К 75-й годовщине ВИИЯ. Письма из ВИИЯ. Слушатели об учебе в ВИИЯ в 1952-1956 годах

Собирая историю ВИИЯ из различных источников, мы стараемся сохранить ее для будущих поколений путем публикаций. Нами составляется Энциклопедия ВИИЯ. Пока только виртуальная из-за недостатка средств для публикации ввиде книги. Собранные материалы можно изучить, дополнить или исправить здесь: www.viiapedia.com Присоединяйтесь к нашему общему делу!

На фото: Евгений Поздняков (в центре) среди своих одноклассников на праздновании 60-летия Одесской спецшколы-интерната с английским языком преподавания.

Сегодня мы публикуем материалы Позднякова Евгения Александровича – выпускника первого выпуска 1951 года специализированной школы-интерната в Одессе, почетного президента Московского интернатского братства, профессионального журналиста-международника. В своей повести о выпускниках спецшколы с углубленным изучением английского языка он рассказывает о том, как одесские школьники стали слушателями Военного института иностранных языков. Он приводит письма Бориса Шумеева и Владимира Скалкина, в которых во всех красках рассказывается о жизни виияковце в 1950-е годы.

КАК «ИНТЕРНАТЦЫ» СТАЛИ ВИИЯЙЦАМИ 1952-1956 гг.

В 1945 году Украинская ССР стала членом ООН, и тогдашний министр иностранных дел республики Дмитрий Мануильский, озабоченный подготовкой будущих дипломатических кадров, предлагает создать в Киеве, Харькове и Одессе специальные мужские школы-интернаты с усиленным обучением английскому языку. Такие школы появились уже к началу следующего учебного года, в них набирали мальчиков с 1-й по 6-й классы. Практически все они были сироты или полу-сироты, отцы которых погибли во время войны; почти все они испытали на себе невзгоды оккупации.

Первые выпускники покинули спецшколы в 1951 году. Благодаря хорошей школьной подготовке почти все они поступили в разные вузы страны, включая МГИМО. В ВИИЯ эти «кадры» потенциальных слушателей в тот год остались незамеченными. Но в начале 1952 года директор Одесской спецшколы под давлением учеников очередного выпуска попросил руководство ВИИЯ обратить внимание на его воспитанников. Узнав о наличии на Украине школ с высоким уровнем лингвистической подготовки, ВИИЯ отправляет «десанты» своих специалистов во все три города, и многие «интернатцы», как они себя сами называли, пройдя медицинскую и другую проверку в местных военкоматах, получили возможность приехать в Москву на финальные экзамены в Лефортово.

Этот этап все выпускники одесской спецшколы преодолели благополучно. Так ВИИЯ в 1952 году получил новых первокурсников – Бориса Шумеева, Карла Кондратьева, Владимира Скалкина, Артура Заерко, Вадима Сторожко, Олега Хуртилова и несколько других. Они еще не знали, что впереди их ждут горькие испытания и разочарования, связанные с сокращениями, а потом и закрытием родного института. До того времени им ещё предстояло дожить. А пока они радовались, что их вступительные треволнения остались позади и спешили рассказать о своих эмоциях и делах тем, с кем они были связаны крепчайшими узами школьного братства. Из ВИИЯ пошёл интенсивный поток писем к интернатцам-однокашниками, учившимся в вузах Одессы и других городов страны. Слава Всевышнему, СМС в то время не было, и часть той объёмистой корреспонденции сохранилась. И сегодня, читая письма Володи Скалкина и Бориса Шумеева времён их учёбы в институте, многие поколения виияковцев могут легко воспроизвести в своём воображении яркие картинки жизни слушателей периода 1952-1956 гг.

1

Шумеев, Одесса, 20 мая 1952 г. Нам с Карлом Кондратьевым <одноклассником Б.Ш. по интернату, с которым он уже заканчи-вал 1-й курс Иняза в Одессе> предложили поступать в Военный иняз. Согласились. Прошли комиссию. Поболтали с подполковником из этого института. Звонили в Москву, в институт. Разрешили поступить на 2-й курс. Сдать английский (только). Разницу (если поступим) сдадим позже. К июлю (1-2) будем в Москве. Как говорили в СССР, телефонный разговор к делу не подошьёшь! Когда Шумеев и Кондратьев приехали в ВИИЯ, речь о их поступлении на 2-й курс уже не шла.

 

 

Борис Шумеев в 10 классе спецшколы. 1951 г.

Шумеев, Одесса, 31 мая 1952 г. 28 мая прошел областную комиссию. Годен. К 1 июля буду в Москве. Постараемся, конечно, поехать вместе. Говорил с ребятами <выпускниками> в интернате. Часть из них, у которых зрение «единица», едет в ВИИЯ.

В.Скалкин – десятиклассник. 1952 г.

2

Далее письма уже шли из Москвы

Скалкин, 2 августа 1952 г. Пишу на лекции. Сидишь, куняешь. Arthur (Заерко) говорит: «Кончай, разбудишь!» Так-то. Только что нас облысили и переодели. Мы с Борькой попали в одно отделение. В казарме спим рядом, днём – дрессируемся. Ст. сержант выслуживается – факт. С 15-го – в лагеря. В городе не бываем (пока). Настроение бодрое, в Москве дни солнечные, жаркие. От Б.Ш. привет. Он собирается дневалить, просматривает Устав, чистит пуговицы своей гим-наcтёрки.

6 августа 1952 г Твое письмо мне передали как раз в тот момент, когда я стоял в тени, отдыхая от только что тренированного «виртуозного» (!) поворота «кругом на ходу». (См. Строевой устав, стр.22, гл. 2, параграфы 46-47). О себе. Жив, крепко настроен, чувствую себя дельфином у крымских берегов, целыми днями занят (неважно чем), ежедневно совершаю три попытки насытиться!

Из смешных блюд могу предложить следующий полуанекдот. Во время разучивания поворотов «направо» и «налево», наш старлей, урезонивая виновников противоположных действий, изрёк патетически: «Что ж вы, сено-солома! Получается как у той Пелагеи, которая не могла показать одному товарищу, где право, а где лево!». Думаю со скуки заняться стихами, чтобы придать жизни больше ритмического такта.

7 августа 1952 г Письмо твоё с рассеянными мыслями филолога получил сегодня в начале пятого, придя со взводом с Москва-реки, где, так сказать., проводили плавание. Душно – жара! К моему вчерашнему письму могу добавить, что держимся мы коллективно, бывшим интернатом, вследствие чего больше весёлости, хохм, жизненного оптимизма. В подробности не влажу. Что до погоды, то она удивительно уравновешена: чистое небо, солнце бледно-горячее.

14 августа 1952 г Это письмо пишется в 01.40 ночи: дежурный я…

О нас. Мы принадлежим к числу тех немногочисленных счастливцев, в жизни которых после конца первого этапа её <окончания школы> не происходит решительных изменений. Мы продолжаем жизнь коллектива, подчиняемся его характеру, отношениям, законам, духу, соответственно переменив кое-какие детали в названиях, форме и пр. мелочах. Итак, мы слушатели ВИИЯ, утверждённые министром, ежемесячно получающие 750 рублей (в этом месяце – 524 р. 45 коп. – за 20 дней, с момента приказа). Встаём в 7.00, делаем зарядку, затем занимаемся дельным безделием и т.д. и т.п. до 23.00, после чего сон. Дежурим, читаем, пишем и получаем письма, которые ожидаем с большим нетерпением. Настроение интернатское: бульбистско-флегматично-оптимистическое. В довершение бюллетеня нашего состояния сообщу, что 15-16 едем в лагеря. Курсантские фотографии пришлю в сентябре.

Ну, пора,

рассвет лучища выкалил.

Как бы дежурный

меня разыскивать не стал.

К порядку

все ведь здесь привыкли,

Пока, пока,

дружок, ф и н а л!

<подражание стихам В.Маяковского «Мелкая философия на глубоких местах»>

29 августа 1952 г Вчера вернулись из лагерей. Время там прошло хорошо, я доволен. Сплошная физкультура. Мы с Борисом даже нашли время для создания некого подобия стихов, кои в виде приложения вложу в конверт. Идёт подготовка к учебному году. Уборка, размещения и т.п. курс подготовительных лекций прочитает Цветкова. Сегодня слушали её первую лекцию. Хорошо! Это «учёная жена»! Мы даже задали ей вопрос о партийности перевода, на который она ответила, что он партиен и привела доказательства. Настроение бодрое, хорошее. … Прости, зовут на построение.

