Уважаемые читатели нашего сайта!
Предлагаем вашему вниманию отрывок из книги Олега Ивановича Брылева «Мой Афганистан». Полковник запаса Брылев О.И.– выпускник факультета спецпропаганды Военного института иностранных языков 1974 (китайский, английский).
Олег Иванович дважды бывал в Афганистане командировках: В феврале 1982 года с Язовым Д.Т. и феврале 1983 с Устьяном Н.С. начальником разведывательного управления САВО.
С 1 апреля 1984 по 1 апреля 1986 года постоянно находился в Афганистане, был советником начальника управления спецпропаганды Главного политуправления армии ДРА. Сейчас он поживает в Сочи и делится своими воспоминаниями.
Вот еще несколько слов от автора: «У меня огромная фонотека афганских бардовских песен. Это моя гордость, свыше 1700, считалась самой большой в СССР, ,,Маяк» и радиодиверсанты о ней рассказывали. Многие барды гостили у меня и продолжают навещать. Их выступления в Сочи положили начало проведению у нас фестивалей ,,За Веру, Отчизну, Любовь!», которые превратились в ежегодные и продолжаются уже более 10 лет».
А по ночам всё те же сны
И легче заново родиться.
Пока я жив, мне с той войны
Нет сил обратно возвратиться.
Евгений Бунтов. ВДВ.
Накануне
Начало афганской эпопеи совпало с периодом моей службы в Среднеазиатском военном округе (САВО). Он являлся самым молодым и был создан в 1969 году, вскоре после вооружённой провокации КНР у озера Жаланашколь, на казахстанском участке советско-китайской границы.
Первоочередным предназначением САВО являлось прикрытие государственной границы на Синьцзянском стратегическом направлении. Это определяло основные задачи для нашего отдела по военно-политическому изучению ТВД (проще говоря, политической разведке), обеспечению готовности к развёртыванию штатных сил и средств и формирований особого периода.
Хотя округ на южном фланге и граничил с ДРА вдоль таджикского участка границы СССР, однако фактически внимания туда не обращалось. Соединения и части, дислоцированные на Памирском операционном направлении, были ориентированы строго на Восток.
Помимо обычных задач специфичной особенностью для нас являлось и курирование работы с иностранцами, обучавшимися на 5-х ЦК ПУАК (Центральные курсы по подготовке и усовершенствованию авиационных кадров). Фактически это было среднее авиационное училище, где готовились лётчики и техники на МИГи и СУ, боевые и транспортные вертолёты. Обучаемый контингент – самый разнообразный, от Латинской Америки, Ближнего и Среднего Востока, стран Варшавского Договора до Вьетнама и Лаоса. Всего около 37 государств, включая Афганистан.
В состав 5-х ЦК ПУАК входило несколько учебных полков, разбросанных по городам Киргизии и Казахстана, в том числе и г.Кант, где в настоящее время размещена российская военная база.
В политотделе Курсов и политаппарате полков были штатные инструкторы по спецпропаганде. Их задачей являлась организация политико-воспитательной работы с иностранным контингентом. В те годы среди таких инструкторов были и выпускники спецфакультета ВИИЯ, мои однокашники из параллельной, „персидской” группы – Андриенко М.В. и Салкин В.Г., с которыми мы нередко встречались до их отъезда в ДРА.
О важности этой работы свидетельствуют такие факторы, как будущий карьерный рост выпускников Курсов. Например, президентом Сирии стал Хафез Асад, Египта – Хосни Мубарак. Многие стали министрами обороны и начальниками генштабов своих стран, главкомами ВВС и ПВО, политическими деятелями, нередко оставаясь друзьями СССР и определёнными проводниками советского влияния.
О возможных результатах в случае эффективной работы могут свидетельствовать такие известные агенты влияния, как бывший генерал КГБ Калугин О. и Яковлев А.Н., в своё время обучавшиеся в Колумбийском университете США. Интересно, что когда газета „Русский голос” (Нью-Йорк) опубликовала их студенческий снимок, редактора В. Пруссакова уволили с работы, а остальным сотрудникам строжайше запретили упоминать имя А. Яковлева. Судя по его последующим „перестроечным” делам, дабы не засвечивать, где и чему его обучали.
Как известно, бывший начальник КГБ СССР В. Крючков документально докладывал Горбачёву, когда и как Яковлев был завербован ЦРУ и какая миссия на него возлагалась, но тот отмахнулся. (Нашел, кому докладывать!).
Как видно из приведённого примера, и в наших ВУЗах работать с иностранцами следовало бы более серьезно.
Моё знакомство с Афганистаном началось в том числе и через курсантов из ДРА. К сожалению, нередко это бывали ,разборки”по фактам периодических межфракционных стычек сторонников ,,хальк’’ и ,,парчам”, иногда довольно серьезных и требующих вмешательства даже высокопоставленных представителей армии ДРА.
Разумеется, о развитии ситуации в Афганистане нас держали в курсе коллеги из ТуркВО. Мне лично уже в бытность начальником отдела спецпропаганды политуправления САВО приходилось чуть ли не ежедневно общаться с ними по телефону ЗАС, в основном с Л.И. Шершнёвым, в то время возглавлявшего там аналогичный отдел. Будучи в гуще событий, он всегда находил возможность обстоятельно проинформировать об обстановке. В то время и позже мне всегда казалось, что никто так близко к сердцу не принимал происходившее в Афганистане, как Леонид Иванович.
Ежедневно в отдел приходили информационные сводки разведуправления САВО и разведотдела Восточного погранокруга, материалы радиоперехвата Ташкентской редакции зарубежного радиовещания. Одним словом, пульс событий для нас был реально ощутим.
По правде говоря, как бы ни зашоривалось представление советской и зарубежной общественности лишь на чуть ли не поминутных событиях ноября-декабря-79, предшествовавших окончательному принятию решения на ввод наших войск в ДРА, смутное предчувствие неизбежности этого витало уже в начале 1979 года.
Помню, 5-7 февраля 1979 года в ходе командировки в 860-й отдельный мотострелковый полк (омсп) в г. Ош на юге Киргизии мы с только что назначенным и прибывшим за сутки до того его командиром подполковником Кудлаем В.С. (впоследствии генерал-лейтенант) отправились на УАЗике в посёлок Сары-Таш. Там высоко в горах, за полторы сотни километров от Оша, размещались передовые склады боеприпасов и ГСМ на случай выхода полка на прикрытие Памирского участка госграницы с Китаем.
Преодолели Алайский перевал (2730 м.), затем пер. Талдык на высоте 3615 метров и остановились у памятника инженеру Грушко Ю.Ф., строившему Памирский тракт ещё на заре советской власти. Он скончался там же, сравнительно в молодом возрасте. Сердце не выдержало.
Зима в разгаре. Суровое, неприступное высокогорье. Трасса узкая, но чистая. Однако километровые указатели на обочине завалены сугробами почти доверху. Не зря у Хорогских пограничников бытовала шутка: „Ох, нелёгкая дорога от Оша и до Хорога…!’’.
Мы стояли и смотрели вниз, где далеко просматривались серпантины, по спирали восходившие на перевал. Настоящая „дорога жизни’’ для заоблачного Горно-Бадахшанского областного центра. Поражала скорость и в какой-то степени бесшабашность водителей грузовиков, снующих по немыслимым виражам. Казалось, неосторожное движение, занос – и полетишь по серпантинам чуть ли не отвесно. Ни костей, ни гаек не соберёшь!
Кудлай В.С. вдруг пророчески говорит: „Как здесь воевать? Завалят дорогу в голове и хвосте колонны, а ты как на ладони. Будут сверху лупить без проблем. Ни укрыться, ни развернуться, ни сманеврировать, ни орудие задрать!”
Ему действительно через 11 месяцев, начиная с 8 января 1980 года, пришлось вести полк через эти и дюжину других перевалов, среди которых нешуточные „40 лет Киргизии” (3640м.), Уз-Бель (4651м.), Иркештам (4280м.), Найзаташ (4137м.) и прочие „четырёхтысячники”. 860омсп без „колёс” (их отправили через Термез) на гусеничном ходу вышел к посёлку Ишкашим на афганской границе. До передачи в состав Ограниченного контингента полк сопровождала группа офицеров из штаба и некоторых управлений САВО. От Ишкашима оставшиеся до Файзабада 180 километров (где до 1980 года дислоцировался полк) 860омсп с боями, потерями и непрерывными расчистками бесконечных завалов пробивался месяц.
Но вернёмся к началу 1979 года. В апреле привычный уклад жизнедеятельности нас, „среднеазиатов”, был внезапно нарушен московской директивой по полному развёртыванию и передислокации 68-й мотострелковой дивизии (мсд) в район Термеза, то есть на границу с Афганистаном.
Подобных дивизий и в других приграничных округах было сравнительно немного. По штатам мирного времени она являлась почти полностью боеготовой, за исключением одного из мотострелковых полков 2-го эшелона и прикрывала важное Алма-Атинское направление. Один из её полков постоянной готовности дислоцировался на самой границе с Китаем в г. Панфилове (г.Джаркенд). Другой, такой же – в пригороде Алма-Аты.
Мне довелось в составе оперативной группы участвовать в организации мобилизационного развёртывания дивизии до полной численности, слаживании, погрузке личного состава и его отправке. Ввиду особой чрезвычайности срочно был заменён оказавшийся до того с инфарктом в госпитале начальник политотдела соединения полковник Дадамьянц Л.А.. Сейчас он проживает в Сочи и мы с ним частенько перезваниваемся и встречаемся. За счёт других частей в экстренном порядке укомплектовывались вакантные офицерские должности.
Дивизия уходила насовсем и с „потрохами”, когда в поход тащили всё подряд вплоть до выдранных из стен электровыключателей и розеток. Впереди ждала неизвестность, поэтому считалось, что на новом месте в хозяйстве всё пригодится.
Принять решение о передислокации дивизии, да ещё с такого важнейшего направления в условиях сохранявшейся напряжённости в советско-китайских отношениях – дело было непростое. Следовательно, принималось оно, во-первых, на высшем политическом уровне. Во-вторых, становится очевидным, сколь важным кем-то оценивался ещё в апреле-79 афганский фактор по сравнению даже с китайским. В третьих, передислокация 68мсд с китайской на афганскую границу за восемь месяцев до принятия окончательного решения на вторжение в ДРА прямо указывает на существование уже явно вызревавшего замысла. Замысла, но не решения. Впоследствии он варьировался и уточнялся, но „процесс” пошёл.
Через месяц дивизия вернулась в прежние пункты дислокации, где ей опять пригодились вырванные было с живьем упоминавшиеся электроприборы и прочая хозяйская утварь. Однако её алма-атинский 186мсп через год всё же ушёл в Афганистан, где был реорганизован в 66-ю отдельную мотострелковую бригаду (омсбр) (г.Джелалабад). В состав 40 ОА из САВО также были отправлены душанбинская 201мсд и джамбульский вертолётный полк.
Факт намечавшегося ещё задолго до основных событий замысла подтверждает и генерал-майор Колесник В.В., который позже, в декабре 1979г. непосредственно руководил штурмом дворца Х. Амина. В своих воспоминаниях он пишет: „2-го мая 1979 г. (в праздничный день! Прим.авт.) меня вызвал тогдашний руководитель ГРУ генерал армии П.Ивашутин и поставил задачу сформировать 154 отдельный отряд спецназначения численностью 520 человек, который был сформирован в мае-июне… Главная странность отряда заключалась в том, по какому принципу в него отбирались солдаты, сержанты и офицеры… Только трёх национальностей – узбеки, туркмены и таджики… В июле-августе отряд занимался боевой подготовкой. А в это время на личный состав батальона в Москве уже шили униформу афганской армии, а также готовили необходимые документы на каждого военнослужащего на афганском языке. 19-20 ноября отряд переброшен в Баграм… 13 декабря 1979 г. батальон прибыл в Кабул для усилении охраны дворца главы государства…” (т.е. Х.Амина).
Итак, Л.И. Брежнев и несколько других членов Политбюро примут окончательное решение 12 декабря, а 13-го абсолютно боеготовый „мусульманский батальон” уже в Кабуле. В афганской униформе, с соответствующими документами. Именно на броне и плечах этого отряда две группы спецназа КГБ — „Гром” и „Зенит” 27.12.79 будут штурмовать дворец Х.Амина.
Помните слова из песни популярного автора-исполнителя „афганских” песен Виктора Верстакова — „…Без документов, без имён, без наций лежим вокруг сожжённого дворца…”? В то время он являлся сотрудником военного отдела газеты „Правда” и в разгромленном дворце побывал уже 28.12.79 года. Почему без имён, без наций? Да на всякий случай, вдруг сорвётся. А ещё буквально накануне батальон был усилен 9-й ротой 345пдп ввиду возникших опасений о значительном превосходстве численности охраны Амина. Её командир Востротин В.А. станет Героем Советского Союза. По совпадению именно на эту роту падут тяжёлые испытания во время операции „Магистраль”, когда он уже будет командиром этого полка. Подвиг роты явится прототипом для сценария известного кинофильма „9-я рота”.
А тогда, в далёком 1979 Виктор Верстаков сразу же напишет песню:
Девятая рота
Ещё на границе и дальше границы
стоят в ожидании наши полки,
а там, на подходе к афганской столице,
девятая рота примкнула штыки.
Девятая рота сдала партбилеты,
из памяти вычеркнула имена.
Ведь если затянется бой до рассвета,
то не было роты, приснилась она…
Войну мы порой называли работа,
а всё же она оставалась войной.
Идёт по Кабулу девятая рота,
и нет никого у неё за спиной.
Пускай коротка её бронеколонна,
последней ходившая в мирном строю,
девятая рота сбивает заслоны
в безвестном декабрьском первом бою.
В первых числах декабря 1979 г. нам пришлось срочно подготовить и отправить в ДРА экипаж со звуковещательной станцией ЗС-72Б из состава армейского агитотряда.
Несколько позже, в 1981 году в САВО на базе 22-й бригады „спецназ” мне довелось участвовать в формировании 2-го „мусульманского батальона”, но уже со значительным представительством военнослужащих казахской национальности.
С приходом нового командующего войсками САВО генерал-полковника Язова Д.Т. в округе по его инициативе активизировалось изучение военно-политической обстановки в Афганистане и боевого опыта соединений и частей ОКСВ. При мне Д.Язов летал туда дважды. Оба раза брал с собой группы по 10 человек, в том числе начальников разведывательного и оперативного управлений, связи, РВиА, инженерной и бронетанковой служб, тыла. В первой поездке в феврале 1981 г. с ним летал мой предшественник Рожнёв В.В., во второй в 1982 г. в состав группы Язов включил меня. Летали на Ан-26 командующего.
В 40-й армии отношение к приему было серьезное. В Кабуле очень обстоятельно докладывал обстановку начштаба армии генерал-майор Тер-Григорьянц Н.Г. С Д.Язовым мы посетили целый ряд гарнизонов – Баграм, Кандагар, Джелалабад, Гардез, Шинданд, Газни, штаб 103-й вдд в Кабуле. В одном из гарнизонов будущему министру обороны СССР Язову Д.Т. обстановку докладывал будущий министр обороны России Грачёв П.С.
В завершение Д.Язов дал всем время основательно поработать в службах и отделах управления 40 ОА по своим направлениям. Что касалось меня, то коллеги из отделения спецпропаганды щедро поделились информацией по обстановке и накопленным опытом. Хорошо, что многое записал, так как на обратном пути Язов вдруг прямо с борта самолёта, ещё не пересекая границу, скомандовал начальнику штаба САВО срочно, назавтра, собрать военный совет и подготовить военно-практическую конференцию с руководящим составом штаба и управлений округа, объединений и соединений по изучению боевого опыта 40 ОА. Каждому из летевших были определены темы выступлений. Ткнув в мою сторону пальцем, приказал: „А Вы начнёте конференцию и выступите с докладом по военно-политической обстановке в ДРА. Подготовились?” — „Так точно!”. Из-за задержки в Ташкенте в Алма-Ату прибыли под вечер. Фактически оставалась лишь ночь. Однако утром всё прошло по плану. Материалы конференции были обобщены и разосланы в войска.
Большое внимание Афганистану уделял член военного совета(ЧВС) – начПУ генерал-полковник Попков М.Д. Он сам неоднократно летал туда, в том числе и в бытность ЧВС Сухопутных войск. Его в округе сменил генерал-лейтенант Арапов В.Ф., при поддержке которого работалось в охотку. Он как-то сказал мне: „Ваша отдел – единственное светлое пятно в политуправлении, за работу которого меня не ругают!”. На следующий год, уже в феврале 1983 года мне удалось ещё раз слетать в Афганистан. На этот раз с начальником разведуправления генерал-майором Устьяном Н.С.. С разведчиками у нас всегда было тесное взаимодействие и хорошие личные отношения. И даже вовсе не потому, что мы обычно принимали у них экзамены по китайскому языку, за знание которого уже тогда им выплачивалась надбавка в размере 20%. Нашему брату такое счастье привалило значительно позже.
По возвращению из этих поездок я устно и шифровками докладывал свои впечатления начальнику управления спецпропаганды ( 7-е управление) ГлавПУ СА и ВМФ генерал-лейтенанту Волкогонову Д.А.. Еженедельно он принимал доклады о состоянии дел и обстановке на границе. Где-то с 1982 г. появились определённые намёки на изменения поведения китайских пограничников в лучшую сторону. После двух десятилетий враждебности со стороны КНР подобные признаки казались обнадёживающими и вызывали значительный интерес. Как известно, пограничники вели разведку на глубину до 40 км вглубь сопредельной территории. Штаб и разведотдел Восточного погранокруга находились через дорогу от нашей спецредакции по ул.Дзержинского в г. Алма-Ате. Фактически мы чуть ли не первыми получали их разведсводки, а они – ежедневные бюллетени нашего радиоперехвата и другие материалы. Редактор спецредакции полковник Сюсюкалов И.А великолепно владел китайским, был очень вдумчивым и добросовестным, обладал хорошими аналитическими способностями. Погранцы с удовольствием сотрудничали с ним и с другими офицерами при подготовке наиболее серьезных материалов, выводов и оценок. Д. Волкогонов по крайней мере дважды говорил, что на основе наших донесений докладывал начальнику ГлавПУ СА и ВМФ генералу армии Епишеву А.А. об обстановке на границе.
К концу лета пришло распоряжение от Д.Волкогонова о прибытии 27.09.83 в Ташкент на совещание по активизации изучения и внедрения опыта 40 ОА и армии ДРА по ведению политической работы среди афганского населения и бандформирований. Предусматривалось проведение конференции по данной тематике. Мне было поручено выступить с 40-минутным содокладом и отчитаться за изучение и внедрение такого опыта в Среднеазиатском ВО.
В отделе служил старший инструктор майор Давыдов А.П., выпускник Новосибирского ВВПУ. В своё время курсантам этого училища преподавался китайский язык, благодаря чему Саша и оказался в нашей структуре. Он обладал хорошим оформительским даром и предложил: „Давайте разработаем подробную схему, где графически отобразим, какие в округе используются формы и методы изучения, внедрения, участия и содействия. Волкогонов ведь учёный, ему надо всё по полочкам…”. Такую схему размером 2*3 метра мы отработали, изготовили стенд с фотографиями, которых тоже набралось достаточно. Были среди них и отражавшие факты пребывания в округе делегаций афганских военнослужащих. Знакомство с советской действительностью особенно шокировало солдат, вырванных из боевых условий и своего средневековья и вдруг очутившихся в мирной обстановке в таких невиданных для них городах, как Алма-Ата, Фрунзе, Душанбе или Ташкент. Даже облик Кабула не шёл ни в какое сравнение с любым из мало-мальски приличных райцентров европейской России, Украины или Белоруссии.
В Ташкенте мой содоклад должен был состояться после первого перерыва, во время которого были развешаны наши схемы. Они привлекли внимание в то время первого заместителя начальника ПУ ТуркВО генерал-майора Овчинникова А.И.. Постояв с минуту руки за спину и покачиваясь с носка на пятку, А.И. как бы с досадой произнёс: „Надо же! Ни х…ра не делают, а такие схемы рисуют!”
Тем не менее на следующем перерыве после выступления он подошёл, пожал руку и извинился: „Не ожидал, действительно удивился, услышав из твоего доклада, что в САВО проводится такая работа!”. Позже, в дни августовского путча 1991 года Александр Иванович, будучи уже назначен начальником ГлавПУ СА и ВМФ, фактически так и не успеет вступить в должность и уйдёт в запас.
Д.Волкогонов содоклад расхвалил. В конечном счёте я „довыступался”. 21 октября того же 1983 года, будучи на отдыхе в Сочинском военном санатории им. К.Ворошилова, через дежурный персонал получил команду срочно связаться с „каким-то Волкогоновым”. Тут же из вестибюля 7-го корпуса позвонил ему. Д.А. ошарашил предложением отправиться в Кабул на должность советника начальника управления спецпропаганды Главного политуправления армии ДРА. Курортное настроение как-то сразу улетучилось. Я что-то промычал вроде того, что вообще-то являюсь китаистом… Он добродушно заметил: „Да ты уж там разобрался… Подумай, завтра перезвони!”.
Назавтра своё согласие „перезвонил”. А ещё через несколько дней меня там же, в Сочи, уложили в инфекционную больницу с гепатитом. Видимо, подхватил месяцем ранее в Ташкенте. Расстроился. Подумают, струсил. Доложил в Москву, попросил пару месяцев на реабилитацию, „посидеть” на диете после выздоровления. Так врачи советовали. Созвонились с Романенко А.В., которого должен был менять. Алексей Васильевич, до Афгана бывший начальником отдела в ЗакВО, не возражал. По возвращению в Союз он подлежал увольнению в запас, поэтому готов был защищать народную власть ещё сколько угодно. К тому времени он уже несколько месяцев безвылазно сидел в Кабуле, и, как и некоторые другие советники афганского ГлавПУ, строчил свой раздел в диссертацию генерал-полковнику Кизюну.
30 ноября в округе получили внезапное известие о гибели в Афганистане Саши Давыдова. Он был направлен советником в политотдел 2-го армейского корпуса (АК) в Кандагар и пробыл там всего два месяца и один день. 29.11.83 в безоблачный погожий день пара вертолётов с комкором, начальниками отделов и служб 2 АК и их советниками вылетела в Мукур для плановой проверки 7-й пехотной дивизии (пд). При заходе на посадку „по самолётному” на полевой грунтовый аэродром ведомый вертолёт, в котором был Саша, ещё один советник и офицеры штаба 2-го АК, проскочил ровное место, выкатился на ухабы и глубокие, до полуметра рытвины, перевернулся и загорелся. Экипаж выскочил через остекление кабины. Дверцу в салон заклинило. Вертолёт лежал на левом боку, где находится входная дверь, все пассажиры сгорели заживо. Сашу Давыдова похоронили 5 декабря 1983 года в Алма-Ате.
Через год я побывал на месте катастрофы. Мы летели в Гардез с промежуточной посадкой в Мукуре. Чуть поодаль от стоянки нашего АН-26 я увидел те самые рытвины и останки вертолёта. Сердце ёкнуло. Подошёл поближе – обгоревший, метра полтора кусок хвоста, кое-что от обшивки, часть редуктора, несколько шестерёнок. Подъехавшие советники страшную догадку подтвердили. Некоторые из них были свидетелями. Они рассказали, что лежали лицом в жёсткий каменистый грунт, так как участок, где их застала катастрофа, был ровный как стол. Над головами свистели почти мгновенно начавшие рваться НУРСы из боекомплекта МИ-8, а из лежавшего на боку вертолёта неслись вопли обреченных.
Пишу подробно с мыслью, чтобы хоть какая-то память осталась о Саше Давыдове. И ещё хочу добавить, что нехорошее предчувствие у него было изначально. Когда накануне летом поступило распоряжение подготовить кандидатуру на эту должность, я вначале предложил другого офицера. Забраковали. Затем попытался выдвинуть ещё одного. Обругали. Тут подходит старший инструктор отдела А. Михайловский и говорит по секрету: „Ты вот предлагаешь кому попало, а Давыдов обижается!”. Спрашиваю Давыдова: „Это правда?” — „Да”.
Ладно. Оформили документы, пришёл вызов. Провожаем буквально перед моей поездкой в Ташкент. Выпили. Вышли покурить. Спрашиваю: „Саша, ну как настроение, готов?”. А он вдруг: „Знаешь, всё время хотел. А сейчас вот почему-то кошки скребут. Как-то муторно на душе…”. Из Москвы звонил расстроенный. Его первоначально готовили на 1-й, кабульский корпус, а затем „переиграли” на Кандагар. Когда я вернулся в Алма-Ату на его похороны, дома ждало письмо, отправленное им незадолго до гибели. Это письмо храню. Оно написано в несвойственных для него выражениях — „Завтра на боевые… Для меня это как шаг в бездну, в мрачную неизвестность…” и т.д.. Глазам не верил, так как по жизни он обычно был оптимистом, весёлым, добродушным.
Первые впечатления.
1 апреля, в такой вот нешуточный день пересёк воздушную границу и прибыл в Кабул. Встречал А. Романенко. Почти сразу же отправились в министерство обороны. Представился начальству. Советником начальника афганского ГлавПУ вместо Кизюна уже был генерал-лейтенант Силаков В.Н., старший группы наших советников и мой непосредственный начальник – генерал-майор Манойлов М.Н.. Познакомились с начальником управления спецпропаганды, моим подсоветным, тогда ещё полковником Абдулом Вахедом и офицерами управления. Спецредакция входила в управление на правах отдела. При ней свой советник – однокашник „перс” Лёня Трубников. Его через несколько дней сменит другой „наш” и тоже „перс” Михаил Андриенко. У Миши уже второй заход. Потом будет и третий, хоть и более кратковременный.
Абдул Вахед – пуштун, „халькист”, то есть из числа тех, кто совершал революцию, в то время как руководство „парчама” в апрельские дни 1978 года занимало пассивную, выжидательную позицию. Однако халькисты-пуштуны с приходом к власти Б.Кармаля были оттеснены на второстепенные роли, хотя именно пуштуны всегда являлись господствующей нацией в стране. Тем не менее то ли по неведению, то ли по глупости, то ли с дальним умыслом (при более подробном рассмотрении скорее последнее) к руководству Афганистаном сподобились привести парчамистов во главе с таджиком.
Те создали под себя свою, фракционно-однородную, сплошь „парчамистскую” службу безопасности – ХАД, аналог советского КГБ.
Одновременно они старались захватывать ключевые посты во всех структурах вооруженных сил, несущих основную, кровопролитную тяжесть гражданской войны. Офицеры-халькисты нередко „зажимались” по службе, будь то продвижение или присвоение воинских званий. Именно по этой причине межфракционный „раздрай” наиболее остро ощущался в армейских соединениях и частях. По этой же причине начальнику спецуправления полковнику Абдулу Вахеду под различными предлогами так долго не присваивалось генеральское звание. Он в своё время заканчивал в Союзе два высших учебных заведения, включая Академию тыла в Ленинграде, был очень грамотным, умным, можно сказать мудрым, и что немаловажно, высокоавторитетным в войсках офицером. По своему интеллекту Вахед нередко был гораздо выше многих непосредственных начальников. Мне часто приходилось наблюдать, сколь искренне уважительно относились к нему генералы и офицеры в управлениях Министерства и войсках. Вахед был и великолепным шахматистом, постоянно занимая призовые места на чемпионатах своей страны.
В целом же почти десятилетние потуги наших советников в ЦК НДПА, партийно-правительственном аппарате, вооружённых силах и, разумеется, посольства СССР примирить сторонников обоих фракций оказались тщетными.
Скрестить в пробирке ежа с колючей проволокой не удалось.
Хотелось бы привести уникальный по своей точности и ёмкости анализ одного из афганцев – пуштуна из провинции Гильменд Мохаммеда Камаля. Не так давно мой старый знакомый „радиодиверсант” из бывшей мюнхенской „Свободы” Валерий Коновалов прислал из Германии свою книгу „Век „Свободы” не слыхать”. С Камалем они познакомились чисто случайно в одном из пивбаров Мюнхена, где Валерий в свойственной ему манере для начала успел обозвать его душманом. Однако знакомство оказалось полезным.
„Пуштуны, — пишет В. Коновалов, в его понимании – хозяева Афганистана, коренное население страны. Таджики, хазарейцы и иже с ними – пришлые нацменьшинства. В этом вся разница.” „Мы можем уживаться с ними, но Афганистан принадлежит нам, пуштунам…” – не раз подчёркивал в разговоре Камаль. Отсюда и его мнение о насильственном устранении Хафизулы Амина и замене его Бабраком Кармалем как о страшнейшей политической ошибке, допущенной тогдашним советским руководством. Именно этот шаг, а не ввод советских войск Камаль считает политической ошибкой. По его словам при другой, умной развязке событий присутствие советских войск всё равно было бы необходимым, но отношение к ,,шурави” оказалось бы совсем иным.
Эту ошибку Камаль видит, во-первых, в том, что Амин никогда не был и не мог быть американским шпионом.”
Здесь с ним надо согласиться, так как такую пропагандистскую „утку” советская пресса с подачи Ю. Андропова запустила для пущей убедительности в необходимости ввода наших войск. Потом авторы многочисленных книг и публикаций старательно списывали друг у друга тексты личных просьб и обращений Амина по этому поводу. „Агент ЦРУ” хлопочет о советском присутствии в Афганистане. Нормально?
„Именно такая картина ложного видения Афганистана и мнимой продажности Амина заокеанским хозяевам и была навязана советскому руководству”, — утверждает Камаль. — „Умело поданная извне и изнутри, чтобы в нужной интерпретации быть доведенной до ушей Брежнева”.
Здесь прерву цитирование Камаля. Эта его последняя фраза – ключевая в понимании того, как мы оказались в Афганистане и кто нас туда водил. Он „бьёт в копеечку”. Ряд исследователей уже определили эти каналы „извне”. Многое на свет проливают рассекреченные материалы американского посольства в Тегеране, захваченные хоменеистами в начале ноября 1979 года. Более подробно об этом писал бывший генерал КГБ В. Спольников в своих публикациях, в том числе в журнале „Азия и Африка сегодня” №12 за 1989 г.
Авторы и исполнители.
Важнейшими для понимания вопроса откуда родилась идея Афганского похода являются материалы сверхсекретной переписки моссадовских экспертов, приводимые в книге Николая Иванова „Операцию „Шторм” начать раньше…”.
С согласия Н. Иванова приведу выдержки:
„Согласно вашим указаниям представляю свою ориентировку плана NX.
Для стабилизации обстановки в регионе и в дальнейшем её повороте к нашим интересам необходимо в первую очередь заставить уйти с Ближнего на Средний Восток Советский Союз. Для этого, на мой взгляд, ныне представляются благоприятные возможности в связи с событиями в Афганистане. Необходимо безотлагательно направить все наши усилия на то, чтобы афганские лидеры не прекращали просить не только экономическую, но начали настоятельно просить и военную помощь от СССР. Анализ обстановки даёт основания предполагать, что его нынешнее руководство даже без нашего влияния через своих лиц в Москве, способно пойти на этот шаг: если Анголе, Кампучии, Сирии, другим государствам, просившим того же, предоставлялось всё-таки только оружие и советники, то в государство, с которым имеется общая огромная граница, Сов. Правительство при определённой степени опасности поражения Апрельской революции может ввести какое-то количество войск. Положительный опыт с Чехословакией и Венгрией будет только способствовать этому.
К тому же нынешний председатель КГБ СССР Ю. Андропов – лицо достаточно влиятельное в Политбюро — был руководителем тех акций.
Следует взять в расчёт и интересы Соединённых Штатов в том регионе. Если только мы добьёмся ввода советских войск в Афганистан, мы столкнём две сверхдержавы, которые станут там решать тактические задачи…”.
(От автора: в этой связи обращает на себя внимание загадочное похищение и убийство американского посла в Кабуле А. Дабса в феврале 1979 года. Оно не могло не повлиять на решение США более энергично „заняться” афганской проблемой.)
„Америка в таком случае сделает всё, чтобы не выпустить СССР из Афганистана, и тем самым подорвёт и его политический авторитет в мире, и просто разорит экономически. СССР не умеет и не хочет понимать свои ошибки и потому будет стоять на афганских рубежах до последнего. (По крайней мере пока не сменится правительство. Но в ближайшем окружении Брежнева я не вижу людей мыслящих по иному.) Афганцы же в свою очередь не позволят чужим солдатам, пусть даже и советским (а при необходимости подтолкнуть, посодействовать этому), находиться на своей земле (примеры – те же попытки англичан покорить эту страну).
В итоге СССР вместо друга получит фанатичного врага и волей-неволей вынужден будет переместить центр своего влияния из нашего региона на свой юг. Это будет пропасть, куда, хочет СССР того или нет, его будут толкать уже обстоятельства. Наверняка произойдёт раскол и среди арабов в оценке действий Москвы. Всё сведётся к выяснению отношений СССР с мусульманским миром. Над этим клубком будет стоять, выгадывая свои интересы, США. Но над всем этим станет Израиль, добившись стразу стратегических задач в своих интересах.
Поддерживаю план NX в этой части…
Для ориентировки.
Эксперт Центра”.
Н. Иванов по понятным соображениям не раскрывает источники столь важных сведений. Остаются неустановленными автор („эксперт Центра”) и адресат. В переписке изложен лишь общий замысел.
Почти через два десятилетия З. Бжезинский назовёт это „тайной операцией”. В изложенной „ориентировке плана NX” отсутствует упоминание важнейшего для разработчиков действа – подписания 5 декабря 1978 года Договора между СССР и Афганистаном о дружбе и взаимопомощи, который и послужил в дальнейшем юридическим и пропагандистским обоснованием „законности” действий СССР.
Это может являться основанием предполагать, что, во-первых, замысел вызревал ранее, ближе к осени 1978 года. Для подготовки такого Договора требовалось время, а во-вторых, сам факт его подписания подтвердит, что „процесс пошёл”.
Обращает на себя внимание компетентность и уверенность „эксперта” в реализации задуманного. Хоть и несколько завуалировано, однако недвусмысленно он намекает на возможности Ю. Андропова. И уж совсем откровенно подтверждает наличие и „влияние своих лиц в Москве”.
Судя по высшей степени информированности, менталитету и геополитическому масштабу мышления, автор донесения, во-первых, лицо высокопоставленное и потому смело выражающее собственное мнение, явно независимое от всяких кнессетов; во-вторых – находящееся в Израиле; в-третьих – адресующее свою „поддержку” явно какой-то вышестоящей надгосударственной инстанции, „согласно указанию” которой он и представил „свою ориентировку плана NX”.
Исключая при этом ООН, придётся вспомнить о существовании других надгосударственных масонских структур, таких как „Бильдербергский клуб”, „Трёхсторонняя комиссия”, „Римский клуб”.
По утверждению директора Центра русских исследований Московского гуманитарного университета Фурсова А.И., в создании двух последних видную роль сыграл З. Бжезинский. Фурсов называет его „наймитом рокфеллеров”. Да, все рокфеллеры участвуют в деятельности этих „клубов”. Они же финансируют замыслы и проекты типа ,,NX”, в том числе агентов влияния в разных странах, так как их основной капитал сосредоточен в принадлежащих им крупнейших международных банках. Однако все эти „клубы” существуют в рамках единого сионистского организма, у которого как и у всякого другого есть лишь одна „голова” – мозговой центр в составе наиболее умных экспертов – бжезинских.
А. Фурсов, выступая в октябре 2012 года на аналитическом онлайн-телеканале „День ТВ”, говорил: „…Он (Бжезинский) играл очень большую роль на последних стадиях холодной войны против Советского Союза… В частности, он был одним из разработчиков идеи заманивания Советского Союза в Афганистан… И он это признал откровенно в конце 90-х годов… Когда французский журналист из „Нувель Обсерватер” спросил его: „ Не сожалеете ли Вы о том, что погибло так много афганцев во время войны?”, Бжезинский ответил: „О чём жалеть? Тайная операция была блестящей. В результате её мы заманили русских в афганскую ловушку, а вы хотите чтобы я сожалел об этом?… Что важнее для мира — один-два мусульманских фанатика или выдавливание СССР из Центральной Европы, прекращение существования СССР и окончание холодной войны?”. — „Яснее не скажешь, – констатирует А. Фурсов. — Очень чёткая позиция!”.
Теперь хочу вернуться к изложению мыслей гильмендского пуштуна А. Камаля (он, кстати, учился в одном из Ленинградских ВУЗов) об „умело поданной интерпретации” видения афганской проблемы „извне и изнутри…, чтобы быть доведенной до ушей Брежнева…”.
Что касается „извне”, то афганская ловушка или „тайная операция”, разработанная сионистским мозговым центром, абсолютно вписывается в концепцию, обозначенную ещё полтора столетия тому. В 1871 году на тот момент масон №1 Альберт Пайк, „курировавший” Соединённые Штаты, в письме масону №3 Мадзини, „опекавшему” Ватикан, писал, что „в будущем веке мы развяжем 3 мировых войны, две из которых состоятся в Европе, а третья – между православным христианством и мусульманским миром”.
Подразумевалось, что в 1-й мировой стороны должны схлестнуться таким образом, чтобы в результате развалились четыре империи – Российская, Германская, Австро-Венгерская и Оттоманская, оказавшись бы во власти ставленников сионизма. При этом не важно, как бы они назывались – революционерами, большевиками, коммунистами, эсерами, социал-демократами, национал-социалистами, оранжевыми или болотными, просто оппозиционерами.
Тайный смысл и механизм раскрутки 2-й мировой также должен был заключаться в столкновении и теперь уже взаимоистреблении российского и германского государств. В 1871 году про фашизм, гитлеров и прочих дуче-диктаторов тогда ещё не было известно. Да и необходимости в этом не было. На эту роль исполнители „извне” и „изнутри” нашлись бы по обе стороны, также как и источники финансирования. Главное – сценарий, прочные позиции масонских структур во власти, их осмысленные, целенаправленные и разрушительные действия на достижение результата.
Что же касается третьей мировой, то её должен был сдетонировать конфликт между православием и исламом. В этих целях последователями А. Пайка и замышлялось втягивание СССР в афганский капкан.
Понятное дело, что одной лишь разработки сценария явно недостаточно. Нужны осмысленные действия тех самых „изнутри”. Таковые в СССР имелись, иначе сценарий смысла бы не имел.
Одним из ключевых моментов в плане разработчиков являлось развитие ситуации в ДРА таким образом, чтобы резко вздыбить основную массу населения на противодействие не только вторжению, но и смене режима традиционно господствовавшей пуштунской власти на власть национального меньшинства. Не следует забывать, что в данном случае мы имели дело с отсталой страной с чрезмерно развитыми средневековыми племенными предрассудками. В данном случае это и произошло, когда во главе государства оказался таджик Бабрак Кармаль, а председателем правительства — хазареец Султан Али Кештманд.
„Мозговой центр”, навязавший сценарий, основательно изучил историю и традиции той страны. В том числе, видимо, и труды русского учёного – военачальника Снесарева А.Е. В отличие от советских представителей, часть из которых действовала умышленно, а другая, несведущая, – по принципу „морду лопатой и вперёд!,”проявляя некомпетентность, щёлкая каблуками, сплошь и рядом головотяпствуя.
Яркий пример тому – первые информационные сообщения о смене власти в Кабуле в конце декабря 1979 г., когда нового афганского лидера, находившегося к тому времени уже полтора года в Союзе, вначале „задом-наизнанку” назвали „Кармаль Бабрак”. Лишь спустя несколько дней, спохватившись, исправили на Бабрак Кармаль. Как в той известной издёвке над газетой „Вечерний Киев”, якобы допустившей опечатку и на следующий день опубликовавшей опровержение – мол, „в опубликованной вчера заметке… вместо „сионист Пердюк” следует читать „пианист Сердюк…”.
Однако то, что простительно местной газете, недопустимо на межгосударственном уровне. Так оно и пошло дальше, наперекосяк.
Что же касается бравой некомпетентности и смутного представления о происходившем, то даже один из видных военачальников 40-й позже напишет: „Нам было всё равно, кого поддерживать, хальк или парчам, лишь бы держалась кабульская власть”. Как у батьки Махно — „бить красных, пока не побелеют, бить белых, пока не покраснеют!”.
Другим ключевым моментом замысла Бжезинского являлось, очевидно, „ограничение контингента”, о чём речь пойдёт ниже. Изначально концепция заключалась в старательно навязываемой внешне благой и безобидной идее, что советские войска в незначительном количестве войдут и станут гарнизонами, лишь одним своим присутствием вроде бы способствуя стабилизации обстановки. Например, подобно Чехословакии. На деле сразу же стараниями нового лидера они были вынуждены втягиваться в боевые действия, „обеспечив” то самое кровопролитие среди афганского населения, на что и делалась ставка в разжигании гражданской войны сопротивления.
Ещё что касается „извне”. За рубежом в СМИ была развёрнута массированная компания, имевшая целью продемонстрировать наращивание военной мощи США, в том числе на Среднем Востоке. Постоянно муссировалась тема об их намерениях по созданию СЕНТКома, в орбиту которого предполагалось и включение Афганистана. Эта „деза” усиленно тиражировалась и доморощенными бжезинскими в прессе, радио и ТВ. Журналисты-бованы стращали общественность угрозой и от „непотопляемого авианосца США” — острова Диего-Гарсия в Индийском океане, и „першингов” в Европе и др. Массированная дезинформация шла по каналам разведорганов.
Свою лепту внёс и Институт Востоковедения АН СССР. Будучи летом 1989 года в гостях на даче у бывшего сотрудника этого Института – Королёва С.И., я, основываясь на собственных впечатлениях и опыте, рассказывал ему о нелогичности наших действий в Афганистане. Тогда Станислав Иванович мне прямо сказал: „Афганистан – это акция Израиля. У них были свои люди в Москве, в том числе и в нашем Институте”.
