Александр Константинов, В-1970. Миссия ООН в Западной Сахаре.

Миссия ООН в Западной Сахаре (у истоков)
В сентябре 2016 года исполнится 25 лет Миссии ООН по проведению референдума в Западной Сахаре (З.С.) – МООНРЗС — MINURSO. Увы, референдум так до сих пор и не состоялся… Но Миссия ООН функционирует — не без мелких вопросов и больших проблем — и сегодня. Уже более пятисот российских офицеров-наблюдателей ООН с полным правом называют себя её ветеранами.
По плану, который был озвучен на брифинге, проходившем в стенах ООН в Нью-Йорке с 22 по 27 июля 1991 года для генералов и офицеров руководящего состава МООНРЗС — мне также довелось в нем участвовать — военному контингенту Миссии надлежало выполнить следующие задачи:
— контролировать прекращение огня;
— осуществлять мониторинг процесса сокращения и расформирования вооруженных подразделений в соответствии с Соглашением;
-осуществлять мониторинг нахождения войск противоборствующих сторон лишь в тех районах, которые предусмотрены Соглашением;
— обеспечить мониторинг условий хранения вооружений и боеприпасов, на которые наложен арест;
— обеспечить безопасность беженцев, возвращающихся в З.С. извне, через установленные пункты пропуска и в центрах приема беженцев;
— осуществлять мониторинг вывода марокканских войск с территории З.С. (в зависимости от результатов референдума);
— обеспечить мониторинг процесса расформирования подразделений ПОЛИСАРИО (в зависимости от результатов референдума).
Для выполнения вышеперечисленных задач, возложенных на военный контингент МООНРЗС, функционеры ООН планировали привлечь 1 693 военнослужащих. Военный контингент Миссии должен был включать:
— 550 военных наблюдателей из 36 стран;
— пехотный батальон (700 военнослужащих из Австралии);
— авиационное подразделение (110 канадских военнослужащих, 4 самолета, 8 вертолетов);
— подразделение связи (43 австралийских связиста);
— медицинское подразделение (50 военных медиков из Австралии);
— подразделение военной полиции (40 канадских военных полицейских);
— батальон тыла (200 польских военнослужащих).
Командующий Миссией со штабом (45 офицеров) располагался в Эль-Аюне. По первоначальному плану силы и средства распределялись по трем секторам Северному (со штабом в Смаре), Центральному (со штабом в Эль-Аюне) и Южному (со штабом в Дахле). Алжирский Тиндуф вместе со всей инфраструктурой ПОЛИСАРИО входил в зону ответственности Северного сектора Миссии.
Однако, не стоит думать, что крылатое выражение Виктора Степановича Черномырдина «хотели как лучше, а получилось как всегда» относится лишь к нам, россиянам. У нас ничуть не хуже, смею вас уверить, чем «у них». В этой же связи уместно вспомнить и старый, «с бородой» советский анекдот про слона в зоопарке: «Съесть-то он съесть, да кто ж ему дасть…»
Поэтому, на практике, сразу минусуем австралийский пехотный батальон, 200 польских тыловиков, 110 канадских летчиков и техников, а заодно и 40 военных полицейских. Помимо военных полицейских в Миссии планировалось использовать и обычную полицию. Вместе с нами, военными, в Эль-Аюн прибыл «главный полицейский начальник» МООНРЗС. Это был корпулентный латиноамериканец. Его имени, звания и национальности моя память не сохранила. Он покрутился без дела в штабе месяца два и убыл, так и не дождавшись своих подчиненных. Увы, не было и 50 австралийских медиков. Справедливости ради, стоит сказать, что, где-то через полгода, в Миссию прибыли медики-добровольцы и — что было особенно приятно для всего многонационального, в подавляющем большинстве мужского, контингента наблюдателей — «добровольки» из Швейцарии. Причем швейцарки были в основном не обезображенные начинающейся анорексией франкоговорящие, а дородные «анхены» и «гретхены». Наверное, швейцарским ребятам и девчатам было скучновато в сытой стране банков, и они «поперлись» в З.С. за приключениями. Хотя, вполне возможно, что они действительно « хотели помочь героическому народу З.С. обрести свободу и независимость».
Отдельно хочу сказать об австралийских связистах. «Кенгурята» как их беззлобно величали наши наблюдатели, прибыли в З.С. одними из первых. Это были, в основном, молодые ребята, не знаю точно призывники или контрактники. Возглавлял этот небольшой отряд австралийских связистов подполковник Йон Гордон. Ребята были простые, из австралийской глубинки, могли смачно плюнуть, после обеда громко рыгнуть , но дисциплину блюли и дело своё знали отменно. В первый заезд старшиной у них был очень строгий австралийский сержант с украинской фамилией Заяц. Чуть ли не с первого дня их «раскидали» по тимсайтам, и именно их заслугой является то, что в Миссии с самого начала не было проблем со связью.