01 сентября 1952 г. Как ни странно, но полем для пера я выбрал старую обложку тетради: это следствие того, что нет под руками хорошей бумаги. Но несмотря на цвет бумаги, содержание данного послания, как и нашей жизни, наполнены самым светлым оптимизмом и животрепещущими эксцессами. Началась учёба. Мы с Борькой восхищены своей преподавательницей. Молода, здорова, замеча-тельные глаза и носик. Мы не унываем, хотя придётся жить безвыездно 2-3 месяца.

13 сентября 1952 г. Письма твои получил. Хорошо тому, кто получает их. А то идёшь по коридору – все бегут: почту принесли! Орут, разбирают, шутят. Которые, значит, получили, отходят самодовольно в сторону, остальным приходиться завидовать. Вдруг кричит кто-то: – Скалкин! Тебе письмо!… Пишут… Скалкин – первокурсник ВИИЯ Ах мерзавец! Аж пот выступает от такого контраста!.. . Жизнь студенческая пошла… Не откладывай на завтра то, то можно сделать … послезавтра. И пока ты, заложив руки в карманы (что само по себе есть небезопасным положением), бродишь по всем углам, материалец накапливается и гирей ложиться на твою совесть и ответственность. А ты мурлычешь звуки, пропадаешь в лингафоном кабинете, торчишь в библиотеке… Интернатцы живут превосходно. Хотя мы в одном институте, Бориса Нижегородова, Виктора Бушанского, Олега Хуртилова и Карла Кондратьева видим редко. Но когда первым трём недавно пришли посылочки, мы все вместе порубали дыньки и яблоки в знак уважения Юга! При нашем клубе открыты уже самодеятельные кружки. Думаем в Борькой принять участие, тряхнуть стариной. Кроме того, готовимся к соревнованиям по л/а.. Кстати, ответь на вопрос (вполне научный): «стиль речи (языка) классовый»? Серьёзно спрашиваю.

Шумеев, 19 сентября 1952 г.

Последние известия

17.09. Соревнования по легкой атлетике на первенство института. В беге на 200 м приняли участие мастера шпорта 1) Скалкин В.Л. и 2) Шумеев Б.Г. Результаты: 1) 2 мин 22 сек; 2) 2 мин 25 сек. 17.09. Комсомольское собрание курса. Скалкин выдвинут в члены курсового бюро!

18.09. Комсомольское собрание группы. Шумеев выдвинут секретарем КСМ группы. Тоже неплохо.

Прогноз погоды.

Холодно, черт возьми. Доходим. Привыкаем. На сегодня хватит. Вовка ушел спать. Я тоже. Писать некому.

Шумеев, 9 ноября 1952 г. 5.11.52. Вечер в клубе института. Впервые здесь высоко поднялась звезда В. Скалковского. Его чтение (отрывок из «Знаменосцы» Гончара) привело всех в восторг. Бурные аплодисменты, переходящие в овацию возвестили о появлении молодого таланта. И это особенно приятно нам, интернатцам. После самодеятельности – танцы. И, разумеется, участие в них таких львов, как А. Хуртилов, В. Сторожко, В.Скалкин., Б.Ш., В.Бушанский, Б.Нижегородов не могло не смутить отдельные сердца местных дам.

6.11.52. Торжественное собрание института в Театре Советской Армии. Надеюсь, ты был там и представляешь эту громадину. Природная интернатская скромность не позволила нам сесть ниже 8 ряда балкона (под самым потолком). Но и этим мы были вполне удовлетворены. Перед нами раскинулось безбрежное море золотых эполет и блестящих лысин, прореженных панбархатом и другими притязаниями женской моды.

18 часов 00 минут. Сцена, горящая кумачом, переполненная цветами, оживает. Идут сплошные офицеры, и мерный перезвон <наград на мундирах> импонирует такой минуте. Зал встает…

19 часов 20 минут. Торжественная часть кончается. Перерыв до 20.00. В 20.00 — «Песнь о черноморцах» Куда идти? В одном конце фойе – танцы, в другом — буфет. Даже не моргнув, все повернулись и направились в буфет. Пиво, закуски и пр. Оно и приятно. «Песнь о черноморцах» – дрянь! Жаль талончика на обед и потерянного времени.

7.11.52. В 9 утра – построение. Пойдем с демонстрантами вне строя. Это к лучшему. Погода дрянь – слякоть, грязь. Шли, что меня удивило, без остановок. В 12.40 уже прошли Красную площадь. До 3 часов добирались домой. Отдохнули, отобедали, отправились…

Скалкин, 9 ноября 1952. В голове сумбур. Только пролетают в сознании отдельные болезненно яркие обрывки окружающего. Перепуталось всё: демонстрации, музыка, речи, знакомые физиономии, какие-то концерты, танцы и проч. и проч.

Время до праздников

Перед праздниками началась горячка. Времени ни в зуб! В городе соответственно не бываешь. В воскресенье доучивали хвосты.

Праздники

Началось с вечеров в институте и в Театре Советской Армии. Об этом тебе пишет Борис. 7-го ходили с демонстрацией на Кр.площадь. Видели Маленкова, Буденного, Булганина и др. Вечером опрокинули в одной компании. Умеренно и тихо. Камерное веселье. К часу – в институт. Дежурный – злой парень, ходит как наш завуч в интернате, со спичкой.

Второй день — 8-го. С утра – письма, книги. После 4-х – в город. Масса огней и народа. Телеграф гениально иллюминировали. Вся Горького в электричестве и музыке. Тысячное движение народа по мостовой, как по аллее парка, туда вниз, на Красную площадь… В 12 часов ночи докладываешь о благополучном прибытии из города.

Время после праздников

Начинается с сегодняшнего дня. На повестке – латынь. Lupus in fabulis. Аудитория. Из окна видна кое-какая Москва. Увядает праздничное её убранство. Постепенно снимают красные полотнища. Завтра уже рабочий день, 10 ноября. Текут дни тридцать шестого года республики.

Скалкин, 12 ноября 1952 г. Прости, что с ответом тавось… Дела, дела… Только в течение нескольких дней надо было: законспектировать весь семинарский материал, выучить рассказ, найти Чехова пьесы, написать 5 писем, прочесть книгу, подготовить собеседование по материалам съезда, накатать заметку в стенную газету, записать на магнитофон и т.д. и прочее.

Видели мы «Композитор Глинка». Жаль, что великого композитора киношники впутали в грязные дешёвые трюки. Никакого впечатления. Вернее, впечатление насекомого с фасеточными глазами, который не способен видеть цельный предмет, а одни только его части! Странная мозаика. Печально, чрезвычайно печально.

Смотрели «На дне». Это хорошо! Недаром автора Горьким звали!

Из новостей ничего нет. Слушали с Борькой 5 симфонию в Колонном. А так всё нормально. Натурально, если б не занятия, скучал бы по Одессе. Здесь осень, дожди, сыро, пасмурно. Природа смотрит формалисткой на свои многочисленные объекты.

Скалкин, 21 ноября 1952 г. 15 ноября, в день рождения, был в карауле. Мороз, автомат, рукавицы. На посту ломаю голову над схемой словарного состава языка, вспоминаю Одессу вместе с вами всеми, свои двадцать лет. Темно, всё перемешалось. Сменившись, получаю 2 поздравительные телеграммы. Засыпаю. Началась сумасшедшая неделя. Горы разной дряни накопилось, ни на одно письмо не ответил. Весит на мне тема: проблемы эстетического воспитания. Смотрит она на меня обозлённой волчицей. Нет подходящего материала и времени. Ребус! Хватаюсь за Чернышевского. Говорят, это не последнее в философии.

Борис – жив, здоров, агрессивно ведёт себя во сне, а утром, бывает, одевает на себя чужую рубаху. Растерял весь набор щёток, крайне необходимых в быту; разломал дверцу от тумбочки и она (дверка) при первом прикосновении к ней рассыпается на мельчайшие составные части. Вот такая история.

