарем скатывается вниз и громко рапортует: «Бьют 175-ки!» (175 мм САУ М-107 американского производства, подробнее о вооружении танковых частей израильской армии читаем здесь: http://www.geocities.com/Pentagon/Bunker/1337/tanks_at_battle/aiw3.html).

Когда обстрел прекратился выяснилось, что это были никакие не М-107, а противорадиолокационные ракеты «Шрайк». Вот как описывает этот боевой эпизод Молодцов К.М. – подполковник в отставке, в 1970–1972 гг. старший советник начальника радиотехнических войск и связи 5-й дивизии ПВО АРЕ: «…израильтяне со своей территории и с аэродромов на Синае подняли большое количество авиации (до 30-50 самолетов) и, не доходя Суэцкого канала, осуществили групповой запуск «Шрайков». В связи с большим количеством вражеской авиации, обнаруженной арабскими РТВ, была включена в работу вся приграничная ПВО с большим количеством различных радиоэлектронных средств (РЛС РТВ, ЗРК, сухопутные «Шилки», связные радиорелейные и др. средства). В результате образовалось «мерцающее» радиоэлектронное поле. Оказалось, что в таких условиях «Шрайки» работать не могут. Их запоминающие устройства перескакивали с одной чистоты на другую, начиналось рыскание по азимуту и не попадание на цель. В результате эффективность группового запуска ПРР «Шрайк» показалось ничтожной. Из нескольких десятков снарядов в цель попал только один. К сожалению при этом была выведена из строя РЛС П-35 в ртб Абу-Сувейр». Была повреждена ППК, поломано нижнее зеркало антенны, иссечены осколками и камнями облучатели и волноводы. ППК пришлось заменить. Остальные «Шрайки» не достигли цели, взорвались или упали на землю и разрушились». Подробнее об этом в его статье «ОПЫТ БОЕВОГО ПРИМЕНЕНИЯ РТВ ПВО ЕГИПТА В 1968-1972 гг.»: http://old.vko.ru/article.asp?pr_sign=archive.2005.25.36 на сайте журнала «Воздушно-космическая оборона».

В целом эпизод со «Стратокрузером» был всего лишь одним из эпизодов боевой деятельности в период действия соглашения о прекращении огня. Перемирие и для египтян, и для израильтян было никакой не догмой, а всего лишь формой оперативной паузы. Обе стороны знали, что столкновение неизбежно и поэтому соблюдали его чисто формально, никому миролюбие демонстрировать было невыгодно. Постоянно велась разведка, в том числе и боем, так что говорить о «коварстве» египтян в случае со «Стратокрузером», как это до сих пор пытаются делать израильтяне, по меньшей мере, наивно. Закончились учения 7 пд, а вместе с ними и командировка в Суэц, где несмотря ни на что нам даже удалось попить пивка в прифронтовом баре. Обилием народа и прокуренностью он напоминал нашу московскую «Яму» в Столешниковом переулке, но были и отличия: в углу пивзала стояла удивительно аккуратная пирамида из американских винтовок М-16, а весёлые рожи за столами с огромным количеством пивных кружек были сплошь черными (отдыхали бойцы суданской бригады). Как еще предстояло нам узнать, некоторые из арабов ни в чем не уступают русским по части пития, и в первых их рядах по праву находятся суданцы и иракцы. А вот о том, что представляли собой наши «подсоветные» как офицеры, как они относились к нам, позволяют судить военные мемуары, выпущенные ими через много лет после тех событий.

Среди них воспоминания генерала Камаля Хасана Али «Дорогами жизни». По его мнению, СССР от Египта были нужны только военные базы, а советские военные советники не знали, зачем их послали в эту страну и были способны только строчить отчеты. В том же духе высказывается и бывший военный советник президента Садата генерал-майор Абдель Саттар Амин. Этот договорился до того, что вывел главного виновника недостаточно высокого военного потенциала Египта. Это, конечно, Советский Союз. По его утверждению, война на изнурение велась исключительно с целью заставить русских увидеть неспособность египтян решать боевые задачи с помощью того оружия, которое было у них, в противоборстве с более совершенной боевой техникой Израиля, и тем самым заставить СССР поставлять им новейшие образцы в достаточных количествах.

