Сергей Северин, В-76. Первые годы учёбы в ВИИЯ

«Первые годы учебы. Командировки. 1970-1974 г.г.»  Посвящается 50-летию поступления в ВИИЯ в 1970 году.

«Уважаемые товарищи! Сейчас перед вами выступит слушатель 5-го курса факультета восточных языков младший лейтенант Виктор Васенцов. Он прочтет «Стихи о советском паспорте» на арабском языке.» На сцену актового зала Военного института, под громкие аплодисменты зрителей, собравшихся на концерте, посвященном 31-й годовщине Победы советского народа в Великой Отечественной войне, вышел невысокого роста русоволосый молодой человек и с выражением произнес:

«Би вудди ляу афтарису ль- бюрократыйята кязиаби

Лейса ли нафс ихтирам лиль авамир

Иннани абъату биздира иля шаятыни джамиан

Джамиа ль аурак илля хада…»

(«Я волком бы выгрыз бюрократизм

К мандатам почтения нету

К любым чертям с матерями катись

Любая бумажка, но эту…»)

Любитель Мельпомены, поклонник Тарасовой, Качалова и Дорониной, Витя наизусть знал репертуар МХАТа и Малого, любил оперу, восхищался Козловским и Лещенко, стараясь не пропускать ни одной премьеры. До поступления в Военный институт Витя жил в Челябинской области в небольшом городе с красивым названием Златоуст, занимался дикторским мастерством и художественным словом, активно участвовал в художественной самодеятельности. Затем — служба в армии, школа младшего командного состава и поступление в ВИИЯ. Еще на первом курсе института кто-то порекомендовал ему прочесть «Стихи о Советском паспорте» на арабском языке в переводе одного египетского поэта. И пошло — поехало. Витя, с присущим ему артистизмом, исполнял их везде, где это было уместно: и на концертах, и на экзамене по арабской литературе, буквально завораживая Галию Керимовну*, и даже по просьбе друзей. Это был его коронный номер, который нравился всем. Витя читал вдохновенно, пафосно, с выражением. Свое выступление он заканчивал словами: «Иннани муватынун мин аль-Иттихади Суфьети!» с высоко поднятой головой («Я – гражданин Советского Союза»). Зал на какое-то мгновение затихал, а затем взрывался громом аплодисментов.

Мое знакомство с Витей Васенцовым состоялось в августе 1970 года, когда, получив зачетные баллы, а вместе с ними и отеческое благословение начальника института генерал-полковника А.М. Андреева, я был зачислен слушателем первого курса Военного института. Герой Советского Союза, участник советско-финской и Великой Отечественной войн, строгим взглядом оглядев абитуриентов, прибывших на мандатную комиссию, задал один вопрос: «Ну, сынки, как будете служить Родине: за страх или за совесть?». «За совесть» — дружно ответили абитуриенты. «Просьбы есть? На здоровье никто не жалуется?» — спросил генерал. «Никак нет» — прозвучал дружный ответ. «Тогда в добрый путь» — заключил начальник института, и громко стукнув ладонью по столу, произнес ставшую легендарной фразу: «Во так!» Затем, он поздравил присутствовавших абитуриентов с зачислением и пожелал всем успехов учебе.

На территории института находился фонтан, где любили собираться в свободное время и абитуриенты, и слушатели. Однажды, когда я сдавал вступительные экзамены, совершенно неожиданно и незаметно к фонтану подошел генерал-полковник Андреев и стал спрашивать присутствующих о проблемах. Одному из абитуриентов был задан довольно неприятный вопрос: «Почему же ты, сынок, не смог поступить в ВИИЯ с первого раза». И абитуриент нашел достойный ответ: «Плохо был подготовлен, товарищ генерал-полковник». «Ну, что сынки, — сказал генерал, — знайте, языки мы сами вам распределим. Вы их выбирать не сможете. Кто-то получит язык международной дипломатии английский, кто-то трудный китайский, кто-то так нужный сейчас арабский, а кому-то достанется и музыкальный итальянский».

Случайная встреча с начальником института была нежелательна не только для слушателей. Когда он выходил на территорию института из своего кабинета на втором этаже старого учебного корпуса, все разбегались в разные стороны: и офицеры, и рядовые, и даже гражданские лица. Со стороны это выглядело довольно смешно. Но объяснение происходящему проясняла старая армейская байка: самый короткий путь — это тот, который в обход начальству. Затем был лагерный сбор, распределение всех слушателей по учебным и языковым группам, далее, ближе к ноябрьским праздникам, — принятие военной присяги в торжественной обстановке, и первый выход в увольнение.

Я был зачислен в 7-ю учебную и 21-ю языковую группы и приступил к изучению арабского языка. Всего на курсе было два полукурса: более 100 слушателей (4 учебные группы по 3 языковых группы в каждой) стали изучать арабский язык, остальные (тоже более ста человек) – китайский, японский, индонезийский, бирманский, вьетнамский, тайский, иврит, персидский и амхарский .

Попадание на арабский язык означало, что через два года мне и моим коллегам предстоит командировка в одну из арабских стран или в один из учебных центров по обучению спецконтингента* на территории нашей страны. Об этом все знали. И нас к этому готовили. Поэтому обучение было полностью подчинено выполнению этой задачи: в среднем 24 часа в неделю мы изучали арабский язык. С начала вводно-фонетический курс и правописание, а затем грамматику, навыки разговорного языка (речевая практика), военный и общий перевод. Остальные часы занимали общественно-политические дисциплины, общая тактика, ВБТ (вооружение и боевая техника), ОМП (оружие массового поражения) и военная топография, а также физподготовка: летом – бег ногами в парке МВО, зимой — на лыжах в парке «Сокольники».

Курс был уникальный по своему количественному составу. Такого числа слушателей и разных языков не было никогда. Но таковы были потребности страны в военных переводчиках.

Начальником курса был майор Степанов Валентин Сергеевич. Ему было всего 33 года. В подчинении у него было более двух сотен совершенно разных по возрасту (на курсе учились слушатели 1948-1953 г.р.) и характеру молодых людей. Сам он окончил Московское высшее общевойсковое училище имени Верховного Совета РСФСР и педагогический институт. Валентин Сергеевич представлял военную династию. Его отец, полковник С.Н. Степанов, в годы Великой Отечественной войны некоторое время был начальником Военного института иностранных языков Красной Армии. Затем, уйдя на фронт, он служил в должности начальника штаба корпуса. Погиб в 1944 году.

Майор Степанов обладал отменной армейской выправкой и великолепной физической формой. Откровенно говоря, мне всегда казалось, что он пользовался большим успехом у женского пола. Сам майор никогда не курил, поэтому активно боролся с этой вредной привычкой, называя всех слушателей-курильщиков «наркоманами». Много внимания уделял внешнему виду своих подчиненных и их физическому тонусу. Утренние проверки и строевые смотры проводились регулярно. Майор Степанов был не из тех командиров, которые говорили, что «сапоги надо чистить с вечера, чтобы утром одевать их на свежую голову» или «эта тумбочка у меня сегодня в увольнение не пойдет». Однако, обнаружив, что у кого-то ремень болтался ниже пояса или из-под гимнастерки виднелся «вшивник»*, обязательно делал замечание и просил привести форму в порядок.

За исполнением приказов начальника курса строго следили курсовой офицер капитан В.Л. Жабинский, старшина арабского полукурса Александр Кулагин и младшие командиры. У меня ими были Николай Ваванов и Александр Григорович. За месяц до 1971-го нового года майор Степанов приказал всем сдать зачет по физической подготовке, который заключался в следующем: 6 раз сделать подъем переворотом и 6 раз — выход силой на перекладине. Все согласно нормативам. «Кто зачет не сдаст, в новогоднее увольнение не пойдет» — такое решение принял начальник курса. Для тренировок приказал установить в казарме перекладину. У меня получался только выход силой, а для подъема переворотом не хватало техники исполнения. Но, потренировавшись, уже через две недели я сдал зачет, выполнив оба упражнения по 10 раз, и мог спокойно готовиться к новому году. Несколько человек, их было совсем немного, так и не смогли пройти испытание, а майор Степанов сдержал-таки свое слово, оставив их на новый год в казарме.

Самое видное место в любом высшем учебном заведении СССР отводилось общественно-политическим дисциплинам. Они совершенно четко выполняли свое предназначение: воспитывали в нас будущих строителей коммунизма, преданных делу партии и великим ленинским идеям, ведь мы могли, исходя из специфики будущей работы, оказаться на переднем крае борьбы с империализмом, хотя уже в то время мало, кто верил в светлое будущее. Политика руководства страны подвергалась критике со стороны простых людей. Вера в то будущее, за которое боролись наши деды и отцы, постепенно угасала. Виной всему были определенные просчеты в политике и экономике, коррупция и создание всеобщего дефицита. При изучении любой общественно-политической дисциплины главное внимание уделялось произведениям классиков марксизма-ленинизма. Каждый слушатель должен был иметь отдельную тетрадь, в которую конспектировал рекомендуемые работы Маркса, Энгельса и Ленина, а также решения высших партийных форумов и выступления Генерального Секретаря ЦК КПСС, а позднее плоды его литературной деятельности*.

Кафедра общей тактики и оперативного искусства, а в народе – «дубовая роща»* — располагала рядом колоритных преподавателей. «А на что похож капсюль в данном устройстве?» — спросил один из слушателей нашей учебной группы преподавателя во время занятия по ВБТ (Вооружение и боевая техника). Тот, подумав, ответил как истинный одессит: «А Вы, молодой человек, в баню ходите?». «Конечно, хожу — гордо ответил слушатель, — но причем тут баня?». «А притом, что этот капсюль похож на пробку от портвейна» — прозвучал ответ преподавателя.

Начальником кафедры общей тактики и оперативного искусства был полковник Ганичев. Он любил посещать занятия преподавателей своей кафедры и наставлять слушателей на путь истинный. «Вы – будущие лингвисты, — говорил полковник Ганичев, обращаясь к аудитории, — а лингвисту нужна ляшевская (ударение на «е» без двоеточия) память». Но, самое знаменитое от полковника Ганичева, звучало так: «Что такое ядерная война? Ядерная война — это, када усе горит: земля горит, вода горит, а в эпицентре танки – это мощный бронированный кулак…» и т.д. Все это произносилось с характерным владимирским оканьем и воронежским гаканьем.

Преподаватель стрелкового вооружения подполковник Краснов, с присущим ему артистизмом, показывая положения пистолета Макарова во время сдачи зачетов по стрельбе, учил слушателей: «У пистолета Макарова только три положения: первое — так (рука с пистолетом согнута в локте, поднята вверх и прижата к плечу), второе — вот так (рука вытянута вперед, пистолет направлен на цель), третье — и больше никак!».