А Артур <Заерко> приобрёл несколько штампов и тычет их во всякую дыру, образующуюся во фразах. Они с Борисом ставят <чеховский> «Дипломат» завтра на факультетском смотре. Хохмачи. Увертюру делаю я: «Жена титулярного советника Анна Львовна Кувалдина испустила дух». И т.д. Что касается Вадима <Сторожко>, то прошедшие 3,7 месяца нисколько не отразились на нём: status quo римляне придумали специально для него. На занятиях по конькам вижу Алика <Хуртилова>. У нас уже настоящие морозы, скоро на лёд.

Скалкин, 1-7 декабря 1952 г. … Я сейчас отнюдь не в лирическом настроении: на ужин мне опять подали сырую котлету, мерзавцы! Сколько раз категорически заявлял заведующему (толстая баба в шёлковом белом халате; по внутренним данным, либералка), и всё понапрасну! Даже жалобную требовал. Когда дело до этого доходит, все разбегаются, притворяются девочками, которых ещё не целовали ни разу…

Вчера заболел Борис. Температура. Второй раз на этой неделе. Всё остальное безо всяких изменений.

Художественное чтение. Один артист говорил, что хорошим здоровьем и прекрасными лёгкими он обязан чтению вслух разучиваемых ролей. Вероятно, это преследовал и Скалкин, когда оказался среди лечащихся топтателей подмостков. Во всяком случае, он удивился, узнав, что внесён вместе с читаемой вещью в программу институтского смотра. Но удивляться ему пришлось недолго. Вскоре это удивление сменилось огромным сомнением в пользе этого физиологического средства, т.к. достаточно ему было перетащить рояль перед своим выходом, как воздух не стал попадать в его лёгкие, отчего в зале сложилось впечатление немого кино. Он явно слышал смех, когда был уверен, что текст, который он нёс публике, был весьма трагического содержания. Родившееся на этой почве негодование грозило лишить «чтеца» и остатков воздуха, и только конец дело спас. Вывод: лучшие чтецы выходят из носильщиков и грузчиков.

Нравы. Под нравами разумею, во-первых, дамские красные и синие кожаные ботинки на высоком каблуке с пояском из какой-то шерсти. Вся дамская половина города ходит в них. Появились они и у наших официанток, которые, любуясь эстетическими сочетаниями кожи, шерсти и капрона и проверяя на окружающих эффект своих ног, одетых в это дело, занимают у нас драгоценное время, что вызывает тихую злобу к нововведениям…

А когда наша преподавательница пришла на урок с перекинутым через плечо пушистым чёрным зверьком, я нисколько не удивился, хотя и вспомнил Есенина: «И зверье, как братьев наших меньших, никогда не бил по голове»… В Москве морозы и снега. Очень уж рано солнце заходит: в 4 ч. уже темно. С 12 января начинается пора повышенной температуры или зимняя сессия. Сдать получше – это чрезвычайно важно. С 19.1 по 1.2 – свободные, так сказать. Вероятно, Одесса. Соскучились по всем вам. Скоро Новый, 1953 год!

Скалкин, 15-16 декабря 1952 г. Братва наша живёт, здравствует, получает письма, зубрит и смеётся… А Новый годок встречать не знаем где. А, впрочем, не до него дело. Положение наше – положение студента перед сессией!! В Москве одесская погода: дождь, оттепель. Тренировка конькобежная натурально отменяется.

Скалкин, 30 декабря 1952 г. … Год тому я не мог себе представить строки:

Я начал жить,

сойдя с вагона

Привезшего меня в Москву,

Побрил я голову,

надел погоны

И сбросил штатскую скорлупу.

1953 год

Скалкин, 28 февраля 1953 г. У нас всё пока на месте. Ничего нового. Только что разве то, что мы два дня валяем дурака (22 и 23) и то потому, что были освобождены «в виду участия в самодеятельности». А тут такое, значит, подошло <Скалкин цитирует распространенную среди нас фразу из популярного фельетона М.Зощенко>. Идет вечер. Дефицит на девочек (хоть и во втором смысле). Мой товарищ – патруль. «Вдруг, — рассказывает он, — вижу, лезут. Кто лезет? Они, девчата-то, через забор». Патрулю скучно ходить – он берёт их и тащит к дежурному по институту. Комедия. А чудак, пойманный за этим же делом, оказался мужем, бежавшим из дому от своей жены к нам на вечер. Был также натурально задержан до прихода жены (!) Много дел. Начали изучать литературу, русский язык. Работы хватает. Кстати, ты ознакомился с дискуссией по Маяковскому? Ну как? Недавно видели прекрасную фильму «Максимка». (Написано неделей позже!) Я замотался в доску! А в серёдку недели семинар по одной дисциплине втиснули. Знать-то – ничего не знаю. Темнота. Садись и, наточив зубы, зубри. Вот. Новостей никаких. Видел фильмы «Учитель», «Молодой Карузо». Последний также вижу впервые. Дрянь. Кроме голоса и актрисы, приятной во ВСЕХ отношениях, там ничего нет. А героиня до того прекрасна, что один мой товарищ сидел три сеанса подряд ради эстетического удовольствия. Видел я ещё «Я обвиняю». Ну, здесь ничего не могу сказать. Это, по-моему, самая глупая картина в мире. Меня преследует анализ. Не способен воспринимать произведение искусства целиком. Оно распадается на части, дешевизна которых уничтожает всякую почву для благоприятного впечатления. Возможно оттого, что чувствую какую-то глухую пустоту в своей душе, заполненную разными знаниями. Борис <Шумеев> поправился на 1 кг 240 г. Но физиономия по-прежнему худобу выражает. Артур <Заерко> разводит руками от нектара удовольствий, получаемых от произведений искусства. Вадим <Сторожко> кашляет 3-ий месяц, лёг в лазарет.

Скалкин, 5 марта 1953 г. Болеть я не болел, но и писать – не писал. Времени так катастрофически не хватает, что я уже месяц не могу выбраться в соседнюю аптеку, чтобы заказать …очки. Оправа дала трещину ещё <во время каникул> в Одесcе, и стекло так и норовит покинуть свой обод. Поэтому и смеяться громко нельзя: падает, стеклянная душа его! Весна. Сегодня воскресение – на редкость солнечный день. Температура поднимается, но весны не чувствуется. Нет! Её не будет здесь: камень, в основном, равнодушен к таким тонким сезонам, и поэтому пуста его асфальтовая физиономия! Через месяц экзамены. Горы книг. Сейчас готовлюсь к семинару по литературе. Чернышевский. Листаю его тома. Жаль, что не успеваешь охватить всего умного – его так много. По другим предметам та же картина. Говорят, дальше ещё хуже будет. Вот так обстоит дело со временем. А писать об УЧЕБНОМ ПРОЦЕССЕ скучно, как и читать о нём. Борька. Тип этот жив, здоров. Недавно получил письмо, в котором подозревают его больным и просят сообщить подробности. А все потому, что не пишет. И родительница его сильно волнуется. Мерзавец! Погружён в учёбу; напоминает собой чиновника из «Дипломата». Последний раз комичен был в бане. Борис наполнил тазик водой и старательно мылил себе голову. Когда сия процедура была закончена, он потянулся к воде и, не обнаружив её в шайке, повернул намыленную физиономию ко мне и очень жалобно простонал, недоумевая: «А где же вода?» И только после до него дошло – во дне дыра… А последние дни жалуется, что хочет спать.

Скалкин, 11 апреля 1953 г. … Весна идёт!

Я вынужден признать это. Как не поверить, если видишь набухшие почки на деревьях! Как не верить, если читаешь до потрясения теплые и верные строки о просыпающейся природе в твоих письмах. Как не поверить, когда читаешь, что Охота на селезня и вальдшнепа разрешена с 11 апреля. Запись производится…. Как не верить шествию весны, когда срываешь апрельские листки календаря!.. Дни стали загружены до предела. 5-го мая – первый экзамен! От недостачи времени задыхаюсь. Тома мелькают перед глазами, как министры царя – не успеешь разглядеть номер тома и автора, как приходится браться за новый!…

Скалкин, 12 апреля 1953 г.

1. Ну, доложу тебе, братец, <станция метро> Арбатская – это вещь. Длиннющая – концов не видать. Красивая, величественная. Море света! Хорошо. Есть на что поглазеть.

2. Я забыл написать тебе. Как-то не так давно у нас в клубе выступал Мордвинов. Читал из Горького «Макар Чудра». Здорово делал он! В зале была – гробовая тишина.

3. Акромя учёбы занимаюсь общ. работой. Было недавно перевыборное собрание. Избран снова в Бюро. Удивляюсь.