Причиной же отправки советского военного персонала на Родину, по его словам, были утечки информации от русских о подготовке к форсированию Суэцкого канала, что ставило поду угрозу достижение внезапности в будущей арабо-израильской войне. Кроме того, Амин не скрывает, что уже тогда более чем за год до ее начала Садат был озабочен тем, чтобы грядущая победа приписывалась лично ему и никак не связывалась с военной помощью со стороны СССР. Да и сам египетский министр обороны генерал Мухаммед Садек был тот еще фрукт, ярый антисоветчик, не упускавший ни малейшего повода, чтобы приложить все советское публично и тоже тот еще самодур. Помню, его так боялись египетские генералы, что на стратегических учениях, где присутствовал Садат, их, чтобы выдернуть на заслушивание, приходилось, чуть ли не с собаками искать по запутанным коридорам подземного командного пункта. Мне самому пришлось тащить однажды чуть ли не за шиворот трясущегося от страха начальника бронетанкового управления, который аж шишку набил себе на лбу, молясь Аллаху, чтоб уберег от гнева Садека. Справедливости ради, надо сказать, что страх этот был совсем не беспочвенным: на этих учениях как раз сняли с должности и его, и нашего начальника ГОУ генерала Мамдуха Тухами, просто так, за здорово живешь. Впоследствии это повторилось и в ходе Октябрьской войны. Как пишет С. Шазли в своих мемуарах, командарм 2-ой ПА после форсирования Суэцкого канала просто впал в кому, когда ему приказали развивать наступление дальше. Сам Шазли, несомненно, не был таким ярым антикоммунистом как министр обороны Садек, да и многие другие высшие офицеры, но и назвать его нашим полноправным партнером язык не поворачивается. Ну, вот, например, в своих мемуарах «Форсирование Суэцкого канала» он пишет (цитирую по памяти): «30 июня (1970 г.) наши ЗРК сбили два F-4, а в первую неделю июля было сбито еще 10 самолетов противника»

… И поди, догадайся, что наши ЗРК это и египетские и советские, т.е. советские в Египте были, это он признает и даже то, что дали египтянам время на развертывание и слаживание своей группировки ВВС и ПВО, оценивает положительно, но это как-то абстрактно, а то, как мы воевали, об этом ни гу-гу. Да и про учения и отработку плана наступательной операции информация подается в том же ключе, про роль советников ни слова. Про водометы для размывания земляного вала при форсировании канала он придумал сам, система мобразвертывания, опять же он, ну слегка шведы помогли. В чем он не кривит душой, так это, что не приветствовал решение Садата о выдворении нас из страны, просто он считал, что нужно было выжать из русских как можно больше, вот и все. В эпизоде 8 мая 1972 г., когда наших, убывавших из служебной командировки, целый день мариновали в каирском аэропорту под предлогом контрабанды 100 кг золота, Шазли тоже выглядит очень бледно, его советник генерал-лейтенант А.М.Зварцев (имя и фамилию которого он за год с лишним совместной работы так и не удосужился запомнить и в мемуарах называет Шварцем) сразу обратился к нему, но никакой поддержки не получил. Не делает ему чести и приводимая им в своих мемуарах история с «американским шпионом» на авиабазе Джанаклис, якобы получавшем ценную информацию от советских офицеров. Все это было высосано из пальца и у нас кроме отвращения ничего вызвать не могло, а Шазли распинается об этой провокации своих спецслужб на полном серьезе.

Прием по случаю вывода советского военного персонала из Египта, Каир, 2 августа 1971 г.

На верхнем снимке: на переднем плане Главный военный советник генерал-полковник Окунев и министр обороны Египта генерал Мухаммед Садек

На нижнем снимке: (слева направо) сидят советник начальника египетского Генштаба генерал-лейтенант А.М. Зварцев и представитель Главного инженерного управления Госкомитета по экономическому сотрудничеству (ныне «Росвооружение»), стоят переводчик В.Г. Якушев, военный атташе при посольстве СССР в Египте контр-адмирал Н.В. Ивлиев.

Ну, и, наконец, в позорные дни эвакуации нашего контингента по одностороннему решению Садата в июле 1972 г. ни министр обороны, ни начальник Генштаба, ни другие египетские высшие офицеры, так ни разу не появились ни на одном из аэродромов или портов отправки, чтобы просто сказать тем, кто их защищал: «Благодарю за службу!». Так офицеры (если они, конечно, офицеры), в общем-то, себя не ведут. Вслед за этим Египет буквально захлестнул поток современного советского вооружения (танки Т-62, ЗРК «Квадрат», БРДМ, ЗСУ-23 4 «Шилка», ракеты класса «земля-земля» с советскими расчетами), что нам логически объяснить никто не мог. Стоит ли говорить, что выполняя приказ продолжать военное сотрудничество с египтянами и, в частности, обучая их применению ЗРК «Квадрат», уже после того, как 10 тыс. наших товарищей под злобное улюлюканье без объяснения причин были выдворены из страны в спешном порядке, мы чувствовали себя как оплеванные. Только все равно никто и ничто не сможет лишить нас не только гордости за то, что в октябре 1973 г. арабы наконец показали Израилю Кузькину мать, это само собой греет душу, но и сознания, что воевали за правое дело, не давали Америке и ее приспешникам уродовать мир на свой манер. Это и сами арабы теперь с тоской по СССР признают (я был в Египте в 1999 и 2009-2011 гг. и не раз слышал от них упреки, что мы их бросили на съедение янки (объяснить же им, что случилось за это время с нами просто невозможно).

Москва – 2015 г.