Ко времени начала работы Миссии в сентябрь 1991 года на протяжении десяти лет на сахарской земле шли боевые действия между марокканскими войсками и отрядами Фронта ПОЛИСАРИО. Международные организации и в первую очередь ООН требовали, чтобы референдум в З.С. стал свободным волеизъявлением народа, населяющего её территорию. В основном это было кочевое население региона, на протяжении веков водившее стада полудиких дромадеров в зависимости от сезона с юга на север и обратно, а также члены их семейных кланов, перебравшиеся волею судеб в другие страны (бОльшей частью в Марокко), но по происхождению относящие себя к сахарцам (сахрауи). При этом все стороны «заказывали» референдум в качестве «исторического события честного и беспристрастного», определяющего справедливый выбор населения Западной Сахары. В теории всё это должно было произойти за 6 месяцев с момента прекращения огня. Увы, «операция» ООН под названием «референдум» растянулась уже на 25 лет и конца ей пока не видно. Если мне не изменяет память, то впервые в практике военных операций ООН в ней принимали участие в качестве военных наблюдателей офицеры британской и китайской армий.
Офицеры её Величества настолько серьезно отнеслись к грядущей службе в ООН, что – по словам самих британских офицеров-участников Миссии – за полгода до планируемого открытия МООНРЗС представители британской армии прибыли в Марокко для изучения погодно-климатических условий Западной Сахары. В результате таких скрупулезных исследований и появилась новая форма английских военных, предназначенная для службы в странах с сухим и жарким климатом. Форма, впервые опробованная англичанами в З.С., «получила широкое распространение», она пригодилась им в Ираке, именно в ней англичане несли службу в Афганистане.
Частью общего решения ООН об учреждении Миссии в З.С. было то, что государства постоянные члены Совбеза ООН должны предоставить Миссии контингенты офицеров-наблюдателей от своих ВС (по 30 офицеров от страны). Старшим национального контингента должен был быть офицер в звании полковника, который входил бы в состав руководства Миссии. Таким образом, два генерала (командующий и его заместитель) и 5 полковников из стран постоянных членов Совбеза ООН (плюс один канадский полковник – по настоянию командующего Миссией) составляли руководство военного компонента МООНРЗС и по принятой в западных армиях системе являлись «сэрами» для всех остальных. С тех пор год, проведенный мною в З.С., я называю «годом, когда я служил «сэром».
У специалистов отдела загранкадров ГУКа МО СССР в 1991 году были весьма большие затруднения с комплектованием групп офицеров-наблюдателей ООН: им оперативно пришлось решать вопрос с командой для Миссии ООН в Кувейте. Старшим туда поехал полковник Олег Овечкин, а замом подполковник Слава Власенко. Оба виияковцы и люди очень достойные. Нуждалась также в систематических ротациях миссия ООН на Ближнем Востоке, в которой советские офицеры участвовали с 1973 года. Тогда же в срочном порядке начали комплектовать контингент для З.С. Причем, уезжали мы советскими, а вернулись уже российскими офицерами…
По поводу некоторого «драматизма событий»: в день выступления по телевидению руководителей ГКЧП (была такая организация, если кто помнит) с «Обращением к советскому народу» первая группа будущих советских наблюдателей в З.С. получала обмундирование, амуницию и снаряжение на складе Военного института. Нам выдали несколько видов военной формы, в том числе и полевую камуфляжную. После 91 года эту форму на моей Родине кто только «не таскал». Она, по-моему, стала не менее популярной чем солдатская гимнастерка после Отечественной. В течение 20 демократических лет «камуфляж» был на всех: от солдата до… ну если не до маршала, то до бездомного точно. Но в августе 91-го она была еще в диковинку… Мы также получили каски, естественно, цвета хаки, противогазы, респираторы, накомарники и, зачем-то, резиновые сапоги. Наверное, интенданты, которые собирали нас в путь-дорогу, плохо изучали географию в школе. Москва в те дни жила весьма напряженно, и слава Богу, что милиция никого из наших – с касками-то — в тот день не остановила. Могли быть неприятности…
В состав первой группы советских военных наблюдателей ООН в МООНРЗС вошли следующие офицеры:
— майор Абрамов М.В.
— майор Алифанов С.Н.
— майор Быстров В.П.
— майор Веселов А.Л.
— капитан Голубев С.И.
— капитан Дидиченко В.А.
— майор Долотов А.С.
— майор Заика Е.В.
— майор Капралов С.П.
— капитан Карпенко Н.Н.
— полковник Константинов А.С.
— майор Климчук А.А.
— капитан Клюшник И.В.
— майор Князев А.А.
— капитан Кожеуров В.Е.
— капитан Коновалов И.А.
— капитан Копишинский С.Ф.
— капитан Космачев В.А.
— капитан Курченко С.Б.
— майор Ластовецкий Е.В.
— капитан Овчаренко В.Н.
— майор Овчаренко Г.Г.
— майор Пирожков В.Н.
— капитан Савин А.П.
— майор Сараев В.Ф.
— подполковник Чаленко О.Т.
— майор Швайков В.С.
— майор Шевченко С.А.
— капитан Якушкин В. Е.