Преподаватель бронетанковой техники полковник Саломатов часто путал фамилии. Однажды во время занятий он задал вопрос, желающих добровольно ответить на который не нашлось. Тогда он был вынужден взять журнал учебной группы и самостоятельно выбрать фамилию: «На этот вопрос, ответит слушатель …» — растягивая слова, характерным хриплым голосом произнес преподаватель. Далее он сделал небольшую паузу и, подняв голову, выпалил: «Хабибулин». Тишина. «Слушатель Хабибулин» — повторил полковник Саломатов. «Товарищ полковник, Хабибулина у нас нет» — прозвучал в ответ хор голосов. Полковник Саломатов задумался. «А, тьфу ты, черт. На этот вопрос нам ответит слушатель Нахмурин. Ты меня прости, Нахмурин, — обратился к Владимиру Нахмурину преподаватель, извиняясь, — Хабибулин был у меня во время войны водителем танка». Действительно, полковник Саломатов прошел всю Великую Отечественную войну, участвовал во многих войсковых операциях, освобождал советские и европейские города от фашистов, несколько раз горел в танке, но выжил и, став преподавателем, делился своими богатыми знаниями с будущими переводчиками.

Занятия по инженерной технике проводил полковник Петров, за что его прозвали «большая саперная лопата», а сокращенно БСЛ. Он обладал довольно специфической способностью излагать учебный материал. Начало предложения или фразы он произносил громко и четко, но затем громкость постепенно уменьшалась, и в конце он переходил на шепот. Слушатели всегда просили повторить сказанное, но полковник Петров никогда этого не делал, увлеченно, продолжая раскрывать тему занятия: следующее предложение опять в начале звучало громко, а в конце опять ничего не слышно.

Много интересного было и на занятиях по ОМП (оружие массового поражения). К моему глубокому сожалению, я мало что понимал в этой, могу с уверенностью сказать, действительно трудной, но важной науке. На семинарских занятиях подполковник Калмыков поставил мне две двойки подряд. Далее предстоял экзамен, который надо было как-то сдавать. Пришлось выучить все ответы наизусть и отвечать по памяти. Принимавший экзамен полковник Ларионов остался доволен моим ответом, но просмотрев оценки, полученные в ходе изучения науки о поражающих факторах ядерного взрыва, сказал, что больше, чем «хорошо» поставить не может. Именно полковнику Ларионову принадлежит знаменитая фраза: «А вам, товарищи слушатели, команда – газы!», которую он произносил спокойно, с улыбкой, чтобы лишний раз не волновать слушателей, ведь на самом деле никаких газов не было.

Особое место следует уделить преподавателям кафедры физподготовки. Сама дисциплина называлась ФИЗО, что истолковывалось некоторыми слушателями как «физическое изнашивание здорового организма». На самом деле, спорт крайне важен для военного переводчика. Я в этом глубоко убежден. Преподавателями физо на нашем курсе были майор Олейников, майор Кирсанов, а также в прошлом известные спортсмены, заслуженные мастера спорта В.А. Пономарев* и А.Н. Киров*.   Последний очень любил демонстрировать свои физические кондиции, с легкостью несколько раз поднимая мизинцем правой или левой руки 24-х килограммовую гирю. И еще он говорил, что в свое время борол Николая Балбошина*.

Иностранный язык каждому дается по-своему. Одни овладевают им легко, благодаря природной памяти и способностям. Другие – наоборот, тяжело. Им проходится с трудом запоминать новую лексику, фразы, устойчивые словосочетания, наконец, правила произношения и правописания. Этим другим приходилось брать усидчивостью. В ВИИЯ их дразнили «…опашниками», за то, что все время, даже ночью, они проводили за изучением иностранного языка, сидя на «…опе». Кстати известный переводчик-синхронист Володарский* считает, что иностранный язык дается именно этим местом человеческого тела. Поэтому, не факт,  что в конце обучения первые получали оценки «отлично» по основному и второму языкам. Часто именно вторые своим упорством и усердием становились на голову выше первых. А что касается дразнилки, так это все, как говорится, по молодости лет.

Преподавателями арабского языка были, в большинстве своем, выпускники ВИИЯ с опытом работы в арабских странах, главным образом в Египте. Все они достойны особой благодарности за вклад в становление нас как переводчиков. Это – и Майбуров (ему принадлежали знаменитые выражения: сесть «аля торец», «вариант командира не обсуждается»), и Рахтеенко (учил грамматике), а также Парсаев, Чумаченко, Семкин, Кононов (все были вместе с нашим курсом на стажировке в Марах), Вашкевич (учил египетскому диалекту), а еще Юсупов, Удам, Матвиенко, Симонов, Вдовичев, Турчин, Казаков, Ионченко, Козлов, Ковтанюк, Шевцов, Астахов и др.

Впоследствии, на арабской кафедре работали преподавателями мои коллеги: Шитов, Игнатьев, Сырников, а также мои однокурсники: Жуков, Гордеев, Дьяконов, Крылов, пришедшие на смену тем, кто учил нас.

Не все из тех, кто поступил на первый курс вместе со мной, дотянули до конца второго курса. Кто-то отказался от учебы по своей инициативе и был отправлен дослуживать срочную службу в одну из воинских частей, а кое-кого отчислили по неуспеваемости и низкой дисциплине. Несколько ребят, поступивших после службы в армии, просто не смогли осилить иностранный язык потому, что давался крайне тяжело. Однако среди отчисленных были весьма талантливые люди. Например, слушатель Рыбалкин* обладал великолепной памятью и широким кругозором. Самостоятельно изучал иностранные языки, увлекался математикой, решал задачи по физике и химии. Не удивлюсь, если он скрывал от всех несколько своих тайных увлечений: возможно, он писал стихи. По всем предметам получал только отличные оценки. Не имел никаких замечаний по дисциплине и физической подготовке. Однако после окончания первого курса неожиданно написал рапорт и был отчислен. Видимо, он понял, что долгая служба в армии станет для него не самым удачным жизненным выбором.

Помимо учебы, слушатели занимались уборкой прилегающей территории. Мне запомнилось, как зимой мы часто после занятий кололи лед на Волочаевской улице:   лом в руки и вперед.

Первые два года слушатели курса находились на казарменном положении. Спали в составе языковой группы по 10 человек в одной комнате на двух ярусных панцирных кроватях. Ходили в суточный наряд, караул и дежурили в курсантской столовой, где осуществлялось питание. Обычно, слушатели языковой группы (10 человек) усаживались за один стол по пять человек на лавку с каждой стороны друг против друга. Приносили кастрюлю супа, затем второго блюда и, назначенный командиром языковой группы, раздающий приступал к раздаче пищи. В целом, еда состояла из обычного набора продуктов: на завтрак – каша, обычно пшенка или перловка, которую называли «крупнокалиберная шрапнель», с кусочком сливочного масла круглой формы (говорили: «Скушал масло – день прошел»), на обед – на первое суп, на второе котлеты, на ужин обычно давали рыбу (будущим переводчикам очень необходим фосфор). В качестве гарнира – картошка, макароны и рис. С точки зрения качества приготовления, пища оставляла желать лучшего, но молодые желудки переваривали все.

Кстати, начальник ВИИЯ генерал-полковник А.М Андреев, часто повторял: «Щи и каша – пища солдата». Не исповедовавшие эту истину слушатели вечером вместо ужина в столовой любили посещать  буфет, где за плату можно было отведать то, чего никогда не было в столовой. Наибольшей популярностью пользовались: сметана с сахаром в граненом стакане, яйцо мод майонезом, сваренная докторская или русская колбаса с горчицей, сосиски, сардельки и прочие «деликатесы».

Отдельно хочу рассказать о таком деликатном поступке, как бракосочетание. Каждый слушатель, пожелавший стать законным мужем, должен был написать рапорт о своем намерении, а затем привести свою суженную на беседу к начальнику курса. После этого он мог узаконить свои отношения с избранницей, предоставив в отдел кадров копию свидетельства о браке.

В такой вот обстановке быстро пролетели два г ода кропотливой учебы.

В 1972 году примерно за полгода до предполагаемого выезда более 30 моих коллег, в том числе и меня, распределили в Египет. Остальным предстояли командировки в Сирию, оба Йемена (Северный и Южный) и Алжир.

В 1972 году, как и все выездные*, на тот момент, слушатели 2-го курса восточного факультета ВИИЯ, я успешно прошел все комиссии, осталось только поставить так называемый «плюсик»: побывать на приеме в ЦК КПСС у специалиста, которого начальник курса майор Степанов В.С. представил как генерала в гражданской одежде и поэтому рекомендовал обращаться к нему по-военному.

Именно так поступили мы с моим коллегой Борисом Гордеевым, когда прибыли на беседу с товарищем из высшей инстанции. Нам были указаны задачи предстоящей командировки, обрисована ситуация в регионе и даны общие рекомендации.

Итак, после двух лет напряженной учебы мне предстояла практика – одногодичная командировка в Египет с перспективой продления на второй год.

Однако вместо Египта мне и моим коллегам было суждено практиковаться в арабском языке совсем в другом месте. Дело в том, что в июле 1972 года президент Египта Анвар Садат объявил о денонсации советско-египетского договора об оказании военной помощи, в том числе военными советниками и специалистами и выводе их с территории Египта. О том, что побудило египетского президента к такому шагу, имеется множество различных версий. Главная версия сводится к тому, что Анвар Садат воспользовался американским предложением бывшего госсекретаря Генри Киссинджера: «Если выведете из Египта советских военных, получите несколько миллиардов американских денег на развитие экономики». Анвар Садат, оставался президентом Египта до 1981 года. За эти годы он успел подружиться с США и Израилем, приступил к политике «открытых дверей», предав забвению советско-египетскую дружбу, и разрушил до основания все, что было построено его предшественником – Гамалем Абдель Насером. Свою жизнь поклонник идей Гитлера и Муссолини закончил 6 октября 1981 года на военном параде в Каире, посвященном 8-й годовщине начала октябрьской освободительной войны. Садат был расстрелян группой офицеров-исламистов как предатель египетского народа.

Большое внимание сокращению советского контингента в Египте уделяло и руководство СССР, полагавшее, что египетские вооруженные силы достаточно хорошо подготовлены к ведению боевых действий без посторонней помощи.

Так это или не так, но на встрече в начале июля 1972 года с послом СССР в Египте Виноградовым, Садат обязал его вывести весь военный контингент из Египта в течение короткого промежутка времени. «Пусть они возвращаются домой и отдыхают» — сказал Садат послу Виноградову о выводе советских военных специалистов и советников. Было ли это театральным жестом или серьезно обдуманным решением теперь не имеет никакого значения: что было, то было. Но по словам того же посла Виноградова, такое решение явилось пощечиной Советскому Союзу.

По прибытии на Танковый проезд после отпуска в конце июля 1972 года меня и моих коллег ожидала весьма печальная судьба. Собрав нас, теперь уже бывших «египтян»), майор Степанов как всегда четко рапортовал начальнику факультета генерал-майору танковых войск Константину Федоровичу Баско о том, что слушатели по его приказу собраны и т.д. Казалось, начальник факультета посмотрел каждому из нас в глаза и несколько раз с грустью, как будто это он, а не египетский президент, был во всем виноват, произнес: «Хоросые вы ребята и мне искренне вас заль, но поедете вы в Мары*». Дело в том, что Константину Федоровичу с трудом давалось произношение некоторых звуков, поэтому « ж» он произносил как межзубное «з », вместо «ш» звучало «с» и т.п.   Тот, кто об этом знал, не обращал на такую мелочь никакого внимания. Все ждали более справедливого вердикта. В зале воцарилась тишина, которую нарушил громкий голос Валеры Суворова: «А за что?». Но поставленный слушателем Суворовым вопрос так и повис в воздухе: ни начальник факультета, ни начальник курса не смогли на него ответить и спешно покинули помещение.