Позже, вспоминая его слова, мне пришлось встретить в переводе с иранского журнала „Дуньё” ссылки на шифровку американского резидента в Тегеране. Он сообщал в Госдеп: „Израиль что-то замышляет в отношении СССР и Афганистана”. Она оказалась среди прочих, захваченных в ноябре 1979 года и рассекреченных документов американского посольства в Иране.
С. Королёв рассказывал, как у них в Институте под руководством Примакова Е.М. проходили так называемые „ситанализы” (ситуационные анализы) по Афганистану. Для участия в них привлекались представители 1-го управления КГБ, ГРУ, международного отдела ЦК КПСС. От спецупраления ГлавПУ СА и ВМФ обычно участвовал направленец по ДРА полковник Олег Чернета. С его слов, коллегиально там звучали здравые мысли. Однако резюме затем, видимо, кем-то правилось и ,,уточнялось”, а в результате оказывалось таковым, что „если не мы в Афганистане, то американцы, если не наши ракеты на Памире, то американские”. С этими оценками и выводами на полторы странички Примаков якобы лично знакомил Генсека. Доступ к телу, очевидно, обеспечивал ему лично Андропов, который к тому времени уже давно „опекал” его. Другими словами, Брежнев исподволь „воспитывался” в духе необходимости афганского похода. Об этом же сообщает и генерал А. Ляховский в своей книге „Трагедия и доблесть Афгана”.
В книге О. Платонова „Терновый венец России” утверждается, что Е.Примаков является масоном и агентом влияния. Как и Юрий Андропов, он же — Урия Либерман по кличке ,,ювелир”. (Р.Перин ,,Гильотина для бесов”, ч.2, гл.1.Птенцы гнезда Андропова).
В „Молодой гвардии” в номере 12 за 1989 год С. Королёв напишет об этих „ситанализах” более подробно. Он рассказывал, как через день после публикации ему дважды звонил из международного отдела ЦК КПСС Генрих Поляков с вопросом: „На что Вы намекаете?”
Участие в них принимал и коллега Примакова – Ю. Ганковский, считавшийся авторитетом по ДРА. Когда с1989 года пошли „разборки”, этот хитрокрученый „авторитет”, забыв про „ситанализы,” срочно начнёт умничать в прессе „об уроках, которые надо усвоить”.
Ещё пару слов о С. Королёве. – Более эрудированной и неординарной личности встречать не приходилось. Артём Боровик, тоже незаурядный, познакомившись с ним на моих проводах к новому месту службы в конце августа 1989 г., заинтересовался им настолько, что они вдвоём проговорили до 4-х утра, пока я не вызвал такси и не проводил изрядно уставшего Артёма.
Когда на1-м Съезде нардепов СССР группа „афганцев” потребовала разобраться, как и откуда „выросли ноги” у Афгана и была создана комиссия Верховного Совета СССР под руководством А. Дзасохова, то самое деятельное участие в ней приняли Е. Примаков и Г. Арбатов. Ладно Примаков Е.М. востоковед. (Кстати, Евгений Максимович эти события старается не афишировать). А при чём тут директор Института США и Канады? Очевидно, как ,, свой человек в Москве,” тоже забеспокоился, если верить О. Платонову.
Как-то зимой 1989 года мы с Николаем Пиковым, моим однокашником и соучастником по Афгану, всё пытаясь докопаться до истины по наивности забрели в „Известия” к А.Е. Бовину, будущему послу России в Израиле. „Терновый венец России” мы тогда ещё не читали.
Н. Пиков – удивительный человек. Ради любой информации по Афганистану он готов был перерыть всю Москву. Вряд ли удивлюсь, если у него в досье информации не меньше, чем в интернете.
В разговоре вдруг всплыла тема о готовящемся Е. Примаковым и Г. Арбатовым доклада для Верховного Совета. Бовин тут же снял трубку и позвонил Примакову: „Женя, ты, говорят, доклад по Афганистану готовишь?”… „А я почему ничего не знаю?”… „Завтра?”… „Ну, давай!”.
Доклад готовился скользкий. Н. Пиков по приглашению Дзасохова присутствовал при обсуждении его вариантов и кое-что с собою прихватил. Докладывал Г. Арбатов, начиная с искажения действительности вроде „с вводом советских войск началась война в Афганистане”. Коля помчался в международный отдел ЦК КПСС, который, кстати, в работу комиссии посвящён не был. Кое-что подправили, однако народные депутаты ответа на свой вопрос так и не получили. Вместо этого появилась отписка – мол, это была ошибка; личную ответственность несут Брежнев, Андропов, Громыко, Устинов, Суслов; советские солдаты, офицеры и генералы честно и мужественно выполняли свой интернациональный долг, были верны Присяге, и т.д..
Мы здесь, в России, ещё толком не разобрались со всеми этими загадками, едва начинающимися проясняться, а вот „мюнхенский” пуштун Камаль уже давно утверждает о существовании тех самых „изнутри”, вдохновивших Брежнева на Афганский поход.
Откровения М. Камаля являются настолько важными и интересными для понимания подоплёки заведомой обречённости всей афганской эпопеи, что проигнорировать их просто невозможно.
„Не будем ни скрывать, ни забывать, — продолжает Камаль. – Амин был жестоким человеком, но он был патриотом Афганистана и пуштунским националистом…. Мы же часто говорим себе, что, во-первых, мы пуштуны, во-вторых, мы афганцы, и только в третьих, мы мусульмане. В нас сильна национальная идея, истребить которую не удалось никому за всю нашу многовековую историю. Ни Александру Великому, ни Чингис-Хану, ни английским колонизаторам…( Кстати, об этом же ещё в 20-х прошлого столетия писал начальник Академии ГШ РККА генерал-лейтенант А.Е.Снесарев. Прим. авт.) Амин тоже был таким. Для него Афганистан и пуштунская идея были связаны неразрывно. Он стоял у истоков Саурской революции, имел огромное влияние в афганской армии,.. был более искренним другом Советского Союза, чем двуличный Бабрак Кармаль…
…Амин не мог спокойно смотреть, как безвольный Тараки шаг за шагом сдаёт позиции таджикам-парчамистам. К чему это приводило? „Парчам” – это фракция мелких таджикских и хазарейских лавочников в НДПА, а также некоторых представителей таджикской аристократии… „Хальк”… пользовался влиянием у военных и у части крестьян-пуштунов. Свой вес у фракции „хальк” был и в зоне пуштунских племён. Пуштунские земли искусственно рассечены линией Дюранда после раздела Индии англичанами и образования Пакистана. Часть Пуштунистана оказалась на пакистанской территории, но племена никогда не признавали такого передела своей земли. Конечно они не признавали и власть Кабула, но уживались с нею, если это была та же пуштунская власть и она не мешала жить племенам.
Так было при короле Захир-Шахе и при принце Дауде. Амин тоже старался не нарушать этой традиции. Конечно известно, что Амин „перегнул палку” с мусульманским духовенством, но всё-таки пуштунам было легче понять друг друга… А что сделали вы,… устранили Амина, так как он не угодил Брежневу,… Но почему на его место … поставили не пуштуна, а таджика Бабрака Кармаля?… Худшего оскорбления пуштунов нельзя было и придумать…”
Камаль был в достаточной степени информирован и надо полагать, не хуже некоторых специалистов владел обстановкой, в том числе ,, ху из ху”. Его тесть являлся одним из высокопоставленных руководителей органов госбезопасности Афганистана ещё со времён короля Захир Шаха, в том числе при Дауде, Тараки и Амине. Разумеется, был халькистом, потому и был уволен с приходом к власти парчамистов. Вне зависимости от объективности или субъективности восприятия оценок Камаля, его устами глаголет истина, которую многие из нас познавали в те годы на практике. Многочисленные авторы (некоторые осознанно) десятилетиями втуляли общественности, что, мол, обе фракции НДПА отличались лишь незначительными теоретическими разногласиями, что практически они — ,,одно и то же” и др.
О национальном факторе, лежащем в основе их борьбы – практически ничего, что равнозначно либо лжи, либо табу. Даже в наши дни при освещении событий, связанных с движением талибов, многое замалчивается. Камаль же несёт свою правду из недр пуштунского сознания. Для него это аксиома. ,, Для пуштуна, который связал свою жизнь с НДПА, было абсолютно нормально состоять в ,,Хальк”, — подчёркивает он.–Ненормально, когда пуштун состоял в таджикско-хазарейском ,, Парчам”, как это имело место с Наджибом”.
Ещё раз от автора: в этом же и истоки возникновения и развития движения талибан в ответ на „президентство” таджика Раббани, причина уничтожения сильного лидера таджикского нацменьшинства Ахмед Шаха Масуда и др.
Из Википедии: ,,… Предки Б.Кармаля… ассимилировались с таджикским сообществом Кабула. …Отец ( до революции генерал-полковник) скрывал своё непуштунское происхождение. …Мать Кармаля была персоязычная.”
Однако некоторые семитские черты внешности Кармаля выдавали его истинное происхождение. Несколько утрируя скажу, что созданная им в противовес пуштунскому ,,Хальку” фракция ,,Парчам” явилась своего рода афганским прототипом партии еврейского БУНДа, соперничающего с РСДРП в дореволюционной России. Как известно, в конечном счёте большевики-бундовцы также как и в Афганистане пришли к власти, пролив реки русской крови. В таком случае не приходится удивляться, почему выбор Либермана-Андропова и Бжезинского пал на Кармаля и его ,,Парчам”.
„…Именно так мы, пуштуны, и восприняли Кармаля. …Самозванцы не из пуштун в нашей афганской истории уже были. Вы, нынешние шурави, плохо учили нашу историю… Надир, будущий правитель Афганистана и отец короля Закир-Шаха, даже помог Советской России в борьбе с басмачеством. Он боролся не против мусульман-единоверцев, а против таджикских и узбекских бандитов, проникавших на афганскую территорию, получавших деньги от ненавистных ему, пуштуну, англичан и тем самым угрожавших безопасности Афганистана. Так что не только присутствие советских войск,… хотя и оно тоже негативно сказалось на завязке событий в Афганистане, а неумение и нежелание понять нашу национальную особенность привели к тому, что шурави ( советские) в глазах пуштунов, даже из тех, кто поддерживал Сауру и состоял членом „хальк”, из друзей стали превращаться во врагов.
Пропагандистскому аппарату моджахедов в Пешаваре вами же самими был дан в руки очень веский козырь: шурави не только враги ислама; они хотят отобрать Афганистан у пуштунов и отдать его таджикам, узбекам, хазарейцам и прочим нацменам…
…Что же касается самой 40-й армии, то армия, которая годами топчется на месте, не выполняя боевую задачу ввиду либо её отсутствия, либо отсутствия чёткой формулировки самой поставленной перед армией задачи, плюс к тому ввиду плохого тылового обеспечения, неминуемо деморализуется …
Если бы в одном из кишлаков, например, убили бы моего брата…, я бы взял в руки автомат и ушёл бы к моджахедам… Так, к сожалению, часто случалось, так и поступали многие, у кого в результате необдуманных боевых действий гибли близкие. Тем более что пуштуны видели, что армейское командование только и делает, что заключает бесконечные перемирия с таджиком Масудом, которые само тут же и нарушает. Как можно было уважать согласно нашему кодексу чести „пуштун-вали” такое весьма странное поведение ваших высоких армейских командиров?
Кстати, о моджахедах… Неоднородность и внутренние противоречия в Пешаварском альянсе были столь очевидны, что только слепой не мог их не увидеть и только дурак не мог не обратить их себе на пользу. Однако и тут всё пошло по знакомой схеме: непримиримые и умеренные. К последним отнесли таджика Раббани,… Моджадедди, Гелани… Но пуштунский национализм и интересы пуштунов как нации не в меньшей, а в большей степени представляли те же „непримиримые” моджахеды-пуштуны Хекматияр, Халес, Сайяф. Начатый парчамистом Наджибом процесс „национального примирения” также был в первую очередь обращён к „умеренным”, что могло быть воспринято пуштунами как ещё один реверанс по отношению к таджикам и прочим нацменьшинствам. А ведь тот же Хекматияр достаточно откровенно шёл на диалог с Кабулом и советскими и даже освободил не меньше советских солдат, чем таджик Ахмад Шах Масуд. Начни с ним диалог советские представители с позиции уважения пуштунов как нации и прояви они должную лояльность к исламу…, вопрос национального примирения мог бы быть быстрым и весомым для обеих сторон, а не декоративным мероприятием в стиле Наджибуллы-Горбачёва”.
В отношении казнённого талибами Наджиба:
„Да, он пуштун, но всегда был членом фракции „парчам”. В конце -концов даже родной брат Наджибуллы сбежал к моджахедам в Пешавар.
Он, Наджиб, увольнял „халькистов” из ХАДа только потому, что того хотели таджики-„парчамисты” во главе с Кармалем, а в результате полностью развалил госбезопасность… Будущее пока что вижу за талибами. Талибан – это не только религиозное, это и пуштунское движение. Его успехи и неудачи — закономерный процесс возвращения Афганистана к национальным и духовным истокам, без которых не может быть и территориальной целостности государства… Иншалла!” (Аллах с нами!).
Расставленные М. Камалем с В. Коноваловым точки – самый ёмкий и хлёсткий вердикт. Не соглашусь, пожалуй, лишь с упрёками в адрес 40-й, поскольку в конечном счёте она выполняла волю политиков, которыми и была предопределена ей роль ,,слона в посудной лавке”.
Без сомнений, личный состав армии проявлял мужество и героизм. Поэтому огульно критиковать армию – это перебор.
Но главное пожалуй в том, что низкий КПД 40-й ОА изначально был заложен в термине „ограниченный контингент”. Видимая сторона „медали” – пропагандистская. Для успокоения общественности. А вот вторая вольно или невольно может скрывать совсем другое. Численность этого самого контингента после вывода из его состава за ненадобностью шести зенитных полков и некоторых танковых частей колебалась в пределах 105-110 тысяч человек. При этом значительная часть была задействована для охраны и обороны собственных городков. По данным командарма Б. Громова, только для тылового обеспечения, то есть для подвоза боеприпасов, продовольствия, ГСМ, ремонта техники было задействовано до 70% личного состава.
Много сил отнимала охрана Саланга, других магистралей, гидроэлектростанции, аэродромов, других важных объектов. Например, Баграмскую авиабазу охраняло до 4-х батальонов, примерно столько же – остальные аэродромы в Кабуле, Кандагаре, Шинданде.
Часть подразделений была недоукомплектована в результате боевых потерь как убитыми, так и ранеными, находившимися в госпиталях. Плюс отпускники. Многие переболели инфекционными заболеваниями, продолжая числиться в списках личного состава.
Опять сошлюсь на авторитетное свидетельство Б. Громова, тоже отлежавшего с гепатитом полтора месяца в госпитале: „В конце 1981 года эпидемия гепатита… захлестнула наши части – только в 5-й мотострелковой дивизии одновременно болело около 3-х тысяч человек, то есть каждый четвёртый солдат”.
Генерал-полковник В. Меримский позже укажет на несколько десятков тысяч военнослужащих Контингента, переболевших инфекционными заболеваниями и тем самым вырванных из состава боевых частей.
По мнению многих военачальников, КПД 40-й ОА не превышал 20%. Другими словами, для непосредственного участия в операциях могло привлекаться не более пятой части от всей численности соединений и частей.
В результате нередко возникали проблемы при создании необходимых группировок, особенно при подготовке к более-менее важным операциям. Например, для боевых действий в Панджшере или в операции „Магистраль” части и подразделения приходилось подтягивать издалека – Газни, Джелалабада, Мазари. В такие периоды остававшаяся в гарнизонах часть армии фактически становилась полупарализованной и мятежники в их зонах ответственности получали передышку и относительную свободу действий — „кошка с дому – мышки в пляс!”.
Когда мятежники обнаруживали движение колонн, с разных направлений идущих в один и тот же район, им всё было понятно. Они попросту растворялись, оставляя лишь мелкие заслоны, имитирующие их присутствие. Упорной обороной удерживались лишь базовые районы.
Все попытки армейского командования добиться увеличения группировки 40-й ОА оказывались безуспешными. Войска из западных групп войск снимать было нельзя – там ,,империализм наращивал свою агрессивность”. На Востоке „свирепствовал китайский гегемонизм” и ослаблять антикитайские округа тоже считалось опасным. Одновременно Москва разъясняла, что увеличивать численность вооруженных сил в условиях нарастающих экономических и финансовых проблем – непозволительная роскошь. Когда же Афганистан сыграл свою роль, все эти группировки мигом оказались ликвидированы Горбачёвым.
Когда во Вьетнаме американцы ставили перед собою решительные цели, они создали там группировку численностью свыше 560 тыс. человек.
В боевых действиях на иракском фронте группировка США и в целом НАТО достигала 800 тыс. человек.
Если бы в Афганистане советских войск было хотя бы в два- три раза больше, ещё не известно, какой бы мог быть результат и не оказались бы мы на побережье очередного океана.
Поэтому и сам термин и реальный численный состав 40-й ОА вызывают вопросы – кем и для чего был предусмотрительно „ограничен” наш контингент?
Фактически такое положение дел и обеспечило достижение целей, заранее определённых „зарубежьем” – втянуть СССР в как можно долее затяжную войну, ещё более ослабить экономику и ускорить развал СССР, подорвать авторитет нашей страны; пролить как можно больше „исламской” крови (а ограниченной численности ОКСВ для этого было вполне достаточно); спровоцировать враждебность мусульманских стран по отношению к Советскому Союзу, максимально отвлечь их внимание от противостояния с Израилем. В конечном счёте создать линию фронта между христианством и исламом вдоль той самой „дуги нестабильности” З. Бжезинского, теперь уже реально проходящую от Афганистана и Таджикистана через Нагорный Карабах, Северный Кавказ, Крым вплоть до Косово и Сербии, развернуть стратегию Советского Союза ( а теперь и России) от противостояния „Запад – Восток” на „Север – Юг”.Одним словом, шла активная реализация проектов З.Бжезинского.
В качестве примера остановлюсь на „раскачке” ситуации на Кавказе и Черноморском побережье в преддверии Чеченской войны. В этих целях активно шла раскрутка вопроса о предоставлении независимости шапсугам (южным адыгам), проживающим на территории от Адлера до Туапсе включительно. Задумывалась попытка возвращения на родину из Турции потомков нескольких десятков, а может и сотен тысяч убыхов, эмигрировавших туда в период Кавказской войны. Был снесён памятник ЛазаревуМ.П., руководившему подавлением их восстания. Было осуществлено насильственное переселение из Узбекистана в пределы Краснодарского края турок-месхетинцев. Добравшись до Адлера, они намеревались совершить „марш мира” и явочным порядком якобы вернуться в Месхетию, что было на грани вооружённого кровопролития на тогдашней российско-грузинской границе и могло спровоцировать конфликт с Грузией. Начало этим событиям положила провокация 8 апреля 1989 года в Тбилиси, но об этом в другой раз.
Кстати, отработанная на Афганистане методика применения „ограниченного контингента” была впоследствии применена в ходе грузино-абхазской войны 1992 года. Для начала той войны понадобилось введение на территорию Абхазии незначительной группировки грузинских войск, явно недостаточных для „наведения порядка”, но достаточных, чтобы спровоцировать восстание сепаратистов и ,,решить” вопрос об её отделении.
Первоизбранный президент Грузии З. Гамсахурдия был дружен с Джохаром Дудаевым и не исключено, знал о существовании в 1990 – 91 гг. замысла по созданию „Великой Черкесии”, в состав которой включалась бы и Абхазия. Дело оставалось только за выходом её из состава Грузии, что и произойдёт менее чем через два года, но уже в рамках другого сценария.( Тем не менее, о ,, великочеркесских” амбициях некоторых абхазских националистов россиянам не следует забывать и при сегодняшнем статус-кво).
Образование такого „государства” предполагало отторжение всего Северного Кавказа и Черноморского побережья от России одновременно с развалом СССР.
Поскольку Гамсахурдия вследствие его дружеских отношений с Чечнёй вряд ли решился бы на ввод грузинского „ограниченного контингента” в Абхазию ,его пришлось срочно свергать и заменять на Э. Шеварднадзе. Этот человек, известный в Грузии по прозвищу „подлая белая лиса,” исполнил предательскую миссию по отношению к своему народу.
В преддверии описываемого в 1989-1990гг. в ряде регионов вслед за выводом войск из Афганистана почти одновременно прокатилась серия вроде бы не связанных между собой событий. В Узбекистане, особенно в Фергане, вдруг ни с того, ни с сего возникли межнациональные конфликты между ,,местными” узбеками и татарами-переселенцами из Крыма, а затем и с турками-месхетинцами. В Сумгаите и Баку вспыхнула резня между армянами и азербайджанцами. Жили люди десятилетиями ( а где -то и столетиями!) в мире и согласии — и вдруг такие взрывы ненависти. Вскоре всё затихло.
Однако наивно было бы предполагать стихийность вспышек и развитие происходивших конфликтов якобы на бытовом уровне либо вследствие внезапно обострившейся активности каких-то радикалов-националистов. На самом деле очевидно, что по времени, целям, результатам во всех этих ,,горячих” точках действовали организованные, заранее подготовленные и оплаченные группы наёмников, то есть исполнителей.
В Узбекистане они вначале поочерёдно обходили дома и квартиры переселенцев с настойчивыми уговорами ,, подумать” о возвращении на родину предков. Упорствующим угрожали, затем стали загораться их дома, квартиры, дачи, автомашины .Были случаи, когда людей обливали бензином и поджигали, вынуждая в конечном счёте к переезду в Крым. СМИ с усердием освещали развитие конфликтов, в немалой степени содействуя тому. Следовательно, были и заказчики, а значит, существовал и сценарий.
Цели были частично достигнуты – турки-месхетинцы организованно двинулись в Краснодарский край, между армянами-христианами и мусульманами-азербайджанцами разразилась война в Нагорном Карабахе, татары стали возвращаться в Крым. И хотя на полуострове ,,процесс” тоже пошёл, однако темпы были явно недостаточными — не хватало критической массы ( и пока не хватает!) магометан для ,, демократизации” его по чеченскому варианту – численность славянского населения к тому моменту достигала там свыше 95%. Требовалось ускорение.
За две недели до августовского путча произошло малозаметное событие, вряд ли бросившееся в глаза основной массе советских граждан. В начале августа-91 бывший в то время ,, павловский” кабинет министров успел издать постановление о предоставлении льгот крымским татарам в организации их возвращения на родину предков. В частности, предусматривалась оплата государством переезда членов семей и перевоза багажа, выделение земельных участков, выдача денежных ссуд, предоставление строительных материалов по госрасценкам ( в то время острый дефицит). Это подействовало. Приток переселенцев заметно возрос. По крайней мере до того, как Ельцин, Кравчук и Шушкевич ,,сообразили на троих”. Таких льгот не получили ни армяне, бегущие из Азербайджана, ни азербайджанцы из Армении, ни русские, изгоняемые из Прибалтики. Просто надобности в том не было. А в Крыму была. Полуостров до сих пор остаётся ,,отстающим звеном”, и если каша там заварится по- настоящему, то расхлёбывать её теперь уже Украине. Может, поэтому Хрущёв передал ей Крым?
Говорят, Архимед утверждал: „Дайте мне точку опоры и я переверну Земной шар!”. Именно Афганистан явился подобной „точкой опоры”, развернувшей стратегию СССР, а теперь и России на Юг. Вот и задумайся теперь, ради каких целей создается противоракетный ,,зонтик” в Западной Европе. Возможно, лидеры США и Запада в чём-то почти искренни, пытаясь убедить Россию в ,,не направленности” новой системы ПРО против нас.
Ведь защитила же когда-то Русь Европу от полчищ Чингис-Хана. Начнись серьезный конфликт между православием и исламом с применением средств массового поражения – эта система ПРО может Европе пригодиться.
По прошествии времени тайное всё более становится явным, в том числе и, существование и деятельность масоно-сионистских структур и агентов влияния в СССР и России. В книге генерала КГБ Ю. Дроздова „Записки начальника нелегальной разведки” в главе „Агенты влияния и последствия развала СССР” сообщается об очень интересном факте: „Как-то в один из приездов в Москву бывшие американские разведчики в пылу откровений за ужином в подвальном ресторанчике на Остоженке бросили неосторожную фразу: „…Пройдёт время, и вы ахнете, если это будет рассекречено, какую агентуру ЦРУ и госдепартамент имели у вас наверху”. Наверное, он забыл упомянуть при этом и МОССАД.
Ну, от фамилий калугиных, яковлевых, арбатовых, бовиных, примаковых мы вряд ли ахнем. А вот далее деликатно говорится: „Может быть, именно в этой фразе кроется разгадка, почему Горбачёв М.С., обладая максимумом достоверной информации, … поддался чужому влиянию…”
Более прямолинейный бывший начальник КГБ Крючков В.Н. ещё конкретнее: „Приведите мне хотя бы один пример в истории, когда во главе государства стоял бы предатель, который развалил бы его своими руками… Во главе государства оказался ренегат и предатель”.
Это о Горбачёве, которого старательно взращивал всё тот же Андропов. Лежащий в ЦКБ Ю.В. хотел даже собрать заседание Политбюро прямо в своей больничной палате и избрать Горбачёва Генсеком тут же. Врачи отговорили. Мол Вы, Юрий Владимирович, скоро выздоровеете, а сейчас не стоит перегружать себя. Он же „приютил” и дал ход в большую политику Е. Примакову.
В действиях и судьбе Андропова-Либермана много схожего с У. Черчилем. У того тоже было раздвоение личности. С одной стороны, Черчиль вроде бы верой и правдой служил Великой Британской Империи и свято чтил её интересы. О том свидетельствует увековеченная память в виде величественной статуи у входа в Палату Общин Британского парламента. За всю многовековую историю этого государства подобной чести удостоены лишь два премьера – он и Ллойд Джордж. С другой стороны, будучи откровенным сионистом, он являлся одним из главных действующих лиц по созданию государства Израиль.( См. книгу П.Джонсона ,,Черчиль”). Об этом он мечтал ещё со времён 1-й мировой, в конечном счёте принеся в жертву определённые геополитические интересы Великобритании как в арабском мире, так и в соперничестве с Советским Союзом. В частности, в 1942 году У. Черчиль согласился с сионистским проектом по открытию второго фронта в обмен на обещание И. Сталина всемерно содействовать созданию независимого еврейского государства на территории Палестины.
Это одна из наиболее охраняемых тайн 2-й мировой. Замышляя бойню ( а её возможность была предопределена, как уже говорилось, ещё А. Пайком в 1871 году), лидеры сионизма преследовали цель взаимоистребить СССР и Германию, использовав фашизм и Гитлера. Именно они спонсировали и сподобили его на Восточный поход. Это- главная тайна, о которой фюрер попытался сообщить в своём предсмертном ,,политическом завещании”. И чем больше публикаций о ,, холокостах” и жертвах евреев в той войне, тем дальше и глубже должна быть сокрыта от толпы сокровенная тайна — дескать, не могли же они её спровоцировать, раз уж в результате сами потеряли едва ли не больше, чем СССР и Германия вместе взятые! Гитлер же по предварительной договоренности с ними должен был отвоевать у Англии её колонию Палестину в качестве территории для создания Израиля. По их же заданию евреи во всех оккупированных гитлеровцами странах собирались эсэсовцами вначале в гетто, чтобы вслед за изгнанием англичан из Палестины быть ,,добровольно” отправленными в качестве освобожденных узников на ,,землю обетованную.” Что впоследствии и было осуществлено, в том числе и после передачи советскими войсками освобожденных из концлагерей в американскую зону оккупации. Это также являлось одним из пунктов тайных договорённостей со Сталиным весной 1942г. Ведь для образования государства помимо территории необходимо было и соответствующее количество населения. А где же было его взять, как не из Европы? Cвоих–то, местных, там было мало — всего лишь несколько десятков тысяч. Это — тоже тайна, хранимая за ,,семью печатями” от сородичей. Чего доброго, могут обидеться и даже возненавидеть!
В соответствии с договоренностями Гитлера со ,,спонсорами” в этих же целях немецкий корпус Э.Роммеля уже в начале 1941 года оказался в Северной Африке и настойчиво рвался к востоку через Египет. На том этапе Гитлер своё слово держал. Однако после разгрома фашистов под Москвой вслед за изменениями обстановки на советско-германском фронте последовали изменения и в геополитических раскладах лидеров сионизма. Определенно зарвавшийся в антисемитизме фюрер уже вызывал опасения в плане возможного отказа от более ранних договоренностей в отношении Палестины. Возможно, сработала гитлеровская разведка, узнав о результатах переговоров Молотова с Рузвельтом и У.Черчиллем, что и положило начало трагическому уничтожению евреев в концлагерях с весны 1942 г. Не исключено, что и сионисты разнюхали что-либо о намерениях возненавидевшего иудеев фюрера ,,кинуть” их с Палестиной по мере достижения Роммелем цели. Иначе как объяснить, что только после этого, лишь в средине 1942, то есть спустя полтора года после его высадки ( и после договорённости со Сталиным), англо-американцы срочно начали создавать там такую группировку своих войск, которая в конечном счете смогла остановить, а затем и разгромить корпус Э. Роммеля.
Сценарий кардинально менялся и теперь уже должен был быть осуществлён ,,добровольным” отказом Великобритании от мандата на управление Палестиной в ходе послевоенного переустройства мира.
Следовательно, ради создания Израиля Черчиль со товарищи пожертвовал английской колонией – Палестиной. Сталин сдержал своё слово, когда на 2-й сессии Генассамблеи ООН 29.11.47 СССР вкупе с „подконтрольными” голосами Украинской и Белорусской ССР, Польши и Чехословакии обеспечил большинство при голосовании по данному вопросу, вызвав большое удивление в мире.
Однозначно, что появление государства Израиль – один из главных заранее запланированных результатов 2-й мировой. У.Черчиль — в числе его крёстных отцов. Он написал великолепные мемуары с подробнейшим изложением даже самых малоизвестных событий той войны. Очень интересны его описания проблем послевоенного переустройства мира, обсуждавшихся на Тегеранской и Ялтинской конференциях. Но нигде он даже не заикнулся о потаённых замыслах по созданию Израиля, как будто их вообще не существовало. Но они-то были и цель была достигнута! ( См. Churchill W.S. The Second World War.)
Не исключено, что у Андропова-Либермана „раздвоение” происходило на той же почве – с одной стороны вроде бы интересы советского государства, с другой — главенствующая роль в реализации сионистского проекта „Шторм-333”, выдвижение Горбачёва, в конечном счёте приведшие к финалу „Беловежская Пуща-666”.
З. Бжезинский утверждает, что именно он, а не кто иной является автором „афганского” и развального „перестроечного” проектов. По поводу Афганистана спору нет. А вот что касается сценария развала СССР, то З.Б. скорее явился лишь одним из главных действующих лиц по его реализации. Сам сценарий был разработан ещё в начале 50-х. В 1954 году, за 31 год до начала „перестройки” в Штатах была попытка его детальной публикации в одной из русскоязычных газет. В экстренном порядке она была пресечена, однако в 1983 году, теперь уже за два года до горбачёвских „инициатив” её сценарий благодаря ,,Штази” (служба безопасности ) был всё же опубликован в ГДР.
Как известно, первые „перестроечные” намётки исходили именно от Андропова. Он же примерно в течение 10 лет внимательно присматривался и „взращивал” Горбачёва. По странному стечению обстоятельств, за этот период по различным причинам с политической арены то ли сошли, то ли были устранены такие сравнительно молодые государственники как Машеров, Кулаков, Романов, Щербицкий. Другими словами, опасных конкурентов на пути Горбачёва более не оказалось.
Почему же при авторстве Бжезинского и других зарубежных „заказчиков” в этих проектах в обоих случаях ключевую роль в их реализации сыграл „исполнитель” Андропов?
Вернусь в 1979 год. Для действовавших „изнутри” очень важна была соответствующая информация из Афганистана. Причем такая, сообразно которой и производилась бы оценка обстановки в нужном ключе. В ключе, способствовавшем бы принятию необходимого решения. Того, что и было принято 12 декабря 1979 года.
Как теперь выясняется, конкретно предназначавшаяся „для ушей Брежнева”, она поступала по каналам КГБ и МИДа. По свидетельству ряда очевидцев, посол А. Пузанов свои оценки согласовывал с представителями КГБ, фактически не проявляя самостоятельности и идя у них на поводу.
Особняком стоял характер информации из Кабула по линии военных советников, которая игнорировалась как не соответствовавшая замыслу. Этот аппарат возглавляли генерал-лейтенант Горелов Л.Н. и советник начальника ГлавПУ армии ДРА генерал-майор Заплатин В.П.
Ситуация складывалась неоднозначная и требует подробного рассмотрения. Это важно, чтобы разобраться в событиях второй половины 1979 г., без чего невозможно понять истинный смысл происходившего. А оно во многом перевёрнуто с ног на голову.
Прежде всего надо отметить, что по своему статусу персоной №1 из числа советских представителей в Кабуле являлся посол Пузанов А.М.. Касалось это прежде всего вопросов межгосударственных отношений. Однако в условиях, когда основной „движущей” силой Саурской революции явилась армия, статус главного военного советника Горелова Л.Н в глазах Н. Тараки и Х. Амина должен был играть не менее важную роль, особенно в повседневной, рутинной работе. Это и имело место в начальный период его пребывания. Постепенно ситуация менялась, особенно со стороны Х. Амина, у которого со временем стало развиваться более настороженное отношение к послу, генералам от КГБ, главному военному советнику.
Человек всегда по многим признакам ощущает отношение окружающих к себе. Возможно, влияли некоторые „пропарчамистские” симпатии одних, склонность принять „на грудь” и беспринципность других, ещё какие-то личностные факторы.
При этом в отличие от некоторых наших представителей абсолютно беспочвенны кивки в адрес Амина, что он был „выпивоха”. Близко знавший его В. Заплатил утверждал, что Хафизулла позволял себе лишь дважды в год поднять стопку водки – на 9-е мая и 7-е ноября. Уж более красноречивых фактов трудно представить, в том числе чьим „агентом” он являлся.
Потому и явилось определённым парадоксом, что наиболее авторитетным представителем для Х. Амина мало-помалу стал советник начГлавПУ генерал-майор Заплатин В.П.. Особое доверие к нему питал и Н. Тараки. Оба нередко предпочитали решать многие повседневные вопросы именно через него, в обход Горелова. Характерен эпизод, когда в присутствии Заплатина Горелов что-то докладывал Министру Обороны СССР. В ответ на очередное указание Устинова Д.Ф. тот необдуманно ляпнул: „Есть, сейчас же направлю к Амину Заплатина!”. Министр рассвирипел: „Кто такой Заплатин, знать не знаю! Вы там главный, или нет?”. Но не мог же Горелов объяснить Устинову, что Амин больше всего прислушивается и доверяет Василию Петровичу, а его, излишне „гибкого”, не жалует.
И ещё один эпизод, когда в начале декабря 1978 года афганское руководство убывало в Москву. Перед вылетом Тараки вызвал к себе Заплатина и поставил ему просто-таки поразительную задачу. Случай был раньше описан Н. Ивановым, поэтому приведу с его слов: „Товарищ Заплатин, мы все улетаем завтра в Москву на подписание Договора”. — „Счастливого пути!”. — „Спасибо. Ну а управление армией мы решили доверить Вам. Остаётесь старшим.” – „Я? Но ведь есть ещё главный военный советник. Посол, наконец…” — „Понимаете, для нас армия – это всё. Наш народ любит армию, а в армии уважают Вас. Так что придётся дня три-четыре побыть главой…”.
Случай уникальный. Интересно, бывало ли что-либо подобное с нашими советниками или послами за рубежом?
Жаль, что Василий Петрович до сих пор не написал своих воспоминаний. Его правдивый рассказ пролил бы свет на многие события того периода.
Мне довелось в 1986-1989 гг. служить с ним в политуправлении Сухопутных войск, и он многое рассказывал. И сейчас хоть изредка, но созваниваемся. Кое-что из его воспоминаний опубликовано в книгах ряда авторов и в прессе. Но далеко не всё.
Особые отношения Амина и Тараки к Заплатину явно складывались в силу его качеств – принципиальности, прямого характера, честного отношения к делу, искреннего переживания за происходящее и трудолюбие. Кроме того, он – человек опытный, вдумчивый, по-житейски мудрый. Сам Заплатин об Амине также отзывался высоко.
При мне Заплатин являлся секретарём партийной комиссии Сухопутных войск. Хотя и эта должность была достаточно высокой и требовала особых моральных качеств, армейского и житейского опыта, однако он был достоин большего. К сожалению, Василий Петрович явно оказался в опале вследствие его лояльности Амину. Но об этом позже. Хочется добавить, что Заплатина исключительно ценил и уважал генерал-полковник Попков М.Д., в то время член военного совета – начальник СухоПУра. Они и сейчас поддерживают тесные отношения. А уж М. Попков, сам человек- глыба во многих отношениях, знал и умел ценить таких как Заплатин.
Столь подробная характеристика В. Заплатина необходима, чтобы с наибольшей серьезностью относиться к его информации. По его мнению, да и по сведениям самого Л. Горелова, оценки обстановки в их донесениях резко отличались от „кагэбешных”.
В этой связи очень убедителен генерал-полковник Меримский В.А.. Его как-то незаслуженно подзабыли, а ведь он более 4-х лет являлся одним из руководителей оперативной группы МО СССР. Он и до ввода войск в течение нескольких месяцев 1979 г. в составе группы Главкома Сухопутных войск генерала армии И. Павловского объездил практически все гарнизоны, армейские корпуса, дивизии и части афганских войск и великолепно владел информацией от самых низов до министерства обороны ДРА. Он знал лично и часто встречался с Тараки, Амином, а позже и Кармалем, давая чёткие, с глубоким знанием дела оценки обстановки, а также меткие характеристики всем троим лидерам ДРА.
В своей книге „Загадки афганской войны” В. Меримский напишет: „Должен сказать, что наиболее полная и объективная информация готовилась аппаратом Главного военного советника. В каждой дивизии (от себя добавлю – и армейском корпусе), бригаде, полку, танковом батальоне, авиационных частях имелись наши военные советники. Они постоянно находились в контакте с офицерами, сержантами, солдатами, а также представителями местных партийных и административных органов власти, от которых получали всевозможную информацию. Советники других ведомств (читай, КГБ) имелись только в провинциальных структурах”. Понятно, что при таком раскладе полнота информации по военным каналам в сотни раз превосходила ведомство Андропова.
Чуть ниже, на примере Андараба, я ещё проиллюстрирую правоту Меримского. И ещё адресовал бы интересующихся к воспоминаниям Б. Громова, где он столь подробно расписал всю систему сбора информации в 40-й ОА снизу чуть ли не от роты, что вряд ли кто будет оспаривать эти утверждения. Он также скажет: „К мнению военных не прислушивались, и я думаю, что была информация по другим каналам. Скажем так, не совсем достоверная, несколько искаженная информация, на основе которой рождались соответствующие представления о политической ситуации в этой стране…”
Другими словами, аппарат военных советников, руководимый Л. Гореловым и В. Заплатиным, обладал более обширной, более детальной информацией, притом также шедшей с самых низов. Следовательно, более достоверной, отражавшей истинную картину.
„Кагэбешники” довольствовались более куцыми возможностями, причём из источников, удалённых от гущи событий, — их представители восседали не далее провинциальных центров, откуда и гнали в Кабул что ни попадя. Нередко это были данные „двойников”, а то и ,,бред,- как позже напишет Громов, — какого-нибудь обкурившегося агента”.
В Кабуле всё это обобщалось и направлялось Андропову. При этом под „выводы” подпрягался посол и другие. Был случай, когда прибывший в ДРА замминистра МВД генерал-лейтенант Папутин В.С. тоже было подмахнул подготовленную чекистами шифровку. В. Заплатин от возмущения в полном смысле слова cхватился с ним „за грудки”, убеждая в необъективности и поспешности. В. Папутин вынужден был от подписи отказаться, так как в действительности ещё нигде не побывал и обстановкой не владел, доверившись чужим аргументам.
По возвращению из ДРА в октябре 1979 года В. Меримский вместе с И. Павловским, докладывая обстановку министру Д. Устинову, с полным основанием позволит себе утверждать о нецелесообразности ввода войск. В ноябре-79 (!) В. Меримский будет встречаться с маршалом С. Ахромеевым, который сообщит ему, что „несколько дней тому назад наше руководство приняло решение ввести войска в Афганистан…” (видимо речь шла о предварительном решении). Меримский удивился — как же так, они с Павловским представили Устинову достоверные данные с выводом о нецелесообразности ввода туда советских войск. Ахромеев разьяснил: „…Ты знаешь, информация из Афганистана поступает по дипломатическим, военным и экономическим каналам. Но есть ещё один источник, который пользуется особым доверием и отличается от уже названных мною. Это информация по линии КГБ, которая считается приоритетной”.
Получается, что организация, которую мы не в шутку называли „Контора Глубокого Бурения”, обладала поверхностной, а скорее всего тенденциозной информацией по сравнению с более достоверными сведениями военных. Тем не менее она признавалась приоритетной.
Андропов наверняка знал и свои кадры, и их расстановку, и что военные пашут глубже. Однако он игнорировал всё, что не соответствовало его установкам, заодно вводя в заблуждение Генсека. Зато его „данные” почему-то упорно и настойчиво совпадали с замыслом Бжезинского.
Ещё не известно, с чьей подачи руководство ДРА со средины 1979 года зачастило с просьбами в адрес Кремля об оказании той или иной помощи советскими войсками, о чём так рекомендовалось в вышеизложенных тезисах „эксперта Центра”. Раджа Анвар в книге „Трагедия Афганистана” со ссылкой на некоторых близких к Тараки афганцев сообщит об одном из эпизодов в августе 1979 года, когда посол Пузанов ,,советовал” Тараки готовить очередное обращение в адрес советского руководства с просьбой о вводе войск.