4. Мне надоела Борькина рожа. Сонная и скучная, она вызывает чувство однообразия. Вместе с котлетами, она составляет ансамбль раздражения. Он по-прежнему молчит? Он флегматик.

5. Надвигается необыкновенная неделя в смысле семинаров. С ума сойти мало! Завтра семинар, а я ничего ещё не сделал. Мне уже надоела такая халтура.

6. Скоро в Одессу! Через 3,5 месяца Хи-хи-с.

Скалкин, 16 апреля 1953 г.

Виияковцы.

Борис Григорьевич Шумеев. Родился в Одессе. Спит рядом, 5 см от моей кровати. В нормальном состоянии спит также. Когда смеётся, тянет нос кверху. Считается в самодеятельности, поэтому каждая танцевальная мразь имеет право поймать его и потащить на репетицию. Не рвёт с кружком. видимо, потому, чтоб оставить за собой право ходить бесплатно в кино, мероприятие чрезвычайно удобное. Ещё в прошлом, когда пришел из госпиталя, несколько дней смеялся над изречением одного из своих коллег: — Сестричка, у меня упадок сил. Двумя руками не могу согнуть…

Заерко. Поправился. В основном не пьёт, тем более не курит. Хотя как-то однажды сказал «Давай-ка попробую закурить» и тут же затянул сигаретку. Выходя из общежития, нарвался на начальника и следующие слова — А я-то думаю, как мне найти того, кто это в общежитии курит и окурки бросает? Обидно, конечно, но обошлось без последствий. Ни с кем не переписывается. Характер старый, сибаритствующий.

Вадим <Сторожко> — толковый парень. Волос его похож на солому. Единственный, кто поддерживает связь с <их одноклассником> Орловым, организовал пересылку ему необходимых книг.

Вадим Сторожко – волос его как солома…

Карл <Кондратьев> – толстый, рожа удивительно круглая, всё время улыбается и показывает разные иероглифы. Ещё в прошлом году глупо купил по дешёвке дешёвые сапоги.

Скоро май. – Где выпить? Как выпить? Сколько деньжат оставить? – слышится отовсюду. А как же! Иначе нельзя!.. Где мы будем – неизвестно.

25 апреля – вечер. Кто хочет пригласить кого – запишите её фамилию и имя. По Чехову будут участвовать Шумеев, Скалкин, Заерко. Реставрация старого. Новым некогда заниматься.

Планы на лето.

Сдаём 4 экзамена. 25 мая едем в леса. 25 июля – в Москву. 28 – в Одессу. Разное Сейчас ничем решительно не занимаюсь. Совершенно обдумал связь английского артикля с логическим субъектом и предикатом, но не могу взяться за них серьёзно: ни знаний, ни сил, ни времени, ни воли нет. Та же участь, т.е. участь погребения в ущельях моего мозга, постигла и те полузаконы искусства, которые я придумал, стоя в карауле; как например:

— в произведениях одинакового достоинства суммы форм и содержания тождественны и пр. В основном мозг работает вхолостую; находится во власти кризисов, а также приливов и отливов лени.

Из кино видел вчера «Остров страданий».

Скалкин, 23 апреля 1953 г. Вчера был во МХАТе. Гениальная вещь «Мещане». Поставлена так, что решительно забываешь о том, где ты находишься. Глядя на эту вещь, я пришёл к выводу, что Горький и Маяковский способны уравновесить всех наших писателей, сваленных в кучу.

… Прости, но письмо продолжаю уже не в понедельник, а в четверг. Время молниеносно летит мимо меня. Пока я писал письмо, почки на кустах, случайно оказавшиеся на нашей территории, уже разбухли и из них даже родились маленькие листочки. Это я заметил совершенно случайно.

Борис сегодня именинник, в некотором роде. Получил телеграмму от Владика <Андрианова, одноклассника из Одессы>. Снова кричу: нет времени. Поэтому пишу письмо на семинаре.

Вчера присутствовал (вместе со Сторожко) на пленарном заседании научного общества. Реагировали, даже выступали.

В данную минуту рядом стоит Заерко и выступает по вопросу о значении Вел. Окт. революции. Рядом с ним сидит Вадим, что-то пишет и думает.

Скалкин, 2 мая 1953 г. Прошу не обижаться на меня за то, что не стану описывать Первомай. Мне хочется написать обо всём этом (и есть очень много интересного), но НЕ МОГУ. У меня огромная неприятность: у меня вытащили документы при посадке в трамвай № 45, на Бауманской, в 1.40 ночи 2 мая, т.е. сегодня. Их много и они чрезвычайно важны. Ожидаю кучу неприятных дел и последствий. Прошу не распространяться об этом. Никому не говори.

Скоро экзамены. Лекции закончились, зачёты сданы. Настроение тёмное.

Скалкин, 4 мая 1953 г. Дела развёртываются чрезвычайно неприятно. Мой шеф ещё не постиг, наверное, содеянного и только смеётся. Поиски в урнах и в подворотнях ряда улиц пока безуспешны. То же самое и с серией официальных учреждений.

Сегодня – первый день подготовки к экзаменам. Завтра какой-то письменный. Видишь, как быстро подкралась весна вместе с листьями и экзаменами. Сегодня дождь с громом! Ура. Идёт лето. Идёт дождь… Мокнут, наверное, мои документы, если они валяются где-то на пустыре. Эх!…

Скалкин, 5 мая 1953 г. Вчера я закрыл счёт в сберкассе, забрав оставшиеся 6 р. 81 коп. и плотно пообедал. Удивляешься, причём тут сберкасса!? А притом, что неизвестные негодяи вместе с документами похитили мою карточку и облигации на 700 рублей! Вот! Этот факт задел три области: политическую, психологическую и экономическую и даёт чувствовать и уму, и сердцу и желудку…

Скалкин, 17 мая 1953 г.

Фильмы и спорт

Вчера видел «Весну в Москве» и «Под кардинальской мантией. Вчера участвовал в эстафете. Эти две разные вещи я вместил в одну главу исключительно для краткости изложения. Фильмами я увлекаюсь, т.к. считаю, что они – самый сильный вид искусства, совмещающий в себе прелести всех изящных искусств. Спортом не занимаюсь, как правило. Моё спортивное падение началось давно. В прошлом году я смог хоть показать 3 разряд на 3000 м, в этом году я и этого не достигну.

Последствия дурацкого дела.

Последствия мирные и бесшумные. О них можно говорить много, поэтому оставим на лето, скажем, когда будем с тобой ехать в деревню на недельку для ознакомления с сельским хозяйством. Скажу одно: последствия позади или почти позади. Беспокойства излишни.

Сессия.

Интернатцы сдали два экзамена на «отлично». Подробности не интересны.

Абстракции

Киевские интернатцы – отличные студенты, плохие товарищи. Харьковские интернатцы – плохие студенты, отличные товарищи. Одесские интернатцы – отличнее студенты, отличные товарищи.

Скалкин, 11 июня 1953 г.

Noster Modus Vivendi # 21 (Наш образ жизни) ОРГАН кубинских экс-интернатцев

Сегодня в номере

1 Где мы? 2. Интернат будет жить в традициях 3. Ещё раз о планах 4. Важное 5. О трактате 6 Корреспонденция 7 «Сборник очерков интерната» 8. Послание Б.Ш. 

Где мы?

Сдав экзамены, наши молодцы покинули Москву для Кубинки, места довольно лесистые, впрочем, с изрядной долей болот и особенно комаров. Наглость и агрессивность последних перешла границы приличия, причиняя зуд и рождая на членах нашего тела массу волдырей разных калибров. Тем не менее, жизнь не заставляет желать лучшего. Осью её вращения является аппетит, щедро нагуливаемый в восьмичасовых утренних занятиях в лесах, болотах и полях. Ясно, что степень удовлетворения его и есть критерий определения нашей жизнеудовлетворённости, жизнерадостности и жизнеспособности. Один из виднейших мудрецов нашего круга, а именно некий Масленников, официально заявил представителям местной печати:

— Я весь превратился в желудок… Кстати, мы постараемся привезти этого мерзавца в Одессу. Правда, этим мы создадим серьёзную угрозу одесским девушкам.