В то время у командования был определенный стереотип, согласно которому в Мары отправляли только проштрафившихся слушателей, которые имели административные взыскания или как говорили тогда «залеты» (отсюда — «залетчики», «залететь», «подзалететь» и т.п.). Отношение к ним со стороны командиров и начальников было негативным. Уровень профессиональной подготовки и знания иностранного языка во внимание не принимались.

В качестве примера вспоминаю следующий эпизод из институтской практики. По возвращении из Мары, в январе-феврале 1973 года, наша группа бывших «египтян» вернулась в институтские казармы и в один из дней отправилась строем в столовую. Не надо рассказывать какой это был строй: кто в лес, кто по дрова. Естественно, данное обстоятельство не просочилось мимо бдительного ока заместителя начальника факультета полковника Попова: «Кто такие? Кто начальник курса?». Сержант дал команду: «Группа! Стой!» и доложил: «Товарищ полковник, группа слушателей курса майора Степанова, вернувшихся из командировки в Мары, следует в столовую». Далее полковник Попов произнес фразу, которая многим из нас запомнилась надолго: «Эх, вы! Как же вам не стыдно! На вас государство такие деньги тратит, а вы с Мары службу начинаете».

Но вернемся к событиям августа 1972 года. Наш многочисленный отряд военных переводчиков во главе с тремя преподавателями: Семкиным Б.Т., Кононовым Г.И. и Парсаевым В.И., собравшись на Казанском вокзале, отбыл в город Мары поездом Москва-Ашхабад. Мама и папа проводили меня, познакомились с родителями Влада Кудряшова: Марией Антоновной и Василием Ивановичем и затем часто с ними перезванивались относительно новостей от своих детей с мест нашего совместного пребывания. По прибытии в учебный центр войск противовоздушной обороны по обучению спецконтингента, нас принял начальник бюро переводов старший лейтенант Евгений Лашкевич. «Мары хош гелдениз!» — сказал он по-туркменски и перевел: «Добро пожаловать в Мары!», на что кто-то из моих коллег отреагировал: «Нет, уж лучше Вы к нам!». Отдав должное юмору, начальник бюро переводов, тем не менее, дал несколько ценных советов: «В город в гражданской одежде не выходить, по одному не ходить, возвращение в часть до 20.00.» Раскинувшийся на берегах полноводной реки Мургаб туркменский город Мары в советское время был местом ссылки не только военнослужащих, но и тех, кто был не в ладах с законом. На его территории находились несколько учреждений пенитенциарной системы: исправительно-трудовая колония строгого режима, женская тюрьма и следственный изолятор (СИЗО). Ближе к центру города находился Обком партии, рынок, парк имени Горького и ресторан «Дружба», что на ул. Полторацкого*, а на окраине города — Тикинка* и колхоз, из года в год перевыполнявший план по сдаче государству хлопка и бахчевых культур.

Среди местного населения, особенно у его пожилой части, у аксакалов, были живы не совсем приятные воспоминания об одном русском рубаке, будущем маршале Советского Союза с пышными усами, которого в годы гражданской войны партия послала в Среднюю Азию для борьбы с басмачеством и наведения порядка. Поэтому, когда наш курс прибыл в Мары, то первой фразой, которую мы услышали от местного жителя, была: «Кто такие? А, пэрэвочики? Рэзать всех вас будем!» Местные хулиганы, в основном армяне, персы и азербайджанцы, а также осевшие в Туркмении бывшие зеки: русские, украинцы, молдаване и др. — говорили с характерным акцентом. Друг к другу и окружающим они обращались «ара-пацан», что-то вроде современного обращения «братан» в определенной среде.

В Мары я работал переводчиком в группе специалистов технического дивизиона египетской бригады «Квадрат». Надо же: советских специалистов выгнали из Египта, и наши руководители после такого позора приглашают на учебу египетскую бригаду. Хорошо, что хоть в Мары, а не в Москву. Да еще и поставками оружия помогали. Такая вот политика.

Кроме нас, так сказать, бывших «египтян» со степановского курса, в Мары приехала большая группа слушателей 4-го курса. Они имели опыт работы в арабских странах и учебных центрах на территории нашей страны, охотно делились с нами своими знаниями. Например, вместе со мной в группе технического дивизиона работал Сергей Колесов. Несмотря на то, что он был старше, у нас сложились добрые отношения: он помогал мне, я выручал его. Правда, затем наши пути разошлись. Обучаемые, несмотря на отсутствие у меня опыта переводческой работы, относились ко мне хорошо. А старший группы (на первой фотографии он второй справа, рядом со мной) часто говорил: «Сергий, инта тамам фи таргума» («Сергей, ты хороший переводчик»). Дело в том, что египетский диалект, на котором мне приходилось разговаривать, имеет свои особенности, которым меня учил на втором курсе замечательный преподаватель Николай Николаевич Вашкевич. Египетский диалект был его любимым детищем, преподавание которого он поднял на очень высокий уровень. Он проштудировал всю имеющуюся в институте египетскую фильмографию, литературу, газеты и прочие издания. На вышеперечисленных источниках, а также на личном опыте, он строил свои занятия. Николай Николаевич, естественно, не признавал никаких других диалектов арабского языка, называя их «варварскими». Однажды, услышав, как один из слушателей начал свой рассказ о командировке в Ирак словами: «Ани чинт биль Ирак» (Я был в Ираке), Николай Николаевич перебил его вопросом: «Э ляхгя барбарийя ди? (Это что за варварский диалект?)». Он полагал, что египетский диалект – это вовсе и не диалект, а самостоятельный язык. Вероятно, он был прав.

Особо следует сказать о двугодичниках – выпускниках бакинского, ташкентского и душанбинского университетов, которые также были представлены в переводческой среде учебного центра Мары. Перевод с арабского на русский и наоборот большинству из них давался с трудом. Причина заключалась в неадекватном понимании особенностей русского языка и отсутствии навыков военного перевода. «Борис Тарасович! — обратился к майору Б.Т. Семкину один из двугодичников, — А как будет по-арабски «яышко». «Какое яышко?» «А, Борис Тарасович, ты, что по-русски не понимаешь?». Дальнейший разговор перешел в долгий спор о том, кто лучше владеет русским, арабским и другими языками. А оказалось, что «яышко» — это вовсе не «яышко», а — ячейка.

Командование учебного центра заранее хорошо подготовилось к нашему приезду. Несмотря на то, что мы были курсантами, рядовыми, для нас было организовано бесплатное питание в хорошей столовой по специальному пайку. Самым популярным блюдом на нашем столе был говяжий язык. Казалось бы деликатес. Но, когда вам предлагают деликатес очень часто, это надоедает. Помните, с каким отвращением таможенник Верещагин кушал черную икру? Обслуживали нас молоденькие официантки, недавно закончившие учебу в соответствующем учебном заведении Ташкента. Это добавляло шарма.

Располагались мы в общежитии казарменного типа по четыре человека в комнате. Вместе со мной жили Олег Бых, Женя Дьяконов и Боб Кондратьев.

Свободное время проводили в соответствии с указаниями начальника бюро переводов, сочетая выходы в город на танцы в парк Горького, с походами на местный рынок, где покупали дыни и арбузы. Иногда посещали ресторан «Даслук» («Дружба») на улице Полторацкого*. Во всех посещаемых местах нередко приходилось быть невольными очевидцами местных кровавых разборок.

Денежное содержание выплачивалось согласно курсантской норме: что-то около 15 целковых в месяц.

Прогуливаясь по марыйским улочкам, я вчитывался в различные названия на туркменском языке. На всю жизнь запомнил, как будет по-туркменски «Берегись поезда!» – «Поездан саклан!». «Военнкомат» — «Комисариат харби», «Добро пожаловать!» — «Хош гелдениз!», «Библиотека» — «Китабхана».

Туркменская ССР, г. Мары, учебный центр ПВО, 1972 год. Обучаемые – военнослужащие технического дивизиона египетской бригады, преподаватели (в центре слева) и переводчик (крайний справа).

В советское время Мары был рублевым городом. Любая услуга стоила один рубль. Однажды местный таксист подвез меня и моих друзей от рынка до места нашего проживания. Ехать недалеко, но дыни были тяжелые. «Сколько мы тебе должны?» — спросил один из нас. Туркмен с гордостью произнес: «Руппель! (рубль)».

В один из трудовых будней всех преподавателей и переводчиков учебного центра г. Мары собрали в актовом зале по случаю прибытия важного чина из политуправления ТуркВО.* Чином оказался генерал-майор. Он начал свою пламенную речь о том, что мы занимаемся очень важным делом – обучением спецконтингента боевому применению средств ПВО. Но, как политработник, нацелил всех присутствующих на более важную задачу – разъяснению среди иностранных военнослужащих преимуществ советского образа жизни. О каких преимуществах советского строя можно было пропагандировать на примере Мары, когда на улице могли обобрать, раздеть и, в лучшем случае, если не зарезать, то покалечить? Однако политработник, несмотря на протесты аудитории, не унимался и принялся критиковать тех, кто якобы занимается антирелигиозной пропагандой среди арабов. «Однажды, когда я был в одной из арабских стран, то стал свидетелем следующего разговора» – сказал генерал-майор и добавил: «Переводчики, которые были в арабских странах, знают, что мафиш по-арабски значит — нет, а фи значит — да. Так вот, наш военный специалист говорит: «Аллах мафиш», на что араб ему отвечает: «Аллах фи». Наш опять говорит: «Аллах мафиш!», а араб снова: «Аллах фи!». Едва не дошло до рукоприкладства. Разве так можно. Нельзя, товарищи, ущемлять религиозные чувства верующих» — сделал заключение политработник.

К переводчикам всегда возникали разного рода претензии со стороны начальников и командиров. То дисциплина хромает, то перевод неточный, то еще какая-то ерунда. На очередном служебном совещании командир учебного центра полковник А.Д. Бобков в очередной раз «наехал» на переводчиков, указав на жалобы со стороны командования и обучаемых. Говорил он долго и однообразно, без конкретики. Закончив свой доклад, попросил начальника отделения переводов отчитаться, так сказать, о проделанной работе. Слово попросил майор Б. Т. Семкин. Борис Тарасович сказал: «Я не знаю, что о переводчиках из ВИИЯ думают ваши, товарищ полковник, жалобщики, но президент Сирийской Арабской Республики Хафез аль-Асад просил других к нему не присылать, потому что другие не знают арабского языка так, как им владеют выпускники и слушатели ВИИЯ».

В конце ноября 1972 года меня и еще пятерых моих коллег (Адонина, Жукова, Заничева, Суворова и Поликанова) вызвал начальник отделения переводов марыйского учебного центра и сказал, что пришла телеграмма из ГУКа МО : «Нужны переводчики для отправки за границу. Собирайтесь, сегодня полетите в Москву. Срочно». Начальник бюро переводов сказал, что нам несказанно повезло. Ведь в Мары редко кто, просидев всего 4 месяца, мог рассчитывать на выезд на границу.

В Москве прямо из аэропорта нас доставили в институт, где мы быстренько привели себя в порядок и пошли на прием к большому начальству. По ходу дела, один из нас (Володя Поликанов) был оставлен в Москве, а остальным вручили командировочные предписания для убытия в штаб Львовского гарнизона, а затем в г. Яворов (Западная Украина).