Почти под каждой информацией об очередной подобной просьбе стояли подписи Б.И. Иванова либо ,,представитель КГБ”. Но с него взятки вроде бы гладки, так как он лишь докладывал о том по долгу службы.
Итак, во-первых, именно оценки и выводы Андропова возобладали „изнутри” при принятии окончательного решения Брежневым. Во-вторых, именно Андропов и его представители в Кабуле всегда делали ставку на „парчам”, Бабрака Кармаля и Наджиба, склоняли Тараки к сотрудничеству с ними и устранению Амина.
Оценивая обстановку по прошествии некоторого времени после ввода войск В. Меримский напишет: „В течение 2-х лет мы поддерживали халькистов, а теперь – парчамовцев. Наше КГБ с давних времён поддерживало контакты именно с парчамовцами. По всей вероятности, руководствуясь их рекомендациями Политбюро ЦК КПСС переориентировалось и сделало ставку на парчамовцев и их лидера Б. Кармаля. Халькисты занимали все ключевые посты в обществе, приобрели определённый опыт в управлении государством, были ближе к народу”.
В. Снегирёв, автор „Вторжения”, напишет: „Когда нам представился случай спросить Б. Кармаля, зачем он объявил Амина агентом ЦРУ, бывший афганский горе-лидер горько усмехнулся: „Вы лучше задайте этот вопрос сотрудникам ваших спецслужб, которые тогда работали в Кабуле”.
Действительно, в июле-79 в афганской столице впервые появились листовки, изображавшие Амина агентом ЦРУ. Сам он отреагировал на это репликой, что был бы „разочарован, если бы за этими попытками его дискредитации стояла советская сторона”. Учитывая характер уже складывающихся к тому времени его отношений с командой Андропова, намёк понятен.
Если верить авторам книги „Война в Афганистане” (руководитель коллектива авторов Н.И. Пиков), среди высокопоставленных советских дипломатов и специалистов по Афганистану было немало тех, кто всячески поддерживал Б. Кармаля ещё с дореволюционного периода. Они же утверждают, что „известны факты переписки между Ю. Андроповым и Б. Кармалем ещё до Апрельской революции”, и что Ю.В. „был очень недоволен развитием событий 27.04.78”, то есть другими словами, захватом власти халькистами, а не парчамом во главе с Бабраком.
Если это так, то ещё с того времени прослеживается последующая цепь событий, управлявшихся не только симпатиями или антипатиями лично Ю. Андропова, но и каким-то известным ему планом. Равно как и его подчинёнными в Кабуле генерал-лейтенантами Ивановым Б.И. и Богдановым , которые, впрочем, просто имели от него конкретные установки и держали нос „по ветру”. Как и водится среди некоторого служилого люда.
„Андропов получал из Кабула информацию о происках ЦРУ, „американской угрозе” и тому подобном. Его люди активно поставляли такую информацию…” – утверждают авторы книги „Вторжение” Д. Гай и В. Снегирёв. Ссылаясь на ближайшее окружение Ю. Андропова они акцентируют внимание именно на его инициативности и доминирующей роли в реализации задуманного сценария по устранению Амина и замене его Кармалем.
Подобных рассуждений много и в других исследованиях. „Очевидно, что Комитет госбезопасности СССР совершил ошибку, определив… в качестве лидера нового правительства Афганистана Бабрака Кармаля…”, — напишет в своей книге Б. Громов, – разложение личности Кармаля усугублялось его неприкрытым пристрастием к спиртному…”
Об этих „особенностях” Б. Кармаля за полтора года его пребывания в Москве (сентябрь 1978 – декабрь 1979) люди Андропова, надо думать, докладывали своему шефу. Он же их почему-то проигнорировал — нужен-то был нацмен, а других, подходящих, не было.
В июне 1978 года, то есть через полтора месяца после взятия власти халькистами (во главе с Н.Тараки и Х.Амином), на окраине Кабула состоялось тайное совещание видных парчамистов под руководством Б. Кармаля. Оно вошло в историю как „пагманский заговор”. Факт этот не слишком широко известен. Ряд авторов предпочитает о нём умалчивать, либо ставить его под сомнение, так как при этом скрывается неблаговидная роль „парчама” (и его покровителей), по вине которого как раз в таком случае возникла и впоследствии долгие годы продолжалась ожесточённая борьба. „Пагманский заговор” конкретно подставляет Андропова.
Репрессии против заговорщиков и их сторонников и обвинения в адрес Амина без ссылок на первопричины его „кровожадности” тоже послужили весомыми аргументами для Андропова при докладах Брежневу.
До этого, не без советского нажима, Кармаль и его сподвижники получили некоторые второстепенные посты в НДПА и правительстве. Их это не устраивало, и на своём сходе они выработали решение, фактически означавшее курс на свержение власти халькистов. Далеко не безумцы, они отлично осознавали, что реальных сил у них нет ни в армии, ни в целом по стране. Значит, на что-то или на кого-то рассчитывали, идя на смертельный риск.
Амин неладное заподозрил и выслал главных смутьянов послами в различные страны, в том числе Кармаля – в ЧССР. Однако вскоре он получил более подробную информацию и попытался вернуть их для расправы. Они, разумеется, сразу же нашли убежище в Москве, всё под той же „крышей”.
Судя по всему, именно эта „крыша” их вначале спровоцировала, а затем укрыла, одновременно готовя устранение Амина для благополучного возвращения во власть в Кабуле.
Если за „пагманским заговором” и торчали чьи-то „уши”, то их хозяин мог вскоре объявиться. Так и произошло. Не сумевшие скрыться С. Кештманд и А. Кадыр (один из главных действующих лиц 27.04.78) в августе были арестованы. Тут же у Тараки появился посол Пузанов А.М., энергично пытавшийся ходатайствовать об их помиловании. Тараки в жёсткой форме отказался обсуждать с ним этот вопрос. Мол, это наше внутренне дело и их судьбу решит трибунал.
На допросах С. Кештманд показал, что по решению Б. Кармаля и других заговорщиков именно А. Кадыр вновь назначался руководителем вооруженного восстания. Вскоре обоих приговорили к смертной казни. Затем опять же под давлением советской стороны её заменили длительными сроками тюремного заключения. С приходом к власти Б. Кармаля С. Кештманд станет премьер-министром, а А. Кадыр одно время будет являться министром обороны.
Спрятанный в Москве Б.Кармаль проживал на спецдаче в Серебряном Бору и ждал своего обещанного часа.
Одновременно в Кабуле велась работа по склонению Н.Тараки к прощению и согласию на возвращение Бабрака. Тараки, особенно после подписания в декабре Договора, шёл на уступки. Как председатель Революционного Совета, глава правительства и Генсек НДПА, он к тому времени уже достаточно возомнил о собственном величии, передоверив многие практические вопросы в стране и армии Амину. Поэтому встретив его неуступчивую, принципиальную позицию по поводу возможного возвращения Бабрака и других лидеров ,,парчама” и сотрудничества с ними, мало-помалу начал раздражаться. Нередко масла в огонь добавляла ,,банда четырёх” (как их называл Амин) в составе Ватанджара, Гулябзоя, Сарвари и Маздурьяра, постоянно жаловавшихся Тараки на ,, наезды” со стороны Амина.
Дело в том, что по рассказам В.Заплатина, эти отличившиеся во время событий 27.04.78г. совсем ещё молодые ребята, получив министерские посты, иногда были не прочь ,,расслабиться”. За то они и получали и от Амина, и от Заплатина, пытавшихся их урезонить и удержать от поступков, по большому счёту дискредитировавших новую власть. Надо знать особенности пуштунского характера, чтобы понять, сколь болезненно это могло восприниматься.
Особую остроту этим процессам придавало соперничество между Амином и ярым сторонником Тараки – Ватанджаром по поводу дележа должности министра обороны. Она являлась ключевой для обладания реальной властью в стране. Отдав её Ватанджару ещё в апреле, Тараки тем самым положил начало противостоянию с Амином. В июле он вынужден был вернуть Амину руководство армией, но это ещё более усилило конфронтацию между сторонами.
В августе 1979г. трения между Н.Тараки и Х.Амином достигли апогея. Большую лепту вносили и советские представители, нагнетавшие накал страстей — дескать, Амин узурпировал власть и единолично распоряжается ею, игнорируя Тараки, вождя Саурской революции…
То, что без устранения Амина в Кабул Бабрака не вернуть, Андропову и его команде стало понятно намного раньше. Да и нетерпение и консультации сидевшего в Москве Бабрака также были целенаправленны.
Следовательно, формирование ,,мусульманского” батальона с мая 1979 года и почти одновременная подготовка ,,ломакинского” батальона ВДВ — конкретные этапы разработанного плана, ясного для Андропова, но ещё смутного для военного ведомства.
Охота на Амина.
Ранее упоминался эпизод о похищении и убийстве американского посла в Кабуле Адольфа Дабса. Утром 14.02.79г. он был захвачен неизвестными при весьма загадочных обстоятельствах — остановил машину в непредусмотренном месте, разблокировал изнутри и открыл незнакомцам дверцу автомобиля; при нём оказался чемоданчик с личными вещами и туалетными принадлежностями, словно заранее собирался на ночлег вне посольства и т.д. При попытке его освобождения был смертельно ранен. Штурмом руководил лично Амин.
Среди прочих версий развития событий появился намёк – мол, Дабсу была известна информация о сотрудничестве Амина с ЦРУ и последнему было необходимо убрать того. Во-первых, автор этой байки нам уже знаком. Во-вторых, исходя из складывавшихся международных реалий, сочинять подобное мог лишь глупец, либо человек, считающий идиотами всех остальных. А потому всё равно из этой же категории.
Н.Иванов в своей книге приводит фразу Андропова из доклада Генсеку: ,,Амину была очень выгодна смерть посла!”. Руководитель ведомства, запустившего утку об ,,агенте ЦРУ” утверждает, что тому была выгодна смерть посла страны- ,,покровителя” ?
При всех лестных характеристиках и хвалебных отзывах об Андропове сионистских СМИ (,,наш” в Кремле!) в отличие от других бывших руководителей СССР (кроме Горбачева), такая версия, откуда бы она не исходила, была явно туполобой. Если в природе и существовало подобное ,, досье” ЦРУ на Амина, как на агента, то о нём было бы известно не только А.Дабсу. Следовательно, и покушаться на него не имело смысла. Наоборот, Амин отлично осознавал, что гибель посла была чревата серьёзным обострением отношений между США и ДРА и последующим, более активным вмешательством Америки в необъявленную войну на стороне оппозиции. Ему вряд ли было известно о разработках зарубежных ,,экспертов”, но он был достаточно умён и пытался принять энергичные меры по спасению посла.
Афганская сторона до штурма предложила посольству США выступить в роли посредников и сообщить Дабсу на немецком языке (он владел им), что он должен упасть на пол или укрыться в ванной комнате в момент, когда услышит первые, сигнальные выстрелы. Американцы почему-то участвовать в этом отказались.
И ещё. Захватившие посла террористы, якобы принадлежавшие к одной из маоистских группировок, выдвинули требование в обмен на посла освободить из заключения нескольких своих сторонников. Однако сразу же ,,прокололись”, так как некоторые из предъявленного списка уже были освобождены год тому назад. Явно действовала ,, третья сила”, ибо истинным руководителям о том было бы известно.
Как бы там ни было, но убийство посла, к тому же имевшему русские корни, оказалось выгодно тем, кто выражал наибольшую заинтересованность в вовлечении США в дела Афганистана, а именно — Израилю.
То, что Андропов ещё в феврале начал ,,наезжать”на Амина, говорит о многом. Своим атакам он подвергал только Хафизуллу, щадя при этом Тараки, хотя отлично был осведомлен о самой активной и не меньшей причастности Тараки к творимым жестокостям и репрессиям. Типичный целенаправленный ,,двойной стандарт”.
Как любой человек при общении с окружающими, Х.Амин наверняка чувствовал, откуда ветер дул. Естественно, у него были и свои источники информации.
4-го сентября 1979г. Тараки вылетел в Гавану на Конференцию Глав неприсоединившихся государств. В поездке его сопровождал министр иностранных дел Шах Вали и главный адъютант майор Саид Тарун — человек, преданный однако Амину. 7-го сентября в Гавану позвонил начальник КАМ (служба безопасности) Сарвари, сообщивший Н.Тараки о последней вспышке конфронтации с Амином и завершении подготовки к исполнению некоего плана.
Судя по последующим событиям, Тараки знал, о чём шла речь .Возвращаясь через Москву, на встрече в Доме Дружбы с афганскими студентами и военнослужащими, обучавшимися в СССР, Тараки 10 сентября уже позволит себе самоуверенно и во всеуслышание произнести: ,, У нас в партии образовалась раковая опухоль, но мы её очень скоро вычистим !”. Об этом сразу же стало известно и предполагаемому ,,пациенту” Амину.
В тот же день Н.Тараки был приглашен на встречу с министром иностранных дел СССР А.Громыко. Дальше развивался совсем уж детективный сценарий с появлением там вождя ,,здоровых сил нации” и пока ещё невидимого фронта — Б.Кармаля. По причине секретности подготовленного Кремлём сговора лидеров ,,хальк” и ,,парчам”, Шах Вали приглашен не был, что само по себе явилось беспрецедентным. Более того оказалось, что Тараки был удостоен тайной аудиенции и у Самого. Через день, в Кабуле, подозрительный и чуявший недоброе Амин будет настойчиво допытываться, почему Тараки отправился к Громыко в одиночку. О встрече с Брежневым сообщений не было.
В ходе беседы Громыко убедится в готовности двух бывших врагов к компромиссу, а ,,проблему” Амина посоветует решить отправкой Хафизуллы послом в одну из соцстран. Тараки сделает вид, что согласился.Этот факт может служить основанием полагать, что Громыко в отличие от Андропова о готовящемся покушении либо не знал, либо притворялся.
На следующий день перед вылетом из Москвы, прямо на аэродроме, в зашторенном автомобиле для Тараки будет организована ещё одна встреча с Бабраком. Возможно, окончательно оговаривались вопросы, не подлежавщие огласке в ведомстве Громыко. Значит, здесь уже действовали люди Андропова.
Как окажется через полтора месяца, Тараки видел Бабрака последний раз в своей жизни. Однако улетал он в полной уверенности, что по прибытию в Кабул в живых Амина уже не будет. К тому времени Тараки все мосты уже сжёг.
Почти одновременно с ним в Афганистан прибудет и Бабрак Кармаль. Но тайно, на другой аэродром, Баграмский, где и будет укрыт в одном из дальних капониров под надёжной охраной чекистов и ломакинских десантников. Там он будет нетерпеливо ожидать отмашки из Кабула на триумфальное возвращение.
Так называемый ,,ломакинский” (по фамилии комбата подполковника Ломакина В.И.) парашютно-десантный батальон (ПДБ) из состава бывшей Ферганской дивизии ВДВ ещё с 7июля 1979г. под видом то ли ,,школы сержантов”, то ли ,,отряда технических специалистов” был размещён на авиабазе в Баграме. Почти одновременно туда прибудет спецотряд КГБ ,,Зенит-1”, а в сентябре, накануне предполагавшегося покушения на Амина, — ,,Зенит-2”. Учитывая, что спецназ КГБ обычно появлялся перед ,,главными” событиями( как это было в сентябре, октябре и декабре), резонно возникает вопрос- какая же пока неведомая миссия могла возлагаться на ,,Зенит-1”ещё в июле? Что-то ещё замышлялось, но не состоялось?
Официальной задачей, поставленной В.Ломакину, являлась охрана и оборона аэродрома, обеспечение безопасности полётов, а при необходимости – высадки ,,дополнительных сил и средств”.
Эти самые ,,силы и средства” в лице Б.Кармаля и его сопровождающих впоследствии будут неоднократно прибывать под надёжную охрану ПДБ и ,,зенитовцев” накануне каждой очередной попытки покушения на Амина, немедленно исчезая вслед за их провалами. Лишь 27 декабря батальон в конечном счете выполнит главную задачу, ради которой и находился полгода в Баграме. Накануне он примет под охрану Бабрака, а затем вслед за убийством Амина доставит в Кабул нового лидера.
Следовательно, замысел на свержение Амина и тем самым замену пуштунской власти на таджикско-бабраковскую проясняется в деталях по целям, исполнителям, месту и времени, конкретизируясь как минимум с апреля-мая и опять полностью вписывается в задуманное З.Бжезинским.
Вряд ли Амин знал о московских встречах Тараки с Бабраком. Однако о готовящейся на него засаде 11 сентября по пути на аэродром для встречи ,,учителя” он был предупреждён, что тогда спасло ему жизнь. Он изменил маршрут и заставил самолёт с Тараки лишний час кружить над аэродромом, пока его люди проверили дорогу, обеспечив безопасность. Сотни встречавших в аэропорту с недоумением глазели на непонятные манёвры правительственного борта в воздухе.
Практически во всех источниках сообщается, что Амина предупредил об опасности верный ему С.Тарун .Это может быть заблуждением, так как окончательный план устранения Амина группой снайперов и гранатомётчиков созрел у Сарвари в отсутствие Таруна в Гаване, о чём он попросту не мог знать вплоть до возвращения в Кабул. Версия, что Тараки мог проговориться уже в самолёте, критики не выдерживает, так как вряд ли бы он это сделал. Да и Тарун выйти на связь с Амином в полёте практически не мог. Если накануне в Москве и могли быть его какие-то телефонные переговоры с Кабулом, то они наверняка контролировались ,,прослушкой”.
Скорее всего прав автор ,,Трагедии Афганистана” Р.Анвар, за два с половиной года тюремного заключения в Пули-Черхи (1980-1983) накопивший для её написания обильную информацию от сокамерников – бывших аминовских министров, приближённых и членов семьи Хафизуллы.
По его данным, Тарун действительно сделает это, но только в другом случае, через два дня. А о подготавливавшемся покушении 11.09. Амина предупредит Акбари- заместитель начальника КАМ Сарвари и его же родной племянник. Акбари по приказу своего дяди, уж никак не ожидавшего подобного предательства от ближайшего родственника, должен был отвечать за подготовку снайперов и гранатомётчиков для ,,стрельбы по быстро двигающемуся автомобилю”.
Этот факт косвенно подтверждается тем, что вопреки ,,традициям”, именно Акбари будет назначен Амином начальником КАМ буквально сразу же вслед за приказом об аресте Сарвари.
Уважаемый мною генерал Александр Ляховский в книге ,,Трагедия и доблесть Афгана”( один экземпляр её он подарил мне ещё в далёком 1995-м) напишет: ,, Советские руководители сначала хотели направить для охраны Генсека НДПА ,,мусульманский батальон”. Майору Халбаеву 10 сентября поставили задачу сдать все документы…, выдвинуться на ташкентский аэродром, там личному составу переодеться в афганскую форму и вылететь в Кабул…( Не в Баграм, а сразу в Кабул- слишком высоки были ставки! Прим. авт.). Однако… последовала команда отставить. Ю.Андропову якобы удалось убедить тогда Л.И.Брежнева и Н.М.Тараки, что направлять батальон нет необходимости, так как Х.Амин будет уже в ближайшее время нейтрализован…”.
Достоверность факта подтверждается хотя бы тем, что колонна ГАЗ-66 батальона уже втягивалась в ворота аэродрома, когда была остановлена будущим руководителем штурма дворца Амина полковником Колесником В.В. и возвращена на базу. Однако как будет потом рассказывать Хабиб Таджибекович и другие причастные из ВДВ, команда ,,Отбой!” в тот день общей готовности не отменяла.
Итак, во-первых, ясно, что Андропов действовал с ведома Брежнева, который и ,,дал добро” на уничтожение одного из лидеров соседней страны. Во-вторых, доводы и аргументы щефа КГБ оказались настолько весомыми и убедительными для Генсека, что он вынужден был с ними согласиться вопреки собственным, как оказалось позже, более предусмотрительным намерениям. Поверил им и Тараки.
В-третьих , можно только представить, на каких гарантиях своих людей в Кабуле(или ещё кого-то?) зиждилась исключительная уверенность Андропова—переубеждал-то он самого Брежнева!
Далее А.Ляховский продолжает:,, Однако акция по устранению Амина провалилась, он поехал на аэродром встречать ,,учителя” по другой дороге, благополучно миновав устроенную для него засаду…Поэтому по прибытию в Кабул Н.Тараки увидел среди встречающих своего преемника…”.
Добавлю, что хотя в момент появления Тараки из самолёта кондрашка его и не хватила, но по свидетельству очевидцев, он растерялся. Сильно побледнев, встревоженно начал высматривать среди встречавших своих ближайших соратников, причастных к заговору. Амин, перехватив его взгляд, усмехнулся – с ними пока всё в порядке.
Если бы ,,акция” 11 сентября, а затем и 14-го удалась, то возможно и всё дальнейшее пошло бы по иному руслу. Но всё равно с таким же конечным результатом, как к 1989 году.
Дальше события развивались стремительно. Прибыв в свою резиденцию, Тараки сразу же встретился с заговорщиками. Он сообщил им, что в соответствии с рекомендациями советских товарищей сегодня же предложит Амину пост посла. А если тот заартачится – заставит его. Тараки при этом явно утратил чувство реальности.
Вот здесь как раз и начал играть свою роль С.Тарун, сообщив Амину замысел оппонентов. Тот решил упредить события. Заготовив приказ об увольнении ,,четверки”, он явился вечером к Тараки, который лишь мельком взглянув на документ, начал произносить заранее приготовленную речь. Смысл её сводился к тому, что в сложившейся в стране и партии ситуации Амину следовало бы ненадолго уехать послом за границу, а по мере её улучшения его вызовут обратно. Если верить Р. Анвару, Амин не позволил Тараки продолжать и закричал: ,, Это Вы должны уйти! Из-за пьянства и возраста Вы выжили из ума!”. Вскочив, он быстро ушёл. Амин в любой момент мог занять главный пост, а ему предлагают уехать из страны!
По возвращению домой он тут же позвонил Тараки и добавил: ,, Если Вы не уволите этих четырёх и не передадите их мне сейчас же, начиная с этого момента я не подчинюсь ни единому Вашему приказу!”.
В течение двух суток шли лихорадочные консультации Тараки со своими соратниками и советской ,,четвёркой” в составе посла А.Пузанова, Главкома Сухопутных войск генерала армии И.Павловского, главного военного советника генерал-лейтенанта Л.Горелова, генерал-лейтенанта КГБ Б.Иванова.
Борьба между двумя лидерами НДПА вступила в завершающий этап.
В это время Сарвари предложил ещё один вариант устранения Амина — пригласить его на обед с участием всей ,,банды четырёх” (афганской) якобы с целью примирения и просто застрелить, как только тот появится. Однако Сарвари вновь ввёл в курс дела своего заместителя Акбари, который тут же предупредил Амина. Эту же информацию передал Хафизулле и Тарун.
Амин отклонил приглашение на обед, заявив, что предпочитает услышать указ об их увольнении до обеда.
Тогда у Сарвари и созреет план с вовлечением советского посла якобы в качестве миротворца, а фактически — ,,подсадной утки”. Заговорщики были уверены, что на такую встречу Амин согласится, к Тараки придёт, где и будет ликвидирован. На этот раз почти всё сработает, хотя верный Тарун вновь предупредит его, что ,,готовится что-то скверное”.
Амин ,, клюнул”, так как не подозревал вовлеченности советской стороны в попытки его ликвидации. Более того, присутствие у Тараки не только ожидавшего его посла А. Пузанова, но и всей нашей ,,четвёрки” вроде как гарантировало ему безопасность. Впрочем, не будет он подозревать ещё долго, вплоть до штурма его дворца вечером 27 декабря.
Перед этим Амин вновь перехватит инициативу, объявив о раскрытии заговора 11 сентября и снятии ,, банды четырёх” с министерских постов.
В ночь с 13 на 14 сентября советский квартет попытается сделать ход ,,конём”и создать у Амина видимость попыток руководства СССР к примирению сторон. Обоим — Амину и Тараки было зачитано обращение к ним ,,лично Леонида Ильича Брежнева”, составленное наспех, а потому не до конца продуманное — его содержание фактически означало вмешательство во внутренние дела суверенного государства. Но уже было не до того, так как накануне была попытка ещё более серьёзного вмешательства, а враждующие в пылу схватки вообще не обратили на то внимания. Решался вопрос ,, кто – кого!”.
По версии же Пузанова и других, получив днём 14.09 информацию о приказе Амина об аресте злополучной ,,четвёрки”, наши представители расценили это как объявление им войны Тараки и якобы ,,решили спешно отправиться в резиденцию Тараки, чтобы вновь пригласить туда Амина и там опять попытаться убедить его” пойти на мировую.
,,Косяк” рассказчика в том, что отправились-то они не в резиденцию Амина, чтобы там же и ,,убеждать” его, а именно к Тараки, куда Сарвари планировал заманить Хафизуллу.
Там они находились какое-то время в ожидании Амина. Что ещё обсуждалось в кабинете Тараки — мы вряд ли узнаем, так как рассчитывать на откровенность и искренность оставшихся в живых участников не приходится. Слишком неблаговидна оказалась их роль.
Известно лишь, что два старших лейтенанта, адъютант Тараки — Касым и порученец Бабрак (не путать с Кармалем!) получили задачу допустить Амина. Причём как подчеркивалось, без оружия и без охраны, что само по себе могло оказаться унизительным и спровоцировать того на взрыв эмоций.
Они тут же зачем-то приготовили свои автоматы. В конце 1978г., оба, как наиболее толковые, были отобраны В.Заплатиным на должности начальников политорганов. Однако Тараки забрал их к себе. Заплатин пытался возражать, мол, товарищ Тараки, это же лучшие кадры…, на что тот отпарировал: ,,А мне, по вашему, брать худших?”. Вскоре они стали наиболее преданными и доверенными лицами.
Различными авторами описывается сцена, когда Бабрак и Касым, увидев приближавшегося снизу по лестнице Амина в сопровождении вооруженных С.Таруна, адъютанта Амина — Вазира Зирака и трёх охранников якобы по своей инициативе вдруг открыли огонь на поражение. Мол, была же команда без охраны и оружия!
Потом, в Союзе, А.Пузанов будет ,,трамбовать” эпизод :,,Все в кабинете вскочили, засуетились, забегали…, в окно увидели бегущего к машине Амина… Наверное, нам надо поехать к Амину, — предложит он же,-,, попытаемся узнать, в чём дело”. Стрельба была здесь, за дверью, а,, прояснять” случившееся он намеревался где-то. Как видно, даже спустя годы он ничего более вразумительного так и не придумал.
Вкратце хочу подвести итог вышесказанному и подвергнуть дополнительному анализу сложившуюся ситуацию.
Итак, если существовала зарубежная разработка( а она, как выясняется, существовала), то нужны были её исполнители, причём в высших кругах советского руководства. Бжезинский в отличие от Манилова являлся в геополитике многоопытным практиком и знал, что делал. По видимому, он был абсолютно уверен в возможностях тех, кому доверялась реализация ,,проекта”. Надо полагать, существовал и соответствующий канал, по которому доводились все установки и отрабатывалось взаимодействие. Такие возможности мог обеспечивать, например, постоянный официальный представитель ,,Моссада” в Москве, да и другие из ,,своих”. (Интересно, а были ли аналогичные представители КГБ, скажем, в Лондоне, Вашингтоне, Париже и других столицах?).
Одним из ключевых моментов при этом, как уже отмечалось, являлась замена вождя- пуштуна на нацмена. Кроме Б.Кармаля более подходящей кандидатуры не было. Но на его пути существовало главное препятствие в лице Амина. Его необходимо убрать во что бы то ни стало. Именно в этом направлении как раз и действует Андропов. Игнорируя и не давая ходу любой информации, кроме дискредитировавшей Амина в глазах Брежнева, а затем, после 27 декабря — и общественности.
Попытка убийства Амина 11.09 провалилась. Идя по следу, достаточно умный и энергичный Амин приказывает арестовать преданных Тараки министров. Они по информации Акбари — главные заговорщики, свидетели, улика причастности Тараки. И если безжалостный Амин их схватит и подвесит за самые чувствительные места, то вытрясет из них всё. И ,,раковую опухоль” вычищать уже будет он. Конец Тараки, который может попутно сдать и Брежнева, и Андропова, и Бабрака (напомню, находившегося совсем рядом, в Баграме).
Троих из ,,четвёрки” наши спецслужбы срочно, через несколько дней, ,,эвакуируют” в СССР в деревянных ящиках, похожих на гробы.
Ждать другого подходящего момента уже некогда, времени просто нет. День-два, и Амин доберётся до свидетелей рангом пониже.И судя по всему, уже почти добрался. Для московских и прочих масонов это означало серьёзные проблемы в реализации всего проекта ,,Гиндукуш”.
Такова была в общих чертах ситуация к утру и до обеда 14.09. Попробуем разобраться с состоянием собравшихся у Тараки, ведь до прибытия Амина они провели там какое -то время. Надо думать, что-то решили.
Сначала о Тараки. Узнав утром о приказе Амина арестовать ближайших к нему соратников и возникшей опасности быть разоблачённым, он наверняка воспринял это как последний звонок. Следовательно, здесь и сейчас должен был идти ва-банк. С чьей помощью? Ну не сам же! По плану непосредственными исполнителями должны были стать Сарвари, Гулябзой и Ватанджар, ожидавшиеся по расчётам за 30 минут до прибытия Амина. Заранее приготовленное оружие уже находилось в кабинете Тараки. Но заговорщики под внезапно возникшей угрозой ареста срочно скрылись и появиться уже не могли. Под рукой оставались лишь верные и надёжные Касым и Бабрак. Тарун уже был ,,вычислен”.
Что касается нашей ,,четвёрки”, то им , конечно, было полегче. По крайней мере их жизням ничего не угрожало. Я далёк от мысли, что они могли тогда что-либо знать о существовании зарубежных разработок. Не вина, а беда их, что они оказались на острие событий, ведомых Андроповым. Уверен, что они по мере своих возможностей старались честно и добросовестно выполнять свой долг и были патриотами. Но волею судьбы они оказались не в том месте и не в то время. Из всех четверых тяжелее всего приходилось, пожалуй, лишь доверенному лицу Андропова — Б.Иванову. Без сомнений, он накануне получил основательную взбучку от разгневанного Юрия Владимировича. Тот ведь явно облажался перед Брежневым вопреки своим клятвенным заверениям. Да ещё испортил более предусмотрительный план Генсека с привлечением ,,мусульманского” батальона.
Нагоняй от Андропова за срыв ,,правительственного”задания — это было чревато. На таком уровне провинившимся и стреляться приходилось. Если вспомнить, к примеру, самоубийство 28 декабря 1979г. ранее упоминавшегося замминистра МВД генерал-лейтенанта Папутина В.С.
Остальные были вроде соучастников, по долгу службы имея соответствующие поручения от своих министров — Громыко и Устинова. Но те скорее действовали по фактической обстановке, не ведая истинной подоплёки событий. Они лишь знали, что так решили Брежнев с Андроповым.
Резко менявшаяся и ухудшавшаяся буквально на глазах обстановка, дефицит времени, нависшая над Тараки опасность, кремлёвский пресс, отсутствие альтернативного выхода, и всё это в крайне нервном напряжении явно требовали архисрочных, сиюминутных решений и тем более действий.
По поводу стрелявших. То, что о готовящемся на Амина покушении 13 и 14 .09 его предупредил Саид Тарун ( кстати, жена у него была русская), сомнений и сейчас ни у кого не вызывает. Тогда он ещё был ,,свой” и пользовался доверием Тараки и остальных приближённых. Заговор готовился группой лиц и лейтенанты прямо или косвенно были в него вовлечены. То, что они явно разделяли недоброе отношение к Амину, также очевидно. Они были молодыми и неискушенными. На службе безропотно-исполнительные, добросовестные и дисциплинированные. Одновременно почтительные по отношению к вышестоящим, тем более к вождю Саурской революции. И вдруг так вот разом, спонтанно, одновременно вдвоём решились на самочинную расправу не над кем — нибудь, а над самим Амином? Без ведома Нур Мохаммада Тараки, находившегося тут же за дверьми вместе с высокопоставленными советскими представителями? Шедшего по их приглашению фактически как гостя, убивать которого в своём доме противоречит пуштунским традициям?
Вряд ли. Рискну утверждать, что у них, стрелявших в упор буквально с нескольких метров, просто тряслись руки. Поэтому и не смогли поразить Амина. Скорее всего у них в головах творился сумбур. Одно дело быть в курсе событий, другое — самим вдруг накануне получить такую задачу и стать исполнителями. Назавтра, не выдержав пыток, они признаются, что приказ на убийство Амина им за пару часов до этого отдал лично Сарвари.
Потому и промахнулись, что тряслись. И Амина не преследовали — инструктажом не предполагалось. Растерявшись, Касым тут же кинулся к Тараки, впопыхах сообщив о смерти ,,предателя” Таруна , ранении аминовского адъютанта и исчезновении чудом уцелевшего Хафизуллы. Кто стрелял — всем присутствовавшим и так было понятно (кроме Пузанова). Касыму срочно требовались новые инструкции, так как подобный разворот сценария явно не предусматривался. Позже наши соучастники дружно пытались изображать из себя эдаких ошарашенных, ничего не понимавших, в то время как Касым, по их словам ,, что-то сбивчиво докладывал Тараки на пушту, которым они, естественно, не владели”… Вроде бы так и не получив объяснений ( из-за пушту ?) решили за оными отправиться к Амину. Интересно, а как наша ,,четвёрка” общалась с Тараки до прибытия Амина, был ли до сей поры неведомый и ещё нигде не упоминавшийся переводчик? Оказывается, был – старший переводчик подполковник Крамарев Иван Фёдорович, который всегда сопровождал Горелова. Как утверждаетНиколай Пиков, он великолепно владел дари, однако не пушту. Вношу ясность – русским языком владел пуштун Касым. Это – исключительно важное обстоятельство, снимающее почти все вопросы в отношении присутствовавших.
Действуй Касым и Бабрак по своей воле и инициативе, будучи настроенными столь яро и решительно покончить с ненавистным Амином, как это им приписывается, разве не ринулись бы они ему вдогонку с намерением добить? Времени-то у них было предостаточно, так как Амину ещё предстояло добраться по ступеням вниз до первого этажа, а затем до машины. Тем более что Амин, явно сохраняя самообладание, не просто удирал, а ещё спасал и тащил за собой раненного, окровавленного адъютанта В.Зирака, пока его охрана, растерявшись, бездействовала. Вместо этого один кинулся к Тараки с вопросом ,,что делать?”, а другой с перепугу застыл истуканом .
Учитывая вышеизложенное нет оснований предполагать, что присутствовавшие у Тараки неожиданно оказались перед каким-то чудовищным фактом вопреки их ,,миротворческой” миссии, как это до сих пор они пытались изображать. Да и их поведение вслед за случившимся не убеждает в том. Не будем и забывать, что в это самое время в Баграмском капонире в нетерпеливом ожидании находился Кармаль.
Попробуем оказаться на месте Тараки. Разве среагировал бы он так обречённо вслед за исчезновением Амина, произнеся ,,Это конец!”? Будь он на самом деле поражен неожиданным сумасбродством подчиненных, разве не взбесился ли? Не арестовал бы немедленно и не отдал бы под трибунал придурков, доказывая свою непричастность? Не кинулся бы сразу же к Амину, хотя бы и не в ноги? Ведь Тараки вовсе не был тем мягкотелым ,,пожилым теоретиком”, каким его иногда изображали. Он вместе с Амином безжалостно и беспощадно руководил расправами над парчамистами осенью 1978 года и позже над участниками выступлений против новой власти. Так же хладнокровно он накануне принёс в жертву Амина.
Однако в сложившейся ситуации Тараки ровным счетом ничего и не думал предпринимать в отношении ,,стрелков”. Да и как он мог поступить иначе с преданными ему людьми, если они выполняли его волю? Проиграв, он был просто подавлен и растерян. Поэтому ничего и не предпринял, косвенно подтверждая свою роль.
Советская же ,,четвёрка”, тоже растерявшись, беспомощной гурьбой двинулась к Амину, как сообщит потом Пузанов, ,,узнавать, в чём дело…”.Благо резиденция того находилась рядом, через ограду. ,,Узнавать”у человека, только что едва не принявшего в себя несколько автоматных очередей в десятке метров от помещения, где находились и они, его туда же и пригласившие. Это было равносильно прикинуться дураками, но иного выхода не было и они это сделали. Нужно было предпринимать хоть что-то в почти безнадёжных попытках спасти Тараки. Заодно и как-то выкрутиться из своего дурацкого положения. Вляпались-то они в него по своей инициативе.
Мне рассказывал В.Заплатин, как вернувшись после обеда на службу и выйдя на балкон наблюдал, как Амин усаживался в ,,мэрс” и отправлялся к Тараки в соседнюю резиденцию. Через несколько минут там раздались выстрелы, вслед за которыми тут же обратно примчался Хафизулла. Весь взъерошенный и растрёпанный, он вначале пытался вытащить из машины окровавленного Вазира. Опомнившись, затолкал его внутрь и сразу же отправил в госпиталь. Он даже руки не успел вымыть от крови, как появились наши ,,миротворцы”. Амин фактически бесцеремонно вытолкал их за дверь, объяснив непонятливым, что это именно они его пригласили и подставили под пули, что именно Тараки вновь пытался его убить, и что теперь разберутся они сами.
Оказаться в такой заднице столь высоким должностным лицам – представителям великой державы – не позавидуешь. Поэтому позже многие авторы, пытаясь в какой–то мере ,,сохранить лицо” нашим жертвам дипломатии, стремились доказать, что оказались они там случайно, что действовали по поручению Москвы, и не будь таких рьяных маньяков-адьютантов у М. Тараки, всё было бы иначе.
Чуть ли не вчера некоторые из них по команде Андропова готовили ,,гарантированную нейтрализацию”Амина, а сегодня они уже ,,миротворцы”. Путь Бабраку из Баграма в Кабул открывала лишь смерть Амина. Случись она – и в тот же вечер прозвучала бы новость о свержении власти Амина ,,здоровыми силами нации”, как на самом деле и произойдёт позднее в декабре. А Тараки всё равно вскоре уступил бы своё место Кармалю согласно расписанному сценарию.
,,Миротворцы” тут же едва не совершили ещё одну глупость. Оказавшись за дверьми Амина и лихорадочно соображая, что же предпринять, они намеревались поднять на выручку Тараки ,,ломакинский” батальон. Теряясь в догадках относительно намерений Амина, они с помощью Л. Горелова попытались через незапятнанного Заплатина прозондировать, как тот может среагировать.
Со слов Заплатина, он вразумил более многозвёздных генералов, что, во-первых, это будет означать неприкрытое вмешательство во внутренние дела Афганистана. А во-вторых, заметив какие-либо телодвижения нашего ПДБ, Амин успеет поднять, выдвинуть и развернуть ещё на дальних подступах 4 и 15-ю танковые бригады (тбр). В лучшем случае танкисты остановят батальон на полпути и не допустят его дальнейшего продвижения. В худшем, в силу своего огневого и численного превосходства, просто разнесут его вдребезги. При таком раскладе мы могли бездумно потерять не только своих ребят, но и Афганистан. Впрочем, возможно, это было бы даже лучше – вообще не входили бы в ДРА.
,,Миротворцы” на реализацию такой идеи не решились. Думаю, с ведома Кремля. Однако генерала армии И. Павловского вскоре по его возвращению в Москву Устинов отправит в ,,райскую группу”, то есть в отставку. Не исключено, в том числе и за нерешительность при принятии решения на применение ПДБ. Шанс, хоть и маленький, мог быть, сработай ещё и наши советники в тех бригадах. Заодно и за негативное отношение к вводу войск в Афганистан. Что же касается советников, то спустя три с половиной месяца они всё же сработают. Но это нужно было бы предусмотреть заранее, да ещё согласовать по вертикали власти. Но времени не было. Слишком понадеялись на ,,здоровые силы нации”.
К исходу 14.09. резиденция Тараки, где он проживал с семьёй и некоторыми родственниками, была окружена войсками Амина. В течение почти полутора суток Тараки оставался в ней, время от времени отвергая предложения о помощи звонивших ему преданных командиров частей. Но по ,,советам друзей,” лихорадочно искавших выход, он не решался на какие-либо самостоятельные действия, подписав тем себе приговор.
В 1989 году в Москве мне приходилось встречаться с одним из племянников Тараки, учившемся в аспирантуре. А тогда, ещё мальчишкой, он жил в семье у своего дяди и всё происходившее осталось у него в памяти. С его слов, лишь под вечер 15.09 Тараки всё же решился отдать приказ верным ему частям идти на выручку. Но было поздно – телефонная связь была отключена. Вскоре Тараки был арестован, а на следующий день, 16.09, заочно обвинён и снят со всех занимаемых постов.
Сразу же были арестованы порученцы Касым и Бабрак, и их, растерзанных, волоком утащили на расстрел. Б. Кармаля пришлось спешно вывозить обратно в Союз.
И второй ,,блин” оказался комом. Москва судорожно чесала репу, для Амина была недоступной и не внимала его неоднократным попыткам выяснить, чем же он ей не угодил, дважды едва не погибнув.
Выждав почти три недели, он направил Брежневу сообщение: ,,Тараки ещё здесь. Что мне делать с ним? Если Вы хотите, я могу направить его в Москву”. Об этом факте свидетельствует автор книги ,,Трагедия Афганистана”. Ссылаясь на информацию племянника Амина – Мир Вайса, с которым он сидел в тюрьме Пули-Черхи, Р. Анвар утверждает: ,,Брежнев 6 октября 1979 года прислал ответ: ,,Нет никакой необходимости направлять Тараки в Москву. Это Ваше дело. Поступайте как считаете нужным”.