Из 30 офицеров первого заезда основную массу составляли выпускники ВИИЯ – по моему, 23 офицера. До З.С. никто, кроме старшего, в миссиях ООН не служил. Более того, на последнем перед отлетом совещании в ГУКе оказалось, что два кандидата «забыли» сообщить, что английский язык в институте не изучали. Но о том, что его не знают доложить (с присущей виияковцам скромностью) постеснялись. Подбирать новых кандидатов не было уже ни времени, ни возможностей. Весьма оперативно было решено никаких изменений в состав группы не вносить.
Следует заметить, что в полевой, только что созданной миссии наличие военных наблюдателей, не владевших английским языком, не было событием из ряда вон выходящим. Многие французские офицеры не говорили «по- аглицки», не все офицеры из стран Южной Америки могли блеснуть знанием языка Шекспира и Байрона даже в зачаточном состоянии. Причем отсутствие глубоких (и даже неглубоких) знаний английского не особенно мешало ставить палатки для тимсайтов, рыть ямы для туалетов, ездить в патрули на наскоро перекрашенных в белый цвет марокканских или полисарийских джипах. Ооновские нисаны-то еще не прибыли и благоустроенные компаунды с датскими душевыми начали поставлять лишь в феврале 1992 года. Причем , чтобы «таскать» достаточно тяжелое оборудование для компаундов был зафрахтован советский вертолет Ми-10. Он-то, трудяга, и таскал всё тяжелое оборудование в Авсард и Ум-Дрегу, Бирляхлю и Тифарити… В общем, осенью 1991 года сахарской миссии было далеко до строгого западного регламента, где всё расписано и учтено. Надо было обосноваться, начать работу далеко не в идеальных условиях. В буквальном смысле Миссии надо было выжить…
На «пункт сбора и отправки» (автостоянка № 1 ГШ ВС СССР) из 30 явилось 29. Вот это и был первый советский (позже российский) контингент офицеров-наблюдателей ООН в З.С. Мы направлялись в страну, которую никто из нас никогда не видел, почти ничего о ней не знал, т.е. представления о ней имел самые отдаленные… Как-то чрезвычайно быстро забылось, что 25 лет назад у нас не было интернета, подавляющее большинство советского народа не знало что такое мобильный телефон, имело весьма смутные представления о факсе, ничего не слышало о спутниковом телефоне, а стоимость японского телевизора с «видюшником» в стране ( на черном рынке – а другого и не было) равнялась стоимости автомобиля «ВАЗ» 6-ой модели.
Не могу не вспомнить, что буквально накануне нашего отъезда, финансисты 10-ки буквально выворачивали мне руки, заставляя согласиться с принятой в те годы системой финансового довольствия советских военных наблюдателей ООН. Иными словами с принятой тогда в советской стране «системой отъема» ооновских денег у офицеров, командированных в миссии ООН. К чести своей могу отнести: наша группа была первой, которой удалось избавиться от финансовой «опеки» советского государства, которое почему-то считало возможным и даже справедливым «запускать руку в карман» своих офицеров. Мы были первыми, перешедшими на «чисто» ооновскую систему финансового довольствия.
И ещё мы были первыми, кто отправился в загранкомандировку без замполита! В группе его не было. ГЛУВПУР не досмотрел, не до того было. Ничего, слава Богу обошлись, не погибли.
Итак, 10 сентября 1991 года, в 6-30 утра, когда солнце уже встало, а дождя не было; когда не прошло еще и месяца со времени возникновения ГКЧП, попытки путча и выступления Ельцина на танке у российского Белого Дома, советский контингент военных наблюдателей ООН в З.С. в количестве 29 человек под причитания и негромкие слезы родителей, жен и любимых на двух вполне приличного вида автобусах «ПАЗ», колонной отправлялся в путь. Из всей группы не прибыл один капитан из Киева, но тогда ещё с Украиной всё было нормально… Никакой политики, Боже упаси! Конечной точкой маршрута был Эль-Аюн – столица Западной Сахары. В колонну также входил видавший виды грузовой «зилок». В этой урчащей, еле ползущей грузовой машине с традиционно драным верхом ехал наш багаж достаточно объемный, обычный багаж обычных советских людей в плохоньких коробках, баулах и стареньких фибровых чемоданах.
Тогда эти коробки, перетянутые чёрте чем, и потертые баулы имели вид не удивительный, а вполне обычный. Это сейчас, когда вспомнилась та машина, мне вдруг стало внутренне неловко… Когда мы сегодня выезжаем отдохнуть на греческие острова или в Испанию, проводим пару недель в австрийской Каринтии или, на худой конец, в Хургаде или Шарм-аш-Шейхе (пишу правильно, как надо — с учетом солнечной «Ш») мы везем свои вещи в современных, разноцветно- красивых сумках и чемоданах на колесиках. А всего лишь 25 лет назад у нас почему-то этого не было…
Колонна двигалась в направлении военного аэродрома «Чкаловский», она увозила в прямом смысле на край света, как минимум на полгода группу молодых ( во всяком случае на тот момент), здоровых, преданных Родине, в большинстве своем интеллигентных советских офицеров. Все они умели водить автомобили любых (или почти любых) марок, работать на рации (причем на «англицком» языке! Правда не все, как я уже упомянул, его знали…), а также, кроме английского (ну кто его сейчас не знает, эка невидаль!) многие из них успешно и давно работали с арабским, испанским, французским, хинди, немецким, а один капитан разговаривал даже на иврите (это он по скромности умолчал, что английского не знает вовсе). Такой лингвистической силищей не мог похвастаться больше ни один контингент наблюдателей.