Командировка предстояла не совсем обычная. В Яворове располагался Зенитно-ракетный полк «Куб», которым командовал подполковник В.А. Старун. Там нам сказали, что полк готов к отправке в Сирию для оказания помощи дружественному народу в отражении израильской агрессии. Однако отправка затягивалась по независящим от командования полка причинам. Кстати, полк подполковника В.А. Старуна был первым советским воинским формированием, планировавшимся к отправке в Сирию. В Египте советские воинские части уже были. Кроме того, полк был доукомплектован военнослужащими, уже проходившими службу в Египте и имевшими опыт боевых действий.

Пробездельничав месяц на Западной Украине, в конце декабря 1972 года, накануне нового года мы были откомандированы в Москву, не дождавшись отправки в Сирию в составе ограниченного советского военного контингента.

Полк «Куб» под командованием подполковника В.А. Старуна все-таки прибыл в Сирию, но уже после официального окончания октябрьской войны 1973 года.

В дальнейшем судьба распорядилась таким образом, что основную массу прибывших из Мары слушателей, отправили в Сирию, несколько человек поехали в Ирак, а остальные, ставшие не выездными, остались в Мары. Так распорядилось командование института и уже упомянутые кадровики.

Перед отправкой нам удалось позаниматься сирийским диалектом с только что вернувшимся на Родину старшим лейтенантом Владимиром Ионченко, работавшим в аппарате ГВС* в Сирии. Занятия были чрезвычайно полезны не только в плане языковой подготовки, но и получения жизненно необходимой информации о ситуации в стране, особенностях службы, работы, быта и т.д.

В Сирию я прибыл 23 апреля 1973 года.

Старший референт аппарата ГВС*, мой бывший преподаватель майор Геннадий Викторович Симонов определил меня для работы в ПВО.                                                                               Первоначально меня и прибывших со мной товарищей поселили в отстойную гостиницу «Мархаба», что по-арабски, как бы в назидание вновь прибывшим, чтобы не расслаблялись, означает «привет». Прожив там несколько дней, и потратив половину аванса, я подумал, что надо что-то решать с переселением в более реальное место проживания. Тем более, что моей проблемой никто не хотел заниматься. В те годы для этого не было места лучше, чем так называемый «Красный дом»* — место компактного проживания переводчиков, расположенный в районе Эль-Кусур. В один из дней, когда я скучал в своем номере отеля, ко мне заглянул мой однокурсник Володя Борзов, прибывший в Сирию в августе 1972 года и предложил переехать в «Красный дом». Это стало возможным после того, как он согласовал вопрос о моем переселении с Владимиром Бабичевым (вечная память), исполнявшим на общественных началах обязанности старшего в общежитии. Вместе с ним там проживали его однокурсники — несколько младших лейтенантов с курса подполковника Назарова, у которых заканчивался срок командировки, а также большая группа моих однокурсников, прибывших в Сирию в августе 1972 года. Володя Борзов жил в «Красном доме», но ему предложили переселиться в квартиру и, таким образом, его место освободилось, чем я и воспользовался. Так в мае 1973 года я перебрался в «Красный дом». Так что и Владимир Бабичев, и мой однокурсник Володя Борзов, проживающий в настоящее время у себя на родине – в Эстонии, сыграли в тот момент очень важную роль в моей дальнейшей судьбе.

«Красный дом» представлял собой трехэтажное здание. На первом этаже находилось помещение дежурного, который назначался начальником штаба ГВС из числа старших офицеров- советников. Жилые помещения располагались на двух верхних этажах. В них по двое, трое и четверо проживали переводчики. Я занял свободное место в одной комнате с Виталией Агаповым, тем более что он был не против. Мы дружили, помогали друг другу. Вместе ходили по магазинам и покупали продукты. Вместе готовили и вместе питались. В целом, обстановка в «Красном доме» коммунальную квартиру. Кухня была оборудована газовой плитой. Пищу готовили сами. Чистоту и порядок в мужском общежитии поддерживали две уборщицы-сирийки неопределенного возраста. Заходя в дом, они всегда здоровались: «Мархаба, месье». И так по нескольку раз в день. Никто не знал и не спрашивал, как их звать на самом деле. Между собой мы их звали «мархабушки». Кроме обычной уборки за дополнительную плату они стирали белье. Женщины были приветливыми и доброжелательными.

В каждой комнате стояла печь, которая работала на солярке и в зимнее время обогревала помещение. Такая же печь стояла и в ванной комнате для нагрева горячей воды. Солярку можно было купить у местных торговцев, предлагавших свой товар громкими криками: «Мазот, мазот, мазот…».

В «Красном доме проживал мой однокурсник Женя Евтюхин, который прибыл в Сирию на две недели раньше меня и работал с советником командующего ВВС и ПВО (по ПВО) генерал-лейтенантом Колесниковым, поэтому всю информацию о моих перемещениях он передавал мне лично.

Сначала мне пришлось потрудиться в учебном центре подготовки специалистов ЗСУ 23-4 Шилка, который располагался в районе аэродрома Меззе (пригород Дамаска). Затем с советником зенитно-артиллерийского полка совершить из столицы многокилометровый марш в город Табка (ныне Ас- Саура) для обеспечения воздушного прикрытия мероприятий по торжественному открытию гидротехнического комплекса на реке Евфрат. Кстати, где-то в этом городе жил, трудился и активно участвовал в художественную самодеятельности вышеупомянутый Витя Васенцов, убывший в Сирию в августе 1972 года вместе со «Стихами о советском паспорте» на арабском языке. Ругаю себя за то, что я не нашел возможности увидеться с ним. Ведь нас, переводчиков, в Дамаске было много, а он, в дальнем гарнизоне, был один-одинешенек.

Наконец, в августе 1973 года меня перевели в группу советских военных специалистов 72-й ЗРБР смешанного состава войск ПВО Сирии. Советником командира бригады, с которым я, в основном, работал, был подполковник Андрей Викторович Чернов. Высокого роста, плотного телосложения, с усами-бабочками, он пользовался заслуженным авторитетом у местной стороны и уважением командования ГСВС. В состав бригады входили несколько дивизионов: 5 ЗРК Печора, 2 ЗРК Волга, 1 ЗРК Двина и технический дивизион. В каждом дивизионе находился советский специалист (майор или подполковник), помогавший командиру дивизиона решать боевые задачи. Бригада была дислоцирована в пригородах Дамаска, и главной задачей было воздушное прикрытие сирийской столицы и военных объектов, находившихся в районе, от воздушных ударов ВВС Израиля, которого сирийцы называли не иначе, как «сионистским врагом».

Удостоверение иностранного специалиста. Штаб ВВС и ПВО. В/ч 7279.

В самом начале, первое, что сделал Чернов, — отправил меня на пару недель к советнику командира 1-го дивизиона «Волга» подполковнику Кобякову с целью установления рабочих контактов с командиром дивизиона и другими офицерами (советник Кобяков совсем недавно прибыл в Сирию), а также для обучения прибывшего пополнения. Дивизион располагался недалеко от местечка под названием Эль-Кисва. С поставленной задачей я справился успешно, а Кобяков оказался порядочным человеком и хорошим специалистом.

Приходилось работать и с другими советниками и специалистами, в частности с советником главного инженера бригады подполковником Вересовым Ю.И. Немало сирийских офицеров получали образование в учебных заведениях Советского Союза. Особым интересом пользовались учебные заведения Одессы, Киева, Краснодара и Ленинграда. О всяких учебных центрах вроде Мары, отзывы были негативными. «Есть на свете три дыры, а одна из них — Мары, Луговая – глуховая и т.д.». В штабе бригаде служил сирийский подполковник, отлично владевший русским языком.

У Чернова был водитель Аднан. Он каждый день приезжал утром за мной к Красному дому, а затем мы заезжали за старшим советником бригады. Как только он садился в машину, поздоровавшись со мной, говорил Аднану по-арабски: « Сабах уль-хейр, Аднан, шленак инта, ин ша алла мабсут? (Доброе утро, Аднан, как у тебя дела, надеюсь, все хорошо?)». Арабский язык, на котором говорил Чернов, оставлял желать лучшего, но большинство специалистов, работавших в Сирии, разговаривали намного хуже. Водитель Аднан был вежливым, молодым человеком, который очень дорожил своей работой и гордился тем, что он являлся водителем у русского советника. Поэтому, каждое утро на приветствие Чернова он отвечал: «Сабах эль-хейрат, мукаддам Чернов! Ана ктир мабсут. Инта шленак! (Доброе утро, подполковник Чернов! У меня все хорошо. Как ваши дела?). Далее Чернов мог поинтересоваться здоровьем жены Аднана, которая была на 6-м месяце беременности: «Аднан! Шленак мадам?»

После этого Чернов говорил водителю, куда надо ехать. Например: « Аднан, лязим рух кятиба уля. (Аднан, поехали на первый дивизион)».

Однажды после посещения одного из дивизионов Аднан предложил заехать к нему домой. Ему очень хотелось познакомить подполковника Чернова со своей второй половинкой. Остановившись возле дома, Аднан предложил нам войти. Нас встретила его жена, которую он нам представил: «Зубейда». Черноглазая, стреляющая глазами по сторонам, с черными как смоль спадающими ниже плеч волосами, в длинном цветастом платье-балахоне она произвела на нас самое приятное впечатление, а большой живот придавал ей больше женственности. Живот был настолько большой, что казалось там у нее тройня. «Шаррифу, тафаддалю» (проходите, пожалуйста) — пригласила нас Зубейда.

«Бейт араби» (арабский дом) — сказал Аднан, показывая нам спальню, и провел далее по всем комнатам. Бросились в глаза идеальная чистота и обилие всяких украшений в виде искусственных цветов, гирлянд, различных инкрустированных шкатулок, слоников, птичек и т.п. Хозяева пригласили нас расположиться на стульях у журнального столика, а Зубейда поспешила принести орешки, пахлаву и кофе — самые распространенные арабские угощения. Мы стали разговаривать о том — о сем, отведали все кушанья, после чего Чернов встал и предложил откланяться. «Аднан, лязим рух каид лева» — сказал Чернов (Аднан, надо ехать к командиру бригады) и, обратившись к Зубейде, произнес: «Шукран ктир, Зубейда. Инту лязим бэби (здесь англ. вaby – дитя) ашара» (Большое спасибо, Зубейда. Желаю вам иметь десятерых детей)». Прожив в Сирии почти 3 года, подполковник Чернов прекрасно знал, что любая арабская семья счастлива большим количеством детей, поэтому подобное пожелание было именно в точку.

Зубейде очень понравилась последняя фраза Чернова, и она, чуть не прослезившись, ответила нам: «Ташаррафту. Ин ша алла нашуфкум ва интум бихейр!» (Спасибо, что заехали, будем рады видеть вас снова в добром здравии).

В общем, работы хватало. Хотя было свободное время. Но его съедали всякого рода служебные совещания, командирские занятия и дежурства по аппарату ГСВС. Обычно дежурство несли два человека: дежурный по аппарату в звании не ниже подполковника и дежурный переводчик. Однажды во время такого дежурства произошла довольно смешная история, о которой не могу не поведать.