Возможно, Генсек и его окружение не предполагали трагической развязки, да и готовившийся сценарий устранения Амина и замена его на Кармаля особой роли для Тараки, может быть, уже и не предполагал. Возможно, у Брежнева с Андроповым была надежда на готовившийся втайне предстоящий через несколько дней мятеж 7-й пехотной дивизии в Ришхоре, нескольких других частей и Баграмской авиабазы. Факт малоизвестный, но речь о том пойдёт дальше.
С другой стороны, как считает Р. Анвар, ,,если советское руководство предвидело, какое ,,решение” примет Амин при данных обстоятельствах, тогда ясно, что ответ являлся дипломатичным подтверждением того, что Москве безразличны как Тараки, так и его фракция ,,хальк”. Аминовские министры утверждали, что если бы Брежнев хотел спасти Тараки, то Амин не смог бы его уничтожить.
Общеизвестно, что Амин, чтобы угодить советскому руководству, заменил смертные приговоры Кештманду и Кадыру пожизненным заключением за два дня до убийства Тараки (т.е. 6 октября, в день получения ответа от Брежнева). После… их сторонники заявляли, что ,,Брежнев преднамеренно спровоцировал столкновение между Амином и Тараки, чтобы расчистить путь для Кармаля…”.
Именно ответ Брежнева (скорее всего в тот же день) и повлиял на окончательное решение Амина убить Тараки. Отменой казни Кештманду и Кадыру хитрец просто хотел подсластить другую, горькую пилюлю для Кремля. Но, думаю, Брежнев и Андропов всё же трагедии не предполагали. Они просто усыпляли бдительность Амина накануне подготовленного на средину октября восстания войск, верных Тараки.
Для Амина ситуация оставалась неоднозначная. Совсем недавно складывавшаяся ,,кто кого”, она могла ещё вдруг измениться. В армии по-прежнему оставалось много сторонников Тараки и брожения среди них были заметны. Да и предшествовавшая мощная поддержка для Тараки со стороны советских представителей также вызывала опасения. Амин поступил ,,как считал нужным”, приказав убить Тараки. Всё завершилось ,,по-восточному”.
Не исключено, что помимо вышеизложенных обстоятельств побудительным мотивом для него могла стать какая-либо дополнительная форс-мажорная информация о готовящихся выступлениях лояльных Тараки армейских частей. Вскоре это и произойдёт в действительности, когда 14 октября (по другим данным 16 или 20.10) вспыхнет их мятеж.
Точно не установлено, пытался ли Амин вытрясти из Тараки все подробности происходившего 11-14 сентября. Но предполагать это возможно, так как в конце октября в личном послании Брежневу он потребует замены посла Пузанова, непосредственно заманивавшего его в ловушку к Тараки 14.09. Кроме того знаю из рассказов участников допросов неудавшихся заговорщиков, что Амину стало известно о причастности посольства и каких-то советских сотрудников к восстанию в Ришхоре.
Отвлекусь для необходимых разъяснений. Как уже говорилось, вышеупомянутый автор ,,Трагедии Афганистана” два с половиной года был узником Пули-Черхи. Там же содержались и уцелевшие после 27 декабря члены семьи Хафизулы. Младшей дочери Амина он даже преподавал там английский. За этот период Раджа собрал, проанализировал и обобщил богатый фактический материал. В середине декабря 1988 г. Артёму Боровику довелось встретиться с ним в Лондоне. Там он получил авторский экземпляр книги и ещё много интересной информации.
Случилось так, что с Артёмом мы встречались за два дня накануне его поездки в Англию. Была суббота. Мы проговорили с утра до позднего вечера, опорожнив за день два литровых термоса кофе, по одному из которых каждый из нас, не сговариваясь, принёс с собой. К моему удивлению Артёму на тот момент ничего не было известно о сентябрьских попытках уничтожениях Амина. Разумеется, многое ему было сообщено со слов В. Заплатина. Через две недели он вернулся. Мы созвонились и он вдруг сообщил: ,,Мистика какая-то! Через несколько дней после нашей встречи я в Лондоне услышал почти то же самое из уст пакистанского социалиста Раджи Анвара. И книгу его привёз!”. Почти два месяца я уговаривал его дать её хоть на денёк. В конечном счёте, под честное офицерское слово он предоставил книгу, но только на сутки. Через сутки я пытался её вернуть, но на это потребовалось ещё две недели. Артём показался мне слегка необязательным человеком.
Так вот, по данным бывших сокамерников Р. Анвара, именно из советского посольства укрывавшимися там Ватанджаром, Сарвари и Гулябзоем велась подготовка, координация и управление попыткой мятежа 7-й пд и некоторыми другими частями Кабульского гарнизона и ВВС. Фактически выступила лишь 7-я пд, но её восстание в течение полутора суток было разгромлено.
В этой связи возникает вопрос, откуда взялась эта троица, если она ещё в сентябре была поспешно и тайно вывезена в СССР? Значит, либо Анвар ошибается, либо их действительно скрытно вернули в Кабул для активного участия в очередной попытке свержения Амина. Скорее всего последнее. К тому же и Бабрак Кармаль в одном из своих публичных обращений в начале 1980 г. будет утверждать, что как раз 14 октября 1979 г. он был в Кабуле и на одной из ,,секретных явочных квартир” организовал подготовку к свержению Амина. Если он не совсем врёт, то искать эту ,,явочную” следовало бы в Баграме.
Произведя аресты мятежников, Амин уже через несколько дней располагал информацией и о вовлечённости посла в организацию заговора, и о скрывавшихся в нашем посольстве его политических врагах.
И ещё один более чем красноречивый факт. Под вечер в день подавления этого мятежа В. Заплатин проходил с Л. Гореловым по одному из коридоров здания посольства СССР. С его слов, там размещались сотрудники КГБ. В приоткрытую дверь он вдруг увидел, как навалившись грудью на столы отчаянно, с досады, стучали по ним кулаками два человека. Вероятно, не случайные посетители. Удивившись, бесхитростный Заплатин спросил Горелова: ,,Что это с ними?”. — ,,Как, ты не знаешь? Все посольские только и говорят: ,,Опять этот Заплатин победил!”.
Поскольку искренность и порядочность Заплатина сомнений не вызывают, то информация Р. Анвара подтверждение находит. Попутно замечу, что и здесь Горелов был более осведомлён. Кстати, секретное дело с донесениями В. Заплатина в ГлавПУ СА и ВМФ за период с мая 1978 по декабрь 1979 после его приезда в Москву было сразу же уничтожено.
Вскоре В. Заплатин, получив вместе с Л.Гореловым вызов на ежегодную Коллегию МО СССР, проинформирует об этом Амина. Амин выскажет ему просьбу о передаче личного послания Брежневу. Дисциплинированный Заплатин сообщит о том Л. Горелову и доложит послу. Пузанов на пупе извертится, чтобы попытаться заранее узнать о содержании. Случай-то не ординарный, когда лидер страны уже не доверял послу и пошёл на контакт с Брежневым обходным путём.
Не дурак Амин затянул вручение засургученного конверта до последней минуты, когда Заплатин уже сидел в самолёте и были запущены движки. Представитель Пузанова находился здесь же в ожидании ,,авось”. Но не получилось. Самолёт тут же взлетел.
Как оказалось, в своём послании Амин требовал замены посла и главного военного советника, настаивал на личной встрече с Брежневым. Замены были произведены. По слухам, убывая в Союз, Пузанов загрузил барахлом два транспортных самолёта, не забыв прихватить с собою весь урожай яблок из посольского сада и бочку солёных огурцов.
Встреча с Генсеком уклончиво откладывалась на более поздние сроки, так как на Амине уже давно стоял жирный крест. Говорят, Брежнев сильно расстроился и едва не пустил слезу, узнав о смерти Тараки. Мол, неужели можно так запросто убрать лидера страны? Сам он в своё время поступил гуманнее, отправив Хрущёва Н.С. просто на пенсию. Конечно ему как никому более было известно, что намечавшейся жертве – Амину — лишь волею случая пришлось превратиться в палача.
Вкратце остановлюсь на вопросах, почему же Амин, невзирая на опалу и подозрения на участие советских представителей в попытках его убийства, тем не менее стал добиваться от СССР помощи войсками. Вижу две причины, возможно, главные.
Во-первых, как революционер, желавший прогрессивных преобразований и видевший свою страну чуть ли не социалистической, он продолжал верить и надеяться на Советский Союз. Об этом свидетельствует многое и многие, включая его жену. Отсидев после его убийства в Пули-Черхи и освободившись, она с тремя выжившими детьми переедет на постоянное место жительство в СССР. ,,Амин любил Советский Союз, — говорила она, — и я хочу своим поступком быть верна его идеалам”. Такой явно просоветский лидер не мог соответствовать замыслам масоновских ,,экспертов”.
Во-вторых, параллельно с андроповскими усилиями продолжали работать и другие пункты планы Бжезинского. Прежде всего, направленные на активизацию действий оппозиции. Амину было известно о результатах поездки Бжезинского в Китай и Пакистан за несколько месяцев до описываемых событий. К тому же они уже были довольно ощутимы в ряде восточных провинций. Он не мог не располагать информацией из зоны пуштунских племён в Пакистане о предполагаемом значительном увеличении масштабов вооружённого вмешательства в ДРА. Он предвидел и пытался упреждать негативное для него развитие событий, когда без помощи СССР мог бы оказаться один на один с резко ухудшавшейся ситуацией. К тому же она усугублялась и случившимся расколом среди халькистов. Ярким подтверждением тому как раз и явился мятеж 7-й пд. Хафизулла явно рассчитывал, что заменив неблагонадёжные войска кабульского гарнизона советскими, он уменьшит риск повторных мятежей в столице. В частности, 7-я пд была срочно передислоцирована в Мукур. На периферии такие соединения были менее опасны.
В своих воспоминаниях Л. Горелов через полтора десятка лет расскажет, как в октябре-79 их с Б. Ивановым заслушивал Брежнев в присутствии ещё нескольких членов Политбюро. Скорее всего это происходило после подавления мятежа. Докладывая обстановку, он на вопрос Брежнева по поводу ввода войск якобы ответил отрицательно. По его данным негативной была и позиция начальника Генштаба маршала Огаркова Н.В.. В ходе беседы уже тогда, в октябре, Генсек дал ему понять, что предварительное решение на ввод уже есть. Затем докладывал Б. Иванов. Горелов в это время ожидал в соседней комнате. В декабре 2009 года Горелов сообщит: ,,Когда мы возвращались, Н. Огарков сказал: ,,Лев, мы проиграли!”. Я догадался, что Брежнев принял сторону кагэбешника Иванова, который рьяно выступал за ввод войск”. Несомненно, он выполнял установку Андропова.
8 декабря на совещании у Брежнева Андропов, Устинов, Громыко и Суслов обсудили положение в Афганистане. Решили в предварительном плане проработать два варианта: силами спецслужб устранить Амина и поставить на его место Б. Кармаля; послать какое-то количество войск для этой же цели….
10 декабря министр обороны СССР маршал Д. Устинов сообщил начальнику Генштаба Н. Огаркову, что Политбюро приняло предварительное решение на временный ввод советских войск в ДРА.
10-11 декабря В. Заплатина обманным путём под предлогом якобы личной просьбы его дочери Ольги срочно вызвали в Москву, где и продержали до убийства Амина. Он читал лекцию курсантам пехотного училища ,,Харби Пухантун”, когда за ним примчался посыльный. Звонил замполит 10-го ГУ ГШ ВС СССР генерал-лейтенант Ошурков Л.Н.. Он сообщил Заплатину, что ему надлежит срочно вылететь домой – в ЦК КПСС обратилась его дочь, студентка 3-го курса, с просьбой немедленно вызвать отца. Заплатин разволновался, наверное, что-то серьёзное. Рейсовый самолёт Кабул-Москва улетел только вчера, а следующий – через двое суток. Ошурков успокоил – бери вертолёт, дуй в Баграм, там тебя ждёт АН-26 до Ташкента, а оттуда – персональным Ил-18 на Москву. Так всё и произошло. Четыре часа в пустом Иле Василий Петрович, один-одинёшенек, нервно расхаживал по проходу между кресел. В Москве его сразу же с аэродрома увезли в ГлавПУ без всяких обьяснений. Оттуда он связался по городскому телефону с дочерью – та удивилась, так как ни к кому не обращалась, да и оснований на то у неё не было.
Заплатин тут же повстречался со звонившим. Тот насупился:,,Как начальство приказало, так я и передал. Слово в слово”.
В Москве Заплатина вначале отчитает начальник ГлавПУ СА и ВМФ Епишев А.А.: ,,Василий Петрович, прекрати расхваливать хальковцев, а то в ЦК из-за тебя выгляжу белой вороной!”.
На следующее утро 12.12.79 министр обороны Устинов Д.Ф., уже отправляясь к Брежневу на то самое историческое заседание, успеет дать прочитать ему шифровку за подписью ,,представитель КГБ”. Из неё явствовало, что в Афганистане всё трещит, рушится, генштаб Пакистана планирует вторжение в ДРА; в провинции Кунар 40-тысячная группировка мятежников изготовилась для захвата Кабула; Амин занимает всё более проамериканскую позицию…
Заплатин категорически возразит и предложит вызвать автора шифровки для разбирательства по каждому пункту.
Устинов в сердцах воскликнет: ,,Вы там на месте не разберётесь, а нам тут решения принимать!.” Даже из этой фразы министра видно, сколь далёк он был от истинной подоплёки событий, продолжал сомневаться и нервничал как бы на перепутье, и как довлела над ним информация ,,представителя КГБ”. Тот ведь явно по указанию Андропова подослал очередную шифровку специально к началу заседания Политбюро. А честный и прямой Заплатин пытался докладывать реальную обстановку.
Ясно, что Заплатина удалили по подсказке представителя Андропова, который и приказал это сделать. Дабы он опять ненароком не испортил обедни. Причём не только в переносном, но и в прямом смысле, когда на 14.12 готовилось очередное покушение на Амина – отравление его за обедом. Но оно снова провалилось. ,,Спецсредство” не сработало.
Не менее драматично в это время развивались события и на аэродроме в Баграме, где десантным батальоном фактически руководил лично заместитель командующего ВДВ генерал-лейтенант Гуськов Н.Н.
Вот как описывает их Иванов, дотошно проработавший эту тему с непосредственными участниками-очевидцами:
,,13 декабря 1979 года Баграм.
Старший военный советник гарнизона полковник Олег Арсентьевич Скугарев, вернувшись из Кабула, немедленно собрал у себя в кабинете офицеров особого отдела.(?)
Товарищи! В стране возможен государственный переворот. Задача нам: ни под каким предлогом не дать подняться в воздух ни одному самолёту…
Третий день ждал указаний и генерал-лейтенант Гуськов. 10 декабря (т.е. за два дня до принятия ,,решения”!) в его бункере появились связисты и начали устанавливать новый телефон…
13 декабря телефон ожил (т.е. накануне спланированного отравления Амина). – Николай Никитович? Это Устинов.
— Здравия желаю, товарищ Маршал Советского Союза!
— Вам товарищ Андропов ещё не звонил?
— Никак нет.
— Значит, позвонит. Там самолёт нужно будет один принять, обеспечьте, чтобы всё было в порядке…
… Тут же вновь раздался звонок. Андропов? Да, это был он. Хоть и вежливо, но тем не менее приказным тоном повторил уже известное: принять самолёт, обеспечить скрытность и безопасность пассажиров, которые прибудут на нём.
Странную особенность стал замечать за собой генерал в Афганистане, чувствуя, что волею судьбы оказался в какой-то непонятной ещё политической игре…
…Афганистаном командует не Устинов, а Андропов.
…Ночью на аэродром Баграм рейсом из Ташкента приземлится ТУ-154. При заходе на посадку на всём аэродроме неожиданно отключится свет.
…Из самолёта выйдут андроповские ребята в штатском, возьмут машину под свою охрану, а уж потом на трапе появится группа афганцев с коренастым мужчиной в центре.
Это был Бабрак Кармаль. Лидер ,,парчам”, сведённый в Москве судьбой и Андроповым с халькистами Гулябзоем, Ватанджаром и Сарвари, сумел перебороть в себе обиду на ,,хальк” и объединиться с бывшими министрами против общего врага – Амина.”
От себя добавлю, что ему в тот момент больше и не на кого было опереться. Подобных этой троице, говоря словами В. Высоцкого ,,настоящих, буйных” и активных штыков у него просто не было.
,,…И вот из Кабула пришла весть: Амина не станет 16 декабря в 19 часов. К этому времени новое правительство республики должно конечно уже находиться в Афганистане. Прибывших афганцев отведут в самый дальний бункер, и до 16-го числа Гуськов никого из них не увидит.
Но 16 декабря, когда среди афганских лётчиков разнесётся весть, что в Кабуле предпринята попытка нападения на Амина… на связь с Гуськовым выйдет Андропов и прикажет срочно отправить ,,гостей” в Союз.
Из Ферганы прилетит Ан-12. Не заглушая моторов и не выруливая со взлётной полосы, раскроет рампу. Таинственная группа афганцев скроется в чреве военно-транспортного самолёта, и тот сразу же возьмёт курс на север.”
Однако по данному факту есть и другая информация от В.Коновалова. 4/5 04.95 он в эфире ,,Радио Свободы” вёл программу с участием генерал-майора запаса Н.Сердюкова, в декабре 1979г. командира 345-го парашютно-десантного полка (пдп), в то время подлолковника. Сердюков сообщил, что в ночь с 13 на 14.12.79 345-й пдп был поднят по тревоге и в течение нескольких часов переброшен на Баграмский аэродром. Встречавший полк генерал Гуськов поставил ему задачу по немедленной готовности к ведению боевых действий, при этом не уточнив где, а лишь неопределённо махнув рукой в направлении Кабула. Однако задачи так и не последовало ( сорвалась акция по отравлению Амина), и полк две недели оставался в напряжённом ожидании вплоть до 27 декабря. ,, Накануне 27декабря, -сообщил Сердюков,…Бабрак Кармаль вылетел в Москву на встречу с Леонидом Ильичём, ну, насколько это мне известно как командиру полка, возможно тут, сами понимаете, и неточности кое-какие…А так, считая, что от момента прилёта полка в Баграм и до переброски этой группы (Бабрака) в Кабул две недели члены Реввоенсовета под охраной нашей группы ,,Альфа” находились в Баграме… Здесь, в Баграме, подразделения полка выполняли задачу (27.12) по захвату этой базы…В ходе… мне звонили… и товарищ Андропов. Андропов позвонил где-то по афганскому времени в первом часу ночи, так порядка ноль-сорок пять…Так как на базе находилась группа во главе с Бабраком, то была и радиостанция тропосферной связи… И вот через эту радиостанцию помню как вышел товарищ Андропов… Зазвонил телефон, я поднял трубку, мне секретарь или кто там связывающий сказал:,, Будете говорить с Андроповым!”. А затем, значит, непосредственно взял трубку Андропов и спросил меня, ну, я ему доложил, что задача выполнена в Баграме подразделениями полка, как идёт выполнение задач, в частности, по Кабулу… Он меня спрсил:,,С вами есть представитель?” Я говорю,,есть”. -,,А Петров далеко находится?” Моментально подошёл высокий худощавый человек, черноволосый, в солдатской шинели…Стал разговаривать с Андроповым… И Петров пригласил тут же, вернее, он зашёл сразу с Бабраком. Это был человек ниже среднего роста, около пятидесяти лет, черноглазый, орлиный нос, как говорится, в солдатском бушлате, в шапке-ушанке, ремень только кожаный солдатский. Я понял по разговору, что обстановка в целом не только здесь, но и в Кабуле благоприятная…, и тут же Петров о чём говорил с Андроповым переводил на язык Кармаля. Этот разговор был в пределах пятнадцать-двадцать минут. Затем на русском языке Петров сказал, что… поздравляю вас с победой второго этапа Саурской революции. Бабрак Кармаль тоже понял, что его поздравляют с победой…, встал, засиял, засветился и стал в свою очередь пожимать всем нам руки. После того как он поздравил, преобразившись, сразу я почувствовал, что он себя уже чувствует здесь хозяином положения. Ну, и соответствующим образом к нему стали относиться всё это окружение, которое было здесь в бункере. Разговор после поздравления Андроповым закончился с Бабраком, и он вышел с сопровождающим нашим Петровым.
Через некоторое время полковник Костин попросил меня вызвать авиацию – на аэродроме были готовы вертолеты для переброски в Кабул этой группы членов будущего Реввоенсовета. Я в свою очередь – была уже глубокая ночь, — порядка час тридцать, я предложил, что пока будем искать эти вертолёты, организовывать перелёт, не быстрее ли будет направить роту боевых машин, и на боевых машинах отправить в Кабул. Моё предложение было принято. У меня была пятая рота в резерве, эта рота была привлечена для перевозки членов Реввоенсовета в Кабул, под командованием командира второго батальона майора Цыганова. Мне дали на сборы буквально тридцать минут, и в два часа ночи эта колонна вышла в Кабул. По ходу движения через каждые пять километров или по времени через каждые двадцать минут, находясь на дежурном приеме, постоянно входили в связь с ними, с Кабулом, держали продвижение этой колонны под контролем.
Где-то в три тридцать, ближе к четырём утра эта группа была доставлена на узел связи нашего посольства в Кабуле…”.
Итак, 10.12 Гуськову установили связь ,,ВЧ”.
11.12 Заплатин предусмотрительно удалён в Москву.
12.12 принималось решение Брежневым.
13.12 в Баграм прибывает Кармаль.
В течение ночи 13- 14.12 345-й пдп переброшен в Баграм с 40-минутной готовностью к боевым действиям.
14.12 акция по отравлению Амина за обедом.
16.12 покушение на Амина. Он не пострадал, но тяжело ранен его брат Асадулла.
Кармаль то ли опять немедленно исчезает, то ли прячется в Баграме, как утверждает Сердюков, до вылета в Москву в двадцатых числах декабря. Вновь он появится в Баграме накануне решающего штурма.
В эти же дни в Кабул будет переброшен ,,мусульманский” батальон, якобы для усиления внешней охраны новой резиденции Амина. Через день с наступлением темноты батальон устроит ночные учения с интенсивной пальбой из стрелкового оружия. Афганцы переполошатся, но им объяснят, что это тренировка действий личного состава ,,по отражению внезапного нападения противника”. И так неоднократно почти до 27 декабря. Поэтому когда начнётся настоящий штурм дворца, охрана Амина вначале подумает, что это очередная тренировка.
Главного военного советника – теперь уже генерал-полковника Магометова С.К. – лишь 20 декабря начнёт вводить в курс дела всё тот же главный комитетчик в Кабуле – Б. Иванов. Он же по распоряжению Андропова будет назначать руководителя операции.
Спецназ КГБ в составе двух отрядов на броне халбаевских ,,мусульман” ворвётся во дворец и покончит с Амином.
Среди них будет и мой земляк – спецназовец и бард Сергей Климов, который на следующий день напишет знаменитую песню ,,В декабре зимы начало”. Позже он по секрету признается, что его самое первое ,, поэтическое” произведение прозвучало, когда стихли выстрелы и ,,считать мы стали раны, товарищей считать”. Ещё в состоянии боевой дрожи и глядя на мерцающие звёзды в морозном небе, он продекламирует на площадке у главного входа:
Дело сделано, афганцы.
Улетаем в Европу.
Оставайтесь здесь сами,
………………… в……пу.
Спецназовцам ,,Грома” и ,,Зенита” было обещано, что уцелевших действительно сразу после штурма, на следующий же день отправят домой в Союз. Но и здесь Андропов покривил душой. Возможно, опасаясь огласки со стороны участников штурма, он распорядится оставить их в Афганистане на два года для последующего исполнения ,,интернациональных долгов”. Многие из них по-прежнему окружены геройским ореолом. Но их акция-то была произраильская, сионистская. Это к сведению. Однако на них, высокопрофессионально выполнивших чужую волю, вины нет.
Интересно символичное совпадение – начало афганской эпопее положил ,,Гром”, а завершил её – Громов.
В 1989 году два высокопоставленных масона, самолично строча доклад Съезду народных депутатов СССР об авторах афганского похода, постараются как можно дальше увести комиссию А. Дзасохова от подлинного расследования. Они аккуратно спрячут фамилию Андропова (Либермана) в тень Брежнева. Вроде бы и назовут, но как бы между прочих. Это у них тогда получилось. Съезд отпиской довольствовался.
Первые операции.
В те уже далёкие 80-е истинный смысл происходившего и в страшном сне не мог присниться, особенно нам, военным, свято верившим в проповедовавшиеся идеалы, искренне служившим государственным интересам СССР, казавшегося столь несокрушимым и незыблемым.
Твёрдо верилось в возможность и необходимость достижения поставленных в Афганистане целей.
С подобными мыслями и большим желанием очутиться в гуще событий, заняться настоящим делом я и приступил к работе сразу же по прибытию в Кабул 1.04.84.
В первые дни побывал в штабе и политотделе 40 ОА. Членом военного совета там был бывший сослуживец по САВО (начПО тд в Аягузе) генерал-майор Ремез Н.К., его первым замом – бывший начПО Панфиловской дивизии полковник Магда В.А., начальником отделения спецпропаганды – однокашник, ,,японист” подполковник Вячеслав Подшибякин.
Сразу же постарался вникнуть в военно-политическую обстановку и оргштатную структуру армии ДРА, состояние аппарата и имевшихся сил и средств спецпропаганды. Безотрадной была обстановка как с обеспеченностью, так и состоянием технических средств, в первую очередь звуковещательных станций. Безграмотность подавляющего числа местного населения и личного состава бандформирований неизмеримо усиливали их важность. Необходимо было увеличение количество станций как в условиях маневренных и мобильных действий войск в ходе боевых операций, так и в пунктах постоянной дислокации. Многие звукостанции бездействовали ввиду отсутствия мелких запчастей, например, мембран для громкоговорителей. С первых дней пришлось заниматься сбором информации из корпусов и дивизий о состоянии техники и забрасывать Москву просьбами о поставках запчастей.
Надо отдать должное руководству и офицерам 7-го управления – генерал-лейтенантам Волкогонову Д.А. и Смориго Н.И., генерал-майору Шершнёву Л.И., полковникам Хилько Б.В., Чернете О.Г. и Королёву И. – они живо интересовались обстановкой, состоянием дел, энергично и оперативно старались сделать всё возможное в интересах дела.
Вскоре, 19.04.84 мы с А. Вахедом отправились на первую для меня операцию. После длительного перемирия возобновлялись боевые действия против отрядов ,,панджшерского льва” Ахмад Шаха Масуда. Советский и афганский КП по руководству боевыми действиями находились в Баграме, рядышком, где и взаимодействовали. Общее руководство осуществляла опергруппа МО СССР во главе с генерал-полковником Меримским В.А.
Разобрались с обстановкой. Отдали необходимые распоряжения политотделу 1-го АК. Организовали взаимодействие с находившимися здесь же коллегами из 40-ой. Связались со своими в Кабуле, определили задачи по подготовке листовок с указанием тематики и некоторых аргументов, тиража, районов их распространения авиацией. Эти задачи отрабатывались в управлении, включая взаимодействие со штабом афганских ВВС. Там же находился и советник РСП полковник Андриенко М.В., курировавший эти вопросы. Часть тиража доставлялась непосредственно в передовые части.
Работа на Баграмском КП кипела круглосуточно. Сбор данных по обстановке, выработка решений, постановка и уточнение задач частям и подразделениям и т.д. Руководящий состав обычно собирался к 5.30.
Не задерживаясь на КП, мы перебрались на передовой командный пункт (ПКП) в Анаву, уже в самом Панджшере. Здесь же находилась группа отделения спецпропаганды и агитотряда 40-ой ОА, несколько звуковещательных станций. Незадолго до операции Ахмад Шах, уже располагая информацией о предстоящих событиях, под угрозой расстрела выгнал из ущелья всех до единого жителей кишлаков, разбросанных вдоль живописной долины реки Панджшер на протяжённости до 80-ти километров. Действуя при этом иногда довольно жестоко в отношении сопротивлявшихся и недовольных земляков, тем самым спасал им жизнь. К тому времени он уже обладал значительным опытом предыдущих операций, когда в результате боевых действий пострадал кое-кто из местных жителей. А.Ш. считал, что любой из них вольно или невольно может оказаться потенциальным проводником для ,,шурави”.
Позже мы узнали, что основную группировку своих отрядов он заранее увёл через Андараб на север, частично – южнее, оставляя сравнительно небольшие манёвренные группы. Эти мелкие отряды, действовавшие с господствовавших высот и заранее подготовленных позиций для крупнокалиберных ДШК, тем не менее доставляли много хлопот. ,,Выковыривать” их оттуда было не просто, зачастую лишь благодаря авиации. Стреляли их пулемётчики здорово, нередко прицельно по триплексам БТР, БМП и танков. Было несколько случаев, когда очередями ,,срезались” антенны бронетехники.
Действовали мятежники очень умело, дисциплинированно и организованно, передвигались быстро и незаметно. ,,Перебегать” их в горах, с детства привыкших и натренированных, чрезвычайно выносливых, пешком облазивших все окрестные тропы и пещеры нашим бойцам-пацанам было сложно. Они привыкли всё больше на колёсах, но те двигались внизу, а к засевшим высоко ,,духам” добираться нужно было на своих двоих, не особо привыкших к тому на ,,гражданке”. Да ещё за плечами и в руках тащить килограмм сорок оружия, боеприпасов, сухпайка.
Здесь я понял, почему душманов называли ,,духами” – они вроде и есть где-то рядом, даже стреляли, но вдруг растворились и опять невидимы.. Нередко они действовали как настоящие смертники. Помню радиоперехват, когда с одной из пещер, находясь уже в отчаянном положении, оборонявшиеся запрашивали у старшего разрешение оставить позицию. Им невозмутимо ответили: ,,Вы знаете, что вас ожидает в таком случае”. Повторного запроса не последовало.
Иногда звукостанции работали просто в ,,пустоту”, на всякий случай.
В Анаву доставили захваченного накануне пленного. Он не смог уйти, так как подорвался на ,,растяжке” и ему оторвало ступню. После оказания ему помощи и кормёжки допросили, подготовили и записали его обращение к своим сородичам.
Старший инструктор политотдела 40 ОА майор Мерзляков В.И., с которым мы утром работали с пленным, на ЗС-72Б отправился вверх по долине в Руху, за которую к тому времени уже продвинулись войска. Где-то на полпути водитель не справился с управлением и свалил БРДМ-2 в обрыв, сравнительно неглубокий, метра три. Поскольку офицер сидел в люке, в момент опрокидывания вылетел, упал в обрыв, а сверху на него грохнулась броня всем своим весом. Кто-то мгновенно подъехал, зацепили тросами, начали переворачивать машину на бок, но она опять сорвалась и ещё раз придавила несчастного. Так он погиб. Посмертно был награждён боевым орденом.
Беда пришла – открывай ворота. Через несколько дней попали в засаду ,,королёвский” батальон 682 мсп 108 мсд и один из афганских пехотных батальонов 1 АК. Двигаясь от Панджшера на юг, левее протекавшей речушки шли две советские роты и одна афганская. Правее, где находились оба комбата, — две афганские и одна советская роты. Шли довольно безмятежно, с грубейшим нарушением боевых уставов и наставлениий, не выслав на фланги охранение, поскольку тому необходимо было бы двигаться с занятием высот. Это заметно тормозило бы темпы продвижения. Однако в вышестоящий штаб, всё время требовавший ускориться, постоянно докладывалась недостоверная информация.
Выйдя к обширной долине, образуемой при пересечении двух ущелий под названием ,,Писгаранский крест”, расположились на привал. Светило яркое весеннее солнышко, зеленела ранняя трава, весело щебетали птицы.
Здесь и была устроена на них засада. Когда с трёх направлений ударили пулемёты, комбат Королёв кинулся через речушку на левый берег, где находились его основные силы. Снайперская пуля попала ему в лоб, едва он ступил в воду. В нескольких метрах от него та же участь постигла и афганского комбата. Потери были крупнейшими за всю кампанию. Только советский батальон убитыми и ранеными потерял свыше 160 человек. Некоторые подробности этого боя мне рассказывал генерал-майор Ремез Н.К., сам, как мне показалось, почерневший от горя.
Летом 2012 г. по телевидению была передача, в которой двое из выживших участников этого боя вместе со съемочной группой побывали на том месте. Там же присутствовали и некоторые бывшие душманы из состава той засады, показывая на местности и подробно рассказывая что, где и как происходило.
В те апрельские дни погода была неустойчивая. Через день после случившегося она была нелётной и армейская авиация не ,,работала”. Зато пришли ,,стратеги,” действовавшие с одного из среднеазиатских аэродромов. Основные цели оказались закрытыми. Уйдя на запасные, они со всей дури отработали вроде бы по ним, но оказалось, частично по расположению нашей десантуры. При этом погибло 28 советских ребят.
Вообще та операция охарактеризовалась сплошной чёрной полосой.
В начале мая мы с Вахедом побывали в Рухе. Живописнейшая долина, где широким плёсом разливалась река Панджшер. Кишлак располагался на высоком правом берегу, как в лесу утопая в зелени могучих деревьев. Подобный пейзаж был большой редкостью для почти безлесой страны. Улиц, как таковых, не было. Глинобитные, по всей видимости зажиточные подворья разбросаны под вековыми чинарами. Почти возле каждого небольшие водоёмы, нечто вроде бассейнов. Чистейший воздух. Сплошная идиллия в стиле Омар Хаяма. Стихи там писать, а не воевать.
Кишлак был абсолютно безлюдный. Хотелось из любопытства заглянуть в один из домов, однако поостереглись ,,растяжек” и других сюрпризов.
Вспомнился эпизод 1982 г., когда командующему САВО Д.Язову во время доклада об итогах состоявшейся накануне самой крупной Панджшерской операции начальник штаба 40-й генерал-майор Н. Тер-Григорьянц, отвлекшись от многочисленных карт и пояснительных записок, вдруг сообщил: ,,Вообще-то в Панджшере есть замечательно красивые места, например Руха. Если когда-нибудь наступит мир, лучшего места для размещения военного санатория не найти!”.
Этот эпизод в какой-то степени характеризует менталитет наших военных, в 1982 году ещё не сомневавшихся в успехе – придёт время, враг будет разбит, наступит мир и появится в ДРА ещё одна советская группа войск, да ещё и со своей здравницей в живописнейшем месте.
Но война с её печальными реалиями продолжалась. Едва вернувшись в Баграм, нас с А. Вахедом срочно вызвали к руководителю операции генерал-полковнику В. Меримскому. Кратко и сурово он сообщил: в районе Саланга в ходе боя советская мотострелковая рота обстреляна в спину каким-то афганским подразделением, много убитых и раненых. ,,Отправляйтесь на аэродром, ,,вертушки” уже ждут, летите и на месте разберитесь ,,со своими”.
Не знаю, но догадываюсь об ощущениях Вахеда в тот момент. Сам же чувствовал себя, словно присутствовавшие при этом генералы и офицеры в нас самих с Вахедом видели виновных.
По пути на аэродром Вахед несколько раз повторил, что этого не может быть. Вместо ущелья, где шёл бой, пара Ми-8 высадила нас на Саланге, прямо на шоссе, километрах в двадцати севернее Джабаль-Уссараджа. Чуть поодаль нас поджидала БМП с экипажем ,,шурави”. Встретились, стоим, ждём. Вроде бы должна подойти бронегруппа. Обожжённые, закопчённые скалы вдоль обочины. Внизу – речушка. Там и сям во множестве застыли остовы подорванных и сгоревших БТР, БМП, КАМАЗов, танков. Некоторые танки кверху гусеницами, другие без башен, валяющихся в стороне. КАМАЗы и БТР без сгоревших колёс стоят на осях как на коленях. Удручающая картина.
Минут через сорок по рации приходит ,,отбой”. Вскоре появляются ,вертушки” и доставляют нас обратно в Баграм. Садимся, выходим. Неподалеку груда трупов, наверно около полутора десятков. Тех самых. У всех осколочные поражения в спину. Стреляли НУРСами и ошиблись советские вертолётчики, афганских там не было. Действовавшая там рота царандоя (милиции) оказалась не при чём. Буднично извинились. Думаю, что подобных незаслуженных оскорблений у Вахеда, да и не только у него, за всё время накопилось достаточно.
По завершению операции работаем в управлении. Очевидна необходимость дальнейшего развития оргштатной структуры. Корпусные БАО (боевые агитотряды) не могут самостоятельно работать в кишлачной зоне без брони и пехоты. Добиваться прикрытия у комкора нелегко – своих подразделений у него нет, а в подчинённых дивизиях в строю катастрофически не хватает личного состава. Велик некомплект, усугубляемый запредельными масштабами дезертирства. Решаем вводить в штат БАО свою, штатную пехотную роту на бронетранспортёрах. Теперь другой казус – комкор заимел дополнительное боевое подразделение, которое зачастую стал забирать из БАО для решения других задач.
Проводим коллегию МО ДРА, заслушиваем поочерёдно ряд командиров армейских корпусов и дивизий, начальников политорганов, их советников. Разрабатываем директивы, пишем обзоры, критикуем, пытаемся встряхнуть руководство, наладить постоянную систему работы БАО и других сил и средств в зонах ответственности.
Назревает необходимость усиления аппарата в соединениях. Поэтапно разрабатываем штаты и разворачиваем спецотряды вначале в пехотных дивизиях и отдельных бригадах, а затем и в погранбригадах. Но техники не хватает. Она хоть и поступает, но не в том количестве. Позже будет развёрнут и БАО ,,Ц” (центра), непосредственно подчинённый Управлению.
В июле получаю команду от старшего группы советников при ГлавПУ генерал-майора Манойлова М.Н. убыть с Вахедом в командировку на погранзаставу Ду-Пушту на иранской границе. Это к западу от Герата. — Зачем? – Согласно плану работы в войсках. – А что мне там делать? – Работать. В общем, стереотип обычного политработника. Как и в Союзе, где начальники политорганов сплошь и рядом отвлекали нашего брата куда угодно, не давая работать по прямому назначению и фактически дисквалифицируя специалистов.
Здесь отвлекусь. В те годы сама мысль о какой-либо реорганизации аппарата специальной пропаганды могла казаться кощунственной, хотя кое- где ещё раньше я её высказывал. Приходилось в определённой мере завидовать зарубежным ,, коллегам” – например, в армиях США, Великобритании или ФРГ, где войсковой аппарат политической разведки и психологической войны более продуманно всегда организационно входил в разведорганы, и в отличие от Советской армии более серьёзно занимался своими прямыми обязанностями. Исторический анахронизм, сложившийся ещё со времён гражданской, благополучно разрешился в процессе ликвидации ГлавПУ СА и ВМФ и политорганов всех звеньев в 1991году после разгрома ГКЧП. Целесообразность сохранения, реорганизации и переподчинения 7-го управления и всех нижестоящих структур были очевидны и сомнению не подлежали. В этот период я уже проходил службу в Сочи, но связь с бывшими сослуживцами поддерживал, тем более переживая за происходящее и судьбу того, чему посвятил предшествовавший период жизни. Неоднократно общался с полковником Б.В.Хилько. С ним связывали годы учёбы и последующие служебные отношения. В моём представлении Борис Витальевич – добросовестнейший офицер и человек, великолепный организатор — являлся ключевой фигурой в Управлении. Будучи заместителем начальника 1-го отдела, он фактически выполнял роль ,,начальника штаба”, в том числе осуществляя важнейшие задачи взаимодействия с различными управлениями Министерства Обороны и Генерального штаба.
Где-то в сентябре 1991г. я позвонил ему и поинтересовался судьбой нашего аппарата. Борис сообщил, что бывшее 7-е будет сохранено, и, возможно, реструктурировано в состав одного из главных управлений Генштаба, но вопрос ещё прорабатывается. Я тут же высказал свою точку зрения по поводу возможности в связи возникшими обстоятельствами решить вопрос конкретно по аналогии с зарубежными армиями. Мол, давно пора. Подробностей не знаю, но результат известен. Думается, что главная заслуга в этом принадлежит в том числе и Борису Хилько.
Но вернусь к афганским реалиям, в Ду-Пушту. Слетали, вернулись. Я полез в ,,бутылку”, мол своих дел не в проворот, а тут… Манойлов расценил это как бунт на корабле. Собрали партсобрание, ,,прочистили ноздри”. Всё как полагается. Однако пошло на пользу, больше в подобные командировки не направляли. Зато ,,зачастили” на боевые. Всего за два года у меня набралось 220 суток боевых и специальных операций. Без хвастовства, для информации – у других советников нашей группы таких суток набиралось в разы меньше.
Примерно так же обстояло с советниками Генштаба и других управлений МО ДРА. Исключение составлял, пожалуй, лишь советник начальника инженерных войск генерал-майор Куценко Виктор Павлович, замечательный поэт, бард, художник. Не ,,вылазила” из операций группа управления боевыми действиями во главе с генерал-лейтенантом Д. Шкрудневым, а затем –В. Филиповым. И Михаилу Андриенко и мне частенько приходилось действовать с ними, особенно в провинциях Пактия и Пактика. Тем не менее я чаще предпочитал, чтобы Андриенко оставался в управлении, так как в отличие от меня он владел дари и был нужнее на ,,хозяйстве”.
Вскоре решил сократить количество выездов начальнику управления Вахеду – в Кабуле он был полезнее. Чаще брал с собою либо его зама подполковника Дост Мухаммада, либо кого-то из начальников отделов. Вообще нередко случалось, что мы, советники, попросту подменяли афганцев и взваливали на себя их функции. Конечно это было неправильно, но делалось из лучших побуждений. Они особо не возражали, в случае промахов тыкая в нас пальцем.