На «Чкаловском» уже «под парами» стоял якобы гражданский «Ту» с якобы гражданским экипажем. Не знаю реальной вместимости самолета, но 29 офицеров разместились в нем весьма комфортно – я бы сказал по-царски. Взлетели, пошли на Львов, во Львове дозаправка ну а далее курс на Африку с посадкой в марокканской Касабланке и далее на Эль-Аюн. Однако, до столицы З.С. мы не долетели: когда борт сел в Касабланке, марокканцы напрочь отказались пропустить его в Эль-Аюн. Неофициально нам было сказано, что у властей нет абсолютной уверенности, что на борту отсутствует оружие. Сегодня, когда со времени тех событий минуло четверть века, мне кажется, что на решение гордых марокканцев повлиял факт весьма бесцеремонного прилета в Эль-Аюн американского контингента. Тогда американский военный транспортник буквально за сутки до нашего прилета в Марокко в наглую «плюхнулся» в Эль-Аюне «и плевать америкосы на всех хотели», как, собственно, и всегда.
В аэропорту Касабланки нас встречал единственный советский представитель, консул в Касабланке Геннадий Гриценко. Замечательный мужик, который на протяжении нашего пребывания в З.С. помогал нам во всем. У него на квартире мы иногда ночевали, а его хлебосольная жена Таисия, готовила нам завтраки, обеды и ужины «с вином». Причем Гена для нас практически был безотказным помощником. Он нас встречал и провожал ночами, водил на шопинг по магазинам города и на огромный сук Касабланки, возил на своем авто в Рабат в посольство. Можно, конечно, сказать , что оказание подобных услуг по обеспечению пребывания «совзагранграждан» и есть работа консула, но Геннадий – и это чувствовалось – делал это от души. Пример. Самым молодым в нашей группе был капитан Игорь Коновалов. Игорь и внешне выглядел как симпатичный 16-17 летний пацан. Он был как раз тем, кто «постеснялся» признаться, что первый язык у него иврит, а второй, естественно, арабский. А английского, увы, нет. Помню, однажды, когда Гриценко, целый консул, встретил его на автобусной станции Касабланки часа в четыре утра, Геннадий не удержался и сказал беззлобно: «И это тебя, пацаненок, встречает среди ночи советский консул!»
В аэропорту Касабланки нас разместили в большом зале для VIP-гостей в шикарных, мягких кожаных креслах белого цвета и в течение нескольких часов потчевали марокканским чаем, нескончаемыми восточными сладостями и фотографировали всех и каждого как в фильме
«Мертвый сезон» артиста Баниониса. Думаю, фотографы в тот вечер снабдили в достатке все спецслужбы королевства нашими фото. Был уже поздний вечер, когда нас на двух суперсовременных автобусах (с нашими-то котомками и коробками) привезли в шикарный «Holiday Inn Hotel» Касабланки. Все ребята настолько устали, намотались и нанервничались за день, что уснули сразу.
А на утро нас пригласили на завтрак. Причем, прошу учесть, что это был 1991 год! Советские люди никогда не были избалованы изобилием деликатесов на прилавках магазинов , особенно в «славные» горбачевские времена. Ну ладно «под прилавком» — ещё куда ни шло… Тогда многие из нас не знали, что такое «шведский стол», не видели экзотических фруктов, не пробовали заморских вкусностей, за бананами и апельсинами выстаивали длинные очереди, а из посуды на «предприятиях общепита», в том числе и в столовой родного ВИИЯ, пользовались исключительно алюминиевыми ложками и вилками. Господи, если задуматься, какой же срам! И вдруг мы попадаем в сказку, в ресторанную сказку! Боже, сколько же там было всего! И птица, и рыба, и дары морей, и диковинные (и не диковинные) фрукты в виде павлиньих хвостов, ваз и всевозможных букетов… Немного не дотянув до З.С. мы попали в королевскую сказку в Касабланке. Мне запомнился момент, когда экипаж нашего «Ту», простые советские летуны — трудяги из ВТА, которые тоже ночевали с нами в гостинице и которых тоже пригласили на завтрак и которые и знать-то не знали кто мы такие и отнеслись к нам, как минимум, безразлично. Так вот эти ребята буквально подавленные разнообразием и качеством снеди, а главное уровнем королевского приема, который нам был оказан, вскочили и вытянулись прямо-таки «во фрунт», когда я подошел поздороваться к их столику.
После сытно-праздничного завтрака господа офицеры советского контингента изволили погулять по фешенебельной и не очень Касабланке. Город, конечно, по-королевски красивый. Зелень, виллы, в основном белые дома, море цветов под общим названием «смерть европейцу» — их запах вызывает, якобы, сильнейшую аллергию. Помница, мда, один наш капитан на прогулке умудрился влезть в собачье дермецо и очень сокрушался по этому поводу. На что ему было сказано по-вияковски прямо: «Не скули. Попасть в говно в Касабланке — это ж память на всю оставшуюся жизнь!»
