Это было в далеком теперь уже 70-м году. Я и мои товарищи по курсу выполняли полеты в качестве борт-переводчиков, поставляя гуманитарную помощь в различные страны мира. Было начало августа, большинство моих товарищей было уже в отпусках
Расскажу о своем друге, о его трагичной судьбе. Это именно тот случай, когда стоит поразмышлять о, порой, роковой человеческой судьбе. Примерно за полгода до рассказанного ниже, летел Дима Фильченко в Каир. Мы были еще мальчишками – 18-19 лет (я был на год его старше, значит, Димке было 18).
И угораздило же его прихватить с собой из Каира журнал «Плейбой», который у него нашли и отобрали на таможне в Чкаловской. В те времена это расценивалось как «полная потеря идеологической бдительности», я уж не говорю о контрабанде, со всеми вытекающими отсюда последствиями.
В адрес Института была направлена соответствующая депеша, которая вызвала бурю негодования у начальника — генерал-полковника Андреева.
Как я слышал, Димке была устроена у генерала Андреева «личная аудиенция», после которой его «навсегда» отстранили от полетов помимо других взысканий. Досталось ему по полной программе и от его отца, который был генералом ВВС.
Я встречал после этого в Институте Димку и видел, что он сильно переживал о случившемся. Для нас, кто летал в качестве борт-переводчика, это было делом престижа и доверия со стороны командования. Мы это ценили и этим гордились. Материальный интерес играл при этом далеко не первую роль.
(С позиций сегодняшнего дня, условий рыночной экономики сообщаю. Мне довелось как-то получать перед очередным полетом командировочные на весь экипаж – 80 долл. (пять человек, я – шестой, мои командировочные составляли 5 долл. Когда их я обязательно сдавал и обменивал на чеки во Внешторгбанке, мне выдавали 4 бесполосных сертификата, 1 удерживали за банковскую операцию. Это в том случае, если все командировочные оставались, что было редкостью. Покупали словари, учебники. Всегда приходилось решать сложную задачу – или купить и выпить империалистический напиток под названием «Кока-кола» или купить сувениры помимо родителей еще и брату. Нашел компромисс – сувенир брату покупал через раз).
Не знаю, как это случилось, возможно, Дима активно «повоздействовал» на свою маму, а она соответственно на своего мужа. В результате Дима полетел через полгода в тот роковой для него полет. Я всегда думаю и пытаюсь представить, что происходило в душе этой славной русской женщины.
***
По приказу Командования мы выполняли рейс по доставке различных гуманитарных грузов в Каррачи, Пакистан, где произошло наводнение и очень много людей погибло. Задача наша была достаточно простая, доставить груз и в тот же день вылететь обратно. Маршрут полета проходил через Ташкент, Дели. Последовательно летело четыре борта три АН-12 и один АН-22. Последний, «Антей», по тем временам являлся самым новым транспортным самолетом, существенно превосходившим по своим возможностям АН-12 – заслуженную «лошадку» транспортной авиации, пользующуюся любовью у летчиков за свою надежность.
На «Антее» летел Димка.
Мы летели с разрывом 10-12 часов.
Утром, переночевав в гостинице «Радждут» в Дели, я вместе со своим экипажем, вышел из гостиницы, мы сели в автобус и поехали на аэродром.
Проходя по вестибюлю гостиницы, на одной из стоек я взял свежий номер газеты «Индиан таймз». Когда мы сели в автобус я развернул газету и сразу обратил внимание на большую фотографию на первой странице. На ней были изображены горящие остатки самолета. Прочитав подпись под фотографией я понял, что речь идет о потерпевшим недалеко от аэродрома Дели нашем самолете «АН-22, который вылетел накануне.
Я подбежал к командиру и сказал: «Командир, наши сгорели!». Командир посмотрел на меня с недоверием и одновременно беспокойством: «Да ну, Сереж, не может быть, нам бы сообщили. Здесь же есть представитель «Аэрофлота» и много других наших представителей. Одновременно попросил меня устно перевести большую статью, сопровождавшую фотографию. Из нее стало ясно, что действительно речь идет о нашем самолете, который после дозаправки, при взлете, по неизвестным причинам упал с высоты примерно 100 м и загорелся. Весь экипаж сгорел заживо. Загорелось все разлившееся топливо — озеро огня. Прибывшие пожарные машины ничего не могли сделать, поскольку ближе чем на 300 м к месту катастрофы подъехать было невозможно.