Интернатцы же продолжают расти, совершенствуя каждый свой характер и тип. Все рвутся в Одессу! Ещё бы! На столбе в столовой осталось всего 45 неперечёркнутых палочек!…

В Москву ездить нельзя. Она близка географически, но не ближе Одессы фактически. По Москве (представьте себе) соскучились. Последний вечер там провели в центральной закусочной на Горького вместе со Слюсарем. <студент МГИМО, из первого выпуска интерната> Пили, философствуя. Всё же – толковый парень Анатолий, большая умницы…

Приезжать же сюда из Москвы разрешают. Это право дано родителям, родственникам, друзьям и любовницам. Их даже разрешено водить в лагерный клуб и столовую.

В воскресение отдыхаем, загорая и обливаясь водой, при этом становимся в плавках под умывальник и нажимаем спиной на соски, дабы получить непрерывные струи…

Погоды стоят горячие.

В клубе кино и вечера самодеятельности. Принимаю участие. Думаю ставить рассказ Чехова «Муж». Вещь психологическая и сильная. Читать её нелегко. Но я всё же выучу.

Наши палатки – среди берёзок. На одной из них – репродуктор. Вечером случаем музыку. Акустика лесистой местности оригинальна, она придает звучанию особый колорит…

Интернат будет жить в традициях

Очень печально слышать, что интернат кончает своё существование и при том бесславно. Это больно и горько на фоне воспоминаний о необыкновенном коллективе. Может статься, что интернат скоро погибнет, но искры его плодотворного огня (я уверен) будут необыкновенно долго гореть по великому Союзу.

Слюсарь на прекрасном счету в МГИМО. Наше командование очень лестно отзывается именно об ОДЕССких интернатцах, об их хорошей языковой и общечеловеческой подготовке (это случилось как-то раз в спальне, когда собрались все первокурсники и зашёл начфака). Так что мои абстракции в предыдущем письме остаются верными. Наши традиции в учёбе и общественной работе вообще и в художественной самодеятельности в частности пошли довольно далеко. Достаточно сказать, что нами были оставлены на общеинститутской сцене «Дипломат», «Трагик», «Жених и папенька» (на англ.), были прочитаны несколько рассказов, а также стихов Маяковского, станцовано несколько танцев (Борисом). Более того, по нашему настоянию клубный кружок поставит «Женитьбу», в которой часть ролей будет сыграна НАМИ.

Я уже не говорю об ОГПИИЯ, где господство безраздельно (!).

Meus Modus Vivendi # 22 Орган одного из моих органов * Бесплатно * Кубинка 14.6.53 (воскресение)

Сегодня в номере 1. Ego 2. Спорт 3. Погода 4. Политика 5. Приветствия 6. Хроника

ОСТАЛОСЬ 40 ДНЕЙ!!!

E G O

Благодаря образовавшемуся перерыву в корреспонденции, от тебя ускользнули несколько важных сведений обо мне. Мой общий тонус следующего порядка:

— академический подъём, — общественное падение.

ПЕРВОЕ характеризуется неплохими результатами годовых экзаменов и вступлением (вместе со Сторожко) в научный кружок теоретической грамматики. Когда проходила общеинститутская научная конференция, мы приняли в ней участие, вступив в нескольких секциях. Понятно, что нас засекли и, втянув в кружок, всучили пару ТЕМ по АРТИКЛЮ. Я с удовлетворением приму участие в этом деле. Более того, мне кажется, что артикль является именно тем рычагом, которым я постараюсь пошатнуть надоедливо-поверхностные каноны нормативной английской грамматики…

ВТОРОЕ же есть следствие того первомайского неприятного случая и выражается в следующем:

1. получил несколько нарядов вне очереди как замену 5 суток ареста (строевая линия)

2. выговор с занесением в личное дело и (естественно) вывод из бюро курса (комсомольская линия). Единственно, что в этом последнем есть положительного – это то, что ВЫВОД даст мне возможность сосредоточиться на научном кружке. В бюро же, хотя я на последних выборах набрал почти наибольшее количество голосов, я работал довольно формально, без души – не так, как в былые годы. Работа меня не удовлетворяла, моя инициатива была постоянно скована.

В общем же и объективно во всём этом имел место ШАГ НАЗАД, падение произошло. Как и следовало ожидать, оно само будет иметь свои собственные неблагожелательные последствия.

СПОРТ

Падение произошло и в спорте. На коньках я никакого результата не показал и, вероятно, не покажу. Тысячеметровка засохла. Во всяком случае, мне уже Вадима <Сторожко> не перегнать. Кроме того, неприятно чувствую себя после дистанции. В 100-метровке результаты почти Борькины, хотя и лучше Карла. В прыжках в длину едва дошел до 5 метров (4.95. Последний раз в Одессе – 4.78). Важно само настроение, с которым я принимаю участие в спорте. Я буквально не желаю участвовать, просто не хочу. У меня нет задора и спортивного самолюбия: результат абсолютно безразличен. Более того, я постараюсь добиться, чтобы меня ни в какие соревнования не включали.

ПОГОДА

Жара. Бывают дожди при понижено температуре. Часто приходишь с занятий мокрый, но благо – лето. Купаться негде. Поэтому скучаю по морю.

ПОЛИТИКА

Как видишь, на международной арене возможно мирное соглашение. Отсюда: торговля. И, конечно, от этого значение и рост Одессы неизмеримо возрастет. Не так ли?

ХРОНИКА

Прости, что предыдущее письмо получил без марки: это у нас здесь кризис финансовый был. На курсе ни копья, курили махру!.. Вчера получили деньги. Бодрое, весёлое оживление.

Недавно в Харькове умер от туберкулёза один из харьковчан первого выпуска. Ни вы, ни мы его не знаем, но на харьковских интернатцев это подействовало.

Vester # 25 (зато #24 совсем не бывало) В смысле Ваш Modus Vivendi Ст.Кубинка, 22-24.6.53

Сегодня в номере

1. Хроника интерната 2. Б.Ш.отвечает 3. Погода

Хроника интерната

«Ура! У интерната – будущее! Ура!» – восторженно орут интернатцы, все без различия выпусков и принадлежности. А киевляне – те совсем ничего не знают (у них нет связи с Киевом), поэтому зависяще возрадовались. Твой фото-очерк читали все, даже не интернатцы.

Б.Ш. отвечает

Сегодня с большим удовольствием мы прочитали твою фото-газету (мы – это вся наша палатка + все интернатцы).

1. Некоторое оживление в интернате очень обрадовало нас. И если ПИГу удастся сколотить что-то вроде того, что было раньше, то можно будет с уверенностью сказать, что он всё же порядочная свинья.

2. Я должен заметить, что всякое упоминание моего имени в твоих письмах к Вовке (а они обычно отрицательного характера) действуют на меня положительно. Я на короткий промежуток времени задумываюсь, вспоминаю прошлое, воспоминания вызывают бурю эмоций. И все это кончается тем, что я останавливаюсь на решении обязательно написать. К сожалению, этим решениям не суждено сбываться. В этом вопросе я очень тяжёл на подъём. Решения откладываются изо дня в день…

И вот уже прошёл месяц! И я уверен, что так пройдёт и второй. Мне жалко, что ты тратишь столько бумаги и усилий. Бумагу можно использовать по назначению.* А усилия оставь на лето. При нашей встрече они тебе пригодятся. Ты тогда выскажешь всё сразу!

* Тем, кто только родился во времена, когда Шумеев писал это письмо, напоминаем, что такое понятие как «туалетная бумага» в Советском Союзе просто не существовало. – Прим. составителя

Хроника

* Позавчера, сиречь в воскресение, рядовые Шумеев и Сторожко вывихнули каждый по ноге. Вышеописанным даже дали «освобождение». Когда же эти два типа идут рядом, то их симметрическое и равной степени хромание вызывает у посторонних живой юмор.

* До конца лагерей, как стало известно в хорошо информированных кругах, осталось не более 32 дней или 1 month + 1 day.

* Обозреваемая недавно картина «Сердца 4-х» произвела на всех благоприятное впечатление.

* Того же дня состоялось представление «Трагика».

Погода

Жара. Температура знойная. Нет ветра. Ночи стали короткими, светает в половине второго.

Noster Modus Vivendi # 26. Кубинка, 24. 6. 53. Подпись — Скалкин  «Все подпишемся на ЗАЁМ!»