О том, что за вычетом отпуска фактически треть времени провёл на боевых и специальных операциях, сейчас не жалею. От пребывания на боевых, в глухих кишлаках и ущельях, в общем — в гуще событий у меня набралось слишком много собственных впечатлений и информации. В то же время являясь советником одного из управлений центрального аппарата, имел возможность быть в курсе многих процессов, происходящих в верхних эшелонах. Это давало возможность одновременно как бы просматривать все срезы афганского котла снизу доверху.
За полгода до замены мне предложили должность в Москве. Я дал согласие, тем более что буквально накануне еле ноги унёс из Джагури, центра одноименного хазарейского уезда. Старший нашей группы О.И. Бажёра, сменивший М. Манойлова и за несколько месяцев своей службы в ДРА пару раз слетавший в однодневные командировки в пункты постоянной дислокации корпусов (отнюдь не на боевые) вдруг спрашивает: ,,А сколько времени ты уже в Афганистане?”. Ответил, что уже полтора года. — ,,Так отчего же ты торопишься с заменой?”. Такие вопросы бывали и со стороны партийных советников, и их коллег из Совмина и других ведомств, в основном сидевших в Кабуле. Они были готовы защищать народную власть лет двести, а сотрудники посольства СССР – в разы дольше. Бажёре ответил, что уже и за полтора года насмотрелся столько, что готов поделиться со многими другими, будь то возможно. Тем не менее замену мне всё же прислали ровно через два года со дня прибытия.
Однако скажу честно, что всякий раз отправляясь в очередной выезд, в какой-то степени завидовал коллегам по центральному аппарату, месяцами не испытывавшим никаких подобных стрессов. Зато в Союз все в равной степени возвращались с геройским видом.
В этом смысле слегка повезло многим тем, чей период службы пришёлся на этап ,,национального примирения”, особенно с конца 1986 года. Появившиеся у ,,духов” в большом количестве ,,стингеры” и ,,блоупайпы” начали пачками сбивать летательные аппараты обоих армий. В результате ранее имевшееся за счёт авиации превосходство быстро утратилось. Боевые действия сворачивались. Вылеты на них сокращались.
И ещё о личном. За два года у меня за вычетом отпуска набралось целых два выходных. Оба раза почему-то на 8-е ноября соответственно в 1984 и в 1985 гг. И вовсе не потому, что не хотелось. Дело в том, что у афганцев как и у всех мусульман выходной был в пятницу. ,,Джуму” они чтили свято, за исключением периода нахождения на боевых. У советников, тем более центрального аппарата – день рабочий. Работал Генштаб и главные управления МО СССР, поэтому мы всегда должны были быть на ,,связи”. Да и вообще нам, православным, положено отдыхать в воскресенье. Но в воскресенье рабочий день у ,,подсоветных”. Естественно, пропадая в командировках, стремишься потом наверстать упущенное и использовать по максимуму каждый день нахождения в Кабуле. К тому же советники ЦК НДПА и Совмина, с которыми приходилось много взаимодействовать, также отдыхали в пятницу, работая в воскресенье. В этом, наверно, тоже заметна разница между военными и гражданскими.
Вот так у меня и получились два ,,ежегодных” выходных.
Напряжёнными бывали командировки в Кандагар. Взаимоотношения между местными и советской 70-й омсбр там были, мягко говоря, неприязненными. Даже днём при прохождении колонн случались засады и нападения. Центр был заметно разрушен. Особенно часто бои шли в районе так называемой Чёрной площади на западном выезде из Кандагара по дороге в сторону Гиришка-Герата. Как верно описал Виктор Верстаков, на ,,Чёрной площади броня горит средь ночи и средь дня…”
В окрестностях столетиями существовала развитая подземная система орошения – кяризов. Там и сям колодцы выходили на поверхность как по всей округе, так и у самой дороги. Внезапно появляясь буквально из-под земли, мятежники лупили в упор из гранатомётов по бронетехнике и машинам и тут же уходили. Некоторых, заметив нередко с опозданием, ,,косили” с других машин. Нападавший, только что подбивший советскую или афганскую броню, стоя на коленях и воздев руки к небу умирал с выкриками ,,Аллах Акбар!”. При этом он был абсолютно уверен, что сейчас же отправляется прямо в рай.
Позже было принято решение в наиболее опасных местах очистить прилегающую к дороге территорию от виноградников. Кое-где на приличное расстояние, а у Чёрной площади – почти на километр. Конечно, это только усиливало ненависть со стороны местных.
Неподалеку находился гарнизон, где дислоцировался штаб 2 АК с частями обеспечения, 15 пд и 7 тбр. Там же размещался и БАО. Военный городок был ухоженный, весь в цветниках и кипарисах, что особенно напоминало мне Сочи. Это являлось особой гордостью командира армейского корпуса и губернатора генерал-лейтенанта Улюми. В 1990 году он, кстати, гостил у нас в Сочи, отдыхая в Центральном военном санатории имени К. Ворошилова, где мы вместе вспоминали былое.
Однажды утром в июне 1984 г., готовясь к выходу на операцию услышали, как на Чёрной площади разгорелся бой. Советские ,,вертушки”, интенсивно работая по прикрытию двигавшейся колонны ,,наливников”, по ошибке нанесли удар по расположению БАО. Один офицер погиб. Возмущение афганцев в адрес ,,шурави”и нас, присутствовавших, зашкаливало.
Вскоре отправились в район кишлака Синджарай, километрах в 20-ти к западу от Кандагара. Всё как обычно – упор на звуковещание, митинги, беседы, медпомощь. Там сплошные виноградники. Слегка увлеклись, оказались в их глубине. Было жарко, но внутри ,,зелёнки” прохладнее. Расположились на привал. Конечно, было выставлено охранение. Подошла группа бачат. Говорят, тут неподалеку есть отряд моджахедов, желающих перейти на сторону народной власти и якобы готовых тут же отправиться с нами для ,,сдачи” той самой власти. ,,Мы, — говорят, — быстро сбегаем и приведём их”. Почти обрадовались – вот он, результат работы! — ,,Давайте, ведите их сюда!” Бачата исчезли. Мы же, поразмыслив и оценив не слишком благоприятные условия нашей дислокации и сплошные скрытые подступы вокруг, решили из виноградников поскорее выйти. Да и не известно было, какой численности окажется тот отряд и чем всё может закончиться. Скорее – ловушкой. А желающие ,,сдаться”и сами могут это осуществить, коль подобное решение созрело. Вспоминая эпизод, считаю, что поступили благоразумно.
Тогда же мы отработали и в уезде Панджвайи, расположенном в 40-45 километрах к западу от Кандагара. Двигались по просёлочной дороге в колонне 7-й танковой бригады. Мы с А. Вахедом восседали на башне Т-54 , где-то за первой ротой. БАО-2 следовал в хвосте. Вдруг оглушительный взрыв – подорвался головной танк. Колонна вначале остановилась – кинулись оказывать помощь пострадавшему экипажу. Следующая машина начала обходить место подрыва слева – вновь подрыв. Третья ушла вправо – то же самое, да и ещё с отлетевшей в сторону башней. Так же плачевно закончилась и попытка четвёртого танка. Погибшие, раненые, крики, стоны. Оказалось целое крестообразное поле из фугасов и противотанковых мин. Случайно ли оно совпало с нашим маршрутом или кто-то заранее его знал и указал?
Здесь же, в Панджвайи, я получил первое наглядное представление, в чём заключалась разница между ,,парчамом” и ,,хальком”. Выяснилось, что в этом уезде находились владения члена политбюро ЦК НДПА и одного из ближайших соратников Б. Кармаля — ,,товарища” Н. А. Нура. Мы стояли на высотке с начальником уездного ХАДа. Он, указывая на местность, рассказывал: ,,Вот видите, все эти виноградники – более 900 джерибов земли (180 га) – это земля товарища Нура. Её обрабатывают душманы. Примерно 50% доходов с этого урожая имеет Нур, 50% — душманы”.
Начальник ХАДа являлся бывшим учителем истории уездной школы, местный житель. Там вырос, дышал этим воздухом, знал буквально всё. Хочу подчеркнуть, что для афганцев тайн и секретов не существовало. Стоило лишь одному из них что либо узнать – будет известно всему Пуштунистану.
,,А вот та территория, — продолжал он, — владения командующего царандоем провинции Кандагар…”
По возвращению в Кандагар в провинциальном комитете НДПА я встретился с партийным советником Шабуниным А. Е.. Социалистический стереотип моего менталитета, столкнувшись с началом познания афганских реалий вызвал необходимость задать ему вопрос: ,,Анатолий Егорович, Вы хорошо знаете своего командующего царандоем?” — ,,Конечно. Это бывший рабочий фабрики, затем был мастером, начальником цеха. Потом стал директором. Когда началась революция, он пришёл в царандой. Скоро генерала получит…”
Рядом сидел Абдул Вахед, тоже кандагарский. Он чуть со стула не свалился, услышав такую пролетарскую биографию. — ,,Да что Вы, это сын богатейшего землевладельца, бывший порученец командира корпуса ещё при короле! Ваш командующий царандоем, будучи адьютантом у этого комкора, женился на его дочери…”
Да, Нур и царандоевец, в отличие от Кармаля, были пуштунами. Но в силу своего имущественного происхождения они являлись единоверцами. Тогда и возникает вопрос – если все эти земли принадлежали Нуру, командующему царандоем и другим крупным и средним землевладельцам-парчамистам, которые имели с этих угодий немалые доходы, то были ли они в состоянии по своим классовым убеждениям отказаться от них? Если нет, то возможно ли там было становление и укрепление революционной власти, стабилизация обстановки, осуществление земельно-водной реформы? Да нет, конечно. Тем более что по афганскому летоисчислению шёл 1362 год. Их мировоззрение явно соответствовало тому. В противном случае они бы всего лишились. А раз так, то для них было выгодно, если эту территорию по-прежнему контролировала бы контрреволюция, душманы.
Вот почему все долгие 9 лет в Кандагаре оставалась сложная и беспросветная обстановка.
Пуштуны-халькисты, многие из которых прошли обучение и имели представление об СССР не понаслышке, к тому же в какой-то степени знакомые с социалистической идеологией – могли ли они мириться с этим и тупо следовать лицемерным кармалевским призывам к ,,единству”?
Мы, военные, выносили свои оценки из гущи событий, из низов, нередко дорогой ценой оплачивая горький опыт.
Посол и аппарат партийных советников ЦК НДПА афганскую действительность изучали, наблюдая её панораму из окон своих кабинетов или персональных автомобилей, проезжая по центральным, наиболее безопасным улицам Кабула.
Летом 1985 года меня пригласил на день рождения советник отдела пропаганды ЦК НДПА Иволгин М.А. К нему я относился с уважением, по достоинству оценивая его многие качества. Взаимоотношения и взаимодействие у нас были хорошие. Он был энергичным и деловым, доступным по всем рабочим вопросам, хорошо ориентировался в работе аппарата ЦК и Совмина, что значительно облегчало решение многих проблем. В Кабуле он проживал на территории Политехнического института.
Выпили, закусили, опять выпили… говорили о делах, впечатлениях. Вдруг уже захмелев, он как-то неловко, засмущавшись начал осторожно расспрашивать: „Слушай, а ты всё время на операциях так вот и находишься среди афганцев, один?” — „Нет, с переводчиком, с некоторыми другими советниками”. — „А кто тебя охраняет, где ты питаешься, спишь, живёшь…? Но, ведь это опасно, мало ли… Ты же советник центрального аппарата, зачем же ты, спланировав и организовав что либо, летаешь на операции?. Я ведь даже от своих подсоветных неоднократно слышал, какие у вас случаются передряги…” В общем такие вот расспросы. Подумалось, как же вы, высокопоставленные партийные труженики далеки от реальной действительности в тиши своих кабинетов! Чувствовалось, что его страшила сама мысль покинуть пределы даже центра Кабула. Но ведь все установки, рекомендации, инструкции исходили от таких, как Иволгин. Возвращаясь в Союз, они получали высокие должности. Михаил Александрович, например, сразу же возглавил Комитет по делам религий при Совмине СССР, что означало ранг союзного министра.
По долгу службы мне неоднократно приходилось бывать на различных совещаниях и партийных активах, где тон задавали посол А.Ф. Табеев, главный партийный советник Ломоносов В.Г. Попытки военных донести информацию об обостряющихся межфракционных разногласиях, ухудшающейся обстановке и необходимости изменить ситуацию переориентацикй ставки на халькистов вызывали у них раздражение и пресекались. „Прекратите разговоры о фракционной борьбе…, не вносите раскол в НДПА…, не препятствуйте достижению подлинного единства…”. Иллюзия возможностей достижения мнимого единства просто граничила с глупостью и фактически являлась предательством халькистов — тех самых, кто совершал эту революцию. Образно говоря, нас убеждали, что „мост надо строить вдоль реки, а не поперек”.
Понимая, что у военных более широкий кругозор от собственных впечатлений на местах и как бы выверенных между собою оценок, тем не менее временами тогда казалось, что откровенное игнорирование верхними эшелонами очевидного связано с неизвестными нам соображениями более высшего порядка. Фактически так оно и было, только эти „соображения” диктовались из Израиля.
Сейчас по прошествии многих лет понимаешь, что все мы находились там в параллельных мирах и абсолютно разных мироощущениях : „парчам” – в одном, „хальк” – в другом, посольство СССР, аппарат партийных советников и КГБ – в третьем, военные и представители МВД — где-то в промежности.
В Кандагаре приходилось бывать ещё не раз. В сентябре 1984 г. проводилась совместная операция из района кишлака Синджарай на юг в сторону кишлака Талукан в 20-ти километрах юго-западнее Кандагара. Войска прочёсывали „зелёнку,” выбивая засевших в виноградниках. Вдоль её южной окраины были выставлены блоки для перехвата отходивших мятежников. С БАО 2 ак мы выдвинулись под вечер в район в нескольких километрах от этого кишлака, чтобы поработать в ночь звукостанциями, а затем продолжить с утра следующего дня. На ночлег забазировались на одном из редких танковых постов 7 тбр. Пост был стационарный – на небольшой высотке три вкопанных Т-34 с афганскими офицерскими экипажами, месяцами находившимися там в сплошном душманском окружении. Их там не особо беспокоили, так же как и они. Правили службу, охраняли сами себя, лишь во время подобных операций не пропуская отходящих духов. Тогда же им завозили продукты, почту, деньги. На этом „обитаемом острове” нас встретили радушно, тем более что мы как раз и доставили то самое необходимое, прессу, новости.
Отработали по вечернему плану. Ночь прошла спокойно. С раннего утра боевые действия возобновились. Активно работала по „зелёнке” артиллерия, в том числе реактивные системы. У подножия поста проходил оросительный канал, метра три-четыре шириной. На противоположенном берегу высокая насыпь, образованная при его отрывке. По этой самой насыпи и отработали то ли „Грады”, то ли „Ураган”, когда я спустился к воде побриться. Кто-то из афганцев протянул мне ещё горячий осколок размером с грецкий орех. На память. Срочно связались с КП 2 ак, те в свою очередь – с советским КП. Сообщили координаты поста, мол сюда палить не надо. Минут через десять – ответное — „поняли, не будем.” Ещё через несколько минуть опять разрывы по насыпи. Но затем обстрел прекратился.
Выполнив задачу, двинулись к кишлаку, чтобы поработать с местными дехканами, провести митинг, беседы, раздать листовки. С нами были медики, участие которых в медицинской помощи местным крестьянам, годами её не видевшим, оказывало исключительно благоприятное воздействие и порой бывало результативнее многих других форм и методов.
Подъезжаем ближе, наблюдаем развернувшихся в цепь „шурави”, движущихся к кишлаку. Решили подождать – пройдут, тогда уж и мы приступим. Не успели „интернационалисты” прочесать кишлак, как в нашу сторону двинулась толпа „местных”. С собой они притащили на каком-то подобии плащ-палатки „вещдоки” – остатки разбитых и разграбленных дуканов. Старики возмущались, что-то выкрикивали…
Свою программу мы, конечно, выполнили. О безобразиях доложили руководству 70-й омсбр, затем командованию 40 армии. Какие меры были приняты – не знаю. Скажу лишь, что после подобных „операций” количество душманов явно не уменьшалось.
Боевые действия шли непрерывно. Везде задействованы наши силы и средства – округ Хост, приграничные с Пакистаном провинции Нангархар, Кунар, Пактия, Пактика, Заболь, опять Кандагар.
В промежутках много работы по совершенствованию оргштатной структуры. Разрабатываем и разворачиваем агитроты в дивизиях и 21-й пехотной бригаде в Фарахе. В погранвойсках – отделения спецпропаганды и БАО ПГВ, агитвзводы в десятке погранбригад. Дошла очередь и до создания БАО центрального подчинения. Попутно развернули военные отделы на радио Кабула и телевидении. На базе Политеха организовали курсы офицеров спецпропаганды. Для руководства и работы на них был прикомандирован полковник Пиков Н.И.. Позже, через несколько месяцев после замены в 1986 году в этих же целях туда опять прибудет полковник Андриенко М.В.. Для него это будет уже „дубль-3”.
Главные проблемы – офицерские кадры, некомплект рядового состава и техники, в первую очередь звукостанций. К началу 1986 года по штату – 77 единиц ЗС-72 (82) Б и ОЗС-78, в наличии 38, из которых 15-20% в неисправном или повреждённом состоянии. Наращиваем выпуск печатной продукции, снабжаем ею дивизии и бригады, зачастую организуя её точечное распространение силами авиации. Благо уже накоплена обширная информация о тех или иных бандгруппах и их главарях в провинциях, конкретных уездах и даже населённых пунктах – хорошо поработал отдел политической разведки во главе с подполковником Далилем.
К тому времени наше начальство как-то успокоилось, поняв, что нам просто не нужно мешать, так как своих инициатив в управлении было предостаточно.
В августе, сентябре, октябре помимо Кандагара события лично для меня происходили в основном в провинциях Пактия и Пактика, в том числе в Хосте, Алихейле (Нарай, дважды), Ургуне. Общее руководство проводившимися там войсковыми операциями 3-го (Гардезкого) армейского корпуса осуществляла группа управления боевыми действиями во главе с генерал-лейтенантом Шкрудневым, а затем сменившем его Филипповым В.И. и замминистром обороны ДРА генерал-лейтенантом Наби Азими. От 40-й ОА участие принимали подразделения 56-й десантно-штурмовой бригады ( дшбр).
Алихейль (Нарай) находился в 70-ти километрах северо-восточнее Гардеза. Населения там практически не было. Вокруг сплошные высокие горы, на удивление поросшие лесом. Вдоль ущелья текла речушка. Наступавшие войска медленно продвигались в горах, тесня противника. Отступая, тот действовал мелкими группами, присутствие которых ощущалось лишь по эпизодическому огневому воздействию по нашим частям. В общем, ни масштабностью, ни динамичностью события не отличались.
БАО 3 ак и аппарат 12 пд занимались организацией звуковещания в направлении предполагаемого местонахождения бандгрупп. Вертолётами распространялись листовки.
Совмещённый КП оперативной группы находился на перевале Нарай. Внизу, в долине, размещались КП 3 ак и 56 дшбр с подразделениями обеспечения и тыла. Там же народные умельцы из 56 дшбр умудрялись прямо на БМД выгонять самогон из нескольких мешков поливитаминов.
Особых усилий от нас с Вахедом там не требовалось, но и Шкруднев и Филиппов при выездах на операции постоянно настаивали на нашем в том участии. Понимая серьёзность отношения многоопытных генералов к необходимости спецпропагандистского обеспечения боевых, мы с М. Андриенко также уважительно откликались, поочерёдно работая в составе их групп. Хотя, конечно, у нас хватало более важных задач и в других провинциях.
В один из дней мы с Вахедом решили выдвинуться поближе к переднему краю и разобраться, что там происходит. К тому времени войска продвинулись на 8-10 км.. На нескольких бронетранспортёрах мы проследовали по абсолютно пустынной дороге, пробитой техникой в лесистом ущелье вдоль извилистой речки. Возвращались через несколько часов. По дороге встретили афганца-танкиста, одиноко шедшего навстречу. Он подал знак, чтобы остановились. В руках у него был взрыватель от противотранспортной мины, который он только что извлёк, метров за двести до того. Мы знали точно, что ни после нас, ни перед нами по этой дороге никто не проезжал, иначе кто-то бы подорвался. Значит, в тылу оставались душманы, по крайней мере какая-то группа. Видимо, мину едва поставили в колею, не успев замаскировать. Наверно, нам повезло.
Вскоре войска наткнулись на базовый район мятежников, и вялотекущая было операция потребовала наращивания усилий. Дело было под вечер. Мы с Вахедом спустились вниз на КП 3 ак. Тут появилась пара советских МИ-17 и начал заходить на посадку. Вертолётная площадка находилась буквально в 30-40 метрах от штабной палатки. Между ними находился ПХД (пункт хозяйственного довольствия, проще-походная кухня) корпусного управления. Снизившись, ведущий оказался почему-то во вздыбленном прямо по курсу громадном облаке пыли, хотя он должен был заходить против ветра. Возможно, ему были даны ошибочные метеоусловия авианаводчиком, поскольку тот находился на сотню метров выше, на перевале. На полосатую „колбасу”, раздуваемую ветром, лётчик почему-то не среагировал. Зависнув и продолжая на ощупь, в кромешной пыли медленно продвигаться в сторону предполагаемой точки посадки, пилот вышел за габариты, зацепился шасси за кабину ГАЗ-66 и завалился набок. Отлетевший кусок лопасти сразил насмерть находившегося рядом сарбоза-часового. Мы уже к тому моменту оббегали вокруг, чтобы оказаться с подветренной стороны. Выскочивший через боковые створки кабины экипаж с разбитыми лицами находился уже метрах в пятидесяти. Памятуя, как в аналогичной ситуации сгорел заживо Саша Давыдов, я мчался за ними и орал: „Кто в салоне?”- „Никого, только ящики с минами!”. Из палатки ПХД мы ухватили какой-то сундук, оказавшийся почти под вертушкой, и оттащили его подальше. В нём обнаружились автоматы личного состава комендачей и боеприпасы к ним.
В это время по земле уже растекались ручейки топлива. Они сначала задымились, затем по ним побежали небольшие язычки синего пламени. „Вахед, уносим ноги, сейчас бак взорвётся!”. Вахед не возражал. Рванули в сторону, где метрах в 30-ти была неглубокая складка. Там и залегли. Те, кто был поближе, действовали так же. Бак действительно сразу же взорвался. Сдетонировав, собственный боекомплект НУРСов (св. 80 штук!) и миномётный груз в салоне разлетались по долине около часа. Затем всё стихло. Вахед говорит: „Вылазим?” — „Нет, давай ещё подождём”. ( Советник ведь!). Ход мыслей был верным, так как ещё пару разрывов прозвучало. Мы оставались ещё в укрытии, когда сверху, с КП, сполз БТР со Шкрудневым. Не спеша приблизился, не открывая люка повращал командирской башенкой, постоял ещё немного и, развернувшись, полез обратно на перевал. К счастью, жертв больше не было. Изрядно пострадали кухня, ужин и штабные палатки КП 3ак.
В конце октября-84 тяжёлая ситуация сложилась в Пактике, где в Ургуне в осаде оказалась 3-я погранбригада (пгбр). Частям 3 ак и 56 дшбр предстояла деблокация гарнизона и проводка колонны с продовольствием, боеприпасами и ГСМ. Выполнив задачу и добравшись до Ургуна, мы развернули работу среди местных жителей. Ничего особо запоминающегося не случилось, за исключением удачных переговоров со старейшинами большого кишлака Чинахукалай в 15 км севернее Ургуна.
Со слов руководителей уезда и командования 3 пгбр, в этот кишлак с декабря 1979 года ещё никогда не ступала нога представителя кабульской власти. Дорога туда была заминирована, а его жители пробирались на базар в Ургун лишь им ведомыми тропами. Договорившись со старейшинами, 26 октября мы двинулись туда смешанной советско-афганской колонной напрямую по равнине. Впереди танк, за ним БТР-70, затем сапёрный БРДМ и все остальные. Не доходя километра три до кишлака, вынуждены были остановиться из-за усложнившегося рельефа. Правее, почти рядом, по высохшему руслу шла явно накатанная автотранспортом дорога. По обеим сторонам колеи пирамидками камней были обозначены створы, за которые, очевидно, выезжать не рекомендовалось. Невысокий обрывистый берег был песчаным, и наша техника могла вслед за танком беспрепятственно туда спуститься.
Сапёр быстро проработал спуск щупом, доложил, что всё чисто. „Заводи, вправо вперёд!”. Танк дёрнулся с одновременным разворотом вправо, и в тот же миг раздался взрыв под левой гусеницей, которая в тот момент проскочила над миной. Видимо, она была противотранспортной и оказалась под днищем при остановке танка. Потому и не была обнаружена. В воздух взметнулся столб песка, тут же накрывший нас. Кое-как отряхнулись, колонна спустилась в русло и благополучно продолжила движение.
Метрах в трёхстах от окраины кишлака нас радушно встретила толпа жителей. Оказалось, это они накануне сняли заложенные ими же мины и обозначили створы в русле ручья, чтобы мы догадались о „разрешённом” маршруте движения.
Мы спешились и вместе со встречавшими двинулись к кишлаку. Колонна в том же порядке медленно тащилась поодаль. При въезде в кишлак посреди дороги была куча щебня; прошли левее, за нами танк, БТР…, а вот БРДМу не повезло, когда под его правым передним колесом прогремел взрыв и колеса не стало. Пострадавших не было. Деды перепугались, вах-вах! забыли про эту мину! Бойцы схватились за автоматы, отборный русский мат сотряс окрестности… Поскольку инцидент дальше не развивался, мало-помалу все успокоились и вскоре добрались до места проведения митинга. Выговорились как следует, в том числе и находившийся с нами замминистра племён и народностей тов. Вазири и секретарь уездного парткома НДПА. Старший инструктор политотдела армии Н. Шаблыко, мой выдвиженец из САВО, с упоением разоблачил всех местных феодалов, мировую буржуазию, агрессивные происки американского империализма и пакистанской военщины. В общем, он наглядно доказал, что уровень марксистско-ленинской подготовки в Киевском ВОКУ, где его обучали на факультете подготовки командиров разведподразделений, был на должном уровне. Он бы ещё продолжал, но я ему посоветовал: „Коля, кончай п….ть!”. Однажды ещё в округе он прославился. Получив на окружном складе новенькую звукостанцию на базе БРДМ-2 для своей 68мсд, двинулся по объездной дороге в сторону Сары-Озека. Приблизившись к перекрёстку с кольцевым движением, где трасса уходила на г. Фрунзе, скомандовал вымуштрованному водителю :,,По кольцу-прямо!”. Тот, как и было приказано строгим начальником, попёр прямо-через громадную цветочную клумбу посреди кольца. Дорожным службам пришлось срочно возводить металлическое ограждение по периметру вокруг цветника. Чем раньше думали?!
Раздали агитлитературу, материальную помощь. Как всегда, наибольшим успехом пользовались медики. Под вечер мы благополучно вернулись в Ургун.
Вскоре у меня случился отпуск и Новый год встречал в Сочи.
Джума Хан.
В конце января 1985 г. нас с советником начальника политотдела территориальных войск подполковником Мельниченко А.И. вызвал к себе главный военный советник генерал армии Г. Салманов. Дал прочитать донесение по линии КГБ о том, что дислоцированный в уезде Андараб провинции Баглан 507-й племенной полк под командованием бывшего главаря банд ИПА (Исламская Партия Афганистана) Джума Хана „замышляет измену и возврат на сторону контрреволюции…, вступил в сговор с панджшерским Ахмад Шахом, снабжает его своим оружием, боеприпасами, продовольствием, предоставляет убежище и базы отдыха его отрядам, обеспечивает их беспрепятственный отход через Андараб на север в сторону Хуоста-Ференга и Нахрейна во время их преследования войсками… В целях подготовки переворота 2 января тайно встречался в кишлаке Баджги близ Чаугани на Саланге с четырьмя главарями банд, действовавшими в том районе…, договаривался о совместных действиях против власти…”.
Главный приказал нам с Мельниченко создать группу для инспекции полка и срочно убыть туда для изучения обстановки и принятия мер. Подобную задачу от министра обороны ДРА получил начальник управления территориальных войск генерал-майор Зияутдин (халькист) и замначГлавПУ – начальник управления агитации и пропаганды генерал-майор Акрам (парчамист). Кстати, позже я обратил внимание, как обычно пропорционально формировались представителями обоих фракций подобные рабочие группы.
Группу укомплектовали офицерами своих управлений. В неё вошли также переводчик капитан Назим Джунусов, замначальника Центра агентурной разведки афганского разведуправления Генштаба ст. к-н Хисамутдин и советник начальника этого Центра полковник Покатило И.П. Через год Хисамутдин и начальник разведуправления генерал-майор Халиль будут арестованы якобы как агенты Ахмад Шаха. Вместе с ними будут арестованы ещё несколько человек, в том числе и водитель министра обороны. Все они являлись выходцами из Панджшера. Хватка А.Ш. Масуда была известной, так что всё могло быть. Впрочем, это мог быть и очередной раунд схватки между „парчамом” в лице заместителя начальника ХАДа доктора Боха и халькистским разведуправлением во главе с генералом Халилем. Взаимоотношения у них были неприязненными. Жена у Халиля была русской. В своей жизни не встречал иностранца, владевшего бы таким чистейшим русским, как Халиль. К сожалению, его дальнейшая судьба мне не известна.
Применительно к ситуации с Джума Ханом добавлю, что его довольно крупный отряд раннее часто совершал нападения на советские и афганские колонны на Саланге. Однажды (кажется это было в 1982 году), ему удалось захватить несколько грузовиков с водкой, на распродаже которой он кое-что заработал. Как известно, поставки водки в Афганистан осуществлялись в качестве советской безвозмездной помощи. Выручка от её реализации шла на пополнение госбюджета ДРА.
В конце апреля 1984 года в нашем управлении были подготовлены специальные листовки и радиообращения (через радио Кабула) к Джума Хану, в которых он и ряд его подчинённых полевых командиров предупреждались о „неотвратимости возмездия” за совершённые преступления. Разумеется, это сопровождалось призывами сложить оружие и перейти на сторону народной власти.
Обстановка складывалась тогда таким образом, что в ходе проводившейся в апреле–мае-84 крупномасштабной операции против панджшерской группировки А.Ш. Масуда удача была на его стороне. Он вовремя совершил отвод главных сил севернее, через верховья Андарабского ущелья, вторгшись тем самым во владения Джума Хана. Встретив сопротивление его более мелких отрядов, кое-где их изрядно потрепал.
Настичь А. Шаха в Андарабе за счёт высадки десантов из-за нелётной погоды не удалось. Получив двухдневную передышку, он сумел перебросить свои отряды ещё севернее, где надолго обосновал свои базы. Всё же затем десанты и подоспевшие от Чаугани советские и афганские бронегруппы прочесали всю Андарабскую долину, включая высокогорные ущелья Шошан и Косан. Однако отряды Ахмад Шаха растворились.
Тем не менее действия войск обеспечили условия для установления в уезде народной власти. Как оказалось, к тому времени Джума Хан уже склонялся к переходу на сторону правительства. Ещё с начала 1984 г. с ним были установлены контакты и велись переговоры по лини ХАД- 5-м управлением, ведавшим вопросами борьбы с бандитизмом. Его-то как раз и возглавлял вышеупомянутый генерал-майор Боха. Почти одновременно с Джума Ханом были установлены контакты и со стороны разведуправления армии ДРА.
Как признался мне Джума Хан, он отдал предпочтение армии. Произошло это вскоре после прихода войск в Андараб. На перевале Хавак, откуда берут начало Панджшерское и Андарабское ущелья, состоялось подписание мирного договора. От имени афганского правительства его подписал вышеупомянутый начальник разведуправления генерал-майор Халиль.
На базе отрядов Джума Хана был сформирован 507-й территориальный полк, насчитывавший почти тысячу человек. Полку было выделено вооружение, боеприпасы, обмундирование, оказана помощь в укомплектовании кадровыми офицерами, включая политработников.
Эти события широко освещались средствами массовой информации, в том числе и корреспондентом советского телевидения Михаилом Лещинским. Делегация местных жителей во главе с Джума Ханом была принята Бабраком Кармалем. Руководитель НДПА и государства громогласно обещал уезду самую широкомасштабную материальную и финансовую помощь, восстановление двух больниц и семи школ. Однако как это часто бывало, ни сам Кармаль, ни кто -либо другой из его ближайшего окружения и пальцем не шевельнули, чтобы сдержать слово. Эти обстоятельства, как выяснилось позже, в значительной степени возмущали местное население.
Нам, „шурави”, зачастую непосвящённым в глубинные процессы межфракционной борьбы казалось, что одержана важная победа. Сам факт, что ещё один довольно обширный уезд с населением свыше 60 тыс. человек перешёл под контроль государства означал, что противнику нанесён ощутимый урон. Тем более что Андарабская долина непосредственно выходила к стратегической для судеб Афганистана транспортной артерии, соединявшей Кабул с перевалочной базой Хайратон. Установление там народной власти играло значительную роль в стабилизации обстановки в провинции Баглан. С военной точки зрения сформирование 507-го полка создавало заслоны на маршрутах передвижения отрядов Ахмад Шаха между Панджшером и его базами к северу.
Наша уверенность в этом подкреплялась достоверной информацией о враждебных отношениях между обоими лидерами. Для нас важным являлся факт прекращения Джума Ханом борьбы против народной власти и не было разницы, с кем был подписан им договор. Между тем, оказывается, разница была существенная. Шёл подспудный процесс накопления сил. Доктор Боха – это ХАД, значит — „парчам”. Генерал Халиль – это армия, то есть „хальк”. Другими словами, подписав Договор с Халилем, полк как бы перешёл на сторону армии.
Знать бы тогда многие глубинные процессы этой борьбы и что Джума Хан погибнет через полтора месяца после нашей встречи, я бы обратил самое серьёзное внимание на его информацию. В нашем разговоре тет-а-тет, (разумеется, с участием переводчика) он сообщил: „После встречи с Кармалем меня вызвал к себе доктор Боха и пригрозил: „Джума Хан, ты ещё пожалеешь, что подписал договор с Халилем!”. К сожалению, особого значения его словам я тогда не придал. Возможно, и сам Джума Хан не всё знал и не в полной мере осознавал серьёзность прозвучавшей угрозы. Поэтому вряд ли случайным можно считать посыпавшиеся вскоре шифровки из провинциального ХАДа, дискредитировавшие его. Мы же получив задачу „разобраться”, сразу заказали вертолёты.
В службе тыла министерства была специальная группа, принимавшая заявки на авиаперевозки, ведавшая их очерёдностью по степени важности и маршрутам, в конечном счёте ставившая задачи штабу транспортной авиации афганских ВВС.
1 февраля 1985 г. вылетели и вскоре были в кишлаке Бану, уездном центре Андараба. Там размещался начальник уезда, местный партком НДПА, ХАД. Рядом – 3пб 10пп 20пд. Менее километра от них под горой – мотострелковый батальон советской 201 мсд.; напротив, через лощину в отдельном строении – группа нашей агентурной разведки. Там же в этот день оказались командир 201 мсд полковник Малахов В.Н. и начальник политотдела полковник Стадник Н.Ф., которым мы представились и сообщили цель прибытия. Как мне показалось, руководители дивизии были вдумчивыми в отличие от некоторых „чапаев”, каких в Афгане хватало.
В Андараб нами был подтянут и советник командира 20-й пд полковник Кулик.
К советскому батальону, находившемуся в отрыве от основных сил, уже несколько месяцев были прикомандированы заместитель комдива подполковник Соколов В.А. и 2-й зам по политчасти командира полка майор Подорванов В.А.. Вторые замы комполков отвечали за работу с местным населением. Их добрая помощь и отличное взаимодействие нам очень пригодились позднее, в мае, когда мы целый месяц проводили там самостоятельную спецоперацию.
Штаб и командир 507 полка дислоцировались в 8 километрах от Бану в более крупном кишлаке Дехи Сала. Там же была и рота царандоя – афганской милиции. За месяц до нашего прибытия в этой роте были перебиты 5 офицеров, но это были какие-то внутренние разборки и Джума Хан отношения к ним не имел.
Сразу же встретились с Джума Ханом, представили членов комиссии. Сообщили, что прибыли якобы согласно плану проверки 20пд, в оперативном подчинении которой находился 507 полк. Вспомнил и улыбнулся, как чуть более полугода тому во время Панджшерской операции мы считали его союзником Ахмад Шаха и залистовывали Андараб с компроматом на него и призывами прекращать вооружённую борьбу, переходить к мирной жизни, обещали амнистию. Теперь мы в одном лагере.
Джума Хану было около 33-х. Образования не имел. Особыми физическим данными не отличался, зато умом его Аллах не обидел. Наверно у него были качества, благодаря которым он пользовался авторитетом, ранее возглавляя мощную бандгруппу, теперь реорганизованную в территориальный полк. Опять же под его командованием.
Десяток его так называемых рот были укомплектованы местными дехканами, вооружёнными в основном стрелковым оружием. Ротами командовали кадровые офицеры. В каждой из них по штату был замполит, однако некоторые из них отсутствовали.
Обстановка в центральной части Андараба была спокойной, что особо и с гордостью не раз подчёркивал Джума Хан. Это подтверждало и руководство 201 мсд. „Моя задача, — говорил он, — обеспечить мирную жизнь моим землякам в уезде. Мы в состоянии осуществлять это своими силами, самостоятельно, без войск”.
Тем не менее ситуация в верховьях ущелья была не такая уж и мажорная. Наиболее отдалённые роты были слишком малочисленны и слабы, чтобы противостоять проникновению банд А. Шаха, влияние которых там очень ощущалось. Проблем в полку хватало и с обеспеченностью оружием и боеприпасами, обмундированием, многомесячными задержками выплат денежного довольствия, отсутствием автотранспорта, ГСМ, медицинской помощи. В уезде не было медпункта, не функционировали школы.
В то же время Джума Хан живо интересовался текущими событиями. Он регулярно слушал передачи радио Душанбе, несколько раз заговаривал на темы, а нельзя ли и в Андарабе построить гидроэлектростанцию по типу Нурекской в Советском Таджикистане, просил оказать помощь в открытии нескольких школ в ряде кишлаков, хотел больницу. Сетовал, что Бабрак всё это ему обещал, в том числе отремонтировать дорогу до Саланга, но забыл о том. Жаловался: „Когда было перемирие с Ахмад Шахом, туда колонну за колонной посылали с материальной помощью, а нам опять ничего”. Более двух лет сюда не заглядывали провинциальные власти, не говоря уже о кабульских.
Неграмотный, он мыслил масштабнее уездного начальства, которое только таращило на него глаза, не помышляя додуматься до постановки таких проблемных для них вопросов.
При этом советник комдива 20пд Кулик обстановкой не владел. Судя по всему, пользовался негативной информацией провинциального ХАДа, „источником” сведений для которого, естественно, являлся не столько уездный ХАД, сколько указания генерала Боха. Кулик вёл себя несколько высокомерно, „самостийно”, заявлял, что в дивизии и без Джума Хана проблем хватает, а его дело – заниматься лишь снабжением полка, что „Джума Хан водит за нос Кабул, а он его видит насквозь”.
Абсолютно противоположных оценок придерживались советские разведчики и представители 201 мсд в Андарабе. Надо отдать им должное – они хорошо строили свою работу в уезде, лучше которой, пожалуй, мне ни разу не удавалось видеть в других местах. Обстановкой владели, часто проводили встречи и беседы с местными, нередко оказывали медицинскую помощь, всячески поддерживал Джума Хана. Частым гостем здесь бывал и дивизионный БАПО.
Когда наши группы, разъехавшиеся по кишлакам и ротам, вернулись с докладами, выяснилось, что информация о распродаже оружия и боеприпасов – ложь, так как проверялся пономерной учёт и наличие. Когда мы ввели в курс дела представителей 201мсд, те возмутились – неправда от и до. Недавняя встреча на Саланге с четырьмя главарями? – глупости! ,, Мы сами договаривались и организовывали эту встречу, на своей броне возили его туда, охраняли и опекали!”.
Когда наша группа завершала работу, командир полка, очевидно чувствовавший какую-то нехорошую подоплёку, попросил поговорить тет-а-тет. Мы с А. Мельниченко с определёнными ограничениями информации кое-что ему объяснили и успокоили. В ответ на подозрения в его адрес по поводу встреч с недружественными главарями он вдруг отпарировал: „Ваша страна строит мирные взаимоотношения с соседями? Вот и для меня это тоже решение проблемы мирного сосуществования. Нашим жителям ведь приходится пересекать их территорию при поездках в провинцию на базар и другие места!”
О налаживании связей с Ахмад Шахом также не могло быть речи. В нескольких отдалённых кишлаках (Шошан, Сурх-Фараяд, Косан, Дариджар, Пашаи) Джума Хан действительно слабо контролировал обстановку. Да и не мог ввиду отдалённости, отсутствия транспорта, нехватки сил. Там нередко появлялись и кратковременно базировались проахмедшаховские отряды ИОА от 25-30 до 80-100 человек каждый. Время от времени с ними случались вооружённые стычки.
По приглашению Джума Хана мы побывали у него дома в гостях. Многое в нём казалось искренним. Кстати, вскоре после заключения мира Джума Хан успел отправить своего сынишку учиться в СССР, в Ташкентский интернат, что говорило о многом.
Определённый парадокс в обстановке в Андарабе, не до конца понятый, присутствовал. Дело в том, что сформированный из таджиков полк Джума Хана, как уже говорилось, невольно как бы стал „халькистским”. Гульбетдиновская ИПА, к которой раннее относились его отряды, в основе своей была партией пуштунской.