Когда мы взлетели, я еще раз внимательно прочитал статью и подошел к командиру и попросил его кратко сообщить о катастрофе своему командованию. Командир, наверное, счел это разумным и приказал радисту подготовить и передать краткое сообщение с указанием источника информации.
Минут через 40, радист принял и передал командиру приказ командования об отмене нашего задания (полет в Каррачи) и о срочном возвращении в Ташкент. Мне приказывалось полностью перевести статью и сохранить газету.
В Ташкенте нас встретили какие-то представители, проверили наличие у меня перевода, газеты, сложили это в пакет, передали его мне и сказали, что я должен пересесть на другой самолет и срочно вылететь с материалами в Москву. Я попрощался с экипажем и вылетел в Москву.
Через 4 часа я прилетел в Москву. Меня встретили и повезли, как потом оказалось, в штаб ВТА.
Там мне сказали, что меня ждет командующий. Я зашел в большой кабинет и представился, как положено, находившемуся там генералу и передал материалы.
Минут 15 он их читал, что-то бормотал, по-моему, ругался, задал мне пару уточняющих вопросов по переводу. Все это время я стоял по стойке «смирно». Потом прошло еще минут 5, генерал грустно смотрел куда-то в сторону. Потом он перевел взгляд на меня и сказал: «Спасибо, тебе, курсант. Объявляю тебе благодарность. Доложи об этом своему Командованию». Не знаю, почему, и как это случилось. Но я обратился с просьбой к генералу просить мое Командование отпустить меня в отпуск, учитывая, что неделя от положенного мне отпуска уже прошла, а отпуск, как известно, нам никогда не компенсировали. Генерал рассмеялся и сказал: «Иди! Я позвоню. Кто у вас там, генерал Андреев, по-моему?».
Когда я вспоминаю это, всегда всплывает в голове песня Высоцкого «О друге»: «Друг, оставь покурить, а в ответ тишина – он вчера не вернулся из боя ……».
Земля Димке пухом и вечная память!
***
Помню сам факт второй трагической гибели нашего товарища в ходе одного из первых полетов, когда наши слушатели стали активно привлекаться в качестве борт-переводчиков. Это случилось, наверное, в 1969 г. После землетрясения в Перу, наши три борта везли в Лиму гуманитарную помощь. После взлета с а/б Кефлавик (Исландия) один из самолетов упал в Атлантику.
Об этом должен помнить старшина курса Вадим Зима, известный в наших слушательских кругах, на английский манер, как «Винтер». Он летел на одном из трех самолетов.
23 февраля 1971 г. В Центральном Доме Советской Армии на торжественный вечер собрались слушатели Военного института иностранных языков.
Начальник института генерал-полковник Андреев Андрей Матвеевич после своего праздничного доклада по случаю очередной годовщины Дня Советской Армии и Военно-Морс-кого флота провел награждение орденами и медалями целого ряда слушателей, включая несколько слушателей, награжденных посмертно в том числе и Фильченко Диму.
В числе награжденных оказался и я, наградили медалью «За боевые заслуги».
Награды получили за участие в выполнении, как тогда говорилось, интернациональных задач по оказанию гуманитарной и военной помощи целому ряду стран Африки, Азии, Латинской Америки из числа развивающихся.
Привлечение слушателей ВИИЯ к выполнению задач бортпереводчиков началось в 1967 г., и связано это было с арабо-израильской войной. Совсем недавно, 1 декабря 2007 г., по инициативе клуба ВИИЯ ряд наших товарищей принял участие в торжественном заседании в клубе ВИИЯ, посвященного 40-летнему юбилею бортпереводчиков.
В ходе выполнения задач бортпереводчика я побывал примерно в 10 странах, в которых происходили природные (землетрясения, наводнения) или военно-политические катаклизмы.
По моим личным подсчетом, я участвовал в полетах в качестве бортпереводчика около 30 раз.