Дело шомпола

Намедни некий Б.Ш. разинул хабало во время чистки своего rifle’а, и у него стянули шептало, в смысле шомпол. Оный весь день ходил в подавленном настроении, и, как всегда в подобных случаях, лицо его изображало страдание и муку растерянного недоумения.

— Что ж, товарищ Ш. – Ч.П.! Ищите шомпол, – сказали ему.

Днём позже дневалил некто Карл <Кондратьев> марионеточный. Он находит на месте чистки какой-то шомпол и отдает своему сокурснику, также потерявшему эту вещицу где-то в поле (Карл не знал, что у Б.Ш. пропажа). Когда же братья в лице БШ и В.Сторожко обратились к нему за понятной помощью, гоминдановец заулыбался и сказал не смущаясь:

— А ты докажи, что это твой шомпол! <Карл учил китайский, отсюда кличка «гоминдановец»>.

До конца лагерей – месяц!

Хроника

Сегодня послали телеграмму в интернат, поздравляющую его с третьим выпуском. Дни бегут! Дни бегут! Скоро Одесса, скоро встречи! Как скучаем! 

ПРОШЛИ ПЕРВЫЕ КАНИКУЛЫ

Скалкин присылает с первым письмом из Москвы виияковское

МЕНЮ НА 1 СЕНТЯБРЯ 1953 ГОДА

р а ц и о н

Завтрак

50/150 Гуляш мясной с макаронами 2-65

20 Масло сливочное 0-65

180/20 Чай с сахаром 0-40

200 Хлеб 72% 0-61

Обед

550 Щи свежие с мясом 1-65

50/150 Мясо тушёное с карт. отв. и огурц 2-50

180 Компот из сухофруктов 0-80

Ужин

50/150 Котл. мясные с карт. отв. и огурц. 1-65

20 Масло сливочное 0-65

180/20 Чай с сахаром 0-40

1 шт. Сдоба 0-70

200 хлеб 72% 0-61

:13-54

Директор столовой /Шаков/

Зав. производством /Семёнов/

Калькулятор /Гаврилина/

В письме сообщает: У нас нет новостей. Писать о том, что я читаю и т.н. академическую чепуху, нелепо.

Во всём институте масса интернатцев <летом 1953 года в ВИИЯ из одесского интерната поступило еще десять выпускников>. Их встречаешь везде: и в библиотеке, и в клубе, и в столовой.

Скалкин, сентябрь 1953 г.

… очередной кризис пустоты нашёл на меня. Каковы его результаты?

1. Нежелание писать письма, апатия к ним, чувство, явно противоположное прошлогоднему.

2. Отсутствие интереса к женскому полу, точнее, нет охоты и желания заводить чувства.

3. Сужение и концентрация интересов (вообще) на какой-нибудь мелочи, вроде русской категории состояния и её отношения к безличным глаголам.

4. Нет желания к поглощению культуры столицы.

5. Окончательный выход из ненавистного мне спорта.

6. Понижение общей жизненной деятельности, активности, созерцания, апатии.

Недавно в «Правде» нашёл под статьёй подпись: «О.Скалкин». Удивился. Но интерес длился на протяжении двух лекций.

Хочется выпить. Я чувствовал себя хорошо, когда за день пустил сороковку и с шумом в голове возвращался домой. Это хорошее дело, и имеет большую перспективу. Ты видишь, что я стал любить вещи вместо риторики.

Борька – в апофеозе возвышенности. Каждый день получает и отправляет по 3 письма.<от одесской студентки>

У Беляева спёрли 140 рублей.

Дремлюга потерял карточку «трёхразового питания». Вероятно, был голоден несколько дней.

Карл <Кондратьев> ещё более распух и, как он заявил в бане, достиг рекордного веса.

Вищик – в драму пошёл. Играет маленького солдата в пьесе Симонова (кстати, там Артур и я).

Виктора Бушанского и Бориса Нижегородова <занимались на годичных курсах»> видим редко.

О Вадиме Сторожко и Артуре Заерко нечего говорить: надоели, как и Борька Шумеев.

Валентина Гаврилюка видел на ужине, когда подавали винегрет.

Скалкин, конец сентября 1953 г.

В субботу <в клубе ВИИЯ> выступала Любовь Орлова. Старушка. Кривляется. Когда выходила, видел на расстоянии 30 см. Годы! Аплодировали за фамилию. Кто-то крикнул: «Спасибо за фильмы». А больше не о чём писать. Зевота, а не жисть. Тянем. Скука. Шварц (сегодня видели) пререкался с каким-то полковником и довольно удачно. Борис Нижегородов скоро станет офицером и махнёт в Одессу.

На снимке: Борис Шумеев (в центре) в танцевальном номере на сцене ВИИЯ

Скалкин, 29 октября 1953 г.

Писать не могу физически, т.к. болен душевно. Пустота, замкнутость.

Докладываю о некоторых фактах.

Витьке Бурыгину < в Химакадемии> звание присвоено, документы оформлены, так что уже имеем одного офицера из интернатцев.

Нижегородову присвоят на днях. На октябрьские думает быть в Одессе уже офицером, так сказать.

На праздники заступаю в наряд.

Шумеев, 30 октября 1953 г.

Завтра у нас вечер в клубе. Буду выступать (снова на сцене!) в кадрили и еще каком-то татарском (диком) танце. Не знаю, что получится. Несмотря на то, что уже второй год официально числюсь в хореографическом кружке и не раз выступал <в танцевальных номерах>, публике, благодаря «Трагику», известен как «драматический актер». Сделал вывод, что в хореографии не гожусь, но уходить не хочу. Здесь коллектив веселее. И потом, после 6 часов занятий гораздо интереснее размяться, чем зубрить какие-то нудные тексты. Драма у нас ограничена исключительно военной тематикой. Надоело. Противно даже смотреть. Вот почему, когда мы с Вовкой дали «Трагика», зал грохотал, что обычно бывает редко. Мы даже как-то взяли инициативу в свои руки и решили поставить «Женитьбу», подобрали даже состав, но это дело замяли.

Скалкин, 14 ноября 1953 г.

Как прошли октябрьские? Скажу только, что настроение у меня было хорошее: я имел счастливую возможность не испытывать контрасты чувств при смене праздников на будни <т.к. был в наряде>, а это всегда отражается на моей нервной системе.

Каковы новости? Их, можно сказать, нет. Будни однообразны, но в них жизни больше, чем в праздниках. Я скучаю в воскресение, чувствую себя оторванным от почвы, земли – уж велика скука, мгновенно заполняющая меня, как только бросаю заниматься.

Есть ли что весёлое? Его, как и печального, нет, по крайней мере я не ощущаю.

Правда, жизнь стала веселее, общественные изменения <видимо, имеются в виду перемены после смерти Сталина> дают весёлые сцены, иногда с настоящим комизмом. Так, один из выступавших на обсуждении доклада Микояна по торговле на комсомольском групповом собрании сказал (по вопросу вредности быстрой еды):

– Что же это получается, товарищи! Вот, к примеру, возьмём Санько. Ест, как зверь. Выходит: государственную пищу потребляет, а соков не выделяет! Куда же это годится?

– Разобрать его!! – кричат с места.

– Взыскание!…

Или: Раньше заведующий говорил подчинённому:

– Смотрите! Пошлю в колхоз!

Сейчас подчинённый своему начальнику:

– Вы не очень-то, а то в колхоз уеду!

Скалкин, конец ноября 1953 г.

Чуть более месяца осталось до смены годов… Это я понял только сейчас, когда понятия года и конца случайно здесь столкнулись на бумаге…

Теперь возможно, я думаю, вообразить характер отношений между временем и нашей жизнью.

Наша жизнь – это жизнь интернатцев.

Чем они занимаются? – Учебой.

Сколько времени? – до полуночи и часто до 1 и до 2-х ночи.

Где они встречаются? – как правило, в столовой, имеют обычай сидеть за одним столом, таким образом, здесь наблюдается 2-3 интернатских стола.

Где проводят свободное время? – у нас в клубе. Там часто кино, телевизор, по воскресениям – танцы. На танцах или, как их иногда называют, «на скачках», они культивируют интерн

 атские бальные. Днём в воскресение можно встретить их в городе.

А вот они поимённо:

Нижегородов – ходит, скучает, экзамены сдал <одногодичный курс немецкого>, ждёт присвоения и отпуска в Одессу. Ждите его!