Однако тоже таджикские отряды А. Шаха подчинялись ИОА, руководимого таджиком Б. Раббани, впоследствии какое-то время являвшегося руководителем страны. Эти группировки нередко враждовали и в других провинциях, вплоть до полномасштабных боевых действий, особенно южнее Панджшера в провинциях Каписа и Лагман. Поэтому какой-либо „дружбы” между ИПА и ИОА в Андарабе однозначно не могло быть. Уже сам этот факт мог бы насторожить советников КГБ как в Баглане, так и в Кабуле. Однако этого не произошло. Размахивая компроматом на Джума Хана, они просто ставили под сомнение свою компетентность.
Джума Хан хотел мира своим землякам, Ахмад Шах – войны, поэтому об их сотрудничестве не могло быть и речи. К сожалению, довольно скоро он подтвердит это собственной гибелью, попав в засаду 27 марта 1985 года. Он был приглашён на свадьбу, там заночевал, а утром при выезде из кишлака его и часть охраны в упор расстреляла из пулемётов проникшая банда из ИОА. Очевидно, имело место предательство и заговор. Следовательно, угроза доктора Боха не была блефом.
Результаты проверки на месте, полученная информация, анализ и логика взаимосвязанных событий и фактов – всё косвенно свидетельствовало против начальника 5-го управления ХАД. Явно по его команде провинциальная служба безопасности в наглую, вопреки действительности пыталась скомпрометировать Джума Хана. Поскольку, как это будет сказано ниже, не удалось — его просто уничтожили.
По итогам проверки мы вначале решили, что информация КГБ была просто недостоверной. Лишь позже пришло понимание и осознание, что „парчамистский” ХАД целенаправленно гнал в Кабул „дезу” на командира „халькистского” полка, хотя фактически он не являлся каким-либо фракционером. Его „вина” заключалась лишь в том, что изначально не пошёл на сотрудничество с влиятельным парчамистом генералом Боха в непримиримом противоборстве того с армией. Опять же косвенно выходит, что доктор Боха со своими советниками играл на руку Ахмад Шаху, а проще говоря, занимался вредительством.
Вот и поди разберись со всеми тайными хитросплетениями той борьбы, особенно после ареста им генерала Халиля и некоторых других предполагаемых агентов Ахмад Шаха год спустя. И вовсе не исключено, что Халилю стало что-то известно о закулисной деятельности самого Боха, который тем не менее в 1986 году при попустительстве советников КГБ возглавит ХАД после того, как Наджибулла займёт место отправленного в отставку Кармаля.
Советникам КГБ было вроде категорически запрещено покидать провинциальные центры, о чём не раз слышал от них на местах. О том же сообщал и генерал-полковник Меримский. Против такого статуса они не возражали – безопаснее и комфортнее. Да и зарплаты у них были выше, чем у военных, не говоря уж об „контингенте”. О несопоставимости потерь и говорить не приходится.
Не имея якобы возможности самим поработать и разобраться в уездах они, с одной стороны, вынуждены были заглатывать и принимать на веру всё, что тащили им в клюве подсоветные хадовцы. Всё это добросовестно выдавалось наверх, и чем острее, тем лучше. Значит работают, копают. Но с другой стороны, что мешало им, например, связаться с командованием советского полка там же, в Баглане, совсем под боком, попытаться разобраться как следует? Престиж ведомства? Но им-то верили в кабульском представительстве КГБ и направляли подобную информацию как достоверную в Москву, аппарату главного военного советника и командованию ОКСВ.
Копая под Джума Хана и накапливая на него досье, они что, не знали, что предполагаемый „контрреволюционер” отправил своего сына на учёбу в СССР, а не в Пакистан? Если не знали – минус. Если проигнорировали этот факт – косяк. Если целью была драматизация обстановки заслуг ради — чудаки на букву „М”.
Когда я вернулся в Кабул и встретился с советником начальника разведуправления генерал-майором Тарасовым Ю.А. и сообщил ему о недостоверности данных комитетчиков, он встретил меня в штыки: „Да ты что?! Ты знаешь, что информация по Джума Хану идёт по линии КГБ? Мы её уже выдали в Москву, доложили начальнику Генштаба… Ты, видимо, не разобрался!”. Вот как авторитет КГБ влиял на менталитет многих военачальников, по большому счёту нанося непоправимый вред общему делу.
Позже командарм Б. Громов напишет: „Порой нездоровая конкуренция разведорганов разной принадлежности и отсутствие согласованных действий приводили к тому, что о якобы готовящихся или уже начавшихся акциях душманов мы узнавали из Москвы. При этом командование 40 армии обвиняли в том, что оно не владеет ситуацией и не знает о происходящем у него чуть ли не под боком. Как правило, позже при более внимательном анализе и проверке выяснялось, что сведения сотрудников КГБ СССР, мягко говоря, не соответствуют действительности”.
Да и как могло быть иначе, если представление о происходящем получалось лишь сытым обзором из окна уютного провинциального комитета да по докладам подсоветных, также не слишком обременённых тяготами где-то шедшей войны.
При работе в Андарабе всплыл ещё один интересный факт. В разговоре с Джума Ханом он сообщил, что незадолго до нашего прибытия командир отряда Таус из отдалённого кишлака Пашаи передал через связного о намерении перейти на сторону народной власти и присоединиться со своей группой из 30 мятежников к 507 полку.
Буквально через несколько дней пришла „четвёрка” штурмовиков и нанесла БШУ по кишлаку. Погибло много местных жителей, в том числе девушка – невеста Тауса. Больше подобных намерений тот не проявлял.
Поскольку это произошло вне рамок какой-либо войсковой операции, то со стопроцентной гарантией можно уверять – это явно была „реализация” чьих-то „разведданных”. В бытность начальником разведки 40 ОА полковника Власенкова, моего сослуживца по 17 ак, мне приходилось присутствовать в его кабинете при отработке взаимодействия разведок различных структур. Обычно в 6.00 утра представители советнического аппарата афганского разведуправления, ХАДа и Царандоя прибывали в кабинет начальника разведки 40-й с разведданными, накопленными за истекшие сутки. Здесь речь веду о рутинной работе, происходившей вне боевых.
Все разведданные анализировались – движется ли караван, обнаружен ли базовый район или склад оружия, состоится ли встреча каких-то главарей в таком-то кишлаке, где-то на „днёвке” был замечен отряд „духов”, и т.д.. Соответственно определялись меры по реализации – БШУ или артналёт, засадные действия, рейд на караван, „работа” спецназа, войсковая операция…Следовал доклад руководству, принимались решения по обстановке.
Вот таким образом видимо и угодил Таус со своим отрядом из кишлака Пашаи под „реализацию”. Кто его подставил – вопрос. Это могла быть агентура Ахмад Шаха из афганского разведуправления. По его команде они могли оперативно сработать, дабы пресечь „инакомыслие”. У него было достаточно радиосредств и связников. Не исключено, что это мог быть и ХАД и доктор Боха – ведь усиление „халькистского” полка было не в их интересах. Если это всё же был ХАД, то он опять же сработал и в пользу А. Шаха. Как бы там ни было, но „подстава” была явная. Типичный „афганский вариант”.
По возвращению в Кабул мы доложили генералу армии Г. Салманову результаты проверки, опровергавшие данные КГБ. Он тут же обругал нас с Мельниченко, мол, „не разобрались,…, чем вы там занимались…, пусть афганцы ещё раз перепроверят, не может КГБ ошибаться…”. Очевидно, довлел всё тот же стереотип Конторы Глубокого Бурения. А зря.
Мельниченко пришлось ещё раз туда слетать. Все первоначальные факты подтвердились ещё более яркими картинками. В результате убрать Джума Хана нашими руками не удалось. Видимо поэтому он и был убит.
На этом этапе мы задумали подготовить и провести в Андарабе свою, специальную операцию. На её подготовку ушло почти три месяца, разумеется, вперемежку с другими событиями.
Уран для Израиля.
К тому времени уже была спланирована и подготовлена наша акция в городе Лашкаргах и нескольких уездах провинции Гильменд – Гиришке, Надали, Мусакала, Нава, Гармсир, Каджаки. Там мы и отработали с 10 по 22 февраля 1985 года, едва вернувшись из Андараба. Были привлечены силы и средства 2 ак, в том числе БАО, значительная группа из ЦК НДПА и ДОМА (аналог нашего комсомола). Обстановка там была намного спокойнее, чем в других провинциях. Отчасти это объяснялось отсутствием постоянной дислокации советских войск. Вскоре этот недостаток был устранён и уже летом того же года туда прибыла из САВО 22-я бригада „СН”, а название города было переименовано ею в „Лашкарёвку”.
Банд там хватало с избытком, особенно севернее Гиришка, где вольготно расположились обширные плантации опиумного мака. Нельзя сказать, что операции против опиумных моулави там не проводились. Однако и каких-либо попыток уничтожения этого производства „на корню” не наблюдалось. Возможно, по причине недооценки перспектив развития наркомании в СССР – эта проблема для страны тогда была ещё лишь в зачаточном состоянии.
Советник спецредакции афганского 7-го управления Л. Трубников рассказывал интересный эпизод. В 1981 г. ему довелось сопровождать в поездках по стране руководителя военного отдела газеты „Правда” контр-адмирала Т. Гайдара. Во время их встречи с членом военного совета 40-й генерал-майором Меркушевым Н.А. тот сообщил, что накануне во время операции между Гильмендом и Фарахом был перехвачен караван с опиумным маком. По словам Меркушева, трофеи самолётом отправили в Союз, где их якобы хватило на два года для полного удовлетворения потребностей советской медицинской промышленности.
В Гильменде в уезде Ханшин находились (и находятся!) урановые разработки, откуда все те годы добываемый открытым способом уран вроде бы благополучно следовал в Израиль не в мирных целях. Но о том тогда ещё ничего не было известно.
Позже, в 1993 году полковник Николай Иванов, ныне сопредседатель Правления Союза писателей России в своей книге приведёт отрывок из переписки мосадовских „экспертов,” датированный, по моему мнению, приблизительно концом 1978 года: „Сырье, полученное из ДРА, не имеет аналогов в мире по степени своего обогащения… Нам необходимы… очень большие партии. Возможности для этого пока нет.
В случае же партизанской войны в Афганистане это будет делать… значительно легче. Единственное, чтобы эти разработки находились в зоне оппозиции Кабула…
Нам нужна война в Афганистане и по первой, и по второй (т.е. по урановой, прим. авт.) позициям”.
Итак, во-первых, израильскими „экспертами” приблизительно ещё за год до реального начала событий предусматривалась возможность „партизанской войны” в ДРА, „оппозиции” и т.д..
Во-вторых, до лета 1985 года провинция Гильменд и её центр г.Лашкаргах действительно находились в зоне „оппозиции”, где по странному совпадению с замыслом „экспертов” не было ни советских, ни афганских войск. Общая численность группировок бандформирований различной принадлежности (ИПА, ДИРА, НФСА, НИФА и даже ИОА) в провинции, как сообщал мне в феврале 1985 года один из советников местного ХАДа, составляла не менее 15 тысяч человек.
О „первой позиции” речь уже шла. Что касается „второй”, то целых пять с половиной лет после ввода наших войск эта южная окраина страны была „обделена” вниманием политиков и армии. Почему же вдруг в 1985 г. здесь понадобился „спецназ”? Ведь ранее все попытки военачальников добиться увеличения группировки Контингента, как уже говорилось, категорически отвергались. А тут вдруг отборная бригада, да ещё и с антикитайского направления. Промухали московские однофамильцы „экспертов”? Не стало Андропова? Изменилась ситуация и возникла экстренная необходимость „поработать” с какими то строптивыми бандгруппами в районе разработок?
В средине 90-х где-то мелькнула информация, что намёки на „уран для Израиля” беспочвенны, выдумки и происки антисемитов — никакого урана, а тем более разработок там не было и в помине! Вот эта попытка „опровержения” и есть самая настоящая „деза”. В одной из западноевропейских стран и сейчас проживает афганский профессор, просивший не называть его имени. Он располагает подробной информацией по данному вопросу.
В 1981 г. в Кабуле был похищен старший группы советских геологов Е. Охримюк, до этого 5 лет проработавший над исследованием недр Афганистана. Говорят, у него были товарищеские отношения с самим А.Н. Косыгиным. Спасти его не удалось. Однако можно предполагать, что похищение было связано, как сейчас принято говорить, с его профессиональной деятельностью. Информацией о результатах советских геологоразведчиков он обладал обширной.
Что же касается современного наркобизнеса, то интернет просто завален публикациями об опиумных плантациях в Гильменде, как „визитной карточке” этой южной провинции.
Опять Андараб.
К началу мая завершилась подготовка спецоперации в Андарабе. Для нашего управления она явилась одной из наиболее заметных и масштабных. Как уже говорилось, замысел на её проведение созрел ещё в феврале. Оценив стремление Джума Хана к налаживанию мирной жизни в уезде мы решили, что возможностей для этого у нас достаточно. Важность Андараба была очевидной – он выходил на Саланг, где проходила важнейшая трасса для обеспечения всем необходимым обеих армий, в том числе топливный трубопровод. По ней шёл из СССР в ДРА большой поток народно-хозяйственных грузов. Обеспечение лояльности уезда в значительной степени способствовало бы стабильности и безопасности обстановки вдоль „дороги жизни”, по крайней мере на определённом, андарабском участке.
Кроме того, уезд с дислоцированным там полком создавал серьёзные препятствия для действий отрядов Ахмад Шаха, находившихся южнее в Панджшерском ущелье и не прекращавших попыток дестабилизации обстановки в Андарабе. Советские гарнизоны в низовьях Панджшера, выходившего на Саланг, также затрудняли действия душманов. Поэтому выходы через Андараб для А. Шаха были привлекательными.
В мае я побывал на могиле Джума Хана в Дехи-Сала, когда мы уже практически занимались реализацией многого из того, о чём ему мечталось.
В течение марта и апреля осуществлялась масштабная подготовка. Во взаимодействии с министерством энергетики были проработаны вопросы выделения электростанции, по мощности достаточной для снабжения электричеством наиболее крупных кишлаков. Необходимо было запастись и всем остальным – проводами, электроприборами, лампочками, столбами. Выделялись и специалисты. Министерству дорог предстояло заниматься ремонтом нескольких десятков километров дорог и ремонтом мостов. Министерство образования предоставило смету и штаты для 9-ти сельских школ и расщедрилось на 200 школьных парт, около полусотни классных досок, множество учебников, наглядных пособий, тетрадей. Здравоохранение делегировало нескольких врачей, солидный запас медикаментов и 200 тысяч афгани для восстановления и открытия двух небольших больниц и нескольких фельдшерских пунктов. Афганским Совмином было выделено несколько десятков тонн минеральных удобрений и продуктов для раздачи населению в виде материальной помощи, в том числе муки, чая, сахара.
В общей сложности нам потребовалось около 50-ти КАМАЗов, чтобы в начале мая доставить всё это богатство в Андараб. Кроме того, в автоколонне было несколько автоцистерн с дизтопливом и керосином. Отдельной колонной пришли БАО 1-го ак и Царандоя, а также БАПО 201 мсд..
По работе в Андарабском ущелье была издана директива начальника Генштаба армии ДРА, организовано взаимодействие с 40-й ОА. Отдел пропаганды ЦК НДПА направил группу сотрудников, журналистов ряда центральных газет, кабульского радио и телевидения, Ансамбль народной музыки. В нашей многочисленной группе были и представители ДОМА, ДОЖА, Совета улемов.
К участию был привлечён партком НДПА провинции Баглан. Приглашались и представители провинциального ХАДа вместе с советниками, но у них желания не появилось. Правда, представитель 5-го управления ХАДа прибыл и отработал до конца. При этом он, скорее всего, имел побочные задания от доктора Боха.
Осуществление мероприятий по электрификации, восстановлению дорог, школ и больниц, проведение большого комплекса агитационно-пропагандистских мероприятий по всем населённым пунктам 80-ти километровой долины должно было сопровождаться и оргмероприятиями по призыву молодёжи в афганскую армию. В этих целях в составе нашей группы было несколько офицеров оргмобуправления афганского генштаба. Конечно же, это являлось наиболее трудно решаемым вопросом, тем более что сам военный комиссар провинции полковник Акбар как-то незаметно удрал уже на пятый день работы. Вместе с ним исчез представитель министерства просвещения, а также корреспондент газеты „Итихат” Наджибулла. Основные силы и средства сосредоточились в уездном центре кишлаке Бану к 13 мая. Там же размещался и наш штаб, где мы к исходу дня подводили итоги дня и уточняли задачи на завтра. Все участники были разбиты на три группы, базировавшиеся, соответственно, на БАО 1 ак, БАО Царандоя и БАПО 201 мсд., каждой из которых были определены зоны действий.
Основная масса задействованных афганцев отнеслась к работе добросовестно и с энтузиазмом, хотя были и „шланги”. К сожалению, через несколько дней я был вынужден отстранить от работы и отправить в Кабул советника политотдела 1 ак, фамилию которого называть не хочется. По моему мнению, это был совершенно случайный человек в нашей структуре, который до самой замены и убытия в Союз лишь тоскливо недоумевал, как он вообще оказался в Афганистане и почему он здесь должен ещё и выполнять какие-то обязанности кроме ежемесячного получения денежного содержания.
Отработали в Андарабе почти месяц. Удалось многое. Конечно, не всё было гладко. Пока наши группы работали в своих зонах ответственности, произошло нападение на дислоцировавшийся здесь же, в Бану, 3 пб. Был убит командир роты. Узнав, где находился командир этой бандгруппы Кави, мы со взводом „шурави” на БМП попытались его захватить, но он удрал буквально за несколько минут до нашего появления – на столе стояли два стакана чая, от которых ещё шёл пар. Были и обстрелы наших агитгрупп, в том числе миномётные. Наблюдалась определённая пассивность местной власти, особенно что касалось их практической, организаторской роли. Например, вечером провели совещание, определились – завтра в 8-00 приступаем к установке столбов линии электропередач. Старейшины выделяют столько то мужчин с ломами, лопатами… Назавтра на месте встречи только два десятка воинов-интернационалистов от советского батальона во главе с замкомдива подполковником Соколовым. Они-то в основном и выполнили эту задачу.
Не буду грешить перечислением количества митингов, сеансов звуковещания, распространённых листовок и т.д.. Приведу лишь пример из дневниковых записей по работе БАО Царандоя:
— 15.05 – вечер. Демонстрация кинофильма для личного состава 507 полка в Дехи-Сала. Звуковещание.
— 16.05 – Дехи-Сала. Концерт Ансамбля. Звуковещание. Кинофильм.
Наубохар – митинг, собраны жители 7 окрестных кишлаков, участвовало около 580 человек. Концерт. Звуковещание. Кинофильм. Заночевали. Ночью – обстрел группы из миномётов, предположительно отрядом Абдулхая.
— 17.05 – Марш в Пули-Хисар, 6 кишлаков, 2 митинга, охват около 1080 чел.. Звуковещание днём и вечером. Кинофильм.
— 18.05 – Работа там же по призыву. Кинофильм.
— 19.05 – Прибытие в к. Казу, где дислоцирована 9-я рота. Собрано население 7 кишлаков, 2 митинга (около 2 тыс. чел), джирга, 2 концерта. Кинофильм.
— 20.05 – Марш в к. Самбура…
— 21.05 – Марш в к. Барата.
— 22.05 – Марш в к. Наубахар.
По вечерам – работа звукостанций с программами вещания:
— Забота государства о народе Андараба;
— Обращение к обманутым и населению Андараба;
— Обращение к женщинам;
— О Лойя-Джирге и её обращении;
— О добровольной службе в армии;
— Об интернациональной помощи СССР и благородных поступках советских воинов в Андарабе;
— Раббани, Ахмад Шах, Гульбетдин – предатели народа, и т. д.
В составе всех трёх групп работали медицинские УАЗ-452 с врачами, в том числе и женскими, осуществлялся приём населения, оказание помощи. Раздавались листовки и материальная помощь. Проводились индивидуальные беседы.
10 июня в Бану были подведены итоги нашей работы. Участвовали секретарь парткома НДПА провинции Баглан т.Тудей и уезда Андараб т.Рамзани, офицерский состав местного царандоя и 3 пб 10 пп 20 пд., руксостав БАО 1 ак и БАО царандоя, БАПО 201 мсд, заккомдив 201 мсд Соколов П.А. и майор Подорванов А.С.
Основной состав участников был отправлен колонной в пункты постоянной дислокации. Остались лишь мы с А.Вахедом, несколько офицеров нашего управления, сотрудников ЦК НДПА и Совмина. Ранее мы заказали „вертушки”, но они прибыли за нами лишь на третьи сутки. В их ожидании отправились к соседям в ХАД, окружённый четырёхметровым глиняным дувалом. Там была волейбольная площадка, где мы с удовольствием играли. Пытаясь достать трудный мяч, я в падении подвернул руку. Случился перелом луча правой кисти. Пришлось месяц писать левой рукой. Мать в ответном письме не поверила – как, в Афганистане, где идёт война, в каком-то дальнем кишлаке да ещё днём играть в волейбол и сломать руку? — „Ну-ну, сказочник…, наверно ранен?”. Что было, то было.
Тюрьма Ахмед Шаха.
В начале августа 1994 года по долгу службы я встречал у трапа прибывшего на отдых в Сочи заместителя министра обороны России генерал-полковника Громова Б.В. Он прилетел спецбортом, который по пятницам привозил лётчиков из северных широт на двухнедельную реабилитацию в профилакторий при Адлерском санатории ВВС. Этим пользовались и некоторые другие военачальники, экономя таким образом бюджет военного ведомства.
Я представился и доложил… Он, взглянул мне в лицо, вдруг спросил: „А где я тебя видел?”. Иногда мы виделись в коридорах штаба армии и ЦБУ. Борису Всеволодовичу ответил: „19 июля 1985 года мы с Вами, живот набок, резво драпали под миномётным обстрелом в Панджшере, в ущелье Дехмикини!”. От приятных воспоминаний он тоже рассмеялся: „А-а-а, как же, помню, а сейчас здесь?”. По-моему, у него даже послеполётное настроение заметно улучшилось, хотя из самолёта перед этим вышел, как показалось, чем-то озабоченный. Весь путь вдоль моря до санатория Громов находился в хорошем расположении духа.
Не буду раскрывать всех сочинских нюансов, но накануне на отдых прибыл министр обороны П. Грачёв, которому, как мне казалось, не давала покоя популярность командарма Громова, в Афганистане являвшегося его начальником. К тому же ничем не запятнанного. И не пьянь.
В июле 1985 года в Панджшере проходила операция в очередной попытке если не разгромить, то хотя бы попугать Ахмад Шаха. Его неуловимое войско, постоянно нависавшее на подступах к Кабулу, всегда доставляло особые хлопоты.
Начало операции спровоцировал на этот раз захват душманами удалённого афганского гарнизона в Пишгоре, почти в 70-ти километрах вверх по ущелью.
Обычно войска располагались в долине у реки, выставляя посты на прилегающие господствующие высоты и обеспечивая тем самым безопасность основных сил. В горах, как известно, пан тот, кто взобрался выше, откуда и ведёт огонь. На высокогорные посты доставлялось необходимое количество боеприпасов и продовольствия. Подступы к ним минировались. Оставлялись лишь тропы для прохода своих и восполнения запасов воды, достаточное количество которой для таких постов заранее обеспечить было просто невозможно. Нередко приходилось наблюдать, как в этих целях использовались навьюченные бурдюками ослы. У реки такой „водовоз” заправляли водой и животное с погонщиком или самостоятельно отправлялось наверх к посту, а затем привычно и послушно выполняло очередной рейс.
Это являлось наиболее уязвимым местом. Вначале „духи”, выбрав какой-либо пост в качестве первоочередной жертвы, находили вариант осады и перекрытия „тропы жизни”, а затем обрекали его защитников на смертельную жажду. Как правило, если вскоре такая угроза не ликвидировалась, то неизбежно следовала капитуляция афганского поста. Захватив его, душманы могли уже с удобной верхотуры вести прицельный огонь как по расположенным внизу подразделениям, так и на равных по близлежащим постам, заодно постепенно беря под контроль и их тропы.
Овладев таким образом постами в окрестностях Пишгорского гарнизона, отряды Ахмад Шаха к началу июля захватили его. Накануне афганское командование пыталось как-то помочь осаждённым. Были робкие попытки высадки вертолётного десанта, но два МИ-8 были сожжены, экипажи также попали в плен. Когда афганцы обратились за помощью к 40-й, было уже поздно. Пленив около 135 человек, А.Шах увёл их куда-то в горы.
Оказалось, совсем недалеко. К югу от Пишгора за хребтом проходило ущелье Дехмикини, выходившее к Панджшеру приблизительно в 8-9 километрах юго-западнее этого кишлака. В полутора километрах вверх от слияния речушки Дехмикини с рекой Панджшер была оборудована подземная тюрьма, где содержались пленные. Примерно с 10 июля 1985 г. осуществлялись совместные действия 191омсп и 37бригады „коммандос” по овладению ущельем, но сходу это не удалось.
Ущелье представляло узкую расщелину, образованную высоченными, иногда почти отвесными скалами. Осуществить обход или какой-либо другой манёвр ввиду необходимости срочных действий по спасению людей не представлялось возможным. На вершину почти стометровой скалы, нависшей над тюрьмой, одним колесом зацепился вертолёт, сбросивший небольшую группу советских десантников. Своим огнём они разогнали охранников и вынудили отступить душманов, оборонявших подступы к тюрьме со стороны Панджшера. Лишь тогда основные силы смогли зайти в ущелье. Но они опоздали. Все пленники были уничтожены. Войска продвинулись ещё на 4 километра и неожиданно наткнулись на оборудованный командный пункт А. Шаха, где была захвачена коротковолновая радиостанция Р-118 советского производства. Весь „персонал” КП к тому времени ушёл.
Вечером 18 июля мне была поставлена задача отобрать 4-х афганских офицеров для опознания ими трупов убитых и рано утром 19.07 убыть в ущелье Дехмикини.
К тому времени я находился в Базараке, неподалеку от родного кишлака А. Шаха. В 6.30 следующего дня нас забрала советская пара „вертушек” и мы взлетели. Через несколько минут наш „ведущий” совершил посадку в Бараке, где тут же принял на борт ещё троих пассажиров. Это были генерал Громов, в то время представитель начальника Генштаба при 40-й, а с ним ещё два офицера – подполковник и капитан.
Довольно скоро мы были уже на месте. Не выключаясь, „вертушка” выбросила нас и тут же ушла вместе с „ведомым”. Взглянул на часы – было 7.05. Долина здесь была широкой, метров 600. Солнце не успело подняться из-за высоченных гор и ещё царил если и не утренний полумрак, то во всяком случае густая тень. Неподалеку, в нескольких километрах возвышался покрытый вечным ледником „пятитысячник” – гора Милигарам. Мы стояли чуть ли не по колено то ли во ржи, то ли пшенице, отчего я искренне удивился – весь Панджшер безлюден, кто же тут это возделывал?
Тогда ещё не знал, что в этот момент мы оказались в самом логове „панджшерского льва”. Глядя потом на карту определил, что находились мы в 8-ми километрах строго на юг от Пишгора. Возможно, столь близкое соседство с пишгорским гарнизоном и явилось раздражителем для А. Шаха.
Пару минут мы одиноко стояли посреди долины и таращились по сторонам — куда, мол попали и где тут свои. Б. Громов в раздумье произнёс: „Где-то здесь должен быть совмещённый КП 191 омсп и 37 бригады…”. Внезапно позади нас раздался грохот разорвавшейся в пятнадцати – двадцати метрах мины. У неё характерный звук разрыва, не спутаешь. Нас мгновенно как ветром сдуло, причём именно в нужном направлении — почти одновременно на отдалённом склоне горы, метрах в четырёхстах, мы увидели военных, отчаянно машущих нам. Это были наши.
Пока мы рассекали поперёк долины, вслед нам продолжались разрывы. Отстающих не было. Б. Громов, как и положено генералу, был впереди. По субординации его никто не обгонял. По всей видимости, миномёт вёл огонь из-за горы на предельной дальности, так как последующие разрывы легли лишь на несколько десятков метров дальше. Размышляя впоследствии как же нас не накрыло, подумал, что скорее всего мина ушла поглубже во вспаханную почву. Да и густые посевы могли сыграть свою роль. Но будь наводчик не спросонья и чуть точнее, а грунт каменистый… Время было сравнительно раннее. „Духи”- тоже люди, небось ещё спали, но были разбужены гулом вертолёта. Проснулись, продрали глаза, видят — далеко внизу славяне объявились. Пока „стреляющий” занял позицию и выдал координаты, пока прицелились… В общем, повезло.
Следом за нами пришла ещё „пара”. На этот раз с группой Михаила Лещинского с 1-го канала советского ТВ и афганскими киношниками. Но их сажали уже ближе к КП, куда миномёт не доставал, хотя и продолжал обстрел.
Тут же очень оперативно, чуть ли не через пять минут по целеуказанию авианаводчика подошли „грачи”, начавшие интенсивно обрабатывать предполагаемую огневую позицию, а заодно и выравнивать ту гору. Штурмовики работали минут 20, поочерёдно выходя на цель.
Нам выделили сопровождение и мы двинулись в путь к тюрьме. Предстояло преодолеть 4 километра. Вскоре мы вереницей втянулись в сузившееся ущелье. Шли берегом упоминавшейся горной речушки по узкой, местами явно рукотворной тропе. Судя по истёртым камням, она могла насчитывать сотни лет. Примерно через час оказались на месте.
Сразу же бросилась в глаза жуткая картина – сотня с лишним растерзанных трупов защитников Пишгорского гарнизона. Часть из них находилась в ледяной воде, некоторых уже извлекли на берег. Речка, берущая начало с ледников, мелкая но быстрая, изобиловала валунами. Поэтому все казнённые застряли между камней. Несколько трупов накануне были обнаружены ниже по течению и даже в реке Панджшер. Здесь же, на месте, их оказалось 119. В захваченном тюремном журнале список заключённых составлял 127 человек, а напротив каждой фамилии аккуратно была проставлена отметка о ликвидации.
Тюрьма была подземной – между невысоким обрывистым берегом и скалой были выдолблены три камеры глубиной чуть более двух метров, площадью 15-20 кв. метров каждая. Сверху они были перекрыты брёвнами и слоем камней. Средняя закрывалась раздвижным люком; вниз вела грубо сколоченная из толстых жердей лестница. Её перекладины были сплошь бурыми от засохшей крови.
Площадка вокруг была чистой, ухоженной, слегка посыпанной песком. По кромке берега – аккуратные узкие грядки – цветники, нечто вроде балконных с распустившимися цветочками. Не то сентиментальная идиллия, не то издёвка. В трёх метрах напротив – небольшая пещера с горой риса. Здесь же был большой старинный медный чан диаметром свыше метра. В нём, очевидно, варили пищу для пленников и охраны. Рядом – недостроенное деревянное сооружение, скорее всего предназначавшееся для „администрации” и караульных.
Вскоре привели трёх захваченных „духов”. Они клялись, что являются не боевиками, а плотниками, сооружавшими упомянутое строение. Тем не менее у одного из них на предплечье был тот самый характерный признак – синяк, образующийся при отдаче приклада во время стрельбы.
Они рассказали, как охранники убивали пленных. Их поочерёдно выводили на нависший тут же над водой камень, где каждый отправлял последний намаз. Метрах в пяти был другой валун, весь бурый от крови – там очередной жертве вспарывали живот либо перерезали горло, толкали в воду и достреливали. Всё это происходило по мере приближения войск.
В двух камерах я видел какие-то остатки советского обмундирования. Захваченные „духи” подтвердили, что было 12 пленных „шурави”, но их успели увести по ущелью на юг.
М. Лещинский здесь же изобразил сцены боя. Проинструктировал сарбозов. Те карабкались вверх по скалам, строча из автоматов по воображаемому противнику. Михаил стоя во весь рост якобы под пулями, вопил в микрофон: „Идёт ожесточённый бой, только что захвачена тюрьма Ахмад Шаха, зверски уничтожившего почти две сотни афганских солдат…”. Оператор тут же демонстрировал трупы. В это время над нами завис транспортный МИ-8. Находчивый Лещинский, увидев вертолёт, взахлёб продолжал: „Вот над нами кружат боевые вертолёты, идёт преследование отступающих бандитов…”.
Вскоре подоспела группа высокопоставленных афганцев во главе с министром МВД Гулябзоем и начальником ГлавПУ генерал-лейтенантом Я. Садыки. С ними был и мой шеф – генерал-лейтенант Е. Аунапу (,,папа Аунапу”). Встал вопрос о захоронении убитых. Афганцы настаивали на их транспортировке в Кабул, где было кладбище Героев революции и где им были бы возданы последние почести. Но перетаскивать такое количество трупов за несколько километров до ближайшей вертолётной площадки являлось большой проблемой. И прежде всего было просто неоткуда взять необходимое количество афганцев. К тому же затрудняла узость тропы, где иногда приходилось двигаться гуськом, по одному. Прикинули и количество вертолётных рейсов. В конечном счёте под неодобрительный ропот присутствовавших афганцев было принято решение о захоронении здесь же.
Под вечер мы возвратились в долину, куда прибыли утром, но чуть ближе к выходу из ущелья. Условия посадки вертолёта здесь были хуже. Им пришлось садиться на террасы. Почти снизившись, один из них зацепился винтами за более верхнюю, подпрыгнул и перевернулся. Экипаж, набивший шишек, всё же благополучно выскочил через остекление кабины. На удивление, „вертушка” не загорелась. Остальные забрали всю нашу теперь уже многочисленную группу, доставив кого куда, а меня с моими афганцами – обратно в Базарак.
Хост.
Через несколько дней вернулся в Кабул. Скоро предстоял вылет на операцию в округ Хост.
Его территория – самая восточная часть Афганистана, треугольным выступом вдающаяся в сторону Пакистана. В одноимённом городке – центре округа были дислоцированы части 25пд, 666 бригада „коммандос”и 2-я погранбригада. Лишь 56-й пехотный полк 25пд находился в полутора десятке километров западнее в кишлаке Надиршахкот.
Хост и его гарнизон был в постоянной осаде ввиду усиленных попыток лидеров контрреволюции овладеть этой территорией и провозгласить там своё „истинно афганское” правительство. Наиболее ожесточённые бои шли за попеременное овладение горой Торегарегар, господствовавшей над более-менее равнинной округой. Занимавший довольно обширную территорию Хост был изолирован от остальной части страны внушительным горным массивом, где проживало могущественное племя джадран. По различным данным его численность составляла чуть ли не до шестисот тысяч человек. Притом, как подчёркивали афганцы, женщины и дети не учитывались. Одним из наиболее авторитетных командиров у джадран являлся известный Джелалутдин. Племя занимало позицию „вооружённого нейтралитета”, то есть непосредственного участия в нападениях на органы власти и гарнизоны не принимало, молодёжь в чужие бандгруппы не направляло, но и кабульскую власть не признавало и в свои владения не допускало. Одновременно его отряды охраняли базовые районы южнее Хоста, о чём речь ещё будет идти.
Части 3ак и советская 56дшбр, дислоцировавшиеся в Гардезе, племя также не беспокоили. Тем не менее трасса Кабул-Гардез-Надиршахкот-Хост, известная по кинофильму „9-я рота”, была наглухо блокирована Джадраном. Сообщение и всё снабжение хостинского гарнизона вынужденно осуществлялось лишь по воздуху – продовольствием, вооружением, боеприпасами, техникой, ГСМ, почтой. Подчёркиваю – гарнизона, но никак не округа, как будут позже утверждать некоторые полководцы.
В южной части округа, на самой границе с Пакистаном, размещалась важнейшая для мятежников база Джавара. В условиях ведения необъявленной войны она играла для них не меньшую роль, чем Термез и Хайратон для ОКСВ и народной власти вместе взятые. Некоторое представление о Джаваре даётся в книге генерала армии Варенникова В.И. „Неповторимое”. Я же подчеркну, что почти вся масса оружия и боеприпасов для моджахедов, поставлявшихся им американцами и другими через Пакистан, немедленно переправлялась в Джавару, которая своими тылами непосредственно выходила на сопредельную территорию. Для ДРА это был исключительно труднодоступный „медвежий угол”, до которого впервые по-настоящему афганским войскам при поддержке 40-й армии удалось добраться лишь в апреле 1986 года. То есть ровно через семь лет после Апрельской революции.
Режим Зия-уль Хака, играя важную роль в борьбе против ДРА, тем не менее особого энтузиазма от превращения Пуштунистана в пороховую бочку при этом явно не испытывал. Пуштунский вопрос для Пакистана всегда являлся проблемным. Поэтому Джавара была для него удобной во всех отношениях, куда немедленно, от греха подальше, отправлялись все эти арсеналы. База представляла собой обширную высокогорную территорию с оборудованными подземными хранилищами-пещерами глубиной местами в сотни метров, куда большегрузные транспорты могли заходить чуть ли не колоннами. Благо и пути подвоза были удобными. Толщина массивных горных пород обеспечивала неуязвимость хранилищ от ударов с воздуха, не говоря уже об артиллерии. Есть основания полагать, что именно Джавара какое-то время являлась убежищем для неуловимого Бен Ладена, за которым американцы тщетно и долго гонялись в окрестностях Джелалабада и других районах.
На дальних подступах к Джаваре в 30-ти километрах южнее Хоста, где начинался горный массив, был оборудован оборонительный район с тремя рубежами – база Постакацца с долговременными, эшелонированными инженерными сооружениями, бетонными укреплениями, врытыми танками, артиллерией, мощной системой ПВО. Но и предполье самой Постакаццы между ней и Хостом также представляло собою сплошную оборону противника – настолько важна была безопасность Джавары. Именно там первый раз был сбит и катапультировался в расположение афганских войск командующий армейской авиацией полковник А. Руцкой. После этого явно опасаясь ПВО мятежников, ориентированной на встречу воздушных атак с севера и северо-запада, было решено атаковать Джавару и Постакаццу с тыла, неизбежно вторгаясь в воздушное пространство Пакистана. Разведка противника быстро вычислила, что в налётах участвует высокопоставленное лицо. На Руцкого была организована охота, он был опять сбит и пленён пакистанской стороной. Благодаря предпринятым мерам был выкуплен, по слухам, за сумму в несколько миллионов долларов и отправлен на учёбу в Академию Генштаба с почти одновремённым присвоением звания Героя Советского Союза. Но это было позже.
В августе 1985 года афганской армии предстояла крупнейшая самостоятельная операция без участия советских войск. Помимо дивизий 3ак привлекались соединения 1ак и 37бр „коммандос”, группировка ВВС. Руководил операцией начальник генерального штаба ДРА генерал-лейтенант Шах Наваз Танай, который впоследствии, в начале 1990 года, заслуженно станет министром обороны своей страны. Сам Танай был родом из племени Тани, проживавшем между Хостом и Постакаццой. На фоне виденных мною в деле многих афганских генералов он заметно выделялся – энергичный, волевой, умный и грамотный. Дотошно вникал во все детали, держал всё под личным контролем. Повседневно общаясь с ним на КП несколько раз видел, как засомневавшись в достоверности поступавших из дивизий докладов и заматерившись по-русски, он садился в вертолёт и вылетал на передний край для уточнения обстановки. К нам, советским, он относился хорошо. Честно говоря, очень сожалел, когда его халькистский мятеж против Наджибуллы в марте 1990 года не удался. К счастью, сам он успел скрыться в Пакистане. Кстати, туда же почти одновременно свалил и родной брат Наджибуллы.
Перелистывая дневники вдруг обнаружил, что рабочие записи по хостинской операции заняли у меня едва ли не треть блокнота за 1985 год, хотя находился там всего лишь чуть более полутора месяцев (август-конец сентября).
Наряду с деблокацией Хоста и разгромом там крупных бандформирований конечной целью её являлся замах на овладение и уничтожение обеих баз – Постакаццы и Джавары. Определённые успехи были достигнуты, особенно в отношении Постакаццы. Но сил было мало. Кое-где добрались и до Джавары. Преодолевая эшелонированную оборону противника пешком в горах, пехота тащила всё на своих изнурённых плечах. Поэтому появившиеся было победные реляции о „взорванных” тогда, осенью 1985 года, душманских арсеналах – нереализованные мечты. Не произошло этого и в апреле 1986 года, если верить скромному умолчанию об этом в воспоминаниях В.И. Варенникова. Ведь для уничтожения сети подземных хранилищ Джавары потребовалось бы громадное количество взрывчатки. По словам Варенникова, при её взятии склады оказались пусты – их успели вывезти, благо Пакистан был через дорогу. Расчёт на трофеи не оправдался. Доставить взрывчатку на своих двоих по таким горам было нереально.
Как бы там ни было, в Хост мы собирались основательно. В дополнение к имевшимся в Хосте агитроте 25пд и агитвзводу 2пгбр по воздуху туда перебросили ещё одну станцию ЗС-72Б и ОЗС-78, значительное количество материальной помощи, в том числе 800 кг чая, 4,5 тонны сахара, 3 тонны растительного масла, полторы тонны мыла, 1200 кг медикаментов, спички, агитлитературу. Естественно, продовольствие брали с собой не потому, чтобы спасать народ от голода, а в качестве поощрения активистов, оказания помощи семьям погибших офицеров и других военнослужащих. В нашу группу были привлечены сотрудники ЦК НДПА, министерства племён и народностей, ПУ Царандоя, 5-го управления ХАДа, ЦК ДОМА, Улемов, Афганрадио и телевидения, агенства Бахтар. Агитроты остальных дивизий не привлекались ввиду сложности доставки по воздуху.