Вспоминаю свой первый полет. Прибыл в полк военно-транспортной авиации в Туле. Доложил о прибытии в штабе полка. Получил назначение в экипаж. Нашел и представился командиру и экипажу самолета АН-12 (рабочая «лошадка» военно-транспортной авиации, исключительно надежная машина советских времен, не знаю какой самолет ему пришел на замену).
На вопрос командира, доводилось ли мне ранее летать на самолетах, уверенно отвечаю: «Доводилось, с мамой в Адлер на АН-10». Мой ответ вполне удовлетворил командира, поскольку АН-12 являлся военным вариантом АН-10.
На следующий день утром взлетаем и берем курс на Каир с промежуточной посадкой в Венгрии.
Я и борттехник устроились на небольшом диванчике в маленьком пассажирском отсеке перед пилотской кабиной. Взлет, самолет резко набирает высоту, у меня было ощущение, что мы поднимаемся вертикально, причем настолько быстро, что через несколько минут мне стало не по себе. На вопрос борттехника: «Ты чего какой-то зеленый?» — я уже ничего не смог ответить и с трудом попросил ведро. Я свисал с дивана, удерживая перед собой ведро.
Вдруг самолет выровнялся, сначала медленно, а потом все отчетливей стал снижаться. Минут через пятнадцать мы совершили посадку на аэродроме ПВО под Рязанью. Я с трудом приходил в себя. Моторы заглохли, экипаж стал выходить. Командир с удивлением посмотрел на меня, наверное, он все понял по мертвенно — бледному цвету моего лица. Он немного постоял и сказал: «Сережа, извини, я забыл про тебя, решил проверить своего нового правака на перегрузки, он недавно из училища».
Он дал команду помочь мне выйти из самолета. Меня положили на траву рядом с самолетом. Экипаж во главе с командиром расположился вокруг и все молча курили, по-видимому, тем самым выражая мне солидарность и сочувствие. Так пролежал я, наверное, минут пятнадцать. Солнце и легкий ветерок сделали свое дело. Я потихоньку стал приходить в себя и даже подниматься, что оживило мой экипаж. Услышал как штурман сказал: «Сережа, ты себе даже не представляешь, мы сели на аэродроме ПВО, у них тут кормят по высшему классу! Спасибо гусю». Я спросил, а при чем здесь гусь.
Оказалось, что при наборе высоты пролетавший гусь ударился в лобовое стекло и оно полностью покрылось трещинами. Я попросил разрешения у командира и за¬брался в самолет. Действительно, толстое лобовое стекло на командирском месте все в трещинах. У меня были все основания тоже сказать спасибо гусю, своей смертью он пре¬кратил мои страдания. Спасибо, гусь!
Через несколько часов нам поменяли лобовое стекло, мы пообедали (кроме меня, дали сухим пайком в связи с полным отсутствием аппетита) и продолжили полет уже без всяких происшествий.
Запомнилась удивительная красота Средиземного моря с высоты 8 тысяч метров, когда в пять часов утра, в предрассветной тишине синие краски неба и моря сливались, и появлялось ощущение полета в космосе. Правда, эту красоту портили американские палуб¬ные самолеты, которые пристраивались к нам и маневрировали на запредельно опасных для полета дистанциях и сопровождали нас так какое-то время. Впечатлял контраст: темноко¬жее, улыбающееся лицо американского летчика и ослепительно белые зубы.
Не обходилось и без товарищеских шуток. Перед вылетом из Будапешта командир с самым серьезным видом приказал экипажу проинструктировать и экипировать меня по полной программе, сказав: «После Дубровника выходим в Средиземное море, мало ли что». Мне объяснили, как надо грамотно действовать в случае экстремальной ситуации, в частно¬сти, в случае экстренного покидания борта самолета и приводнения. Объяснили, что такое спасательный плот, как пристегивать парашют, как использовать специальный спасатель¬ный жилет, особо показав, как пользоваться порошком от акул. При этом мне объяснили, что в случае его использования вокруг образуется десятиметровый оранжевый круг, отпу¬гивающий акул. Правда, минут через десять круг полностью расходится и исчезает. Авто¬матически вырвалось: «А что потом?». Ответом был дружеский смех моих товарищей по экипажу. Однако приказ есть приказ. Весь дальнейший полет я просидел в спасательном жилете и периодически посматривал на шнурок для использования антиакулина.