Нижегородов – ждёт присвоения

Сторожко – новое в нём, по-моему, то, что он начал спокойно дуть горькую, коя на него благоприятно действует. <см.

http://www.clubvi.ru/people/%D0%A1%D1%82%D0%BE%D1%80%D0%BE%D0%B6%D0%BA%D0%BE%20%D0%92%D0%B0%D0%B4%D0%B8%D0%BC%20%D0%98%D0%B2%D0%B0%D0%BD%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87%20.htm>

Заерко – это тот, кто вместе со Сторожко купил ореховое варенье, после которого в злобе отплёвывался он сам. Это то, кто приобрёл билеты в Малый театр, и только в 2 часа дня понял, что билеты на УТРЕННИК, а не на вечер. Это тот, кто в часах вошёл в зал бани и приготовился было уже мыться.

Кондратьев – пользуется успехом у девочек. Познакомился с министерской дочкой (ср. «капитанская дочка») и телевизором.

Гаврилюк – фитиль, очень уж длинный. 

Бушанский. Когда он однажды шёл к Гришке <Ковриженко, соклассник Скалкина по интернату, студент МГИМО>, я ему сказал: «Передай привет и скажи, что жизнь есть чревовещание».

Он послушался. Вчера мне говорит: «Гришка спросил, остаётся ли жизнь чревовещанием или нет?»

Дремлюга – частенько забирает чайник с нашего стола, шалит, мне кажется. <см. http://www.clubvi.ru/people/dremluga/>

Слюсарь (интернатец 1-го выпуска, золотой медалист, в то время студент МГИМО, в конце карьеры – посол) – болеет.

Как идут занятия наши?

Уйма материала. Участие в научном кружке русского языка почти вдвое усугубляет нашу занятость. Правда, я отделался одним докладом («Категория состояния»), а Борька и по сей день занят (его слушаем в декабре), пишет на тему словообразования у Маяковского.

На недавних собраниях меня пытались назвать «начётчиком». Странное мнение: ведь я не знаю ни одной цитаты, и одного труда как следует, и никогда не цитирую.

Не так давно мы провалили один из семинаров – запись в журнале – обещают месяц без увольнений.

Звонит сегодня Борис своей «симпатии».

– Здравствуй, Валя, – говорит Борис.

– Какой Борис?

– Как какой? Это я…

– Я не знаю никакого Бориса…

– Ну как же. Это я, Борис, Шумеев!

– А-а…

– Вот как меня сегодня поддели, – рассказывает он сегодня за ужином. Мы смеёмся. Подходит один товарищ, говорит: «Кто хочет чаю. Вот стакан с сахаром остался». Борис машинально хватает стакан, наливает в него чай и пьёт. Потом, скривив рожу, выплёвывает: в стакане была соль! Борис снова:

– Вот как меня поддели!

Вот так его «поддевают» ежедневно, ежесекундно. Настоящий хабальник

Скалкин, 25 ноября 1953 г.

В Москве зверские морозы. Выпал снег (впрочем, давно). Слушатели бегают по плацу из столовой в библиотеку и т.д. рысью, это напоминает дворовых Плюшкина.

Детский сектор

1. Холостяками называются мужчины, стреляющие из холостых ружей.

2. Любовь называется плотской, если влюблённые объясняются на плоту.

Скалкин, 26 ноября 1953 г.

Борис купил коньки с ботинками. Доволен. Советует мне сделать то же самое.

… Я постепенно начинаю выбираться из кризиса. Писать письма уже не могу. Не помню мыслей, которые нужно сообщить, их же становится всё меньше и меньше. Более того, их просто нет.

Говорят, интернат приобрёл радиоузел. Интересно!

Скалкин, 20 декабря 1953 г.

Гàлина мамаша (жившие в Москве родственники Скалкина) серьезно болеет. Паралич левой стороны. Галя в подавленном состоянии. Сегодня воскресенье. Но я не могу съездить к ним. Я заболел, плохо себя чувствую. Насморк и, кажется, температура. Борис сегодня дневальный и тоже не сможет съездить к ним… Как встречаем Новый, 1954 год? Не знаю, как кто, а я иду в наряд с 31-го на 1-е. И это уже третий праздник подряд: майский (с 1 на 2), октябрьский (с 7 на 8) и новогодний (с 31 на 1).

1954 год

Скалкин, 28 февраля 1954 г.

Молчал я потому, что время летело безбожно. Пошли предвыборные концерты, академические хвосты перед семинарами, желание спать как можно дольше. Ещё молчал потому, что у нас появились новые порядки: строгость в увольнении, в размере чуба (2,5 см), появились даже указания о сжигании книг, кои если будут найдены в столах во внеучебное время. Вот так вот… Писать же не о чём. Сижу в институте

Скалкин, 8 марта 1954 г

Сегодня 8 марта; уже весна, и это чувствуется: снег уже задрожал и слегка потёк. Осталось прожить весну, а в начале лета мы – в Одессу!

Почти месяц не был в городе. Объясняется отчасти отсутствием финансов (все идут на suit), отчасти настроением, отчасти работой над докладом. Однако почти каждые субботу и воскресение участвовали в концертах (Борька танцует, я читаю). Надоело.

Чувствую, как бесполезно уходит время, особенно в связи с приходом нового начальства. И как всё же хочется работать. Иногда кажется, что сидел бы за работой день и ночь. Я ещё никогда не чувствовал такой тяги. «Это единственное, что мне не изменит!» <строка из стихотворения Маяковского>. Я был бы чрезвычайно пустым и мёртвым, если бы не жил работой мозга, работой сердца, питаемыми общественными вопросами ЯЗЫКА, политэкономии, политики, эстетики. Живёшь тогда, когда чувствуешь, что у тебя произрастают, растут собственные мысли, которые прочно ложатся в фундамент твоего убеждения.

На этом фоне мелочными и ничтожными кажутся переживания человека в области любви, страданий, увлечений… Но это уже, вероятно, потому, что я покончил с этим фронтом.

Скалкин, 4 апреля 1954 г

Наша жизнь до того тупа, что решительно не откуда черпать материалы для сообщения. Это кошмарно! Мои интересы не выходят за рамки разработок, учебников, книг, построений, команд, дежурств.

Недавно уехал в Одессу Михайлов <интернатец 3-го выпуска, поступивший в ВИИЯ в 1953 г.>. Не хотел сдавать зачёт. Хорошо, что хоть в Одесский <военный> округ направили. Здесь у нас участилось проявление желания уйти из института. Солдатчина достигла вершины. Атмосфера отвратительная.

Радостное явление – полёт времени. Это подымает настроение. Ведь до Одессы – 2 месяца и 10 дней. Кажется, что никогда так не хотел быть в Одессе, как сейчас. Такое впечатление, что там у вас Аркадия.

Вчера нам под шкуру впрыснули комплексную жидкость против нескольких болезней. Почти все отвратительно чувствовали себя. Борька ездил костюм примерять к одному знакомому и еле добрался до института. Пришёл и свалился. Однако сегодня значительно лучше, и Борис даже пошёл с экскурсией на кондитерскую фабрику.

Из последних фильмов хочется отметить «Рим в 11 часов» и «Два гроша надежды». Это лучшие современные картины. Итальянское кино завоёвывает наши экраны. Мы по-прежнему ничего не можем противопоставить «Судьбе Марии» – есть всего на всего неплохая попытка поднять киноискусство. В этой связи должен заметить, что за последние два года я приобрёл правильные взгляды на искусство, и причины его упадка для меня совершенно ясны.

Скалкин, вторая половина апреля 1954 г.

У нас что ни день – то приказ! Наш плац уже приведен в порядок, говорят, назначают одного полковника начальником «места для строевой». Забор обнесли проволокой. Так что ты уже чисто технически не пойдёшь в самоволку. Недавно вышел приказ об урегулированном порядке-расписании работы уборной. Продолжаем основное внимание уделять «шее», т.е. волосам, кои на 2,5 см не должны превышать свою длину и кои придают своим хозяевам вид городничего из «Ревизора», этакого примитива.

На одном из построений генерал обозревает шеи построившихся.

– А это что такое? Фамилия?

– Рядовой Дремлюга!

– Так вот, в отношении шеи вы дремлете!

– Слушаюсь!

Наши корреспонденты <интернатцы из военных вузов> из Ленинграда пишут сплошную аналогию. Стук<аченко> говорит: «Привыкнем!»