Где-то в середине дня марокканские власти приняли решение отправить нас на марокканском транспортнике в Эль-Аюн. Нас оперативно доставили на военный аэродром, посадили в военно-транспортный самолет, и мы полетели непосредственно в З.С. В самолете все сменили гражданку на военную форму и вывалились из брюха транспортника уже советскими офицерами в новеньком, ещё не выгоревшем на злом сахарском солнце, камуфляже.
На летном поле небольшого, но очень современного и уютного, отделанного мрамором аэропорта столицы З.С. нас встречал первый командующий Миссией канадский генерал Арман Руа, его заместитель перуанский генерал Луис Блок, американский полковник Алл Запанта и британец полковник Дэвид Сиврайт. Я уже был знаком со всеми встречавшими нас еще по Нью-Йорку – мы обнялись «как добрые приятели».
Моё повествование, если оно вообще кому-то интересно, не может не содержать в себе «лирических отступлений», касающихся тех людей, тех офицеров , с которыми я прослужил год в достаточно тяжелых условиях, которых я уважал за профессионализм, за деловые качества, за умение работать в многонациональном коллективе или просто за человеческую порядочность и принципиальность. Были, увы, офицеры, на которых моё чувство уважения не распространялось.
Канадский генерал Арман Руа, первый командующий MINURSO, был франкоканадцем , с гордостью подчеркивал, что служил в 22-ом королевском полку, который был сформирован из франкоговорящих добровольцев Канады в 1914. Полк снискал себе заслуженную славу на полях сражений Первой мировой войны. Идеи сепаратизма, не чуждые жителям Квебека, были известны и нашему боссу. Конечно, Руа прекрасно знал английский, но предпочтение отдавал французскому. Может быть потому, что он представлял самую национально-неспокойную канадскую провинцию, генерал в рамках своих должностных задач сумел построить весьма перспективные отношения с руководством ПОЛИСАРИО, был у сахарцев «в авторитете». То, что Миссия состоялась, во всяком случае, организованно и успешно началась, несмотря на огромные трудности и ужасные проблемы, несмотря на обыкновенную человеческую подлость и заурядное политическое мошенничество, во многом, мне кажется, заслуга нашего канадского босса. Именно от его воли, твердости характера и в то же время от его природного такта, выдержки и дипломатичности зависело успешное начало работы МООНРЗС. В то же время, я помню, как по прошествии шести месяцев, когда референдум так и не состоялся, когда стало окончательно ясно, что силы и средства, которые были обещаны Миссии в Нью-Йорке, в Сахару никогда не прибудут генерал с горечью говорил: «I am not forces commander, I am farce commander…»
Генерал был среднего роста, Увы, но я не знаю его настоящего возраста – тогда на вид ему было где-то лет 55-57. Про таких говорят «на теле ни лишней жиринки», высокий лоб, тонкие решительные губы, умные глаза. Симпатичный мужчина, а главное далеко «не дурак». Как старший советского контингента, я был представлен боссу ещё в июле в Нью-Йорке на брифинге. Представление было коротким: на его вопрос владею ли я французским у меня хватило знаний утвердительно ответить на французском. По поводу английского генерал также получил мой утвердительный ответ на английском. На его вопрос «какими ещё языками владеет советский полковник» я ответил, что знаю арабский. Генерал остался доволен.
В Миссии босс иногда «любил блеснуть» моим арабским исключительно в целях, как сейчас принято говорить, PRа Миссии. Он любил где-нибудь на приеме в Эль-Аюне, устраиваемом марокканской стороной, любезно подозвать меня и представить, например, марокканскому губернатору З.С., с которым мы мило бухтели на арабском, хотя последний и предпочитал французский. В общем, «по улицам слона водили».
Перуанский генерал Луис Блок по своему военному образованию был танкистом. В своё время он был военным атташе Перу во Франции. Слегка шепелявил и, поначалу, понимать его французский было не совсем просто. Свой английский генерал предпочитал «на людях не демонстрировать». Он был не столь симпатичен как наш канадский босс. Его профиль чем-то напоминал профиль индейца с рисунка из книги про мексиканские пирамиды. Однако, нрава он был веселого, ко всем добрый, открытый, всегда был готов выслушать, принять участие, помочь.
Полковник армии США Альберт (Алл) Запанта был испаноговорящим американцем, воевал во Вьетнаме. Поговаривали, что он из кубинских иммигрантов. Маленького роста, полный, в очках, он брал не внешним видом, а «внутренним содержанием» — мужчина был умный, авторитетный и деловой. Он сразу же занял должность даже для нас, шестерых полковников Миссии, весьма блатную — советника командующего MINURSO.