Я с большой теплотой и благодарностью вспоминаю моих товарищей — советских летчиков военно-транспортной авиации из разных полков. Хотя и временная совместная с ними служ-ба помогла мне познакомиться с немудреной гарнизонной жизнью офицеров. Спасибо им за подчеркнуто уважительное к нам, бортпереводчикам, отношение.
В нынешних условиях рыночной экономики не могу не привести такой факт. За один боевой вылет командир корабля Ан-12 получал 8 долларов, штурман — 7, правый пи¬лот — 6 , радист, борттехник и бортпереводчик — 5. Получать валюту в МО на весь экипаж пред вылетом «доверялось» бортпереводчику (он командировался из Москвы), что сущест¬венно «повышало» его статус. Его всегда с нетерпением в полку ждал экипаж, и всегда кто-то из них встречал меня на КПП.
Как вам эти расценки, господа, современные рыночники?
Служебная командировка в Арабскую Республику Египет.
6 августа 1971 г. Аэродром «Чкаловская». Все тот же знакомый самолет АН-12, но я уже в качестве пассажира. 4 часа полета и я в Каире. Аппарат Главного военного советника. Представление старшему военному переводчику Главного военного советника полковнику Квасюк, хорошо знакомому по ВИИЯ (он у нас иногда вел военный перевод).
Я и мой однокашник Сережа Удов получаем назначение — отдельный батальон ПВО и РЭП, Мукатам, дальний пригород Каира.
Через 30 лет капитан 1 ранга Удов Сергей Борисович уволился в запас с должности начальника штаба отдельной бригады спецназ ВМФ СССР, располагавшейся под Одессой в г. Очаков.
Все складывается удачно, какой-то военный советник, отвечающий за ПВО, предлага¬ет нас подвезти.
Представление командиру батальона, грустному и усталому подполковнику.
Через день к нам присоединился наш курсовой старшина Бужинский Женя, покинув¬ший нас через 3 дня в связи с получением нового назначения в аппарате Главного военного советника в Каире. Бывает и такое.
В настоящее время Женя продолжает служить в звании генерал-лейтенанта в Главном управлении международного военного сотрудничества и законодательства (по-моему, так оно называется).
В последующем к нам приехал еще один наш товарищ, арабист, Андрей Целовальни¬ков, слушатель второго курса восточного факультета. Он взял на себя все служебное обще¬ние с младшими арабскими офицерами. Слышал, что сейчас он крупный бизнесмен, живет в Киеве.
Оказалось, что мы должны заменить двух переводчиков, студентов 5-го курса инсти¬тута иностранных языков им. Мориса Тореза. Веселые и раскрепощенные ребята, они были очень рады возвращению в Союз. Состоялось знакомство и «очень теплое братание» коллег по профессии за незатейливо накрытым столом.
Мы смогли воочию убедиться в уровне подготовки переводчиков в гражданских и во¬енных вузах. Перевес был явно на нашей стороне.
Первая сложность. Как было приказано, все надо передать по акту в двух экземплярах: на английском и русском языках. Батальон смешанный — арабско-советский, поэтому акт надо подготовить и нашему и арабскому начальству. Передавать особенно нечего, у всех имелось наше главное оружие — словари, но соблюсти формальность надо. Ни наши граж¬данские коллеги, ни мы уверенно не знали, как перевести на английский язык термин «приемо-передаточный акт» и есть ли вообще такое понятие в английском языке. Ни я, ни мой товарищ из курса военного перевода этого не помнили. Предложение наших граждан¬ских коллег перевести этот термин как «ЭКТ» вызвало общий смех. Кое-как выкрутились.
Наши обязанности сводились к постоянным дежурствам на заглубленном КП батальо¬на, в задачу которого входило обнаружение и сопровождение воздушных целей над Сина¬ем, постановка помех бортовым радиолокационным станциям.
Надо сказать, что батальон достаточно успешно решал свои задачи. Нередко авиация Израиля предпринимала явно провокационные вылеты без пересечения границ зоны бое¬вых действий в целях уточнения дислокации арабских средств ПВО, а иногда — боевые, с нанесением воздушных ударов по наземным целям на территории Египта. Наш батальон своевременно обнаруживал появление воздушных целей и так же своевременно докладывал о них на КП дивизии.