Примерно в 10 часов утра в комнате дежурного раздался телефонный звонок прямой связи с Главным военным советником в Сирии генерал-лейтенантом танковых войск Макаровым. Дежурный быстро снял трубку и четко отрапортовал: «Товарищ 201-й (позывной генерала, иногда приближенные его между собой называли «главный»)! Дежурный по аппарату ГВС* полковник Миронов (фамилия вымышленная). Слушаю Вас». Дальше, голос в трубке сказал: «Товарищ Миронов! Прошу позвонить в посольство и передать дежурному, что я буду у посла в 12.00». «Есть, товарищ 201-й» — отрапортовал дежурный, Набрав нужный номер по городскому телефону и услышав на другом конце: «Посольство Советского Союза. Дежурный по посольству слушает», — сказал: «Товарищ дежурный? Прошу передать послу, что генерал Макаров ждет его у себя к 12.00». Такие понятия, как дипломатический этикет, были неведомы дежурному полковнику. Самым главным начальником для него был не посол Советского Союза в Сирийской Арабской Республике, он же бывший первый секретарь ЦК Компартии Узбекистана, а по совместительству еще и дуайен дипломатического корпуса и уважаемый человек — Мухитдинов Нуритдин Акрамович, а генерал-лейтенант Макаров. Так он был воспитан, и это – не его вина или ошибка. Но по другому думал его коллега, дежурный по посольству, который решил не исправлять ошибку военного специалиста, а так как есть доложил послу. И тут пошла обратная связь. Что началось! «Я тебя в 24 часа отправлю в Союз!» — таков был вердикт главного военного советника, который, правда, потом смягчился и приказал этого полковника больше не назначать дежурным по аппарату.

Свободное время каждый мог проводить по своему усмотрению. Но в целом мы старались держаться коллективом и не замыкаться в себе. В коллективе было веселей.

Иногда нам своим переводческим коллективом удавалось по выходным выбраться за город в бассейн «Андалуз», который находился недалеко от Дамаска. Там мы купались, загорали, пили пиво и играли в волейбол. Туда приезжали и многочисленные студенты из стран социалистического лагеря, с которыми мы иногда также общались. Это были поляки, болгары, югославы. Были и наши граждане – сотрудники посольства, торгпредства и ГКЭС, а позднее – первые в Сирии советские военные наблюдатели.

С Юриком Степановым (слева) в бассейне Андалуз.

На снимке слева направо: я, Женя Евтюхин, Миша Шергилов, Валера Суворов и Миша Разинков. Сирия, лето 1973 года.

Особо вспоминаю наш музыкальный коллектив в составе: Валеры Бибикова, Саши Ищенко, Бориса (Боба) Кондратьева и меня. Играли мы так, для себя. Но однажды нас пригласили поиграть на танцах в клубе ГКЭС, собственно там мы и репетировали. Затем был клуб торгпредства, и даже пионерский лагерь в Забадани. Особой популярностью пользовались песни «Березовый сок» («Мы трудную службу сегодня несем вдали от России) и «Не задирай носа» Северина Краевского и ансамбля «Червоны гирары» в нашем исполнении.

Гитаристы: я, Валера Бибиков и Саша Ищенко; барабанщик Боб Кондратьев.

Начало семидесятых было бумом авторской песни: Высоцкий, Городницкий, Ким, Окуджава, исполнитель русских песен – эмигрант Борис Рубашкин ( «Конфетки-бараночки, словно лебеди-саночки …»), Аркадий Северный   и др. Песни о Геркулесовых столбах, Канаде и России, поездке в заграгкомандировку от завода, о товарищах ученых и доцентах с кандидатами, поручике Голицыне и Арбате, «Чубчик кучерявый», «Пара гнедых, запряженных с зарею» и многие другие распевали на улицах, корпоративных мероприятиях и конечно во время семейных застолий. Человек, умевший играть на гитаре и петь, всегда и везде был душой любой компании. Не исключением из характерных для того времени правил был и быт переводчиков Красного дома. Убывшие в июле 1973 года назаровские мамлеи, оставили после себя очень хорошую память в виде некоторых песен, которые были подхвачены нами, степановскими. Душой компании у назаровских был Володя Григоров, с которым у меня сложились добрые дружеские отношения и таковыми они остаются в настоящее время. Он прекрасно играл на гитаре и пел. В его репертуаре были такие замечательные хиты тех лет, как: «Шрам на роже» Бориса Полоскина и всенародно любимая «Поручик Голицын». Но особо хотелось бы выделить две песни: «Деръа», автором которой по свидетельству коллег является выпускник ВИИЯ Александр Колиушко (сожалею, что лично не знаком), ставшая впоследствии гимном всех военных переводчиков, работавших в Сирии, а также «Кунейтра» — переделанный вариант песни «Кантара», автором который является также военный переводчик – участник боевых действий в Египте Евгений Грачев (отдельная благодарность. В «Красном доме» во время наших застольных мероприятий я старался как можно лучше исполнить наши коронные песни. Постоянными слушателями и помощниками были практически все мои однокурсники, проживавшие в «Красном дом»е, а также наши гости. Позже мой покойный отец часто просил исполнить под гитару сирийские песни, что я всегда делал с удовольствием.

Красный дом, Дамаск, Эль-Кусур, 1973 год.

Заканчивалось лето 1973 года. В сентябре все сирийские школьники пошли учиться в школу. В выходные дни многим из нас доставляло удовольствие наблюдать с балкона Красного дома за возвращением воспитанниц старших классов домой. Попивая пиво, мы сверху приглашали их зайти в гости, но всегда получали один и тоже ответ вопросом на вопрос: «Шу ам бтышрабу? Водка?» (Вы что там пьете? Водку?). Конечно, мы отвечали, что пьем только прохладительные напитки, но девушки были неприступны, а в ответ на приглашения только смеялись и не удостаивали нас излишним вниманием. Вообще, что касается сирийских девушек — об этом можно написать отдельную книгу. Таких знойных красавиц, знающих себе цену и умеющих правильно преподать окружающим свою красоту, я больше нигде не видел. В Сирии есть такое обращение: «Я мама!». Так не только сын или дочь обращаются к матери, но и мать может обратиться к своему ребенку, и точно также, например, парень может обратиться к девушке и т.д. Короче, такое обращение означает что-то вроде «малышка», «дорогая», «родная» или, то же самое, только в мужском роде. Поэтому, мы местных девушек между собой ласково называли «мамульками».

Август и сентябрь 1973 года выдались в сирийских войсках, особенно в прифронтовой полосе, очень напряженным. Постоянные провокации со стороны Израиля, несколько воздушных боев и приведение в боевую готовность расчетов ПВО – все оказывало сильное психологическое давление на людей. Нарастало ожидание чего-то более масштабного. В сентябре в районе Латакии произошел воздушный бой, в котором приняли участие большое количество самолетов и с той, и с другой стороны. По данным разных источников, потери с сирийской стороны составили 12-14 самолетов, а с израильской 2-5 боевых единиц. Израильские источники утверждали, что потери Израильских ВВС были раны нулю, тогда как сирийские были значительно завышены. Данное событие и другие провокации Израиля подтолкнули сирийское высшее руководство к проведению широкомасштабного акта возмездия. В начале октября началась срочная эвакуация членов семей советских граждан. Местные жители стали поговаривать о скором начале войны с Израилем, активизировалась и без того активная работа сирийских СМИ, направленная на воспитание у населения патриотических и антисионистских настроений. Всем стало понятно, что война неизбежна. Неясными оставались только сроки начала боевых действий. В четверг четвертого октября Чернова пригласил к себе командир бригады полковник Мохсен Дахийя и объяснил, что обстановка на границе с Израилем становится напряженной и попросил нас постоянно находиться на основном КП бригады, располагавшемся в районе ЦКП (центрального командного пункта). Там же будут находиться он и все офицеры штаба.

Одновременно все советские советники по приказу ГВС генерала-лейтенанта Макарова должны были находиться вместе со своими подсоветными*. 5 октября мы с утра съездили на основной и запасной КП бригады и вернулись по домам: Чернов к себе на квартиру, а я в «Красный дом».

Обстановка накануне войны, ход боевых действий и их итоги подробно описаны моими сокурсниками: Разинковым М.В. в его «Воспоминаниях», а также Поликановым В.Ф. в книге «Переводчик войны». Я позволю себе вкратце рассказать о своем участии в событиях октябрьской войны 1973 года в Сирии.

В субботу, 6 октября 1973 года рано утром мы прибыли на КП бригады. Поздоровавшись со всеми присутствующими офицерами, Чернов устроился у планшета воздушной обстановки. Я рядом с ним. Обстановка была привычной, как в последнее время. Ближе к полудню на КП прибыл командир бригады. Он был несколько взволнован, но открыто ничего не высказывал. Тем не менее, по всему было видно, что скоро начнутся боевые действия.

Примерно в 13.00 – 13.30 послышались удары сирийских орудий: началась артподготовка. Стало понятно, что сирийская армия начала боевые действия. Так на территории Сирии началась октябрьская освободительная война 1973 года. Полковник Мохсен негромко произнес: «Баллящна!» («Мы начали» или что-то вроде нашего «поехали»). Артподготовка продолжалось около часа. Затем, на КП где-то сверху раздалось несколько сильных взрывов и погас свет. Это был первый ответный удар Израиля по наступающим сирийским войскам и Дамаску. Чернов в темноте крепко сжал мою руку. Включили дежурное освещение. На планшете сразу же появилось несколько целей и планшетисты заработали, быстро меняя друг друга у стенда. Я подумал, что никогда бы не смог научиться писать на оргстекле в зеркальном отражении. Неожиданно тишину нарушил сам планшетист,   обращая внимание командира бригады, советника и других офицеров на отметку от израильского самолета постукиванием карандаша по оргстеклу. «Внимание! Противник! Цель одиночная. На запрос не отвечает! Скорость такая-то. Курс… Азимут… и т.д». «Акыд Махсим, мумкин катиба уля» — вмешавшись, предложил Чернов командиру бригады, привыкшему к его ломаному арабскому («Полковник Мохсен, пусть работает 1-й дивизион»). Командир бригады кивнул в знак согласия и передал целеуказание на 1-й дивизион. Обнаружив и захватив цель, примерно в 14.45 дивизион произвел стрельбу. Цель противника была уничтожена.

На КП началось что-то невообразимое: все хлопали, охали, ахали, пока командир бригады не призвал всех жестом к тишине. Это был первый сбитый израильский самолет. Данный факт подтвержден и средствами массовой информации, и воспоминаниями очевидцев и историков, а также признан израильским командованием. Известно даже имя сбитого летчика. Это — старший лейтенант Ханан Эйтан, вылетевший с аэродрома Рамат-Давид на самолете «Скайхок» для отражения танкового наступления сирийской армии. После того, как самолет был сбит, он упал где-то в районе горы Джебель аш-Шейх* на израильской территории. Пока командир бригады по телефону выяснял у командира 1-го дивизиона интересующие его подробности, я, по просьбе Чернова, попросил пригласить к аппарату дивизионного советника. Стараясь не нарушить скрытность переговоров при передаче информации, полковник Мохсен сказал: «Атыни хада илли джамбак» («Пригласи того, кто с тобой рядом» или «Позови соседа») и передал трубку Чернову. «Здравствуй, Кобяков, ну ты молодец! Завалил. Молодец! Как у тебя с огурцами?». Я не знаю, о чем можно подумать при ответе на этот вопрос, но Чернов имел в виду «есть ли в дивизионе ракеты в достаточном количестве». В том, что телефонный разговор проходил на русском языке, не было ничего опасного. Израильтяне прекрасно знали, что в каждом зенитно-ракетном дивизионе рядом с сирийским командиром и офицером наведения в кабине управления сидит советский военный советник.