Дэвид Сиврайт (угадайте какую «кликуху» ему дали наши орлы? Правильно! Но без мерина.) на самом деле носил звание «acting colonel», был снобом, как, впрочем, многие из британцев. Внешне он походил на французского актера Фернанделя. Великий французский комик, помнится, весьма критически относился к собственной внешности и однажды сказал, что «похож на гусара, проглотившего собственную лошадь». Наш Сиврайт лошадей, конечно, не глотал, но его ротик и зубки явно для этого предназначались. Свои шесть месяцев он прослужил исключительно в штабе в Эль-Аюне. Кстати британцы очень хорошие штабисты, их подготовка – и общая, и военная – им это позволяет. В отличие от американцев, которые, если не окончили штабных курсов, в штабе нормально работать не способны. Так вот Сиврайт в период становления Миссии был, полагаю, весьма полезен, хотя особым авторитетом и симпатией не пользовался. О его характере и не только, мне кажется, говорит такой факт: перед отъездом в Грейт Бритен, он впервые «совершил прощальный визит» , посетив все тимсайты Миссии на новеньком нисане. При этом, естественно, был одет в английскую полевую форму, а на голове у него был полисарийский шеш. Шеш – это голубой платок, метра два в длину и очень широкий, с концами цвета индиго, которым полисарийцы обматывают голову и в жару, и в холод, и в песчаную бурю. Зачем он ему был нужен в нисане – не знаю, но выглядел обалденно, как будто из пустыни не вылезал! Наверное, в таком виде (в шеше и с фотоаппаратом на шее) наш англичанин весьма напоминал себе другого британца – Лоуренса Аравийского. Ну в общем кино да и только…
Встретили нас приветливо и отвезли в одну из четырех гостиниц, которые, насколько я помню, существовали тогда в столице З.С. Меня, как одного из «сэров» поместили практически в пятизвездочную гостиницу «Парадор», где я в должности заместителя начальника штаба Миссии прослужил до конца октября. Фактически я, и весь штаб во главе с командующим, ожидали открытия подобного тиндуфскому подразделения связи в городке Зверат на территории Мавритании, куда меня прочили старшим команды. Однако решение так и не состоялось, и я возглавил Центральный сектор Миссии.
Первоначально советского полковника генерал Руа планировал назначить на должность командующего северным сектором Миссии, т.к. он полагал, что по должности командующему сектором придется общаться с марокканцами, полисарийцами и непосредственно с алжирцами, на территории которых и находились лагеря сахарских беженцев, так называемое «полисарийское яйцо». «Полисарийским яйцом» тогда называли местность вблизи алжирского городка Тиндуф, где располагались – увы, и располагаются по прошествии уже четверти века — лагеря беженцев, и которая по форме на карте напоминает яйцо. Советскому офицеру, не без оснований считал канадский генерал, общаться с алжирцами было бы проще, нежели французскому. Франция с 1954 по 1962 год вела войну в Алжире. Эта война унесла более миллиона жизней алжирцев. Хотя, по сути, генерал был прав, но реалии жизни вносят свои коррективы не только у нас в России, но и в далекой З.С.. В августе 1991 года, непосредственно после попытки путча в Москве ни для кого не было очевидным, что СССР направит своих офицеров в МООНРЗС. Поэтому решение босса о назначении французского полковника Бертрана Буага командующим северным сектором представлялось вполне логичным. Тем более, что он прибыл в З.С. раньше нас, хотя и без своего французского контингента.
Полковник Бертран Буаг, не был новичком в ооновской службе: до З.С. он послужил на Ближнем Востоке — в Ливане. Он был высокий, улыбчивый, с большой почти лысой головой и усиками «а ля мушкетер». У него постоянно были высоко подняты брови, что придавало лицу всегда удивленное выражение. В моем представлении он был очень похож на прусского офицера времен Парижской коммуны. Месьё Буаг был улыбчив, наши его между собой называли «Петрович», любил пошутить и даже, как это в ВИИЯ говорили…, ну в общем «поддеть» в разговоре, но всегда был «себе на уме» как, впрочем, и большинство французских офицеров и не только в этой Миссии. Ещё он всегда был готов нагадить коллеге, хотя бы «из любви к искусству» и при этом выражение удивления и улыбка не сходили с его лица.
В политической ситуации, сложившейся вокруг референдума в З.С. в те дни, когда с самого начала среди функционеров стран и движений, согласившихся на его проведение, не было взаимопонимания, не было никакого желания идти на компромиссы, когда каждая сторона «тянула одеяло решения конфликта на себя» (а на кого ж его тянуть?), весьма положительным было умение командующего Миссией руководить подчиненными уверенно и твердо, принимать решения оперативно.
