27 января Россия отметила 70-летие со дня полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады. А накануне разразился скандал, связанный с провокационным опросом, проведённым телеканалом «Дождь». Вопрос, заданный им своим телезрителям, звучал следующим образом: «Нужно ли было сдать Ленинград, чтобы сберечь сотни тысяч жизней?» Иными словами, мог ли Ленинград стать открытым городом ? Не будем давать здесь оценку действиям телеканала, а задумаемся над следующим: что побуждает наших современников время от времени задаваться подобными вопросами?
Тема обороны Ленинграда была и остаётся остро дискуссионной темой. Она включает в себе множество аспектов. Традиционно историография ленинградской блокады придерживалась, так называемой, «героической концепции», имевшей своим истоком чёрно-белый взгляд на историю военного противостояния СССР и Германии. Однако последнее время представление о блокаде нередко стало ассоциироваться с фактом нечеловеческих страданий, выпавших на долю ленинградцев. Именно этот аспект блокады всё чаще оказывается на переднем плане, когда речь заходит о том страшном времени, и выяснилось, что многим так до конца и не ясно, что же превалирует в данном случае – героическое или мученическое начало в судьбе Ленинграда?
Обратимся к истории. Мы привыкли оценивать наш город либо в политическом («город Ленина»), либо в культурологическом («город Великого Петра») ключе. Для немецкого же командования он был в первую очередь крупным промышленным центром с морским портом и военно-морской базой в Кронштадте. Исходя из этого положения, и строились планы Гитлера и его ближайшего окружения относительно будущего Ленинграда.
Город необходимо было исключить как стратегический плацдарм для возможного контрнаступления советских войск во фланг и тыл немецких войск, наступавших в тот момент на Москву. Командование вермахта полагало, что наиболее целесообразно (после захвата Таллина) было бы «запереть» Балтийский флот в Кронштадте и таким образом нейтрализовать действие Ленинградской военно-морской базы. В данном случае вариант блокады был более выгоден, чем прямой штурм города, – происходила экономия людских и материальных ресурсов, которые могли бы быть использованы более эффективно в другом месте. Ленинград требовалось лишь окружить внешним кольцом и заставить сдаться.
Но сделать это оказалось не так просто. И если первую часть плана, пусть и с трудом, но удалось реализовать (хотя, строго говоря, кольцо сделать «глухим» не получилось), то со второй его частью вышла «осечка» – город сдаваться не пожелал, сковав, тем самым, почти 300-тысячную группировку группы армий «Север».
А между тем, давление на него в этом плане было оказано беспрецедентное! Отказавшись от «технического» захвата Ленинграда, нацисты развернули против его жителей настоящую информационную войну, целью которой было сломить их волю к сопротивлению. И если поначалу (август-сентябрь) мишенью их пропаганды являлись в основном красноармейцы, защищавшие рубежи города, то в дальнейшем упор был сделан уже непосредственно на самих горожан. И главным союзником в деле достижения намеченной цели немцы избрали голод.
В связи с тем, что большая часть мужского населения Ленинграда была мобилизована, они направили остриё своей информационной атаки на женщин-домохозяек. Враг призывал их скрывать своих мужей от мобилизации, требовать от властей хлеба, и главное – сдачи города или объявления его открытым.
В той или иной форме вражеской пропагандой ставился вопрос о смысле страданий, которые выпали на долю мирных жителей Ленинграда. В немецких листовках звучало сочувствие к горожанам и осуждение властей города, препятствующих его сдаче на фоне роста массовой смертности населения. Итогом такого информационного воздействия стали (перехваченные военной цензурой) письма ленинградских женщин на фронт, рефреном которых звучало следующее: «Защищая город, вы защищаете власть, неспособную нас защитить и накормить, а нас, своих жён, матерей и дочерей своим упорством обрекаете на голодную смерть»(1).