У некоторых штабных офицеров было другое мнение относительно того, кто сбил первый самолет израильских ВВС. Оказывается, кроме дивизиона «Волга» по этому «Скайхоку» стрелял также дивизион бригады «Квадрат», а еще вела огонь батарея полка зенитной артиллерии, и все являются претендентами на первенство. Возможно это и так. Во-первых, подлетное время составляло 2-3 минуты, то есть с момента обнаружения до пуска ракеты должно пройти не менее 2-3-х минут, что практически для дивизиона Волга было нереально. Но, с другой стороны, пилот «Скайхока» барражировал среди боевых порядков сухопутных войск, заняв, тем самым, очень выгодную позицию для пуска сирийской ракеты. При таком раскладе очень даже вероятно, что данная цель противника была поражена именно дивизионом Волга.

Следующий день войны — 7 октября принес нам новые фронтовые победы: дивизионы 72-ой ЗРБР ПВО Сирии «Волга» (советник – майор Гордиенко) и «Печора» (фамилию советника не помню), расположенный в районе Кутба, сбили еще несколько самолетов ВВС Израиля, среди которых были уже и миражи, и фантомы. Создалось впечатление, что первые дни войны израильские самолеты что называется «перли» в наглую, полагая, что средства ПВО Сирии, как и прежде, не представляют для них никакой угрозы. Однако они жестоко ошиблись. Основные потери израильских ВВС от средств ПВО Сирии пришлись именно на первые дни войны. Внесли свой вклад в этом плане все дивизионы 72-ой ЗРБР.

Однако не обошлось без потерь. Так, 9 октября ВВС Израиля совершили налет на Дамаск, нанеся бомбовые удары по штабу ВВС и ПВО (сирийцы называли его Амрийя), а также по некоторым зенитно-ракетным дивизионам, в частности упомянутым выше. Оба дивизиона были фактически уничтожены. Досталось и другим дивизионам 72-й ЗРБР. Поражение личного состава и боевой техники наносилось в первую очередь самонаводящимися ракетами воздух-земля «Шрайк» и бомбами. Боевая техника практически не подлежала восстановлению. Раненых советников вывезли в Дамаск. Причем, когда мы с Черновым забирали советника с дивизиона Печора, возникли сложности необъяснимого характера. Время позднее. Темнота — ни зги. При подъезде к дивизиону наш газик истошным криком останавливает сирийский часовой. «Стой! Всем выйти из машины! Стреляю без предупреждения!» Вероятно, он подумал, что перед ним – израильские диверсанты, о которых твердили на каждом углу. Я, выйдя из машины вместе с водителем, объяснил, кто мы есть на самом деле, и часовой, убедившись в истине, пропустил нас на позицию для того, чтобы эвакуировать раненого товарища. Подъехав к дивизиону, мы увидели раненых сирийцев и искореженную технику. Я вышел из автомобиля и спросил подошедшего сирийца:

«Вен мусташар каид аль кятиба? (Где советник командира дивизиона?)

Хува маджрух. Юмкин ястарих филь мальджя (Он ранен. Возможно, отдыхает в блиндаже).

Советник, услышав знакомые голоса, сам вышел к нам. Голова была забинтована.

«Что случилось?» — спросил Чернов.

«Все разбомбили. Да, вы тут осторожнее. Есть шариковые бомбы*» — ответил советник. «От антенного поста ничего не осталось. Кабина управления полностью вышла из строя. Погиб офицер наведения. Мы находились в кабине рядом друг с другом. От взрыва меня отбросило в сторону, и я чудом остался жив. Голова только болит. Контузило. Да, есть потери в стартовой батарее».

Я подошел к командиру дивизиона и объяснил ему, что мы вывезем советника в Дамаск. Ему нужно в госпиталь. Соответственно будут приняты меры для восстановления разбитой техники.

«Ладно, садись в машину, отвезем тебя на квартиру. Здесь уже некому и нечему советовать» — сказал советнику командира дивизиона подполковник Чернов, и мы тронулись домой. При въезде в город нас остановили молодые люди в форме волонтеров и закрасили все окна автомобиля в синий цвет, оставив небольшой просвет для водителя.

Во время войны мы в основном все время, включая ночные часы, находились на территории части. Но однажды, не помню когда точно, Чернов сказал, что надо бы съездить в Дамаск и привести себя в порядок. Мы, предупредив местное командование, отправились по домам. Я зашел в Красный дом и обнаружил, что там никого нет, кроме дежурного. Открыл дверь своей комнаты, снял одежду и отправился в душ. Неожиданно начался обстрел. Грохот страшный: стрельба, сирены. Как выяснилось позднее, это израильский десант был обнаружен сирийскими силами безопасности. Я решил для себя: «Лучше помыться. Когда еще представиться такая возможность? Пусть стреляют. Пошло все к черту». После помывки я что-то перекусил и, как говорили тогда в нашем переводческом кругу, «махнул»* пару капель араки* из «батхи»*, удачно купленной у Абу Саида*. Ранним утром мы с Черновым были на КП бригады, где провели сутки.

На следующий день утром мы отправились на другой дивизион «Печора», располагавшийся в районе Эс-Сура недалеко от дороги Дамаск-Бейрут. Приехав на место, Чернов встретился с командиром дивизиона и, поговорив с ним о делах, спросил, где наш хабир*. «Лиссату наим» — ответил командир. («Пока спит»). Вокруг все гудело. «Ладно, пусть спит, знаю, что ночь была тяжелой» — сказал Чернов и добавил: «Вы знаете, что он воевал во Вьетнаме. Имеет большой опыт боевой работы». Я перевел, а командир дивизиона утвердительно кивнул головой. В этот момент раздался сигнал воздушной тревоги, и кто-то из офицеров позвал командира дивизиона в кабину управления, крикнув, что идут цели противника. Из блиндажа вышел наш советник, заспанный и уставший, поздоровавшись с нами, он проследовал туда, куда направился командир дивизиона, а мы с Черновым — в укрытие. Через минуту прямо над нами прошла пара израильских фантомов. Но в туже секунду раздался хлопок, пошел дымовой след от ракеты, и через пару секунд один из самолетов стал заваливаться на бок и задымил. Самолет стал удаляться за гору. «Стрела*»- сказал Чернов. Переждав налет, мы отправились на КП бригады.

Предстояли еще две недели войны: поездки на дивизионы, налеты израильской авиации, бомбежки. И вот наступил день 24 октября, который значится как день официального прекращения боевых действий. Однако провокации имели место постоянно. Октябрьская война плавно перешла в войну на истощение. Были и удары израильской артиллерии орудиями дальнего действия, и налеты авиации, и разведывательные полеты самолетов SR-71 Blackbird. Отметка последнего на экранах индикаторов и планшетах воздушной обстановки двигалась настолько быстро, что отследить ее было невозможно. Были попытки «захвата» грозного американского разведчика средствами ПВО Сирии, но, к сожалению, они не располагали на тот момент боевой техникой для уничтожения быстролетящих целей. Я чувствовал, что Чернову очень хотелось уничтожить SR или хотя бы захватить цель и пустить ракету, но его желанию было не суждено осуществиться.

Широкомасштабные боевые действия удалось прекратить 24 октября 1973 года благодаря усилиям Совета Безопасности ООН и ведущих мировых держав, сумевших убедить воюющие стороны в этой необходимости. В противном случае, Дамаск могла ожидать весьма печальная судьба: израильтяне подошли к сирийской столице на расстояние 40 километров и могли бы подойти еще ближе, если бы не самоотверженность и мужество иракских, марокканских и кубинских танковых и мотопехотных частей и подразделений, стоявших насмерть.

Израиль был вынужден отвести свои войска, а также освободить захваченные в 1967 году Голанские высоты, в том числе Эль-Кунейтру. Именно возвращение Эль- Кунейтры означало, по мнению простых сирийцев, победу Сирии в октябрьской освободительной войне 1973 года. В настоящее время этот маленький город находится в нейтральной демилитаризованной зоне. Он покинут жителями и полностью разрушен. По свидетельству очевидцев, в том числе моих однокурсников, побывавших на Голанских высотах после 24 октября, израильтяне, зная, что Эль-Кунейтра являлась для сирийцев символом борьбы с «сионистским врагом», перед отходом фактически сравняли этот город с землей с помощью инженерной техники.

Сирийцы считали себя в той войне победителями. Были, конечно, разговоры о том, что Советский Союз мог бы более активно помогать Сирии и поставками самого современного вооружения, и воинскими боевыми подразделениеями для более эффективного отпора Израилю. Однако никаких серьезных претензий в адрес советских военных специалистов никто не высказывал.

Что касается нашего коллектива, то, естественно, с автоматом и криком «ура» никто из нас в атаку не ходил, по вероятному противнику не стрелял. Тем не менее, неоднократно приходилось испытывать на себе нервные стрессы от бомбежек, налетов авиации и ударов артиллерии противника. Так что от попадания пули, снаряда или осколка никто не был застрахован.

В конце октября 1973 года нам удалось всем коллективом собраться в Красном доме. Слава Богу, что все были живы и здоровы. Правда, у Юрика Степанова и Шуры Заничева были легкие ранения, но Юрик быстро поправился (ходил с забинтованной головой), а Шуре предоставили краткосрочный отпуск с выездом на Родину.

Чернову иногда приходилось выполнять поручения наших начальников. По просьбе какого-то товарища из посольства или из аппарата ГВС В один из дней мы поехали куда-то ближе к горе Джебель аш-Шейх с целью поиска обломков израильского самолета. Кроме разорвавшихся половинок шариковых бомб и каких-то железяк, возможно, это были мелкие обломки самолета или вертолета, мы там ничего не нашли и вернулись домой безрезультатно. Позднее, где-то в середине декабря мне и моим коллегам из Красного дома пришлось оказать помощь военному атташе посольства в разгрузке обломков вражеской техники на территории старого клуба ГКЭС, располагавшегося недалеко от места нашего проживания. Не знаю, кому понадобился весь этот хлам, пролежавший на территории старого клуба вплоть до весны, но говорили, что его таки вывезли в Москву. Однако наша помощь была по достоинству вознаграждена. В канун Нового 1974 года переводчик, он же по совместительству водитель военного атташе привез к нам в Красный дом несколько блоков американских сигарет и бутылок 5-6 виски и джина в оригинальном исполнении в качестве благодарности от своего начальника.

После официального окончания войны тех из нас, кто прибыл в Сирию в 1972 году стали отправлять в отпуска. Также стали поговаривать о том, что нам в ближайшее время должны присвоить первичные офицерские звания: все-таки второй год в командировке. И вот справедливость восторжествовала. В январе 1974 года в Красный дом зашел вернувшийся после отпуска Витя Гонтарь (работал на авиабазе Тифор) и произнес: «Здорово мужики! Водка есть?» Мы, сидевшие в холле, ответили: «Если есть повод, то найдем». Витя достал маленькую офицерскую звездочку и сказал: «Поздравляю. Всем присвоены звания мамлеев*. Надо обмыть, как полагается по старой офицерской традиции». Кто-то быстро принес стаканы, кто-то достал из заначки бутылку «смирновки»*. Витя налил водки, опустил в стакан звездочку и сказал: «Теперь надо выпить и зубами достать звездочку и так по очереди». Затем, покурив, стряхивая пепел в половинку от шариковой бомбы*, Витя встал и, сказав: «Ну, что поздравляю, теперь вы все – офицеры», — поехал в свой Тифор. Позднее мы получили официальные поздравления от начальника ВИИЯ и ГВС в Сирии.