Деятельность Миссии во многом благодаря слаженной работе её руководства началась без проволочек, несмотря на существовавшие трудности. В отсутствии тех сил и средств (но тогда они хотя бы ожидались, хотя и не очень верилось), которые первоначально были запланированы и которые я уже перечислил, было принято решение о создании команд военных наблюдателей — «тимсайтов», не дожидаясь прибытия гражданских экспертов и полицейского персонала Миссии. Оно было оперативно согласовано с ООН, Марокко, Алжиром и ПОЛИСАРИО. Австралийские связисты обеспечивали связь штабов секторов и тимсайтов. Тимсайты были оперативно созданы и «с ходу» комплектовались прибывающими наблюдателями. Всё происходило быстро и организованно. Так, буквально «с колес» все советские офицеры-наблюдатели, как, впрочем, и французские , канадские, американские и пр., были распределены по командам уже на второй день по прибытию и оперативно убыли в свои тимсайты. В северном секторе, со стороны Марокко наиболее приближенном к границе с Алжиром, а посему наиболее усиленном и боеспособном марокканцы позволили создать тимсайты только в Смаре (где был штаб сектора) и в Махбазе. На полисарийской территории в северный сектор входили тимсайты в Мехересе, Тифарити и Бир Ляхлю. Центральный сектор первоначально управлялся непосредственно из штаба в Эль-Аюне. Зона ответственности Центрального сектора достигала шестисот километров по фронту и включала тимсайты в Умм-Дреге (марокканская сторона) и Мижеке (территория ПОЛИСАРИО). Южный сектор управлялся из Авсарда, где был и тимсайт и штаб сектора. Городок Дахла, как планировалось в Нью-Йорке, марокканцы под штаб сектора не отдали. Сектором руководил китайский полковник Вонг Ж. (Wang Xiju). Увы, из-за того, что его китайское имя (Xiju) по-русски, впрочем и по- английски тоже, произносилось достаточно трудно между собой мы ласково называли его «дядя Ваня». В состав сектора с полисарийской стороны входил тимсайт Агванит . Первоначально планировались Зуг или Дугаш, но полисарийцы заартачились. Так как ни марокканцы, ни алжирцы не согласились, чтобы у командующего Северным сектором была беспрепятственная возможность выезда в Тиндуф, там было создано подразделение связи с алжирскими функционерами и руководством ПОЛИСАРИО. Оно также было усилено австралийскими связистами. Для подразделения связи Миссии ООН алжирцы подготовили небольшой городок за бетонными стенами, с вышками наблюдения по периметру. Городок охраняла усиленная алжирская рота, там были здание штаба, достаточно большая гостиница мест на 70, домик для VIP, пекарня, прачечная-химчистка, медпункт и даже мечеть. Хотя и без минарета, чтобы была не очень заметна наблюдателям ООН. Вся эта красота прослушивалась и просматривалась алжирскими спецслужбами и при возникновении определенной ситуации могла превратиться из гостеприимного городка в негостеприимный. Впрочем, тоже самое можно сказать и о наших марокканских коллегах. Тиндуфское подразделение связи с самого начала Миссии оказалось на особом положении. Именно оно осуществляло непосредственные контакты с руководством ПОЛИСАРИО: Президент Сахарской Арабской Демократической Республики (с 1976 года и поныне Мухаммед Абдель Азиз), премьер правительства, министр обороны, начальник ГШ, полисарийские «полевые командиры». Тогда, правда, такое звучное название еще не вошло в обиход.
В Тиндуфе в гостевом домике часто бывал высокопоставленный швейцарский дипломат в ранге посола Манц. Он был официальным представителем Генерального Секретаря ООН в зоне действия МООНРЗС. Ничего у господина Манца как, впрочем, и у других, которые были уже после него, не получилось. Всё происходившее с самого начала напоминало русскую сказку про зайца и лису. Только вот петуха с косой, который бы выгнал лису из заячьего домика , увы, до сих пор так и не нашлось… Манц был профессиональный, «карьерный» дипломат, явно «не полевого типа», алжирцы рассказывали, что завтрак послу «подавали в постель…»
Подразделение связи в Тиндуфе оказалось на одном из самых сложных и самых важных направлений работы Миссии. Возглавить его наш решительный генерал поручил своему другу канадскому полковнику Форану (Forand). Последний был также как и генерал франкоговорящим канадцем, также служил в 22-ом королевском полку, также уже побывал в войсках ООН на Кипре. Полковник Форан был «крепким мужиком» роста выше среднего, с густой шевелюрой, симпатичный, по характеру открытый (в отличии от большинства канадцев, а тем более от настоящих французов). Его любимым словечком было «табарнак!». Мне казалось (и по смыслу высказываний подходило), что это наш «бардак!» Форану удалось установить достаточно доверительные, и в то же время деловые отношения с полисарийцами. Как и генерал, он явно был у них «в авторитете». Я бы не сказал, что у нас с ним сложились «приятельские отношения», мы и виделись- то раз от раза, но когда он через полгода уезжал, то счел возможным найти меня и по-товарищески тепло попрощаться. Вполне возможно, что именно он порекомендовал меня на своё место в Тиндуф. После его отъезда я был назначен офицером связи – постоянным представителем МООНРЗС в руководстве ПОЛИСАРИО. С тех пор, насколько я знаю, это место постоянно за российскими офицерами.
Итак, буквально на второй день после прибытия, «рассовав» всех подчиненных по тимсайтам я остался один в Эль-Аюне. Надо сказать, что ребятам на местах пришлось не сладко. МООНРЗС была только что создана, в спешносформированных тимсайтах в буквальном смысле не было ничего своего ооновского, не было никакого снабжения. Если бы ни полисарийцы и марокканцы «на местах» Миссия бы просто не выжила. Наблюдатели сами устанавливали польские палатки (откуда они взялись – убей Бог не знаю), сами рыли, пардон, выгребные ямы. Ооновские «нисан-патролы» еще не пришли, застряли где-то в порту Агадира, но патрулировать мужики уже начали. Наши, именно наши виияковские договорились (думаю по-арабски, а как же еще) с полисарийцами и те выделили несколько стареньких, открытых лэндроверов. И наши (Кожеуров, Гриша Овчаренко, Савин , Сараев, Вася Пирожков – всех не перечислить, извините ребята), обмотав головы от пустынного песочка с ветерком полисарийскими шешами отправлялись в первые патрули. «Причесанные и напомаженные» ооновские Египет и Сирию нельзя сравнивать с Миссией в З.С образца 1991 года. Хотя, наверняка, там всё начиналось также или почти также и даже хуже. Правда, товарищ Исаенко? В общем, первые недели и месяцы МООНРЗС были весьма напряженными.