Одновременно бойцам и командирам Ленфронта предлагалось прекратить сопротивление в связи с растущей смертностью горожан от голода. Именно в это время, по мнению гитлеровцев, люди, как никогда были готовы воспринять идею «открытого города», ведь, по сути, они чувствовали себя в западне, не обладая никакой достоверной информацией о происходящих событиях. Немало было таких, кто искренне полагал, что «под немцем» положение с обеспечением продуктами питания могло бы кардинально улучшиться. На самом же деле, в планы немецкого руководства отнюдь не входило снабжение сдавшегося Ленинграда продовольствием: «Если вследствие создавшегося в городе положения будут заявлены просьбы о сдаче, они будут отвергнуты, так как проблемы, связанные с пребыванием в городе населения и его продовольственным снабжением, не могут и не должны нами решаться…» (Директива начальника штаба военно-морских сил Германии об уничтожении г. Ленинграда)…«В войсках присутствует полное понимание того, что мы не сможем прокормить миллионы людей, окружённых в Ленинграде. Так или иначе, но это негативно отразилось бы на продовольственном положении самой Германии. По этой причине необходимо препятствовать попыткам выхода из города» (Дневник командующего группы армий «Север» генерал-фельдмаршала В.Р. фон Лееба)(2).
Чем сильнее становились муки голода, тем больше вопросов к властям возникало у ленинградцев. В этот период многие стали задумываться о том, только ли противник виновен в столь быстром разрушении системы снабжения? и почему в Смольном ситуация с продовольствием иная, нежели в целом по городу? Поползли (к сожалению, небеспочвенные) слухи о сытой жизни «верхов». Всё это играло лишь на руку противнику, вселяя в него надежду на скорейшее разрешение вопроса о сдаче города.
Однако, несмотря на все сложности блокадной жизни, руководители ленинградской партийной организации (А.А.Кузнецов и Я.Ф. Капустин) сумели сохранить контроль над ситуацией. Развития массового антисоветского движения в Ленинграде так и не произошло. Документы УНКВД свидетельствуют о том, что, хотя «пораженческие» настроения были распространены довольно широко, тем не менее, даже в период своего максимального подъёма (январь 1942 года) число лиц, подверженных им, никогда не превышало 20 % от общего числа горожан (3). Иными словами, основная часть ленинградцев по-прежнему молчаливо сносила лишения блокадной жизни и с отчаянием обречённых продолжала сопротивляться смерти исключительно «на внутрисемейном, внутриквартирном» уровне. При этом подавляющее большинство даже и мысли не допускало о возможности сдать город врагу.
Почему же нацистская пропаганда, несмотря на все свои усилия, так и не смогла преодолеть упорство горожан?
Обычно тому дают несколько различных объяснений: у ленинградцев, ослабленных голодом, не было сил активно протестовать против коммунистов; многие вели себя покорно просто по привычке; часть населения продолжала искренне поддерживать Советскую власть и поэтому признавала целесообразными все мероприятия, проводившиеся командованием города; в городе проводилась активная контрпропаганда, описывавшая зверства фашистов и настраивавшая его жителей на жертвенное поведение; энергично действовали органы НКВД. Однако думается, что, несмотря на возможную обоснованность подобных аргументов, основная причина кроется не в этом, а в ментальных особенностях характера русского человека.
В истории существуют страшные дилеммы, и Ленинград – одна из них. Если подходить к проблеме с позиций европейского гуманизма, во главу угла которого поставлено благополучие отдельного индивида (в противовес благополучию общества), то все города в ходе военных действий должны были бы объявляться открытыми. В Европе города мирно сдавались на милость победителя, что в частности привело к тому, что вся она подпала под власть нацистской Германии. По этой причине там не нашлось реальной силы, способной противостоять Гитлеру.
В русской же ментальности преобладает идея жертвенности части ради спасения Целого (часть сама готова пожертвовать собой ради спасения Целого). Это тоже можно назвать гуманизмом, хотя и совершенно иного типа. Однако именно такая стратегия позволила нам выиграть войну.
Если рассматривать проблему более детально, то надо понимать, что нашим «открытым» городам не светила участь европейских открытых городов, как бы о том ни трубила гитлеровская пропаганда. В Европе шла война на порабощение с частичной ассимиляцией населения, здесь – на полное его уничтожение с частичным порабощением оставшихся в живых. Вот почему для нас пожертвовать частью (самопожертвование части) означало в итоге спасение большинства (всей страны), и, значит, фактическое уменьшение числа потенциальных жертв.