К этому моменту Чернов уже убыл в Союз. За образцовое выполнение интернационального долга, активное участие в боевых действиях и проявленное при этом мужество и героизм его наградили орденом Боевого «Красного Знамени». Двух или трех советников командиров дивизионов он представлял к званию «Герой Советского Союза», но им тоже, к сожалению, дали только «Красное Знамя». Остальным – дали ордена «Красной звезды». Только десять переводчиков из всего состава военных переводчиков в Сирии получили медали «За Боевые Заслуги», остальные – ничего, хотя многих их непосредственные начальники — советники представляли к различным наградам, в том числе к орденам «Красной Звезды». Зато такими орденами наградили врача и бухгалтера аппарата ГВС, а медалью «За Боевые Заслуги» — водителя аппарата Главного военного советника, рядового срочной службы. Точно: одни воюют, а другие делят ордена. Некоторые злые языки, из зависти, говорили, что переводчикам государственные награды не нужны, у них и так все есть, имея в виду более широкие возможности для выезда за границу с целью поправить свое материальное положение.

На замену Чернову прибыл подполковник Иванов Андрей Николаевич. На его долю выпала трудная, но почетная миссия: надо было восстанавливать технику и переезжать на новый командный пункт. Кстати, располагался он на небольшой горе, которую частенько обстреливали сионистские враги из своих дальнобойных пушек. Несколько раз под артиллерийские обстрелы попадали и мы с Ивановым.

Мы быстро нашли общий язык и хорошо сработались, да и знаний местного колорита у меня было больше, поэтому он прислушивался к моим рекомендациям, касающихся местных обычаев, порядков, запретных тем и пр.

В центре подполковник Иванов А.Н. и я, справа – советник главного инженера 72-й ЗРБР подполковник Вересов Ю.И., слева – водитель Аднан.

В нашем дружном коллективе был Саша Крылов, который почти полтора года прожил в гостинице «Рамзес», что было сродни подвигу. Как у него это получилось непонятно, но факт остается фактом. Тем не менее, Саша довольно часто приезжал в «Красный дом», участвовал практически во всех важных мероприятиях. Однажды где-то в феврале 1974 года он предложил съездить на экскурсию и посетить христианские святыни: Седная* и Маалюля*. Желающих собралось немного: Юрик Степанов, Шура Заничев, Женя Ластовецкий, Володя Борзов и я. Поездка получилась познавательной и запомнилась надолго.

Седная, 1974 год. На переднем плане я, за мной Шура Заничев, вверху справа Саша Крылов.

До возвращения в Москву оставалось месяца три. Командировка заканчивалась на мажорной ноте и настроение у меня было прекрасное. Но в один солнечный сирийский день оно у меня в одночасье изменилось. Мой товарищ Женя Евтюхин сказал, что в южной зенитно-ракетной бригаде отношения между советником командира бригады и переводчиком зашли, что называется, в тупик и что меня с ним решено поменять. Командованию, как говорится, виднее. Решение принято.

Новая зенитно-ракетная бригада располагалась на юге, недалеко от местечка Шейх-Мескин, ближе к городу Деръа*. Советник командира бригады оказался довольно упертым и неудобным для нормального общения человеком. Не хочу даже называть его фамилию, дабы не марать бумагу. Ему очень нравилось, когда к нему обращаются «товарищ полковник», вот и я буду называть его «полковник», опустив «товарищ».   Но не это – самое страшное. Я – человек военный и мне не привыкать к обращению к старшему по званию согласно уставу. Но в характере этого человека было слишком много того, чего нормальный человек не способен спокойно вынести. Я мог бы исписать несколько десятков страниц примерами его самодурства, но приведу несколько. Служебный автомобиль, который ему был выделен местной стороной вместе с водителем-сирийцем, подъезжал только к дому, в котором он проживал. Если кто-то должен был ехать вместе с полковником, то он был обязан прибыть к месту его проживания самостоятельно: на такси, общественном транспорте или пешком, где бы ни проживал сам, хоть на другом конце города. Исключения не делались даже советнику главного инженера бригады. То же самое при движении в обратном направлении. Автомобиль следовал строго по определенному маршруту, который полковник-демагог придумал сам: ни полколеса в сторону. Прибыв к нему на квартиру для знакомства, я представился: «Младший лейтенант Северин. Прибыл в Ваше распоряжение», но он встретил меня довольно странно: «Ну и что тебе надо?». Я вышел от него, как будто бы меня облили грязью. Обращение по имени и отчеству, общепринятое за границей, он запретил. На работу я обычно выезжал вместе с ним, на том самом автомобиле. Слава Богу, что он жил в трех минутах ходьбы от «Красного дома». Однако, уезжая из бригады в Дамаск, полковник мог позволить себе оставить меня на произвол судьбы, не предупредив о своих намерениях. В этом случае приходилось решать проблему с отъездом на транспорте других советников или специалистов либо оставаться в бригаде с группой техников, проживавших на территории части постоянно. Питались они самостоятельно. Сами готовили себе еду и сами покупали продукты. Возвращаясь в Дамаск с советниками командиров дивизионов, мы делали остановку в местечке под названием Эс-Санамейн, которое находилось на полпути. Там, в придорожном кафе, хозяин которого симпатизировал русским, обедали. Официант приносил бутылку араки, кебабы, зелень и мухаллялат (маринованная закуска). Перекусив, мы ехали дальше. Во время обеда все в один голос ругали на чем свет стоит того полковника, и от осознания происходящего мне становилось очень приятно.

Полковник очень любил показуху. Однажды, накануне годовщины Победы в Великой Отечественной войне, он, как и положено несостоявшемуся генералу, приказал провести праздничный смотр, предварительно проинструктировав своего заместителя — советника главного инженера бригады. На глазах у сирийцев он принял рапорт командовавшего парадом и после «здравия желаем товарищ полковник» выступил перед строем с речью, которая завершилась троекратным «ура». Почти как парад на плацу в строевой части. Если бы предоставилась возможность, то он запросто устроил бы парад в центре Дамаска на Сальхиййе или Абу-Румани. Не пользовавшийся авторитетом сирийской стороны, полковник ни в грош не ставил советников командиров дивизионов и специалистов инженерной службы и постоянно пытался различными способами публично принизить их достоинство, не делая скидок на присутствие сирийцев. Посмотришь на такое безобразие и задумаешься: откуда взялся этот самодур, и кто его направил в командировку за границу представлять нашу Родину.

Короче говоря, все: и старший группы, и обстановка в бригаде – было крайне негативно. Да и еще накопилась ностальгия, хотелось поскорее увидеть маму, папу, сестру. Кстати, первое, что я услышал от водителя полковника, было вопросом: «Сержий! Инта вэн кинт сафьян абль?» (Сергей! Где ты работал раньше?). Я ответил, что работал в 72-й бригаде. Следующий вопрос обескуражил меня: «Юмкин инта савейт щегля?» (за что тебя перевели, ты что проштрафился?).

Перед окончанием командировки полковник должен был написать мне служебную характеристику. Ни уважаемый мною Чернов, ни вновь прибывший Иванов, а этот «генератор идиотизма». Что он написал, я не знаю. Женя Евтюхин намекал, что одни гадости, но советник командующего ПВО генерал Колесников ту характеристику не утвердил, а приказал переписать так, как я заслуживал на самом деле. К полковнику были определенные претензии со стороны командования, так как в его адрес постоянно поступали официальные жалобы подчиненных, в том числе и мои, но все ему сходило с рук. Поговаривали, что у его жены в посольстве работал какой-то родственник. Многое мне пришлось пережить перед убытием с Москву. У меня было сильное желание высказать полковнику все, что я о нем думаю, но обострять отношения не имело смысла. Слишком тот полковник был непредсказуем. Да и всесильного родственника среди посольских у меня не было.

Весной 1974 года в Дамаске устроили выставку военной техники, которая участвовала в Октябрьской войне. Посетить эту выставку для всех нас, принимавших участие в войне, было очень интересно. В один из выходных дней, собравшись своим коллективом, мы выдвинулись из Красного дома на Дамасскую международную выставку. Там были выставлены и образцы советской техники ПВО, которая хорошо зарекомендовала себя в период октябрьской войны, и брошенные противником изуродованные израильские центурионы, и обломки миражей и фантомов.

Средства ПВО на международной выставке. Дамаск 1974 г.

В конце июля 1974 года вместе со своими товарищами я вернулся в Москву рейсом Аэрофлота и после отпуска приступил к занятиям. До завершения учебы оставалось еще два года. В качестве второго языка я стал изучать итальянский, который мне пригодился во время работы в Аэрофлоте после увольнения из Вооруженных Сил. В нашу группу второго итальянского языка попали и Витя Васенцов, и Витя Гонтарь, и Валера Бибиков, и Боб Кондратьев, и Влад Кудряшов.

В октябре 1974 года был объявлен общеинститутский сбор в актовом зале. Участникам боевых действий в Сирии приказали сесть в первом ряду. Собравшихся приветствовал начальник института генерал-полковник И.С. Катышкин, который в присутствии военного атташе посольства Сирии в Москве, объявил, что тот прибыл с приятной миссией – вручить сирийские ордена слушателям, воевавшим в Сирии.

На том и закончилась моя командировка в Сирию. Ту войну я никогда не называю «война судного дня», как в средствах массовой информации. Мне больше импонирует первоначальная сирийская трактовка — «Харб тишрин ат-тахририйя» — «Освободительная октябрьская война».

Северин Сергей Васильевич,  В — 76, майор запаса, ветеран боевых действий.

1. PS. Минуло 50 лет. Как один день. Первым из моих однокурсников в 1976 году ушел Саша Каюшин. Погиб в Ираке. Вити Васенцова не стало в мае 2015 года. На сегодняшний день почти половина курса покинула этот мир. Вечная память!

 

Комментарии:

*Галия Керимовна Трегулова – преподаватель арабской литературы.

*Спецконтингент – иностранные военнослужащие, прибывающие, как правило, в составе воинских частей и подразделений для обучения в учебных центры по подготовке и переучиванию личного состава.

*Вшивник – неуставная гражданская одежда, обычно свитер или полувер, которая носилась под военной формой в холодную погоду.

*Володарский Леонид Вениаминович – переводчик-синхронист. Прославился в 80-90 — х г.г. как переводчик американских VHS – фильмов. Характерной особенностью был его голос «с прищепкой на носу». Любой, даже незнакомый фильм синхронно озвучивался Володарским с первого раза без предварительного просмотра.