В ходе операции наши группы работали в Горбозе, Тани, Локане, Джаджи-Майдане, Торе-Мангале, Надиршахкоте, районе Торегарегар, в самом Хосте и в своих же частях. Необходимость работы со своими была очевидна. Например, 10.09 с высоты 1772 позорно бежал весь 82 пехотный полк и его оставленные позиции с утра 11.09. восстанавливала 7пд. Операция проходила с переменным успехом и духи порой огрызались чувствительно. Так, в ночь с 4 на 5 сентября одновременному нападению подверглись командные пункты с подразделениями обеспечения 7 и 8 пд, 37бр„К”, учебный батальон. Были потери убитыми и ранеными, сожжено 14 автомобилей, 1 БТР, 1 танк.
Поэтому нашим группам приходилось принимать участие и в поддержании морального духа сарбозов.
Наше расположение в течение первых двух недель тоже регулярно и ежедневно обстреливалось реактивными снарядами, обычно часов в 6 утра. Очевидно, по расчётам стрелявших, в это время был шанс „накрыть” тех, кто ещё не успел проснуться. Мы размещались в разбросанных по обширному саду коттеджах, построенных там западными немцами ещё до революции. Обстрелы шли с юга и прекратились по мере продвижения войск к Постакацце – дальность уже не позволяла. Затем они эпизодически стали появляться с востока. Но за весь период ни один из НУРСов в цель почему-то так и не попал – все разрывы случались между строениями, страдали лишь деревья.
Немаловажным являлся фактор обратной связи, когда мы ежедневно и оперативно могли использовать информацию окрестных жителей об обстановке во многих бандах, чьи родственники находились там, были убиты или ранены. Таких сведений было предостаточно.
Как нигде ранее удачно использовалось радио Хоста, ежедневно передававшее сводки о ходе боевых действий, потерях противника, наших трофеях, разброде и снижении морального духа в конкретных бандах и у них в тылу, в пакистанском Мирамшахе. Со своим обращением выступил руководитель операции Шах Наваз Танай. По его инициативе на КП были приглашены старейшины родного племени. Беседа продолжалась около двух часов. За это время скромно находившийся здесь же, в уголке, советник начальника инженерных войск полковник Куценко В.П. (вскоре генерал, бард и автор-исполнитель многих „афганских” песен), набросал портрет главного старейшины. По завершению встречи он вручил его старику. Тот был в шоке, возможно впервые в жизни увидев собственный портрет, да ещё из рук „шурави”. Вообще отношение этого племени было доброжелательным, что вполне естественно ввиду высокого авторитета и положения их земляка.
В отличие от многих других операций, например, панджшерских, когда мы практически не имели обратной связи и звукостанции работали наугад, в „пустоту”, а в распространявшихся листовках было мало оперативной информации, здесь же конкретики было с избытком. И наиболее эффективными оказывались передачи радио Хоста, которое уже вечером транслировало результаты боевых действий за истекший день. На местное радио мы делегировали толкового офицера нашего управления — старшего капитана Лалутдина Мангала. Говорят, сейчас он преуспевающий бизнесмен в Новосибирске.
Вот, например, данные разведки: „13.09.85. В районе Тани и Горбоза пропаганда приносит результаты, особенно радио. Люди отказываются помогать бандформированиям… Мятежники запрещают собирать листовки, но жители всё равно их подбирают…
Душманы ведут пропаганду, что войска Постакаццу не возьмут и уйдут, а партизаны останутся…. Из Панджшера прибыло несколько руководителей бандгрупп из „Джамиатэ ислами” в качестве советников по ведению боевых действий по обороне базовых районов, но они кроме беготни по горам ничего не умеют…”. Наверное, оценки „духами” пришлых „спецов” были объективными и искренними, так как именно такой тактикой „ускользания” характеризовался А. Шах. Но здесь-то задача заключалась в упорном удержании районов невзирая на потери. Главной ценностью были не люди, а неприступность Джавары. Поэтому этот факт и растущие потери душманов, данные о них в радиосводках, программах звукопередач и оперативных листовках, индивидуальных и групповых беседах, на митингах всегда били в „точку”, воспринимались населением обострённо и внимательно. Мы владели информацией о суматохе в Мирамшахе, о метаниях Джелалутдина, состоявшихся похоронах убитых мятежников в тех или иных кишлаках (мусульманин должен быть похоронен в тот же день), и так далее.
Несколько раз практиковали использование открытых каналов связи для передачи „дезы” в виде „распоряжений” начальникам политорганов. Их советникам заранее по закрытым каналам ставились задачи подключиться к игре. Эти „радиоигры” наряду с элементами дезинформации (по срокам, составу войск, направлениям их действий) имели целью способствовать углублению имевшихся противоречий между гульбетдиновскими и другими группировками, особенно возникавшими по поводу оказывавшихся на направлениях главных ударов и нёсших наибольшие потери. Из дивизий обязаны были по открытым каналам афганской связи постоянно докладывать „легенды” о бегстве без сопротивления гульбетдиновцев в полосе их действий, и пр. Вот образец такого „распоряжения”, направленного 29.08.85 из штаба руководства в войска:
Распоряжение.
В последние дни поступает подробная информация о нежелании гульбетдиновских банд оборонять свои позиции. Это подтверждается беспрепятственным занятием войсками базового района Сарварай.
Предлагаю.
1. Провести политические информации: „Об очередном скандале в логове контрреволюции”. Довести всем, что вслед за арестом Гульбетдина его отрядам прекращаются поставки оружия и боеприпасов, а его банды будут разоружаться группировками Гейлани, Халеса, Наби.
Сейчас гульбетдиновцы пытаются сохранить свои силы и уходят от столкновений с армией. Они готовятся повернуть оружие против тех отрядов, которые попытаются их разоружить.
Используйте это для улучшения политической работы среди войск, показа слабости контрреволюции.
2. В связи с Днём Пуштунистана 30-31 августа подвести итоги боевых действий, поощрить отличившихся, дать отдых войскам.
3. До 12-00 30.08 получить в штабе руководства листовки и звукопрограммы на племена Джадран и Мангал. Политорганам 13, 16пд, 49бр„К” подготовиться к ведению политической работы в районах Якуби — Замбир и Улусвали – Джанихейль – Мангал.
4. Об исполнении доложить на установленной частоте.
Подпись: 113-й
Мы знали, что противник ведёт радиоперехват сетей тактического звена. Он нередко выходил на частоты батальонов и рот, сколько бы их не меняли. Поэтому мы пользовались такими возможностями. В представленном „распоряжении” дезинформацию содержит сообщение об аресте Гульбетдина, оставлении его отрядами позиций, предполагаемом их разоружении, отдыхе войск, нумерации дивизий, планируемых районах действий.
Ежедневно мы отправляли в Кабул оперативную информацию, готовые сообщения для кабульского радио и телевидения, тексты листовок. М.Андриенко со своей спецредакцией незамедлительно их редактировал и тиражировал. Одновременно с содержанием листовок мы выдавали ему из Хоста координаты районов залистования, а он с подсоветными организовывал их распространение силами авиации в заданных районах.
Опираясь на данные наших регулярных докладов, они инициативно разрабатывали свои материалы.
Был момент, когда мы перестарались. Это была моя ошибка. В Хосте сохранялись определённые симпатии к бывшему королю Захир Шаху. Поэтому во взаимодействии с 7-м управлением ХАДа мы зачем-то выпустили в Кабуле красочный плакат-фотомонтаж, где король на природе якобы развлекался с несколькими девицами. Непристойностей в нём не содержалось, но народ отнёсся с недоверием к расклеенным по городу и нескольким кишлакам плакатам. Да и вообще, как потом осознали, такие „потешки” были лишними – тема явно не являлась актуальной.
К сожалению, у меня не сохранились данные по количеству листовок, их тиражу и районам залистования авиацией афганских ВВС. Скажу лишь, что их было достаточно много и распространялись они в основном на племя Джадран южнее трассы Гардез – Хост, в окрестностях Хоста и горном массиве, где проходили оборонительные рубежи и находились базовые районы мятежников.
Наряду с вышеизложенным хочу рассказать о роли некоторых наших СМИ. Накануне операции я встречался со спецкором „Известий” Германом Устиновым. Его корпункт располагался в уютной вилле по шоссе к Дар-уль Аману, наискосок от советского посольства, невдалеке. Не сообщая о замысле операции проинформировал его о предстоящей командировке в Хост и предполагаемых спецпропагандистских мероприятиях, о складывавшейся там обстановке, посетовал на отсутствие наземной дороги и трудностях снабжения того гарнизона по воздуху. Предложил ему слетать вместе, посмотреть, подготовить хороший материал по самостоятельным действиям афганских войск, тем более что подобных публикаций в нашей прессе было не так уж много.
Он поучительно ответствовал, что стиль „Известий” – не статьи, а краткие очерки, в которых, как он выразился, „через малое показывается большое, главное…”.
В Хост он так и не полетел, зато очерк вскоре появился. Но это был настоящий антишедевр, подлинный образец вранья, журналистского мошенничества и очковтирательства. В моём досье хранится эта вырезка из „Известий”, но фабулу кратко перескажу, поскольку она заслуживает внимания не только современников, но и потомков.
Итак, подпитавшись информацией о существовании где-то округа Хост и нелёгких его буднях, Устинов видимо вообразил, что его богатый опыт и верная муза не подведут. Корпункт он не покидал – все эти афганские кишлаки и гарнизоны одинаковы, газета – орган авторитетный, сойдёт и так, поверят. Заодно и случай козырнуть знанием глубинки, где вообще кроме вояк-советников редко кто бывал. Поднатужившись, борзописец изобразил картину, как осаждённый гарнизон Надиршахкота мужественно, из последних сил отражает непрерывные атаки противника…. Закончились боеприпасы, продовольствие… Помощи из Кабула нет и нет, погода нелётная, а иначе туда не добраться. Но комендант аэродрома капитан…(даже имя выдумал!) надежды не теряет. Каждый день вновь и вновь готовит полосу к приёму самолёта…. И вот вдруг сквозь разрывы туч послышался гул самолёта и долгожданный АН-12 совершил посадку… К изумлению измученных защитников из чрева самолёта вместо требуемых боеприпасов и продовольствия появился Ансамбль песни и пляски (!)…. Запели музы и воспрявшие духом воины двинулись в атаку (без боеприпасов, которые по сюжету закончились!) и сокрушили врага.
Автора вроде и дураком или клоуном не назовёшь, но изображать тем самым идиотами мнимых афганских руководителей, которые вместо позарез необходимых снарядов и патронов якобы прислали музыкантов, да ещё самолётом – на такую оригинальную чушь не всякий бы отважился.
Мне приходилось бывать в этом полку. Расстояние между Надиршахкотом и Хостом сравнительно небольшое. Любая помощь 56-му пп от своего комдива всегда была близко и гарантированна, тем более что банд в этом промежутке не было. Но для этого автору нужно было владеть обстановкой, что было возможно лишь прибыв на место. Да и его „кругозор” видимо предполагал, что всякая помощь отдалённому гарнизону должна идти лишь из Кабула.
Но ещё интереснее: крохотный Надиршахкот располагался в таких предгорных складках, что не только аэродром (тем более для АН-12, которые и в Хосте не принимали!) – вертолётную площадку там было почти невозможно соорудить. Поэтому в сентябре 1985 г. мы добирались туда бронегруппой, заодно доставив полку кое-что из необходимого.
Завершив выстраданный очерк, автор не моргнув глазом подписал: „Г. Устинов. Надиршахкот — Хост – Кабул”.
В действительности же обстановка для „осаждённого” полка была относительно спокойной. Проживавшие в кишлаке и неподалеку джадранцы, как уже говорилось, сохраняли статус-кво „вооружённого нейтралитета” вплоть до декабря 1987 года, когда начавшаяся операция „Магистраль” всё перевернула.
По-прошествии времени эта публикация с очередной почтой добралась и до Надиршахкота. Изумлённые советники, в глаза не видевшие журналистов вообще, не говоря уж об Устинове, возмутились непорядочностью автора в такой степени, что немедля сочинили „телегу” в ЦК КПСС. Устинов же вскоре, по слухам, получил „Орден Ленина”. Вот так. От каждого по способностям, каждому – по труду.
„Афган-гак”
В декабре 1984 года была издана директива МО СССР о развёртывании радиоспецпропаганды и поставке в этих целях в Афганистан радиостанции Р-245 „Буря”. Это вызвало необходимость решения целого комплекса организационных задач, наслаивавшихся на остальную текущую работу. Осенью 1985 г. радиостанция поступила и решением командования 40 ОА весь её комплекс, включая информационный („Баллада”), стационарно разворачивался на территории крепости Балахисар, где дислоцировались наши десантники. Здесь же базировался и агитотряд 40ОА. Им в то время командовал капитан Сергей Небренчин, исключительно добросовестный, надёжный и толковый офицер. Его группам частенько приходилось взаимодействовать с нашими и я всегда был уверен в успехе, зная как серьёзно и ответственно подходил Сергей к организации совместных акций.
Эксплуатация радиостанции должна была осуществляться советской стороной. Однако её творческая деятельность по замыслу должна была строиться на смешанном участии афганцев и коллектива офицеров ТуркВО и 40 армии. Ещё до разработки штатов и прочих проблем встал вопрос о том, кто будет осуществлять руководство. Член военного совета – начальник политотдела армии генерал-майор В. Щербаков сразу же безапелляционно заявил, что все бразды будут у него в руках, равно как и утверждение текстов всех программ и передач. Вы мол, там, с афганцами решайте что хотите и как хотите, но всё будет под его контролем.
Понятное дело, вещание должно было вестись на двух языках – дари и пушту. Но если с дари было проще – наши специалисты — ,,шурави” им владели, то с пушту – полный провал. Но и советские офицеры, владевшие дари, могли лишь готовить черновики, а окончательная редакция всё равно оставалась за носителями языка. То есть предполагалось, что афганский или советский журналист готовит текст, который тут же переводится соответственно на русский или дари, редактируется другой стороной и доставляется в политотдел армии для цензуры и утверждения. Затем при необходимости правится, вновь переводится и утверждается и наконец-то попадает к диктору на радиопередающий комплекс.
Что же касается пушту, то всё усложнялось кратно и надежда возлагалась лишь на афганских офицеров, владевших русским. Утверждать эти тексты можно было должностными лицами хоть до Москвы, но в конечном счёте выходящее в эфир всё равно оставалось на совести афганского диктора и его начальников.
В своём управлении мы подготовили перечень мероприятий по формированию редакции радиоспецпропаганды. Прежде всего необходимо было разработать штат, передать его в оргмобуправление для последующего утверждения министром обороны ДРА. Через председателя Совета министров т. Кештманда мы „пробили” два приличных двухэтажных коттеджа в элитном районе Вазир Акбар-хан, да не просто два, а соседних, которые отремонтировали, соединили территорию в общую, организовали постоянную охрану.
Штатом было предусмотрено достаточное количество автотранспорта для бесконечных поездок на согласование, утверждение, доставку готовых материалов в Балахисар. Все три инстанции (редакция – штаб 40-й – Балахисар) размещались в разных концах Кабула, поэтому заранее нужно было решить вопрос с бензином, который в Кабуле жёстко лимитировался.
Первоначально разработанным штатом в редакции начитывалось 36 человек, в том числе 22 офицера и даже двое советских служащих по контракту. Он включал в себя управление, отделы информации, программ на дари и на пушту. В таком виде мы впервые вышли в эфир 27 января 1986 года под названием „Хайбер гак” („Голос Хайбера”). С учётом накопленного опыта в начале марта штат был переработан и увеличен до 56 человек. В этот период радиостанция уже вещала под названием „Афган гак” („Голос афганца”).
Радиостанция являла собою серьёзный идеологический орган, поэтому было издано специальное постановление секретариата ЦК НДПА за подписью Б. Кармаля. Перед началом деятельности радиостанции 21 января 1986 года редакцию и студийные комплексы посетили секретарь ЦК НДПА Махмуд Барьялай, начГлавПУ Я. Садыки и его советник Е. Аунапу, ЧВС 40-й В. Щербаков.
К редакции была прикреплена группа советских спецпропагандистов во главе с полковником У. Касымовым. Работали мы дружно, многие проблемы вскоре упростились.
Появились и некоторые отклики радиослушателей. Постепенно налаживалась обратная связь. Но основной период работы радиостанции выпал на долю моего сменщика- Э. Касперавичюса.
Джагури
В начале ноября 1985 г. Главный – генерал армии Г. Салманов приказал мне заняться проблемой хазарейского населения уезда Джагури, предварительно связавшись с командованием и советниками 14пд в Газни. 6 ноября я вылетел туда на рекогносцировку. На месте меня ввели в курс дела – население уездного центра обратилось с просьбой о сформировании племенного полка для самообороны от пришлых пуштунских банд. Но в этих целях необходимо было провести среди крестьян комплекс разъяснительных мероприятий, так как определённая их часть ещё колебалась.
Хазарейцы – это потомки монголов, осевшие в центральной, высокогорной части Афганистана, возможно наиболее бесправное нацменьшинство. В отличие от пуштунов – суннитов, они – шииты проиранского толка. Если вы едете или идёте по улице, будь-то в Кабуле или в том же Газни и вдали видите людей, выполняющих какую-либо грязную работу, можете не сомневаться – это окажутся хазарейцы.
Дело было накануне 7-го ноября, день предпраздничный, поэтому мы всё обсудили накоротке. Определились с задачей, составом рабочей группы, наметили план, согласовали начало и в тот же день я улетел обратно. В течение нескольких дней в Кабуле были завершены необходимые приготовления. Министерство племён и народностей и ЦК НДПА выделили своих представителей. Подготовили пропагандистские материалы, адресованные к жителям уезда, заказали АН-26 и убыли в Газни. В провинциальном комитете НДПА встретились с партийными советниками, проинформировали о своих намерениях, пытались решить вопрос участия их и подсоветных. Энтузиазм они не проявили. Местный ХАД выделил свою группу из двух человек. В Газни дислоцировался советский 191 омсп, но мы действовали самостоятельно.
Всё было готово и в тот же день парой МИ-17мт мы вылетели. Расстояние было около 120 километров к юго-западу от Газни, так что вскоре оказались на месте. Кишлак Джагури был сравнительно небольшой, но в его окрестностях были ещё несколько, образуя своеобразный анклав. Все глинобитные дома-крепости с высокими 4-х метровыми стенами в каре и внутренними жилыми и хозяйственными постройками были как попало разбросаны по холмистой долине. Стены их изготавливались из местной глины, густо замешанной с соломой, и их прочность и вязкость нередко выдерживали удар снаряда. Убранство в этих домах было самое незатейливое, если не сказать убогое.
Между домами – террасы огородов, уже без посадок – был ноябрь. Вокруг ни деревьев, ни кустарников, сплошные горы, достаточно высокие.
Встретились со старейшинами, провели переговоры. Выяснили, что они рассчитывают на формирование полка численностью до 1000 человек в составе 10 рот и соответствующие поставки стрелкового оружия и боеприпасов. Первой же странностью была их настойчивость в расквартировании у них одного из пехотных полков газнийской дивизии. Для моральной и прочей поддержки, хотя бы на первое время, на период слаживания и становления полка. После долгих консультаций с Газни, штабом 3ак в Гардезе и Кабулом в конечном счёте сторговались на афганский пехотный батальон. Приступили к работе, провели целую серию мероприятий, в основном митингов и групповых бесед; распространялись агитматериалы. Заодно „вытряхнули” из кишлаков целую гору хомененеистской литературы — вдоволь, как оказалось, завозившейся из соседнего Ирана. Проиранские настроения там были ощутимы. Антипуштунские также. Именно они и лежали в основе замысла на формирование полка самообороны.
Поставленная Главным задача являлась вроде бы не сложной – население само, добровольно шло навстречу народной власти. В течение полутора недель решались в основном организационные вопросы – где и какая рота будет дислоцироваться, подбирались кандидаты на должности ротных и взводных командиров. Для них проводились занятия – что-то вроде миникурсов по военному и политическому ликбезу.
Вскоре прибыла группа афганских офицеров из управления территориальных войск с подполковником А. Мельниченко. Мы тепло встретились с Сашей и его подсоветным Голь Астаном – наши пути пересекались часто- густо, причём, как правило, в подобных отдалённых местах. Оба были жизнерадостными, энергичными, дружелюбными и, без преувеличения, „свои в доску”. Голь Астан годом ранее служил в нашем управлении и на генеральскую должность выдвигали его именно мы. Взаимоотношения между ними самими и нашим управлением были по-настоящему товарищескими и деловыми. Чуть позже, в 28 лет он станет генерал-майором, но это уже будет после гибели Мельниченко.
Целью их прибытия являлось завершение предварительно проделанной нами работы – теперь уже юридическое оформление ряда договорных вопросов, завершение укомплектования рот, подготовка приказов по штатно–должностному составу, персональное вручение и закрепление оружия. Также они должны были завершить курс ликбеза для назначенных от сохи командиров подразделений. На подходе уже был и обещанный батальон от 14пд.
Передав все „концы” мы распрощались, пожелали удачи и с удовлетворённым чувством добросовестно исполненного долга быстро заняли места в прибывших за нами „вертушках”. Обычно я старался занять крайнее откидное сиденье у входной двери по левому борту – удобно развернуться лицом по курсу и наблюдать в иллюминатор, а заодно определить, сможет ли он открыться в случае необходимости – в памяти всегда жили воспоминания о заживо сгоревшем Саше Давыдове. Летать приходилось часто, летательные аппараты сбивались не редко, но опаски особой не было – всегда присутствовало внутренне ощущение, заменявшее её неизбежностью куда-то добираться.
Привычно завибрировав всем корпусом, наш вертолёт начал медленно отрываться от приютившего его на время чужого хазарейского огорода, а затем пригнувшись, словно упёршись рогом в возносящий его встречный поток, стремительно начал набирать высоту. Я смотрел вниз – там кипела работа. В строю поротно уже стояло „войско”, человек шестьсот. С удовлетворением подумалось: „Как-никак, а результат проделанной работы!”
Спустя пару недель, прибыв утром на службу, узнаю – в Джагури складывается серьёзная обстановка. Тут же поступила команда – срочно к Главному вместе с А. Мельниченко. Зашли, доложили. — „Вы работали в Джагури?” — „Так точно!”. — „Мятежники разогнали там хазарейский полк, забрали у них оружие, основательно зажали приданный батальон 14-й дивизии. Немедленно оправляйтесь туда и разбирайтесь на месте. По возвращению доложите!” Вышли, переглянулись, усмехнулись – задачка, что надо!
По афганской линии тоже создавалась группа, да не простая. Туда же вылетали генерал-лейтенанты Ясин Садыки и Хисамутдин (начальник военной контрразведки) и генерал-майор Зияутдин, в состав управления которого две недели тому вошёл этот полк.
На следующее утро вылетели в Газни. По прибытии сразу же отправились в штаб дивизии. Обстановка была неопределённой. Спозаранку в Джагури двумя парами „вертушек” была отправлена первая группа подкреплений во главе с замкомдива с коротковолновой радиостанцией Р-104. Их прикрывала пара боевых вертолётов МИ-24. К нашему появлению „вертушки” ушли уже вторым рейсом. Обратной информации не было, так как выбросив посадочным методом десант и не выключаясь, они тут же взмывали и уходили обратным курсом. И так до вечера. Попытки связаться с замкомдива были безуспешными. Чувствовалось, что на заданной частоте кто-то пытается что-то промычать, но и только. Как в той шутке: „Начальник связи, почему связи нет?” — „Товарищ генерал, связь есть, слышимости нет!”
Единственное, что удалось узнать от лётчиков – там идёт бой, штурмовикам МИ-24 всякий раз по возвращению приходилось восполнять израсходованный боекомплект. А это уже было серьёзно.
Пока генералы пытались до конца прояснить обстановку, мы с Мельниченко проскочили в ХАД. Там тоже ничего не было известно – их люди в Джагури были без радиосредств, но радиостанция для них уже была приготовлена и нас попросили прихватить её с собой, если мы всё же туда отправимся.
Поехали к партийным советникам в провинциальный комитет – их на месте не оказалось. Время было около 12 дня. „Уже обедают, что ли?” — „Нет, с утра ещё не были”. — „А где они?” — „Наверно дома”. Опа-на! „Ну, проводите к ним!”. Приехали. Жили они невдалеке в небольшом коттедже. Там и застали двух тружеников – они прямо во дворе занимались постирушками на благо афганской революции. Прямо среди рабочего бела дня. Подумалось, хорошо устроились ребята!
Проинформировал их об обстановке и поинтересовался, были ли вслед нашим потугам направлены активисты? — „Нет, — говорят. – Мы ведь вас предупреждали, что нечего туда соваться!”. Заспорили. Говорю им, что если мы уж туда сунулись, то и вы не должны сидеть сложа руки. Понесло на „высокое” – дескать, крышу революционного здания мы штыками-то подпёрли, но ведь и стены тоже надо возводить по кирпичику оттуда, из кишлака…!
В общем, прямо вокруг тазиков с намыленными майками и трусами состоялась целая военно-партийно-практическая дискуссия. Раздосадованные, мы вернулись в штаб дивизии.
Под вечер последним рейсом доставили несколько раненых. Других потерь не было. Одного из них с перевязанной рукой наши генералы пригласили к себе, начали расспрашивать. На двоих с Мельниченко у нас был один переводчик, Саша Котляревский, выпускник 2-го факультета ВИИЯ. Выяснили: действительно, хазарейцы разбежались сразу же, как только появились душманы. Батальон имел 5 постов на окрестных высотах, но два из них уже захвачены противником. Прибывающие с утра десанты занимают оборону…. Я поинтересовался, банды местные или пришлые. „Пришлые”, — ответил сарбоз. „Откуда это известно?” — „Они по вечерам подъезжали; с поста, в темноте, по свету автомобильных фар было хорошо видно, как они приближались. Затем начинался обстрел из миномётов прямо по кишлаку и расположению батальона”. Сразу же подумалось, что раз лупят по кишлаку, значит не хазарейцы. „Свои” не будут. Значит пуштуны, пришлые.
Посоветовались с генералами — что будем делать? Почему-то решили, что раз пришлые и днём действуют лишь мелкими группами – утром летим.
Опять были задействованы та же четвёрка транспортных вертолётов и пара МИ-24. В „ведущем” отправимся мы, в остальных десант. Нас предупредили – только 10 человек, плюс комплект хадовской радиостанции, в котором только движок-генератор весил килограмм семьдесят. Мне пришлось оставить переводчика, а начальнику ГлавПУ – порученца. Наутро вылетели – приказано ведь разобраться на месте! Внутреннее напряжение присутствовало – каково-то там всё будет. Наш „ведущий” сел первым. Быстро выпрыгнули. Афганское начальство прихватило кто что – большую телескопическую антенну, какие-то коробки и ящики с оборудование радиостанции. Мы с Мельниченко вытащили тяжеленный генератор, сделали несколько шагов. Мельниченко слева, я справа. Он что-то орёт, но гул вертолёта всё заглушает. Задрав голову, смотрю на заходящего „ведомого” – проскочить бы перед ним! Многим знакомо, когда садящийся или взлетающий вертолёт вздымает громадную тучу земли, песка, пыли, мелких камней и всё это забивается тебе за шиворот, уши, глаза, и даже в нижнюю часть спины, особенно летом в потную жару. Хотя сейчас был ноябрь, но всё равно не хотелось, тем более что вертолёт садился на огород. Мельниченко всё ещё что-то орёт, поворачиваю голову, наклоняюсь в его сторону, ведь левой рукой удерживаю за ручку этот долбаный движок – Саша с квадратными глазами вопит: „Брось на х…! Брось на …й!” и тычет пальцем вниз – буквально в метре под ногами прыгают фонтаны пыли… ДШК! Это бил ДШК, но вздымаемое приземлявшимся „ведомым” облако пыли нас скрывало и стрелок бил наугад в цели, которые наблюдал несколько секунд перед этим. А Александр орал, потому что сам не мог отпустить свою ручку – надо было одновременно, иначе тяжёлый движок, качнувшись, рубанул бы меня по ногам. Моментально „паркуем” его здесь же, посреди огорода, между двух „вертушек” и совершаем рывок метров триста до ближайшего дома-крепости, где как раз и находился штаб пехотного батальона. Добежали, собрались, перевели дух. Высадив десант, вертушки под прикрытием МИ-24 ушли.
Начали врастать в обстановку. Идёт бой, а точнее, ожесточённая перестрелка. Большую неприятность представляют мятежники с ДШК, засевшие на двух захваченных у батальона высотах и прилегающих к ним склонах. Вертушки хорошо поработали по ним НУРСами, но этого не достаточно. Банда действительно пришлая. Оказалось, сформировав полк и придав ему батальон, мы перекрыли „духам” кислород – рядом был стратегический для них перекрёсток – пересечение двух горных грунтовых дорог, по которым они гоняли караваны с востока на запад и с юга на север. Кольцевую магистраль под своим контролем держали советские и афганские войска, а в этом центральном, горном массиве хозяйничали душманы. Они там чувствовали себя вольготно. 40-я армия и афганцы основные усилия сосредотачивали на перекрытии караванных путей с востока и юго-востока, а уж кто добрался сюда, вХазару– был в относительной безопасности. Здесь не было гарнизонов и не проводились операции. На это не хватало сил.
А тут вдруг хазарейцы оборзели – мало того, что своё войско решили создавать, так ещё и перекрыли важнейшие для мятежников маршруты. Для нас это было неожиданностью – никакими данными по этим обстоятельствам мы ранее не располагали и не догадывались. Вот чем и объяснялось остервенение мятежников и их внезапный массированный удар по Джагури. Хорошо ещё, что в момент нашего появления они не знали, сколько и каких афганских генералов туда занесло.
Сверху привели бледного, с окровавленной кистью руки начальника штаба батальона, молодого парня. Он вёл огонь из ДШК, установленного на треноге на крыше. Встречной очередью ему срезало указательный и большой палец правой руки. Оказали помощь, перевязали, фельдшер сделал обезболивающий.
Стало ясно, что нужно срочно направлять в этот район более крупные силы, то есть возвращаться, принимать решение и выдвигать сюда части 3ак. Что и было вскоре предпринято.
Бой продолжался. Часа через три вертолёты шли снова. В составе подразделения, прибывшего накануне с нами, был авианаводчик. Через него дали целеуказания МИ-24 по подавлению выявленных огневых точек противника. Батальону и приданным подкреплениям была поставлена задача на ведение массированного огня пока вертолёты будут садиться, а мы будем перебежками добираться и взлетать.
Сосредоточились в воротах и едва первый завис и начал приземляться, рванули к нему. Над головами засвистели пули. Бежал резво – мандраж подгонял. Из книг помнил – свистят над тобою чужие, не твои .– ,, Свои” не свистят, дуй дальше. Дверца вертолёта уже была открыта, но трап не выброшен. Мы были готовы заскакивать по двое и без неё, но в проёме столпилась какая-то группа стариков с чемоданами в руках. Оказалось, с поздним зажиганием подсуетились партийные советники и решили десантировать сюда группу дедов-партактивистов. Один из них, наверно самый сознательный, успел сгоряча выскочить. Вслед ему вылетел чемодан (его ли?). Остальные по рожам наших лиц видимо определили, что стоит воздержаться и благоразумно отступили поглубже внутрь. Мы с помощью подававшего руку борттехника, опять же чуть ли не по двое, шустро взбирались на борт. Последним, чуть дыша, подбежал тучный генерал Зияутдин. Ухватившись за поручень, он стоял пошатываясь, не имея сил взобраться. Еле затащили и тут же пошли на взлёт. С воздуха наблюдал, как работали по высотам пулемётами и НУРСами прикрывавшие нас МИ-24. Было внушительно и почти красиво, если бы не отступивший ещё мандраж.
Я пересчитал всех нас, „пассажиров” – 22 человека. Явный перебор согласно всем инструкциям. По этому поводу Ясин Садыки тут же начал драть экипаж – те оправдывались, ведь рассчитывали на выброс дедов, но они мёртвой хваткой вцепились во всевозможные железки внутри салона, лишь бы не высадили. Так что им повезло. Кроме того, первого, оставшегося растерянным там, посреди огорода с неизвестно чьим чемоданом. Теперь вспоминая остросюжетный эпизод, улыбаюсь, чей же всё-таки кейс со шмотками успел вылететь из вертолёта.
В Газни добрались благополучно. Высыпали на бетонку. Я уже было отошёл метров на десять, как сзади окликнули: „Товарищ мушавер, иди посмотри!”. Обернулся, подошёл. На хвосте вертолёта верхом сидел борттехник „Смотри! Раз, два, три, четыре…”- четыре пробоины от ДШК зияли в кожухе, торчком выступавшего к стабилизирующему винту. Это означало, что четыре пули пробили его, не задев ни одну из деталей передаточного механизма. В случае повреждения винт бы остановился и вертолёт перешёл бы в вертикальное вращение с последующим быстрым падением. Не пришлось бы и описывать эти события.
Ладно. Попили чаю, посмеялись над Зияутдином, вспоминая как тот с непривычки, да ещё под пулями пыхтел по пересечённой местности – вот что значит поддерживать физическую форму! Под вечер уже были в Кабуле.
Надо сказать, что пилоты — афганцы в большинстве своём были выпускниками наших 5-х ЦК ПУАК из Фрунзе. Они были очень опытные, отчаянные, а иногда безбашенные. Афганцы воевали беспрерывно уже много лет, а советские авиационные части прибывали в ДРА на год, а затем их сменяли поочерёдно другие.
Помню, летом 1985 года проходила очередная операция в Нарае. Располагавшиеся в районе Саид-Карама войска с удивлением наблюдали, как дурачились в воздухе два вертолёта – опасно сближались, как бы пугая друг друга, расходились, опять сближались. В конечном счете зацепились винтами и грохнулись на землю. Оба экипажа погибли. Нелепо и глупо.
„Ты кто такой?!”
В один из ненастных ноябрьских дней, в воскресенье, едва вернулся со службы, меня срочно вызвали к руководителю Оперативной группы МО СССР генералу армии Варенникову В.И. По пути заскочил в Управление, где на всякий случай прихватил какие-то карты, схемы. Резиденция Опергруппы находилась между штабами 1ак и 40-й. Варенников принял сразу же. В его кабинете находилось также группа генералов и офицеров.
Он кратко заслушал меня по оценке обстановки, состоянию афганских сил и средств спецпропаганды, проводимой работе и её эффективности. Затем последовал вроде бы дежурный вопрос, которому я вначале не придал значения: „Работу с какими племенами Вы считаете наиболее перспективной?”. Ответил, что это скорее всего шинвари, африди, мангал, вазири, белуджи, хазарейцы. — „А джадран?”. Мне показалось, что он в какой-то степени знаком со справками-докладами генералу Е. Аунапу о работе в Хосте накануне. Шеф как-то в сентябре в течение нескольких часов тоже побывал в Хосте. Позже прилетал Главный советник генерал армии Г. Салманов. Случай был из ряда вон, поскольку ранее не приходилось видеть его где-то в районе боевых. Возможно, ошибаюсь.
В. Варенникову доложил свои оценки, добавив, что племя могущественное, очень свирепое и воинственное. У пуштунов других племён отношение к джадрану в силу ряда причин не очень дружелюбное. Вторгаться в их пределы – равносильно разворошить осиное гнездо, тем более что ввиду близости к Пакистану и базам снабжения недостатка в оружии и боеприпасах у них нет. Доклад был принят к сведению.
Вскоре после описанных событий в Джагури меня вновь заслушивал генерал армии Варенников.
Сценарий повторился. Я лишь развил мысли по поводу белуджей. Некоторое их количество проживало в Кандагаре. Они хорошо относились к местным „шурави” из 70-й бригады и в целом к СССР. Зато у них натянутыми сохранялись отношения с пуштунским населением. Основная их масса проживала в пакистанском Белуджистане, южнее. Сепаратистские настроения там были сильны и откровенны, что также всегда являлось головной болью для руководства Пакистана. Более того, белуджи не скрывали вожделенной мечты получить независимость и образовать собственное государство. Им лелеялось, что однажды терпение СССР лопнет и наша страна в ответ на участие Пакистана в необъявленной войне против ДРА может принять решительные меры, а заодно окажет „интернациональную помощь” и Белуджистану. Белуджи были готовы в таком случае „открыть ворота” и мы могли бы оказаться на побережье очередного океана с развёртывание там своих баз.
По крайней мере такие настроения были известны и этим грех было пренебрегать.
И вновь Варенников поинтересовался, не меняются ли в нашем управлении оценки в отношении племени Джадран, что нового есть по нему, пойдёт ли оно на переговоры по открытию дороги Гардез – Хост. При этом генерал ещё раз подчеркнул, что снабжение Хоста по воздуху – слишком дорогостоящее удовольствие. Впоследствии этот аргумент станет основным при обосновании необходимости проведения операции „Магистраль”.
Доложил, что учитывая ожесточённое стремление лидеров контрреволюции захватить округ Хост и провозгласить там „Свободный Афганистан”, ни они, ни Пакистан, ни тем более США ни в коей мере этого не допустят. Я понимал, что Варенникову всё это было известно, но он явно проводил какие-то консультации. Тем более что ранее мне довелось в какой-то мере приобщиться к этой проблеме, благо в справках-докладах по Хосту и Джадрану кое-что отражалось.
Неожиданно для меня оказалось, что генерал почему-то болезненно среагировал на мой доклад. Утром вызвал шеф. Сразу же с порога Аунапу обрушился: „Брылёв, ты кто такой?! Ты что умничаешь, что ты лезешь не в своё дело?”. Будучи ошарашенным его внезапной атакой, я даже не успел встрять, как он продолжил: „Ты что перечишь Варенникову, ты кто такой? Хочет он проводить свою операцию — пускай проводит… Не твоё дело!”.
Ещё раз хочу подчеркнуть, что это происходило за два года до „Магистрали”. Недоумевая, о какой операции вообще идёт речь, при чём тут я, и чем прогневал „папу” попытался объяснить, что просто доложил свою точку зрения на вопрос Варенникова. Тем более что она была выверена в управлении. Да и откуда мне было знать замыслы и помыслы высокопоставленного полководца и как вообще я мог их порушить!
Тогда мне не было известно, что Варенников, судя по всему, уже зондировал „наверху” возможность проведения „своей” операции, но встретил отказ. Но он не был бы самим собой, тем самым волевым генералом армии, если бы не продолжал попыток загодя подкрепить свою аргументацию оценками „с низу”. Лишь теперь понятна его настойчивость в получении всесторонней поддержки различных служб, в том числе и нашего управления. Скорее всего Аунапу, в отличие от меня, был посвящён в его замыслы. По-видимому он полагал, что я в курсе и осмелился перечить. Потому и разгневался.
Если бы я раньше придал значение вопросам Варенникова по Джадрану, то мне следовало бы поинтересоваться оценками разведуправления и ХАДа. Каюсь, этого не случилось, так как считал, что и все остальные того же мнения.
Конечно, нелепо и смешно было обвинять меня в пререкательстве с генералом армии, обладавшем такой властью и полномочиями. Тем более с заслуженным участником ВОВ, да не простым – ведь Варенникову на Параде Победы в 1945 году было доверено командовать ротой почётного караула, сопровождавшего Знамя Победы. Ещё больше зауважал его за участие в ГКЧП, отказ от амнистии и настойчивое требование добиться суда над собою.
Но за операцию „Магистраль” – увы!
С Аунапу же разговаривать было бесполезно. Для него „джадран” было такое же абстрактное понятие, как расположенное где-то африканское племя „мумбу-юмбу”. В моём представлении он так и остался случайно оказавшимся в ДРА ограниченным служакой, каких иногда туда „задвигали”. „Брылёв, у меня всякий раз после общения с тобой голова весь день гудит!”. Оттого и гудит.
Конечно, ушёл от него и расстроенный и озадаченный.
Ведь получилось, что Варенников, невзирая на столь большую разницу в наших „весовых категориях” то ли пожаловался, то ли просто подосадовал, но Аунапу решил меня на всякий случай выдрать – не за то, что прав или не прав, а лишь из-за высказанного старшим начальником неудовольствия. Но, повторюсь, тогда мне просто было невдомёк, за что и почему. Это было явно несправедливо, но шефу истина была по барабану- „хочется ему – пускай проводит…!” – отчётливо сохранилось у меня в памяти.
О том эпизоде и забыл бы, не случись через два года операция „Магистраль”.
„Магистраль.”
Опираясь на известные мне факты и анализ событий хочу подробнее остановится на её истинной подоплёке. Как бы красиво и победоносно она не описывалась, в её основе лежало личное полководческое честолюбие. Спору нет, операция была организована и проведена грамотно. Войска проявили мужество, героизм, самоотверженность. Чего только стоит подвиг 9-й роты. Да и многих других.
Но в моём анализе будет подвергнута критике сама идея её проведения, как не имеющая практической целесообразности. А потому приведшая к напрасным жертвам и потерям, ненужным материальным затратам и фактически оказавшаяся безрезультатной вопреки громогласным реляциям и полученным геройским наградам. Блокады Хоста, как будут потом утверждать многие, она не ликвидировала.
Идея- фикс В. Варенникова отчётливо просматривается начиная с осени 1985 года до её реализации в ноябре-87 – январе-88 и получения звания Героя Советского Союза. Судя по всему, самолюбие и тщеславие ему были не чужды и взяли верх над здравым смыслом.
Дело в том, что кое-кто из полководцев уже получал Звезду за особо крупные и вроде бы результативные операции в Афганистане, особенно на начальном этапе. Последующие годы операции, как правило, буднично шли в одних и тех же провинциях. Оригинальностью и результативностью они не отличались. Обстановка год от года не улучшалась. Звездой награждались лишь офицеры и солдаты за личное мужество и героизм, многие из которых посмертно.