В СССР без массового, преобладающего стремления людей отстоять своё Отечество (даже ценой своей жизни) победа в войне была бы невозможна. Реальной же сплачивавшей силой на тот момент выступала коммунистическая партия, владевшая мощным организационным и идеологическим ресурсом. При этом она отнюдь не являлась какой-то искусственной пристройкой, «наростом» на «теле» народа, как это иногда любят изображать, а действительно выражала именно его волю – пусть искажённо, но всё же волю большинства, живущих в этой стране. Вот почему нельзя механически вычёркивать из истории войны роль коммунистов и Советского государства, ибо такое вычёркивание ведёт к утере чувства историзма: одна полуправда заменится другой.
Именно Коммунистическая партия и Советская власть реализовывали на практике российскую ментальную идею принесения в жертву части ради спасения Целого. В случае с Ленинградом это означало: стоять до конца, не сдаваться ни при каких обстоятельствах. Стратегически это была правильная позиция, она вела к победе. Тактически же – всё было осуществлено крайне неудовлетворительно, что и привело к огромным недопустимым жертвам среди мирного населения. Проще говоря, жертвы в тех условиях были неизбежны, но они не должны были иметь такие чудовищные масштабы, ибо всякой цели должны соответствовать адекватные средства. Чрезмерной, а иногда и неоправданной эксплуатацией жертвенного поведения населения власти города нередко пытались прикрыть свои собственные просчёты (а зачастую и преступную халатность) в вопросах его снабжения и обороны, и подобная позиция вела лишь к усилению общего «градуса» страданий горожан. При этом всё же нельзя отрицать и то, что та же самая власть делала всё возможное и невозможное, чтобы город продолжал жить и работать в нормальном режиме.
В целом же, рассматривая вопрос об «открытом городе», можно сказать, что если бы Ленинград всё-таки сдался врагу, то его участь была бы гораздо хуже, чем та, что досталась ему в итоге. К голоду, нищете и разрухе добавился бы ещё и дикий террор против еврейской части населения, а также партийных и советских работников. Но главное, оставшиеся в живых испытали бы на себе весь ужас бесконечного унижения и полного бесправия перед лицом вражеского солдата. Именно такая судьба выпала на долю жителей Ленинградской области, и память о тех страшных годах до сих пор отзывается болью в сердцах тех, кто уцелел.
С военной же точки зрения сдача Ленинграда означала бы и сдачу Москвы, потому что в её захвате было предусмотрено участие войск группы армий «Север», а сил удержать столицу на тот момент у нас фактически не было. Вот тогда-то бы и реализовался в полной мере гитлеровский план «Барбаросса», конечной целью которого являлось создание заградительного барьера против Азиатской России по линии А-А (Архангельск-Астрахань)(4).
В то же время, нельзя забывать, что ленинградцы, рядовые жители города оказались заложниками ситуации. Ситуации, отчасти – вызванной объективной необходимостью, отчасти – созданной искусственно непродуманными действиями руководства. Проблема соотношения «героического» и «страдальческого» аспектов блокады остаётся по-прежнему актуальной. Единственный способ как-то её разрешить – это подняться над ней.
В случае с блокадным страданием важно ведь не само страдание, как таковое, а то, как его преодолевали ленинградцы: чем жили, что делали, чтобы остаться людьми, а не превратиться в опустившихся, обезумевших от голода животных (как это и задумывалось фашистами). Если это только страдание, то что же тогда есть подвиг? Думается, в данном случае, «героическая» и «страдальческая» страницы ленинградской блокады суть одно.
ЛИТЕРАТУРА
1. Ломагин Н. Ленинград в блокаде. М.: Яуза, Эксмо, 2005. С.298.
2. Лебедев Ю.М. Ленинградский «Блицкриг». На основе военных дневников высших офицеров вермахта генерал-фельдмаршала Вильгельма Риттера фон Лееба и генерал-полковника Франца Гальдера. 1941-1942. М.: ЗАО Центрполиграф, 2011. С. 323. Об этом же см. также: Стахов Хассо Г. Трагедия на Неве. Шокирующая правда о блокаде Ленинграда. 1941-1944. М.: ЗАО Центрполиграф, 2009. С.212-216.
3. Ломагин Н. Ленинград в блокаде. С.351.
4. Басистов Ю.В. На крутых перевалах ХХ века. Очерки по истории Второй мировой войны. СПб.: Европейский Дом, 2010. С. 143.