Справедливости ради надо признать, что в отличие от своих подчиненных я жил (как, впрочем, и другие «сэры») в отдельном номере практически пятизвездочной гостиницы «Парадор», где у королевских спецслужб всё было под контролем. Впервые я был абсолютно один в абсолютно иностранной среде – даже «стрельнуть сигарету» не у кого — не будешь же «стрелять» у иностранцев. В нервотрепке первых недель пришлось снова, после двухгодичного перерыва, по-настоящему закурить. В тот период в Эль-Аюне помимо работы, суматохи, многочасовых брифингов, составления различного рода планов и документов , мне в память врезалось одно событие. Помирать буду – не забуду! Это наша первая поездка в тиндуфскую зону – в лагерь беженцев под названием Эль-Аюн. В зоне «полисарийского яйца» существовало (существуют и поныне!) три лагеря беженцев с названиями, соответствующими реальным названиям городов и местечек, откуда бежали сахарцы от марокканского напалма и танковых атак: Эль-Аюн, Смара и Дахла. Потом, уже когда я служил в Тиндуфе, я десятки раз, и днем и ночью, бывал в этих лагерях, научился различать их «по внешнему виду», хотя эти забытые Богом, нищенские места абсолютно похожи. Вид лагеря беженцев представлял собой удручающую картину: тысячи не самых новых палаток до горизонта. К каждой палатке примыкала хижина (размером примерно 2 на 3 метра) из соломенных циновок и туалет, сооруженный из чего придется. В лагерях беженцев никогда я не видел ни одной мечети — руководители ПОЛИСАРИО придерживаются, во всяком случае 25 лет назад придерживались, атеистической доктрины. За пределами лагеря годами копились горы мусора, их разносил, уверен, и до сих пор разносит, ветер по пустыне, засыпал песок. В них с удовольствием роятся козы, они едят бумагу, пакеты, едят всё, что могут съесть… Но вернемся к основной теме – первой поездке в Тиндуф. Наш канадский босс сформировал спецкоманду для поездки: естественно, он сам, его советник по политическим вопросам Элен (фамилии её я не помню, гражданское лицо, американка, та ещё штучка), полковник Запанта, польский подполковник-инженер Жислав Ямка, полковник Форан, полковник Сиврайт и я. До Тиндуфа мы добрались на марокканском вертолете, для пролета которого имелось специальное разрешение. Ох, думаю, и непросто было боссу получить это первое разрешение на пролет марокканског о (!) вертолета через алжирскую границу! Ооновская авиация — два АНа с румынскими экипажами, четыре вертолета МИ-17 с экипажами из Мячиково и Ухты и один VIPишный тихоход ЯК-40 с чешским экипажем – ещё не прибыла. Приземлились в Тиндуфе прямо на территории ооновской базы. Там пересели в алжирский МИ-17 и направились в лагерь беженцев, летели недолго, в иллюминатор я увидел на земле море людей , не меньше сотни тысяч. Сели, толпа отхлынула от работающих лопастей. Толпа – это старики, женщины и дети 10-12 лет. Одеты были празднично: старики в основном в голубого цвета галабеях, в длиннющих голубых шешах, концы которых обязательно окрашены в цвет индиго, женщины в одеждах типа сари. Все сахарские женщины ходят с открытыми лицами, никогда и нигде даже подобия паранджи я не видел. Вся многотысячная толпа приветствовала нас, «ооновских спасителей». Люди выкрикивали лозунги, женщины традиционно улюлюкали, отовсюду слышались революционные «речевки и кричалки». Толпа расступилась и образовала узкий коридор для нашего прохода на импровизированную сцену, гул от десятков тысяч голосов не прекращался ни на секунду, от выкриков лозунгов и речевок толпа быстро входила в транс, это состояние передавалось и нам – я чувствовал это. Мы шли по узкому проходу в человеческом море, справа и слева от нас сплошной стеной стояли люди, которых выгнали с родной земли, которых давили танками, жгли напалмом. Они все надеялись на нас, ждали от нас объективного решения! В тот момент они справедливо видели в нас своих защитников… Я помню, что тогда, в этом людском море несчастных и обездоленных, меня обожгла мысль: а если бы мы были их врагами что с нами бы стало!? Когда я сейчас вспомнил этот наш «исторический» проход у меня непроизвольно пробежали мурашки по спине…
Продолжение, может быть, следует…
С уважением,
Полковник в отставке, выпускник ВИИЯ 1970 года Константинов Александр Сергеевич
Июнь 2016 года, г. Москва

Добавить комментарий

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.