Исключение составил, пожалуй, лишь А. Руцкой, удостоенный такой награды то ли за нахождение в плену, то ли по совокупности за множество боевых вылетов.
Военачальник высокого уровня должен был организовать и успешно провести нечто необычное, нестандартное, масштабное, а главное – высокорезультативное. Именно такой могла оказаться операция к востоку от Гардеза, на которую никто раньше не отваживался. Хостинский гарнизон при этом снабжался лишь по воздуху, но это было привычным, устоявшимся делом. Хотя и дорогостоящим, но сравнительно безопасным.
Похоже, что у обоих четырёхзвёздных генералов – Салманова и Варенникова мысли и устремления совпадали. Вначале, как уже говорилось, Г. Салманов в августе-85 г. организовал самостоятельную операцию. Хотя душманам был нанесён ощутимый урон и угрозы Хосту были отчасти отодвинуты, однако близость Пакистана сыграла свою роль и они вскоре восстановили силы и усилили натиск. Теперь обстрелы гарнизона велись нередко дальнобойной артиллерией уже с сопредельной территории, из- за границы.
Варенников к тому времени начал вынашивать уже свой, более масштабный замысел. Но и Главный времени не терял. После первой попытки он решил осуществить „дубль два”, организовав новый поход. Теперь уже совместно и во взаимодействии с 40-й. Не зря же он удивил всех, самолично прибыв на боевые в Хост в сентябре.
Был разработан план, который утвердил Министр обороны СССР маршал С. Соколов. Подчёркиваю, планом не предусматривалось никаких действий против Джадрана.
Умный и проницательный Соколов, как пришлось узнать позже, предупреждал полководцев: „Имейте в виду, не трогайте племя Джадран”. С. Соколов ранее в течение пяти лет возглавлял Опергруппу МО СССР и обстановкой владел. И здравым смыслом. И без амбиций, так как звание Героя имел.
Варенников в своей книге об этом умалчивает. Видимо, не зря, так как воспоминания он описывал гораздо позже и вряд ли собирался афишировать только ему известные мотивы понимая, какой ценой ему досталась Звезда, и кто и как это оплатил.
Из пятой книги цикла „Неповторимое” видно, сколь ревниво автор в начале 1986 года отнёсся к разработанному (в обход его!) плану — инициатива у него перехватывалась, личная перспектива уплывала. Решив непременно встрять и ухватившись за „неудачные” с его точки зрения сроки проведения операции, мол, февраль-март – период непогоды, слякоти, распутицы (речь шла о весне 1986 года) он решил для пущей убедительности подтвердить это личным облётом предполагаемых маршрутов выдвижения войск в обход Джадрана с севера, через Парачинар, Ганихейль, Мангал вплоть до Хоста. И это мог бы быть весомый аргумент, внешне оправданный. Не подкопаешься. Похоже, что он по-прежнему стремился „пробить” свой вариант, совместив операцию с „Магистралью”, как начальным этапом всего замысла.
Настырный Варенников постарался привлечь на свою сторону начальника Генерального штаба СССР маршала С.Ахромеева и через него добиться у Министра одобрения своего варианта. Но и Ахромеев был бессилен. Прибыв в качестве делегата 27 съезда КПСС в феврале в Москву, Варенников добивается встречи с С.Соколовым и ещё раз пытается убедить того. Но Министр неумолим – операцию проводить в установленные сроки и согласно утверждённому плану!
Вообще, как с досадой сетовал Валентин Иванович, С. Соколов его особым вниманием не жаловал, держал на расстоянии и предпочитал все вопросы решать через С. Ахромеева.
Описывая через годы эти моменты, самолюбивый Варенников про Джадран и „Магистраль” здесь умалчивает.
Надо отдать Варенникову должное – инициативу у Салманова в начале 1986 года он всё же перехватил, оказавшись впереди если и не на „лихом коне”, то на вертолёте в гуще хостинских событий. Пока Главный отсиживался в Кабуле, он фактически оттеснил его на задний план. Благодаря своему статусу и решительности он взял непосредственное руководство операцией в свои руки и не выпускал его вплоть до прибытия в самое логово душманов – Джавару. И здесь ему в личном мужестве не откажешь.
Не многие из военачальников его уровня или даже рангом пониже отважились бы на подобное. Например, во время одной операции мне приходилось наблюдать, с какими беспрецедентными мерами предосторожности однажды прибыл на ПКП в Панджшер один из предшественников Варенникова — генерал-полковник В. Меримский. Да и то на считанные минуты. При этом его сопровождали, а в период нахождения на ПКП – беспрерывно кружили в воздухе чуть ли не до полутора десятков боевых вертолётов. Персона-то была исключительно важная, а потому и безопасности для себя требовала особой. Но Панджшеру до Джавары –слишком далеко!
Результат хостинской операции, завершившейся в апреле взятием Джавары, был громким. По этому поводу и явно в целях привлечения внимания Варенников организовал в Кабуле даже „малый Парад победы”. Но славу приходилось делить на двоих – инициатива то исходила от Г. Салманова. Возможно, по этой причине Родина на этот раз поскупилась, не оценив по достоинству заслуги сразу обоих.
Не зря описывал перед этим, как рьяно взялся было Варенников осенью 1985 года за Джадран. По логике вещей, такая операция должна была развиться в более крупномасштабную, с последующей подлинной, (а не мнимой, как в 1988 году) деблокацией Хоста, разгромом окружавших его банд, взятием Джавары, закрытием границы. Благо большая часть этого округа была равнинной и закрыть границу было гораздо легче, чем в горах.
На фоне всех предыдущих афганских событий это действительно была бы грандиозная операция по размаху, значимости, результатам, военно-политическим последствиям. Да и по реализации личных амбиций.
Если у Варенникова и были подобные замыслы (а они были — достаточно вспомнить его болезненную реакцию на хостинскую инициативу Г. Салманова и чреватые попытки переубедить Соколова), то он, во-первых, мыслил гораздо масштабнее других. А во-вторых, реализовать заветные честолюбивые мечты – иные варианты найти было трудно.
Почему же возникла двухгодичная задержка-пауза до ноября 1987 года? К тому же с трансформацией масштабного замысла к кастрированному варианту „Магистраль”? Ведь актуальность деблокации Хоста и пресечения экспансионистских планов „альянса семи” в отношении округа сохранялось все эти годы ничуть не меньше, чем в конце 1987 года.
Во-первых, помешал Г. Салманов своим усечённым вариантом действий весной 1986 года. Спустя непродолжительное время возвращаться в Хост – а как же с одержанными накануне победами и победоносными докладами? Ставить их под сомнение? Перспективно ли идти проторенным путём, хотя бы и в интересах дела?
В этой связи повторная операция в одном и том же районе в течение года исключалась – существовал план их проведения в других регионах. Необходимо было выдержать паузу и выждать время.
Во-вторых, в течение мая – июня и сентября – октября 1986 г. Варенникову пришлось по заданию руководства заниматься ликвидацией аварии на Чернобыльской АЭС и лишь затем вернуться в Афганистан.
В-третьих, на этот период пришлась „политика национального примирения”. Контрреволюция уже захватила свыше 80% территории. Хитроумные советники политбюро и ЦК НДПА совместно с обессилевшей кабульской властью хотели „как лучше” перехитрить её лидеров. Под предлогом прекращения обоюдного братоубийственного кровопролития они питали некоторые иллюзии. Боевые действия, за редким исключением, сворачивались.
В-четвёртых, и это главное, имевшийся замысел подготовить и провести уже исключительно „свою” резонансную операцию с вторжением в территориальные пределы племени Джадран при министре С. Соколове был просто неосуществим.
Но не было бы счастья, так несчастье помогло! „Счастье” в виде „Цессны-172Б Скайхоук” неожиданно свалилось с неба, когда немецкий пилот Матиас Руст 28 мая 1987 года, в День советского пограничника совершил свою „историческую” посадку на Красной площади. Как тогда бытовала шутка, М. Руст пролетел так низко, что у многих полководцев слетели папахи. В том числе и у Министра обороны СССР. Через день, 30 мая маршал С. Соколов был снят с должности. Главное „магистральное” препятствия для В. Варенникова было устранено. Но он в те дни он уже был занят чернобыльскими проблемами.
Значит, и режиссер Бондарчук сюжетом для создания „9-й роты” тоже частично обязан Русту. Кстати, благодаря фильму миллионы россиян и зарубежных зрителей через этот сравнительно малый эпизод эпопеи воочию получили представление об афганской войне. У нас в Сочи для „афганцев” был устроен коллективный просмотр фильма в центральном кинотеатре „Спутник.”(Ныне по чьей-то глупости или алчности он снесён).
Я видел состояние ребят – все словно погрузились на эти два с лишним часа в суровое былое. В зале царила тишина, а по выходу – задумчивые, затуманенные воспоминаниями глаза и лица, да глубокие вздохи.
Безусловно, кое-что в картине излишне драматизировано, но главное – трагичный и кровопролитный сюжет, до боли знакомый и лично пережитый многими, мужество и стойкость вчерашних пацанов – схвачено верно и брало за живое.
Однако не обошлось и без грязи. Имею в виду эпизод, когда прилетевший в финале полковник на вопрос выжившего десантника, как же так получилось, что не пришла подмога, отвечает: „Извини, про вас просто забыли!” В этой фразе – громадная порция дерьма, вылитая на головы множества офицеров и генералов, не только честно и мужественно выполнявших свой долг, но и нередко жертвовавших собою ради спасения жизней этих самых пацанов. В этот момент меня словно по нервам резануло. Неужели ослышался? Мгновенно прострелило: „Вот козёл!”
По Бондарчуку получилось, что про свою роту (одну из трёх!) „забыл” комбат, его начштаба, замполит… Да и остальные такие же — „забывшие” командир полка (кстати, в реальной жизни им являлся Герой Советского Союза подполковник В. Востротин), комдив со своими штабами, командование армией… Возможно ли было подобное? Да ни в коем случае!
Мне приходилось минимум раз в месяц дежурить на армейском ЦБУ (Центр боевого управления) в качестве представителя советнического аппарата министерства обороны ДРА. Посреди просторного зала на 2-м этаже бывшего дворца Амина на громадном столе постоянно находилась подробнейшая топокарта страны. На ней дежурная смена операторов, разведчиков и других служб в течение суток неотрывно и скрупулёзно отслеживала и отражала все изменения текущей оперативной обстановки. К исходу дня из всех соединений и отдельных частей заслушивались подробные доклады об итогах дня, кто и где вёл боевые действия, результаты, потери и их причины; планируемое на завтра или даже в ночь по привлекаемым подразделениям, районам, времени, задачам; куда, к какому времени и какими силами выставляются блоки, посты, засады, рейд на караван, действия досмотровых групп „спецназа”, артиллерийские или авиационные удары и т. д.
Особо подчеркну — штаб армии вёл дотошный учёт вплоть до взвода, а иногда и меньше! Не говоря уж о роте. К 5.30 – 6-00 подтягивались начальник штаба, разведки, оперативного отдела, других служб, нередко и представитель начальника Генштаба СССР, в то время генерал Громов Б.В. Они внимательно и подробно вникали в обстановку, держали на контроле все события и подразделения, вышедшие на боевые. Уверяю, что чувство долга и ответственности за судьбы людей при этом проявлялись на высшем уровне. Эту информацию подтвердит любой из сотен офицеров и генералов, выполнявших эти задачи на ЦБУ и КП армии, соединений, полков. А тут про роту „забыли!”
Не знаю, почему промолчал тогда Союз ветеранов Афганистана. Всенародных звиздюлей Бондарчуку надо было выписать. С его стороны это была настоящая, непростительная подлость. Либо по недомыслию, либо в погоне за „спецэффектом” он умышленно обгадил разом всех , кто тащил за собою весь тяжкий груз войны.
По этому поводу буквально на следующий день пришлось давать интервью нескольким сочинским журналистам с опровержением эпизода.
Итак, с уходом С. Соколова все карты оказались в руках у Варенникова. Приобретённый за два года опыт и статус позволяли ему со знанием дела внушить руководству Генштаба и новому министру обороны СССР необходимость реализации своей идеи. Очевидно, ему удалось заполучить в союзники командование 40-й.
Но в своей книге операцию „Магистраль” он упоминает кратко, сославшись на более детальные описания Б. Громовым.
Утверждения же самого Громова, что „после многочисленных настойчивых просьб афганского руководства командованием Ограниченного контингента было принято решение спланировать и провести крупную совместную войсковую операцию афганских и советских войск…” – мягко говоря, преувеличение своей роли. Не тот уровень. У командования ОКСВ не было таких полномочий. Оно могло самостоятельно или по поручению старшего начальника разработать замысел или даже план, но лишь доложить его на утверждение. „Принимать решение” в отношении афганских войск – это желаемое за действительное. Такая прерогатива принадлежала исключительно руководству опергруппы МО СССР, то есть генералу армии В. Варенникову. Именно он, а не кто иной был в постоянном контакте с Наджибуллой и имел возможность выслушивать его.
„Многократные настойчивые просьбы афганского руководства…” – это мы уже встречали в декабре 1979 года, когда убивали Х. Амина.
„Мы всё детально разработали с Наджибуллой”, — пишет Варенников. — „Если вдруг этот вариант (мирная договорённость с племенем) не получится, то мы начнём проводить операцию по деблокированию дороги на Хост и самого города Хост”.
Как видно, это уже другой разворот. Тем более что Варенников очень умно пытался подвести это решение под предварительное согласие Лойя Джирги. А Лойя Джирга должна была в свою очередь утвердить концепцию национального примирения. И опять же, его подход был очень осторожен – сначала Джирга должна призвать племя и его руководителя Джелалутдина, к мирному пропуску колонн. При том Варенников здесь же сам и подтверждает ту характеристику племени, которая докладывалась ему в 1985 году: „Это наиболее многочисленное и агрессивное племя…”. Из его воспоминаний очевидно, что никаких „настойчивых многократных” Наджибуллой ему не высказывалось, что инициатива в реализации давнего замысла по-прежнему исходила от него. Но он хотел обойти острые углы, связанные прежде всего с провозглашённой к тому времени политикой „примирения”. Он отлично осознавал, что племя не пойдёт ни на какие ,,мирные” пропуски колонн.
Скорее всего, Наджиб вынужден был уступить настойчивости Варенникова. Замысел операции и связанные с этим боевые действия против племени Джадран явно шли вразрез с „национальным примирением”. Уже в начале осени 1987 года для Наджибуллы, хорошо осведомлённого о прогрессе Женевских переговоров, отчётливо замаячила реальная перспектива скорого вывода наших войск и неизбежно связанных с этим больших проблем для афганских властей и лично для него. Положительные результаты „примирения”, случись они на деле, оставались для него последней надеждой. Поэтому самому же их и торпедировать „многочисленными настойчивыми просьбами” он не мог. Предчувствие его не обманывало. Он вскоре будет предан Ельциным и повешен талибами.
Многократные ссылки на „критическую ситуацию с продовольствием – население голодало” называть враньём не хочется. Пускай это будет заблуждением. „Критической” она могла быть лишь без продовольствия. Но дело не в игре слов. Получалось, что пуштуны в Хосте с голоду умирали, а их сородичи — джадран, захватив дорогу и, как собака на сене, с этих гор ни шагу в сторону Гардеза и тем более Кабула – сыты и без наземных или воздушных поставок. „Конечно же, душманы понимали, что наши действия продиктованы необходимостью ликвидировать угрозу голодной смерти нескольких тысяч жителей Хоста” – сообщается в книге Громова.
Продукты действительно требовались, но лишь для снабжения гарнизона, что чуть ниже и признает автор правдиво. Но это уже не те масштабы. А без приукрашивания и нагнетания продовольственных страстей уж как то и смысл, и ореол подвигов тускнели.
Не ставя под сомнение приводимые цифры, то ли 25 тыс. тонн ( В. Варенников), то ли 24 тыс. тонн ( Б. Громов) народнохозяйственных грузов, которые якобы были предварительно сосредоточены в Гардезе, хотелось бы знать: во-первых, где там складировалось такое их громадное количество; во-вторых, кто и как их загружал; в-третьих, как обстояли дела с разгрузкой в Хосте. Ведь утверждается, что ежедневно из Гардеза в Хост отправлялось „2-3 колонны… В основном это было продовольствие или горючее…”. Варенников сообщает, что „19 января из Хоста в Гардез вернулась колонна, которая отвезла туда последнюю тысячу тонн груза”. Ежедневно разгружать такую массу груза – ого! Войска-то на высотах сидели, оборонялись…
17 июля 1989 года я провожал из Москвы начальника политотдела хостинской 25-й пехотной дивизии. Подполковник Фарук закончил учёбу на ВАКе Академии Генштаба. Мы встретились у меня дома, хорошо посидели… Он возмущался: „Лишь первые несколько колонн были добротно загружены. Ещё бы, их провожали из Кабула (он говорил, что именно из Кабула, а не Гардеза) с помпой, митингами, оркестрами, под барабанный бой прессы и телевидения”. С его слов, последующих было не много, „в машины бросали наспех что ни попадя, без разбора, нужно ли это в Хосте или нет. Войска вдоль трассы сидели на высотах, поэтому колонны должны были двигаться постоянно, шумихи то было много. Да и машины зачастую шли загруженными наполовину – из Кабула уже и грузить было нечего, лишь бы движение по трассе не прекращалось. В результате уже в марте дивизия осталась без боеприпасов к миномётам и почти без артиллерийских”. Возможно, „приняв на грудь”, Фарук излишне эмоционально драматизировал обстановку. Варенников приводил подобные примеры. Но истина могла быть между полярных оценок.
И ещё. Население там никогда не голодало и с раскрытым клювом помощи от не слишком богатого Кабула не ждало. В основном равнинный округ, находившийся почти в центре Пуштунистана, хоть и не в избытке, но имел свой скот, домашнюю птицу, не шибко-валко вёл земледелие. Значительная часть продовольствия традиционно завозилась из Пакистана – и ближе, и дешевле, и разнообразнее. Границы там всегда были открыты и для пуштунов практически не существовали. Так что если вести речь о трассе и не брать во внимание нужды афганского гарнизона, то почти всерьёз можно утверждать, что в ней скорее нуждался Кабул, а не население Хоста. Но советская безвозмездная помощь могла, конечно, поставляться Хосту в ходе операции в больших количествах. Как бы там ни было, война войной, но местные жители обедали и ужинали по распорядку, да и чаи с лепёшками по утрам гоняли исправно. Чтобы убедиться в этом, достаточно было спуститься с КП на перевале Сатыкандав непосредственно в Хост.
Возможно, подобные косяки на совести тех, кто помогал автору в написании. В упомянутых книгах неточностей и противоречий хватает – то ли вследствие поспешности и невнимательности, то ли консультанты подвели. Например, в разделе „Магистраль” также утверждается: „После вывода из Хоста гарнизона советских войск сложилась реальная угроза потери города, да и всего округа…”. Не знаю, кто так подставил автора, но „гарнизона советских войск” в Хосте никогда и не было. За весь период с 27.12.79 по 15.02.89. И дело здесь не в точности – вроде как при „шурави” всё было в порядке, а ушли – получите!
Кому-то, видимо, страсть как хотелось объяснить, зачем же всё-таки нужно было устраивать бойню-мясорубку там, в горах, когда уже отчётливо просматривалась перспектива вывода наших войск. По крайней мере это было известно В. Варенникову за два месяца до начала „Магистрали”. Об этом он сам пишет, вспоминая встречу в Кабуле с Э. Шеварднадзе накануне в сентябре. Окончательные договорённости были подписаны всего через полгода, 1 апреля 1988 года.
В прессе того периода и сегодня в интернете полно восторженных отзывов по поводу проведённой операции, вплоть до утверждения, что она „должна быть включена в учебник по военной стратегии и тактике, как самое удачное сражение, проведённое советским командованием в Афганистане…” Не берусь оспаривать или оценивать её с чисто с военной точки зрения, замечу лишь, что на стратегические масштабы она явно не вытягивает. Общее количество задействованных войск как советских, так и афганских не достигало численности и одной мотострелковой дивизии. А дивизия, как известно, — единица тактическая.
По признанию самого Громова, регулярным войскам обоих армий, да ещё при поддержке авиации там, в горах, ,,противостояла группировка оппозиции… в основном из военизированной части племени Джадран”. То есть вооружённое народное ополчение. Вокруг Хоста, особенно южнее, войскам противостоял бы более серьёзный противник, но туда операция не развивалась.
Помнится, в качестве обоснования целесообразности проведения операции декларировался „срыв” намерений моджахедов по созданию альтернативного исламского государства и деблокация города Хост.
Всё оказалось проще – никаких боевых действий по разгрому банд в окрестностях Хоста и не намечалось. ,,Захватом перевала Сатыкандав, который был расположен на высоте 3-х тысяч метров, мы планировали обеспечить беспрепятственное выдвижение своих войск и блокирование дороги Гардез – Хост. На следующем этапе операции, удерживая под своим контролем трассу, боевые подразделения должны были прикрывать прохождение колонн с запасом материальных средств в Хост и возвращение их обратно. В дальнейшем, после создания в гарнизоне Хоста необходимых запасов медикаментов (а боеприпасов?) и горючего войска, которые располагались вдоль дороги, предполагалось вывести из округа в район Гардеза”. Здесь уже чувствуется искренность и точность командарма, хотя опять косяк насчёт боеприпасов. В обозначенном им замысле нет чьего-то словоблудия по поводу умирающих жителей, а конкретно идёт речь о гарнизоне. Куда вот только мог разместить гарнизон вышеупомянутое количество грузов… Ведь в пересчёте на железнодорожные составы их чуть ли не десяток!
Ну да ладно. Разгрузили, разместили – хорошо.
А куда из описанного замысла подевалась деблокация Хоста, разгром окрестных банд, пресечение намерений лидеров контрреволюции по захвату округа? Ведь далее утверждается, что „главным итогом проведённой операции явился прорыв многомесячной военной и экономической блокады Хоста. Вместе с тем были сорваны планы лидеров „альянса семи” по отторжению округа Хост от Афганистана и созданию на его территории автономного исламского государства”.
Вот так. Протаранили оборону моджахедов на перевале, на три недели овладели дорогой, доставили необходимые грузы ( особенно медикаменты!), вернулись в Гардез и все замыслы, „альянса” сорвали. Вывод явно идёт вразрез с реальным результатом.
Блокада округа как была, так и осталась. Основная опасность Хосту исходила с востока и юга и вовсе не от Джадрана, находившегося западнее и занимавшего все годы позицию „вооружённого нейтралитета”. Племя хоть и удерживало дорогу, но в атаках на Хост ранее не участвовало.
„Полевые командиры… начали принимать активные меры для сохранения тех запасов, которые уже находились в округе Хост”, — сообщает Б. Громов. Так почему же в интересах срыва тех самых ,,планов альянса” их не уничтожали? Значит, впоследствии эти запасы и помогли мятежникам разгромить гарнизон и овладеть городом?
Варенников пишет, что „на следующий день (после возврата колонны 19.01) мы начали снимать войска с блока дороги. Мятежники вслед за нами тут же выставляли посты и закрывали дорогу вновь”. Вот так без словоблудия, честно, прямолинейно и простодушно он обозначил итог операции – войска ушли, блокада осталась. Хуже того, могущественное племя было превращено в злейшего врага кабульской власти. Так что ни деблокацией, ни срывом замыслов альянса здесь и не пахло.
„За успешное деблокирование Хоста звание Героя Советского Союза было присвоено генералу армии Варенникову Валентину Ивановичу… Моя фамилия тоже значилась в тексте Указа”, так завершает главу „Магистраль” Б. Громов. .
Если же вернуться к утверждениям о ранее существовавших дорогостоящих поставках Хосту по воздуху, то в пересчёте на жизнь людей (в том числе мирных жителей), количество войск, задействованных для боевых действий и выставленных на блоки, наземные перевозки и погрузочные работы, стоимость израсходованных боеприпасов, авиабомб, ГСМ для самолётов, автотранспорта и бронетехники, вовлечённость афганских и советских солдат в кровопролитие и убийства представителей племени Джадран – вряд ли всё перечисленное являлось предпочтительнее и дешевле авиаперевозок.
Племя довольно скоро отомстило, захватив и уничтожив весь гарнизон, значительная часть которого – несколько тысяч афганских военнослужащих — была просто вырезана со всей восточной жестокостью. А Громов пишет, что „потери были минимальными”. Разумеется, он имеет ввиду только свои войска. По его мнению, афганцы не в счёт. Но и среди своих они были, и были напрасными. Их вообще можно было избежать, не будь „Магистрали”. Ссылки на возросшую опасность воздушных перевозок преувеличены – можно было просто расширить зону безопасности вокруг аэродрома, как это было в Кабуле, Кандагаре, Баграме или Шинданде. Но это выглядело бы буднично, рутинно, без громкого эффекта. И конечно, без соответствующего Указа Президиума ВС СССР.
Вместо громогласного восхваления значимости операции её следует признать напрасной и никчёмной, по большому счёту проведённой лишь в честолюбивых интересах одного, хотя и известного генерала. К сожалению, и такое случилось в летописи нашего первого афганского похода.
С моей точки зрения, генерал Б. Громов был достоин этого высокого звания и без участия в такой операции, отдав Афганистану шесть лет своей жизни.
„Золотой полумесяц.”
Так уж случилось, что опять благодаря В. Варенникову пришлось познать ещё одну сторону афганской ,, специфики”.
В начале февраля 1986 года он вызвал меня в свою резиденцию и кратко поставил в общем-то необычную задачу – отправиться в Ганихейль в 30-ти километрах юго-восточнее Джелалабада и во взаимодействии с управлением территориальных войск обеспечить действия дислоцирующегося там местного племенного полка по занятию и удержанию высот южнее и севернее ущелья Дуав Назьян-хула. То есть прикрыть фланги частей, которые должны продвигаться в сторону границы с Пакистаном. „Войска пробьют коридор для выхода туда вооружённых отрядов племён шинвари и африди, которые сейчас перевооружаются и проходят боевую подготовку в учебном центре под Джелалабадом. Войск там слишком мало, — добавил он, — связывайтесь с Совмином, со всеми, кто нужен, тащите туда всё и всех, в том числе продукты, керосин, ГСМ, ублажайте их там как хотите, но полк должен сидеть по высотам и удерживать их. Задача ясна?” — „Ясна!” — „Всё, действуйте!”.
Задача-то ясна, а вот откуда и зачем взялись на территории ДРА отряды пакистанских племён…. Почему „войск там слишком мало” – тоже было не понятно. Оказалось, в это время они завершали подготовку к хостинской операции.
Работа с племенами и их вооружёнными формированиями входила в обязанности нашего управления. Однако племенные полки обычно занимались самообороной в местах проживания. Здесь же задача была иного рода – полку предстояло действовать в отрыве от насиженных мест, хотя сравнительно и не на большом удалении – до границы было менее 20-ти километров.
Подготовившись и организовавшись, через неделю были на месте. Разумеется, с колонной материальной помощи и медперсоналом.
В период работы там и в соседнем уезде Ачин я обратил внимание, что несмотря на ранний февраль вся равнина между Ганихейлем и горами пышно зеленела, а на каких-то посевах полно работающих крестьян – мужчин, женщин, детей. Сидя на корточках, они кропотливо копошились там часами. Поинтересовался, что они там так дружно возделывают? — „Как что? Опиумный мак обрабатывают!” — „Вот так, открыто, и власти не препятствуют?” — „Они тут вечность этим занимаются. Это их основной заработок. И если бы власти вдруг попытались запретить, мы с вами вряд ли бы так спокойно здесь разъезжали!”
Мы действительно в этот момент всего на двух БТР двигались из Ганихейля в сторону Джелалабада. Накануне мы преодолевали этот путь на вертолётах, а тут пришлось срочно выехать на полдня в провинциальный центр по каким-то рабочим моментам.
Вдоль дороги по обеим сторонам на разбросанных высотках – стационарные посты „защитников революции”. Их видно издали по развевающимся государственным флагам.
Пришлось удивляться, как же так, ведь даже в Кабуле бывало напряжённее. Помню, в апреле 1985 г. мы с водителем Сардаром на нашем УАЗ-469, почему-то изменив маршрут, после обеда двинулись на службу через центральную площадь и район Спинзар. На площади шла репетиция парада по поводу очередной годовщины Саурской революции. Пришлось объезжать по каким-то узким улочкам с 3 – 4 этажными домами, балконы которых буквально нависали над нами. Сделав два или три поворота, Сардар вдруг остановился. К тому времени он знал три десятка русских слов и фраз, достаточных для общения. Указав пальцем влево-вправо, он произнёс: „Нельзя, нельзя, рафик мушавер! Душман, душман!”. Сдав назад, кое-как развернулись и уехали по привычному маршруту.
А тут крохотной бронегруппой прём несколько десятков километров туда, а затем обратно, и всё спокойно. Возможно, именно этими обстоятельствами впоследствии будет объясняться то, что в течение многих месяцев после выхода наших войск длилась безуспешная осада мятежниками Джелалабада. Именно здесь им было оказано наиболее ожесточённое и упорное сопротивление.
Происходило же в тех местах следующее. К тому времени, как уже говорилось, кабульское правительство объявило „политику национального примирения”. Афганская и советская пресса, радио и телевидение стали взахлёб сообщать, как племена чуть ли не опережая друг друга решили поддержать очередную инициативу НДПА. Тут как раз и подвернулись племена шинвари и африди. Они вроде бы самыми первыми откликнулись на призыв афганского правительства и с оружием в руках воспрепятствовали проходу через территорию своего Хайберистана бандам, направлявшимся из Пакистана в ДРА. Они проводили джиргу за джиргой с мирными призывами к соотечественникам. В ответ пакистанская военщина навалилась всей своей мощью, нанесла им значительный урон, вытеснила их вооружённые отряды в афганскую провинцию Нангархар. Такова была официальная версия.
Кстати, так уж совпало, что уже с 26 января наша смешанная радиоредакция через радиостанцию Р-245 в свой начальный период работы вещала именно на эти племена и выходила в эфир с позывными „Хайбер Гак” — „Голос Хайбера”.
Наши газетчики, многих из которых хорошо знал, с упоением смаковали такую версию, фактически не владея подоплёкой событий. Справедливости ради скажу, что например, Александр Олейник из „Красной звезды”, Виталий Скрижалин, да и некоторые другие часто бывали на боевых, но цензура делала своё дело. В целом же пресса в основном была единодушна – племена шинвари и африди поддержали политику „национального примирения” и всем остальным они в пример.
Пока их отряды перевооружались и занимались боевой подготовкой в окрестностях Джелалабада, а войска пробивали для них коридор в сторону границы, мы с советником 1ак подполковником Геннадием Старых и своей группой ублажали население Ганихейля и семьи племенного полка, дабы их мужья доблестно держали высоты для обеспечения флангов продвигающихся войск. От входа в ущелье до границы было всего около 14 километров. Все склоны были в сплошных, строго горизонтальных террасах, где опять же буйно произрастали те самые опиумные злаки, что и на равнине. Дней через 10 после начала операции мы с Геной обнаружились на самой крайней точке нашего действа – на афганской границе с Пакистаном.
Здесь мы наблюдали, как вскоре через наши боевые порядки почти стройными рядами проследовали из Джелалабада обратно в Хайбер воины тех самых героических племён, воспевавшихся нашей прессой.
Позже всё оказалось гораздо прозаичнее. Именно отсюда, от Ганихейля и соседнего уезда простирался в сторону Пакистана знаменитый „золотой полумесяц”, полосой протянувшийся вдоль стыка границ обоих государств. Основная его часть находилась на территории Хайбера. Тогда в зоне этого „полумесяца” схлестнулись интересы двух опиумных королей – Надыр Хана, большого друга американцев, и Валихана Кукихейля, предводителя племён шинвари и африди. По злостным слухам, готовый „продукт” от Валихана якобы направлялся в ДРА, а сам он вроде бы сотрудничал с афганским ХАДом. Если это так, то и свой, „доморощенный” в Ганихейле, попадал в те же руки.
Группа Т. Гдляна, расследуя обвинения против зятя Брежнева Юрия Чурбанова, заподозрила его в причастности к афганскому наркобизнесу именно с джелалабадского направления и якобы выделила его „наркодело” в отдельное производство, не доведя его до конца. Оказалось, чтобы посадить Чурбанова, материала было и без того достаточно. По крайней мере, о том сообщил мне один из сотрудников группы. Возможно, на то были и другие причины, например, заинтересованность в недопущении огласки щекотливой темы кем–то из высокопоставленных должностных лиц горбачёвской эпохи. У Ю. Чурбанова, по слухам, были государственные награды за оказание ,,интернациональной помощи” братскому народу. Значит, заслужил. Недавно прочитал его книгу ,, Мой тесть Леонид Брежнев”. Кроме ругани в адрес Амина про Афганистан и командировки туда – ни слова. Почему?
Кстати, не так давно на сайте ,,Военного обозрения” появилась статья профессора, политолога Панарина И.Н. ,, Наркодиллер Горбачёв”. Там сообщается:,,…Все наркотические потоки из Средней Азии… с самого начала сходились в Ставропольском крае…”. С чего бы это? Выходит, не все и где-то пересеклись?
Когда надырхановский „проамериканский” наркотрафик схлестнулся где-то в Европе с „советским”, те в условиях ужесточавшейся конкуренции забеспокоились. В Штатах ведь тоже существует разделение труда – кто-то борется с наркобизнесом, кто-то – наоборот. Вот и поступила команда президенту Зия-уль Хаку образумить Валихана Кукихейля. Его плантации и лаборатории по переработке сырья были уничтожены. Тот разобиделся и заявил, что,, раз так – больше ваши банды в Афганистан пропускать не буду!”. Тут его и объявили приверженцем политики „национального примирения”, оказали помощь вооружением и переподготовкой боевых отрядов. Говорят, впоследствии они всё же примирились. С Надыр Ханом, не с Наджибуллой.
А когда на Западе поползли упорные слухи, что самый безопасный и надёжный путь для наркотиков в Европу проходит через территорию СССР, наши бдительные спецслужбы пресекли эти наветы, догнав в 1988-89 годах два или три „контрабандных” контейнера с наркотой в Англии и даже в Канаде, о чём сразу же раструбили все СМИ – вот как бдим и работаем. Аж за океаном достали!
Прощай, Дар-уль Аман!
Меньше месяца прослужил в Афганистане генерал-майор Николай Власов, советник командующего ВВС армии ДРА. Он был сбит 12 ноября 1985 года, катапультировался, но в воздухе был расстрелян. Произошло это над отдалённым горным массивом северо-западнее Кандагара. Понадобилась войсковая операция по поиску и обнаружению погибшего.
С одной стороны, он как настоящий лётчик стремился поддерживать навыки пилотирования. Возможно, хотел быстрее освоиться, на себе прочувствовать боевые будни афганских летунов, проверить их в деле. Потому и сел за штурвал и в составе авиагруппы ушёл на БШУ. С другой стороны, Н. Власов являлся советником, к тому же высокого ранга. Не его дело было водить истребитель в атаку, демонстрировать русскую удаль.
Хочу подчеркнуть, что среди множества наших советников в Афганистане было достаточно много настоящих энтузиастов. Они близко к сердцу воспринимали происходившее, нередко настолько входили в раж, что увлёкшись, стремились многое сделать своими руками. При этом считали, что добьются желанного результата быстрее, нежели подсоветные. Выполняя несвойственные им функции, они фактически подменяли афганцев. Казалось, что же тут такого – дело то общее, идёт война, время не терпит, нужны результаты.
Наверно, такой подход погубил и генерала Власова Н.В., и многих других, в том числе подполковника А.Мельниченко, которого так часто вспоминаю добрым словом.
В конце февраля 1986 года мы с Вахедом и ещё двумя офицерами нашего управления оказались в Герате, в 17пд. Но размещались поодаль в каком-то оазисе, где некогда была популярная гостиница для интуристов. Сейчас она была в запустении, хотя кто-то из бывшего персонала за ней присматривал. Других постояльцев не было.
Неподалеку в районе аэродрома располагался городок, где проживали советники 17пд. Накануне перед нами в Герат прилетел А. Мельниченко и работал там по своему плану с переводчиком Володей Твировым, студентом 4-го курса ИСА МГУ, где проходил обучение по военной кафедре №3 (спецпропаганда).
1-го марта был обычный рабочий день. Около 15.30 – 16.00 у них началась встреча с командиром одной из окрестных банд по поводу восстановления прерванного было мирного договора. Не помню обстоятельств, почему Мельниченко прилетел на этот раз без подсоветного Голь Астана. Но это было так, и именно он сам, полагая это очень важным, прибыл и лично вёл эти переговоры.
Около 17.00 советники бронегруппой отправлялись в свой жилой городок, до которого, кажется, было около 15 километров. Одновременно убывали и мы. У Мельниченко встреча затягивалась, прерывать её не хотелось, поэтому он сообщил поджидавшим, что ещё немного поработает, а минут через 15 их догонит. Однако встреча завершилась лишь через 40 минут, и он с водителем-афганцем и переводчиком отправился в путь на одиноком УАЗике.
До городка оставалось менее километра. Дорога в этом месте проходила узким дефиле. Здесь была устроена засада. Справа и слева с нависавших высоток ударил пулемёт и автоматы. Услышав неподалеку стрельбу и поняв в чём дело, советники бронегруппой и охранявший их советский взвод на БМП ринулись на выручку, но было поздно. Саша, находившийся на заднем сиденье, был ранен. Он сумел выбраться из машины и отстреливался из автомата, пока не потерял сознание. Возможно, именно в эти минуты он был смертельно ранен — в его теле оказалось много пробоин. В. Твиров ехал рядом с водителем и погиб на месте. Ему было 22.
Подоспевшие оказали Саше и водителю помощь, перевязали, вызвали вертолёт, обоих, истекавших кровью, срочно отправили в Шиндандский госпиталь. Уже в воздухе от потери крови Александр скончался.
Гроб с его телом в Одессу сопровождал Михаил Андриенко, где и похоронил.
Водитель выжил. Мне рассказывали, что у него было 12 пробоин, в основном в области грудной клетки. Спасли его советские врачи и через месяц он якобы был в строю.
Возвращаясь из Одессы в Москву и несколько задержавшись там, М. Андриенко прибыл в Кабул уже одновременно с моим сменщиком – Эдмундасом Касперавичюсом, тоже китаистом и однокашником. Позже оказалось, что через Афганистан прошла чуть ли не половина нашего выпуска. Кроме того, некоторые из нас, „афганцев,” ещё ранее( хотя и кратковременно) поучаствовали в событиях арабо-израильской („октябрьской”) войны 1973 года, успев отдать частичку „интернациональных долгов” в Египте, Сирии, Ираке.
В течение нескольких дней передавал дела Чюсу. В один из дней нас пригласил 1-й замначальника управления спецпропаганды ГлавПУ СА и ВМФ генерал-майор Л. Шершнёв. Он в то время входил в состав опергруппы В. Варенникова. Принял нас в резиденции ОГ, долго инструктировал Эдмундаса. Сообщил о некоторых планах, в том числе и предстоящем прибытии усиления в группу советников афганского 7-го управления – этнографа и социолога. „В ближайшее время – как рассказывал Шершнёв, — для активизации работы произведём авиаразведку и аэрофотосъёмку посевов, на постоянной основе будем прогнозировать виды на урожай…”. Здесь я уже не выдержал и неприлично засмеявшись, встрял: „Урожай какой, опиумного мака?”
Леонид Иванович мгновенно вспылил, обвинил меня в недальновидности и ещё в чём-то, в непонимании перспектив развития обстановки и грядущих побед…. В общем, категорически и надолго обиделся.
Покинув резиденцию, Э. Касперавичюсу посоветовал не брать в голову, а улетая в Союз, на прощание пожелал успехов в нашем безнадёжном деле.
Считал и считаю, что неисправимый оптимист Л. Шершнёв всегда искренне хотел как лучше, теоретизировал из благих побуждений, но мыслью растекался не вглубь, а вширь. Его явно „понесло” по воздушным кочкам, хотя практических дел и на земле хватало. Перефразируя знаменитого экс-премьера В.Черномырдина, — „Лучше думок хуже нет!”.
Прибыв в Москву, я предстал перед начальником нашего управления генерал-лейтенантом Смориго Н.И.. В то время Волкогонов Д.А. ушёл на повышение, возглавив Управление пропаганды и агитации. Одновременно являясь заместителем начальника ГлавПУ СА и ВМФ, стал генерал-полковником. Он сразу же принял (в Афганистан-то он меня благословлял!), с интересом расспрашивал часа два. В заключение поручил изложить всё в виде справки-доклада на его имя: „Ты изложи всё это письменно, я ещё раз просмотрю, подумаем, поработаем”.
В то время наивно полагая его достаточно влиятельной фигурой, действительно способной где-то, как-то, что-то и в чём-то изменить к лучшему, подготовил свои соображения. Сейчас понимаю, что документ был явно сырой – хоть и со свежими впечатлениями, но без той информации и осмысления, которые накопились за прошедшие годы.
Не знаю, как Д.А. „поработал” над справкой, но через несколько дней она оказалась в сейфе у начальника 1-го отдела спецуправления. Да и понятно, в 1986 году уже набирала ход перестройка, а он всегда держал нос „по ветру.” Занимать принципиальную позицию вопреки существовавшему курсу он бы не стал. По правде говоря и не смог, если бы и захотел – уровень всё же был не тот. Через несколько лет он покажет зад советскому прошлому и переметнётся к ельцинским демократамам.
Осмысливая пройденный этап убеждён, что в жизни каждого поколения случаются какие-то наиболее яркие события, которые глубокой бороздой навсегда врезаются в сердце. Иногда это называют ,,синдром”. Для нашего поколения таким явился Афган, который до сих пор не отпускает от себя и, видимо, уже никогда не отпустит.
Апрель 2013г.