Было правилом постоянно проводить учения с выездом на передовые позиции, что являлось хорошей выучкой для личного состава.
Ценность таких практических учений с реальным привлечением арабской авиации заключалось в том, что командование имело возможность постоянно анализировать эффек¬тивность подавления бортовых радиолокационных станций, используя полученные данные о местоположении цели — по скорости, высоте и удаленности.
Эффективное подавление выражалось в полной или частичной засветке экранов бор¬товых радиолокационных станций, что существенно затрудняло, а порой, полностью ис¬ключало проведение израильскими летчиками прицельного бомбометания и поражения наземных целей ракетами класса «воздух-земля».
Вспоминаю один интересный случай, произошедший со мной в одну из таких мест¬ных командировок. Как-то после завтрака я вышел из землянки, настроение было не очень. Присел на камень и закурил. Был январь. Вспомнил о Родине, там зима, снега…
Когда поднял голову увидел, что я сижу в окружении пустынных собак — грязные, свалявшаяся шерсть, непонятных пород, но достаточно больших. От товарищей я как-то слышал о дикости пустынных собак. Они стояли, переминаясь на передних лапах, поскули¬вая от возбуждения. Все было ясно. Автомат и пистолет остались в землянке, рядом ни камня, ни палки.
Очень не хотелось на войне получить ранения или быть растерзанным этими злобны¬ми тварями! Что напишет обо мне родителям в этом случае командование?
Выручил солдат-туркмен, бывший у нас за повара и случайно вышедший из землян¬ки. Он быстро оценил ситуацию, бросился назад за автоматом. Два выстрела в воздух и две очереди по удалявшейся стае.
На следующий день меня вызвали в штаб батальона. В кабинете начальника штаба сидел арабский майор, а на столе — мертвая собака.
«Ты стрелял по собакам?» — спросил сходу начальник штаба. «Да» — ответил я. Воз¬мож-ности как-то объяснить ситуацию мне не дали. В общем, к большому удовольствию арабского майора начальник штаба отчитал меня «по полной программе» за расстрел свя¬щенных египетских животных. Местные обычаи надо знать и соблюдать.
Служба текла размеренно, на КП частенько прибывали старшие арабские офицеры, которые хорошо владели английским языком, так что была возможность попрактиковаться в разговорной речи. Как правило, все они учились в военных учебных заведениях в Англии. Сложней было с младшими офицерами, поскольку они считали ниже собственного досто¬инства сказать «нет», если спросишь их, говорят ли они по-английски. Хотя, как выясня¬лось сразу, английским словом «Ес» их познания английского языка и ограничивались.
Помню, меня поначалу удивило, что вход в бетонное сооружение КП был построен в виде нескольких зигзагов. Потом я оценил это, когда во время одного из налетов израиль¬ской авиации ракета «воздух — земля» попала точно в проем входа КП, не причинив ника¬кого вреда ни самому сооружению КП, ни личному составу.
Однажды в мое в мое дежурство планшетист, что-то вскрикнув, начал наносить засеч¬ки какой-то необычайно высокоскоростной воздушной цели, шедшей с юга Египта по дуге над Синаем и возвращавшейся в сторону Египта на севере в районе Порт- Сайда. На план¬шете было видно, что с большим отставанием ее преследовали несколько менее скоростных целей. Система ПВО была немедленно приведена в полную боевую готовность.
Позже выяснилось, что наш самолет-разведчик МИГ-25Р провел разведывательную операцию.
Как тут было не вспомнить, что год назад, в 1970 г. в ходе одного из полетов мой экипаж доставил в Египет самый секретный на тот момент советский разведывательный самолет, превосходивший по своим характеристикам все существовавшие в мире аналогич¬ные образцы.
Привлекали нас и к теоретическим занятиям, которые проводили наши специалисты с арабскими офицерами в целях изучения радиоэлектронной аппаратуры. Пришлось на ходу набираться терминов в области радиоэлектроники.
На территории батальона располагался еще один заглубленный КП, на котором рабо¬тали какие-то наши специалисты, державшиеся особняком, не поддерживавшие с нашими офицерами, кроме командира, никаких контактов. Все строили о них различного рода до¬гадки, но толком никто ничего не знал.