*Речь идет о трилогии Л.И. Брежнева, его мемуаров «Малая Земля», «Возрождение» и «Целина», опубликованных в журнале «Новый Мир» в 1978 году, что, скорее всего, является заслугой группы профессиональных писателей и журналистов. Позднее книги издавались как по отдельности, так и одним томом. Общий тираж составил 15 миллионов экземпляров. Трилогия переведена на многие языки и была разослана в библиотеки 120 стран мира. В этой связи посольства СССР за рубежом стали получали «сверху» запросы следующего содержания: «Прошу предоставить подробную информацию о том, какое впечатление на местных граждан произвели мемуары тов. Брежнева. Подпись – Секретарь ЦК КПСС такой-то».

* «Дубовая роща» — свое народное название кафедра тактики и оперативного искусства получила в период одного из лагерных сборов на занятиях по тактике в полевых условиях после того, как один из преподавателей, осуществляя привязку к местности, произнес: «От меня до следующего дуба …». Было это в далеком 196… году.                                      

* Владимир Алексеевич Пономарёв – футболист, защитник футбольного клуба ЦСКА (1962-1969). За сборную СССР провел 25 матчей. Бронзовый призер чемпионата мира по футболу 1966 г. (4-е место). Подполковник в отставке.

* Анатолий Николаевич Киров – трехкратный чемпион СССР (1956, 1958, 1961 г.г.) по классической (греко-римской) борьбе, чемпион Европы (1962 г.), бронзовый призер чемпионата мира (1965 г.), победитель международных соревнований на приз имени Ивана Поддубного в тяжелом весе. Полковник в отставке.

* Николай Фёдорович Балбошин — известный советский борец, Олимпийский чемпион (1976), шестикратный чемпион мира и Европы. Знаменосец Олимпийской команды СССР на Олимпийских играх 1976 и 1980 г.г.

*Рыбалкин Валерий Сергеевич. Доктор филологических наук, профессор известный украинский переводчик-арабист, первый автор академического перевода корана и некоторых сказок «Тысячи и одной ночи с арабского на украинский язык, почетный доктор многих университетов США, Канады, Египта, ОАЭ, Иордании и других стран. В настоящее время проживает в Киеве. Выпускник восточного факультета ЛГУ. В 1970-71 г.г. проходил обучение в Военном институте.

*Выездные – не имеющие залетов и прошедшие все комиссии и собеседования перед выездом за границу. Часто обратная формулировка – «не выездной» становилось клеймом на всю жизнь.

*Мары (Мерв) – город в Туркмении. В советское время считался местом ссылки не только для военнослужащих, но и для тех, кто был не в ладах с законом. Старая армейская байка гласит: «Есть на свете три дыры – Термез, Кушка и Мары». Командование, разместив учебный центр ПВО Сухопутных войск в г. Мары в 1971 году, исходило из особенностей местного климата: 340 дней в году были солнечными, что благотворно влияло на качество обучения иностранцев боевому применению средств ПВО. Учебный центр ПВО (в народе «арабский учебный центр») просуществовал до 1992 года, оставаясь кузницей кадров для армий дружественных стран (Сирии, Египта, Ливии, Индии, Ирака, Иордании, Кувейта и др.), а затем был расформирован в результате распада СССР.

*Полторацкий Павел Герасимович (1888-1918 г.г.) – один из организаторов большевистского движения в Туркестане. Погиб от рук засевших в марыйском ревкоме эсеров. Его имя в советское время носила центральная улица города Мары.

*Тикинка – марыйский рынок, местная барахолка.

*Хош гелдениз – добро пожаловать (перевод с туркменского)

*Ара-пацан – братан (авторский перевод с туркменского).

*ГСВС – Группа советских военных специалистов.

*ГВС – Главный военный советник. Здание, где размещался аппарат ГВС, называли Белым домом.

*Красный дом – место компактного проживания военных переводчиков в Дамаске.

*ТуркВО – Туркестанский Военный Округ, штаб ТуркВО располагался в Ташкенте.

*Дембель – выход на пенсию, увольнение из рядов Вооруженных Сил. Второй вариант (солдатский, шутливый) – кличка собаки (обычно щенка), проживающего на территории части.

*Подсоветный – сирийский визави советского советника или специалиста согласно контракту.

*Джебель аш-Шейх – гора высотой 2224 метра над уровнем моря в дословном переводе с арабского — «гора старика», на иврите гора называется Хермон.   Поделена между Израилем, Сирией и Ливаном.   Гора имеет важное стратегическое значение, так как находится всего в 45 км от Дамаска. В начале октябрьской войны 1973 года здесь находился важный радиолокационный пост армии Израиля, который 6 октября был захвачен сирийскими коммандос, однако они не смогли удержать его до конца войны.

*Хабир – (араб) специалист

*Махнуть – выпить спиртного (переводческий слэнг). «Ну, что махнем по маленькой?» — как правило, означало распить четвертинку.

*Батха – (сирийский диалект) маленькая плоская бутылка, сродни русской «чекушки». В среде переводчиков ее называли «ладошка» по сходству формой с ладонью.

*Арака – (по-арабски арак с ударением на первом слоге) — анисовая водка. Особую прелесть ей придает запах лекарства. В разных странах, этот напиток называют по-разному: «мастика» в Болгарии, «узу» в Греции и на Кипре, «самбука» в Италии. Известен он так же, как «капли датского короля». Сырьем для приготовления араки может служить виноград, финики и др. фрукты. После перегонки, в спирт добавляется анис. Арака отличается большой крепостью, до 70%, но обычно от 40 до 50%. Арабы употребляют араку, разбавляя водой, в результате чего она приобретает молочный цвет. Место, где распивают этот напиток, имеет характерный запах аптеки. В качестве закуски под араку подаются, как правило, маринованные овощи (в Сирии – мухаллялят, в Ираке — торши): огурчики, репа, морковка, лук, чеснок, черные и зеленые оливки, а также жареное мясо: кебаб или шашлык.

*Абу Саид – хозяин продуктовой лавки рядом с Красным домом. Серьезную конкуренцию ему составлял Абу Самир, магазинчик которого располагался по соседству.

* «Стрела» — носимый зенитно-ракетный комплекс. В Сирии применялся достаточно эффективно. Ракета «Стрела» земля-воздух направлялась на воздушную цель по тепловому лучу.

*Мамлей – сокращенно младший лейтенант

*«Смирновка» — водка «Smirnoff». В Сирии этот продукт был очень высокого качества, практически без запаха.

*Шариковая бомба – бомба, размером с яблоко, начиненная свинцовыми шариками. При взрыве разделялась на две ровные половинки, из которых вылетала «начинка» и поражала личный состав. Проживавшие в Красном доме переводчики использовали половинки шариковых бомб в качестве пепельниц.

*Деръа – фронтовой городок на юге Сирии.

* Маалюля — небольшой поселок в Сирии в 50 км к северу от Дамаска. Поселок Маалюля безусловно является самым важным христианским местом в Сирии. Название «маалюля» в переводе с арамейского языка означает «вход» или «проход». Поселение, скорее всего, было названо так, потому что расположено оно в живописном ущелье. Маалюля — одно из немногих мест в мире, где все еще говорят на арамейском языке, языке Иисуса Христа. В Маалюле есть два монастыря: Святой. Феклы и Святых Сергия и Бахуса (Мар Саркис).

*Седная (Сайедная) — небольшой городок находится в 27 км от Дамаска. Является одним из самых известных мест религиозного паломничества. Главными достопримечательностями Седнаи являются часовня и монастырь Святой Богорожицы, а также монастырь Херувимов. В результате недавних событий христианские святыни Маалюли и Седнаи подверглись варварским разрушениям.

 

«Сирийские» песни:

Шрам на роже

 

Борис Полоскин

 

И кто его знает, откуда взялись эти пять морщин на лбу.

За что уродует нас жизнь — я толком не пойму.

Но все же, судьбу свою кляня, я не стыжусь своих морщин —

Шрам на лице, шрам на лице — лишь украшение мужчин,

Шрам на лице, шрам на лице — лишь украшение мужчин!

 

Если сердце настежь, плевать в него легко.

Ты, прищурив свои глазки, целишься еще.

Порой, доверчивость кляня, я не стыжусь своих морщин —

Шрам на роже, шрам на роже — для мужчин всего дороже,

Шрам на роже, шрам на роже — для мужчин всего дороже!

Я шагал, я иду, буду идти, идти.

Все надеясь, что найду чего-нибудь в пути.

Потому, судьбу кляня, я не стыжусь своих морщин —

Шрам на лице, шрам на лице — лишь украшение мужчин,

Шрам на роже, шрам на роже — для мужчин всего дороже!

  Кунейтра (спасибо Евгению Грачеву)                     

Среди развалин и пожарищ, где каждый дом смердит огнем,
По узким улочкам Кунейтры идет пехотный батальон.
Скрипит стекло под сапогами, звенят железом каблуки,
А за плечами, за плечами блестят примкнутые штыки.

Стреляют здесь не для острастки, идет военная гроза,
Из-под арабской, желтой каски синеют русские глаза…
В атаку вместе с батальоном хабиры русские идут.
Их запыленных, опаленных как избавителей здесь ждут.

Без звезд зеленые погоны идут с солдатом наравне,
Ведут чужие батальоны, в чужом краю, в чужой войне…
Хоть есть причины для кручины — кому ж охота умирать?!
Держись, браток, ведь мы — мужчины! Не нам грустить, не нам страдать…

Мы — как в Испании когда-то: мы здесь должны, мы здесь нужны!
Мы — неизвестные солдаты на дальних подступах страны!
Вы нас представьте на минуту идущих под стальным дождем:
Так за сирийскую валюту свои мы головы кладем…

Вернусь домой, возьму гитару, и под негромкий перезвон
Я вспомню улочки Кунейтры и свой пехотный батальон,
Я вспомню улочки Кунейтры и свой пехотный батальон.

Среди развалин и пожарищ, где каждый дом смердит огнем,
По узким улочкам Кунейтры прошел пехотный батальон.
Скрипит стекло под сапогами, звенят железом каблуки,
А за плечами, за плечами Кунейтры милые черты.

Деръа 

Вступление (речетатив):

«На Ближнем Востоке сошлись две эпохи,

Идет борьба за сферы влияния,

А мы здесь для чего?»

 

Там, где солнце, где пустыня, как стиральная доска,

Скорпионы, и шакалы, и еврейские войска.

Там — Тель-Фарас одинокий, где имеется гора,

Городок стоит невзрачный по названию Деръа.

 

Там летают самолеты с шестипалою* звездой,

Там стреляют и не смотрят: то ли свой, то ли чужой.

Там шакалы ночью воют на соседней стороне,

А по радио глаголят о начавшейся войне.

И пока политиканы делят данные края,

Пропадают мальчуганы из московского ВИИЯ.

А еврейские вороны, жадно каркая, летят,

И нажраться русским мясом, падлы черные, хотят.

 

Но не выйдет у злодеев здесь, конечно, ничего.

Разобьем мы всех евреев, не оставив никого.

И не дрогнут автоматы в окровавленных руках,

Мы еще, старик, попляшем на московских бардаках.

 

А пока мы пропадаем в этой маленькой стране,

Переводим, выпиваем, улыбаемся жаре.

Но мы верим: час настанет! Зазвонят колокола

И сомкнутся дружной чашей у семейного стола.

Но мы верим: час настанет! Зазвонят колокола

И сомкнутся дружной чашей у семейного стола.

 

* Звезда Давида на крыльях самолетов израильских ВВС.