Позднее, когда меня распределили в Генштаб, в Управлении кадров я случайно встре¬тил одного из офицеров того самого загадочного КП.
Надо сказать, что наши специалисты уделяли должное внимание совершенствованию существовавшей системе ПВО, проводили мероприятия по сбору необходимых дополни¬тельных дан-ных о противнике, проводили радиотехническую разведку.
Вспоминаю о своем участии в одном из таких мероприятий. Нашему батальону была поставлена задача провести радиотехническую разведку объектов противника на Синае с передовых позиций. Для этого надо было совершить марш в составе колонны спецмашин вдоль побережья Красного моря с юга на север, из района Кена до Суэц.
Согласование отдельных вопросов проводилось нашими начальниками с руководите¬лем военной контрразведки Египта, где я выступал в качестве переводчика. Помню, в его кабинете в шкафу стояло полное собрание сочинений В. И. Ленина на арабском языке.
Изнурительный был марш, учитывая, что жара стояла необычайная, а весь маршрут пролегал по пустыне. Сейчас ряд мест, по которым мы проезжали тогда, стали известными курортами, а тогда это были простые рыбацкие деревушки.
Не обошлось и без курьезов. Мне была поставлена задача любой ценой «сторговаться» с жителями одной из деревушек и добыть 1,5 тонны питьевой воды. Нам еще предстояло пройти километров двести, а по разгильдяйству одного из солдат, забывшего плотно закру¬тить кран в автоцистерне с питьевой водой, мы оказались совершенно без воды. А без нее, как поется в известной песне, и ни туды, и ни сюды: надо было постоянно заливать радиа¬торы в автомобилях, готовить пищу и т.д.
Задача оказалась не из простых, учитывая, что среди простых арабов найти говоряще¬го по-английски абсолютно нереально. С помощью древнего языка жестов удалось решить проблему, правда, не сразу. Вначале арабы поняли, что я лично хочу пить и предложили мне кружку холодной воды. Их потрясло количество запрашиваемой воды, когда они все — таки осознали, сколько именно воды нам надо. Наверное, это было связано с возможностя¬ми их колодца. Так я узнал, что по-арабски вода — «майя».
По завершении марша в районе Суэца я зашел к своему товарищу по курсу Голованю Мише, который был переводчиком в одной из передовых частей на канале. Позиции части находились в сотне метров от минных полей вдоль канала. Грустный, одичавший, он как всегда был полон оптимизма. Вместе с несколькими нашими офицерами он проживал на роскошной когда-то английской вилле. Удивило их развлечение: регулярная стрельба из пневматического пистолета по мишеням, в большом количестве висевших на стенах ком¬нат.
Подходила к концу командировка. Наше возвращение не обошлось без курьеза. Мно¬гие мои товарищи уже в июле 1972 г. улетели на Родину. Меня никто не вызывал. А хотелось вернуться в июле и уйти в августе в отпуск, который продлевать никто не будет, по¬скольку занятия в институте начинались, как обычно, 1 сентября. В начале августа, отпро¬сившись у командира, я поехал в Каир, в аппарат Главного военного советника.
В отделе руководителя военных переводчиков я с удивлением узнал, что все списки на отправку в Союз давно составлены. Ни в одном из них ни я, ни мой товарищ не числи¬лись. На возражение о том, что мы стоим на довольствии в таком-то батальоне, получаем в том числе и денежное довольствие, мне было сказано: «Разбирайтесь сами как хотите. Ищите варианты сами». Опять, правда, повезло. На выходе из здания аппарата Главного военного советника встречаю знакомый мне экипаж наших летчиков. Объяснил ситуацию и попросил командира взять меня с собой. Возражений не последовало, меня дополнительно вписали в полетный лист, и уже следующим утром я улетел на Родину.
Октябрь 1973 г. Опять война на Ближнем Востоке, опять полеты…
Я с большим удовольствием иногда вспоминаю о тех годах. Все-таки мудрое было у нас командование, действовало с дальним прицелом, проверяя наши деловые и морально-нравст-венные качества при любом удобном случае, в том числе привлекая нас к решению задач в качестве бортпереводчиков.