В городе бываем раз в месяц. Хорошо.

В Москву приехала Comedie Francaise. Билетов нет. Когда приезжал их директор, то возмущался, почему нет громких реклам:

– Вы нас разорите!

Но ему сказали, что вся декада уже продана. Затем наши предложили им передачу по телевизору организовать. Боятся, думают, что прогорят, но увидев двухтысячную очередь у Малого, соглашаются.

Вчера мы смотрели их по телевизору. Игра исключительная. Ни одного лишнего движения. Простота. Билет же на постановку можно достать за 400 рублей, но трагедия не в том, что он так дорого стоит, а в том, что он на 99% фальшивый.

Передаю трубку Шуmaker’у:

Шумеев: 1. Сегодня день начался весьма неудачно. Часы пропали. 2 года, 4 месяца, 7 дней служили они мне верой и правдой – и вот сегодня пропали. «Жаль, право жаль».

2. Вчера смотрели «Тартюфа» (Комеди Франсэз). Игра замечательная, но мы сидели с открытым хабальником, не понимая ни единого звука. «Жаль, право жаль».

3. Из собственного опыта: не советую мешать Советское виски и горiлку. А вообще виски дрянь. Ей-ей. Но вот бумага кончается. «Жаль, право жаль».

Шумеев, 4 мая 1954 г

… Пару слов о подготовке к 1 мая. 25 апреля — вечер факультета. К чести интернатцев нужно сказать, что концерт давали почти они. Вовка читал Чехова (о канделябрах), все были в восторге. Я, правда, не слушал, так как возился за кулисами. Я сбацал шуточный танец (не один, конечно!). Затем парень из киевской <английской спецшколы> пел, а мы с Вовкой восстановили «Трагика». На вечер к нам привезли Луконина (поэт, лауреат, может слышал?). Парень был основательно пьян. Вообразил, что прибыл на творческий вечер и мучил своими стихами часа полтора. Еле избавились. Представляешь себе пьяную рожу, в одной руке стакан с водой, другая в кармане, хриплый голос: «сапожник прижимает сапог»… и т.д. и т.п.

Скалкин, 7 мая 1954 г

ВИИЯйцы накануне ЭКЗАМЕНОВ, за коими следуют каникулы, т. сказать долгожданный период. До него осталось совсем мало: месяц и неделя!!!! Как хочется в Одессу. Об этом мечтаем каждый раз, когда встречаемся вместе за столом, за завтраком, за обедом, за ужином. Дремлюга <2-годичный курс> и ему подобные уже уезжают в лагеря. Они поедут в Одессу в августе. В Москве установилась неплохая погода. Бывают просто исключительные дни.

Скалкин, 3 июня 1954 г

Сегодня мы частично сдали один экзамен. Сдали очень хорошо. Осталось 12 рабочих дней! Сущие пустяки.

КАК ХОЧЕТСЯ ДОМОЙ!

Скалкин, 6 июня 1954 г

ATTENTION!

События отбрасывают нашу встречу по меньшей мере на месяца два! Короче – 20 июня едем в лагеря, кои кончаются 25 июля. АВГУСТ свободен! Надо сказать, что август имеет ряд преимуществ перед июнем-июлем. Вот они:

1. Август – месяц фруктов, овощей.

2. Август – устойчивая, умеренная температура, почти бархатный период.

3. Август – предшествует занятиям, а не лагерям, в которых было бы невозможно жить после отпуска – дней свободы!

4. Август – равновесие в моём финансовом положению Минус августа – изменение нашей моральной целевой установки – оттяжка наших одесских встреч.

Мы сдали язык. Осталось 2 экзамена + лагеря. У нас в Москве отвратительные погоды, холодно, дожди.

Скалкин, 16 июня 1954 г

Причины, вызвавшие наши изменения, очень неприятны: возможно изменение профиля института и сокращение штатов. Это задевает всех. Может статься, что кто-нибудь из нас отправиться в армию. Положение наше шаткое и неопределенное, как у мелких гоголевских чиновников.

СКУЧАЕМ ПО ОДЕССЕ! Если бы не изменения, мы бы сегодня покидали Москву! У нас жара – более 30°.

Скалкин, 6 июля 1954 г.

В КОНЦЕ ИЮЛЯ – МЫ В ОДЕССЕ! ДО КОНЦА ЛАГЕРЕЙ – 20 ДНЕЙ!

Как видно из лозунгов, мы в лагерях и ждём их конца. … Срочным порядком просим рассмотреть нашу просьбу помочь нашему товарищу, который демобилизуется. Парень хороший. Его слова: «Жизнь есть совмещение низменных дел с высоким полётом мысли». Это он говаривал в уборной. И ещё: «Жизнь есть пережёвывание остатков обеда, поднимающихся из желудка». Все эти положения блестяще развивают нашу основную догму: «Жизнь есть чревовещание». В этом смысле он, т.е. Масленников, является лучшим последователем этого девиза. Так что ему надо помочь. Борька напишет обо всём подробно.

У нас были сокращения. Все интернатцы, кроме Гаврилюка, уцелели.

Скалкин, 1 сентября 1954 г.

1. Пользуюсь свободной минутой, чтобы напомнить о себе. Возмущались по поводу низкой температуры. Буквально холодно. И так третий день! Этот климатический контраст увеличивает мою тягу к югу.

2. В институте масса изменений и пертурбаций. Обстановка жёсткая, сухая. Никакой лирики. Несмотря на всё, приступаю к делу бодро и даже как будто в форме. Работа тянет.

3. Москва обычная. Неприветливая, когда нет денег.,. Остальное всё старо. То же Лефортово, те же рожи. Осень. Итак, учебный год начался. Хочется что-то делать, но только то, что по душе. Ненавижу заниматься бесполезным делом. Противно.

Скалкин, 7 сентября 1954 г.

Немедленно высылай «Смеяться, право, не грешно…», т.к. один из наших должен что-то читать оттуда на вечере юмора 25 этого месяца.

Во-вторых, радостного мало. Присвоение наше откладывается на год. Москва проплывает мимо, не задевая наших органов восприятия. Право, жаль. Так что настроение известное. Однако, несмотря на всю эту дрянь, работоспособность меня не покидает. Думаю серьезно заняться французским, поскольку можно выкроить время и поскольку вторым академическим языком у меня будет один из южнославянских языков, что-то древне-русско-украинско-славянское. Язык университетский. Это меня даже радует, ибо я не бросаю идею об университете.

Скалкин, ~11 сентября 1954 г.

25 у нас вечер юмора и сатиры. Не знаю, что читать. Думаю вспомнить «Оратора». Как я нуждаюсь в приличном репертуаре! Хорошо бы мне иметь Остапа Вышню, его избранные на украинском языке. Хотя бы Зощенко, особенно антирелигиозного «батюшку». … Читаю Чехова. Ни у кого нет столько правды жизни.

Скалкин, 17 сентября 1954 г.

Наша жизнь: ничего, решительно ничего нового. Учёба делает день копией предыдущего, распорядок дня и редкий выход в город усугубляют положение… Постепенно всасываемся в работу. Дни уплотняются, время сокращается. Опять читаю мало, хотя требуется обратное. Сегодня кончил Гудериана «Воспоминания солдата». Эту книгу прочесть полезно, много новых подробностей, необычный угол зрения при освещении всем известных событий.

Скалкин, 20 сентября 1954 г.

Куда летит время? «Часы на цепочке, а время убегает!» 15-го получили стипуху. Чистыми вышло что-то около полторы сотни с перспективой прожить месяц, питаясь за свой счёт, т.к. карточки аннулированы. Сумма эта уменьшается со страшной силой, сейчас она составляет не больше, не меньше 58 рублей. Хи-хи-с. Но Макс <Максим Чеголя, интернатец первого выпуска, курсант артучилища> обещал снабдить нас в следующее воскресение. Очень благодарен за «Шумел камыш…». Хочу читать эту вещь. На злобу дня. Как я рад, как я рад. Узнай, что с Вышней. Может быть, его совсем изъяли, может, запретили?

Скалкин, 25 сентября 1954 г.

Центральную анекдотину из твоего письма решено вставить в ближайший конферанс. Желательно также было бы заполучить кое-какой материалец, например, «нехвата…», частушки и пр. Здесь задыхаемся от отсутствия оного. Эти стишки здесь имели бы огромной успех. «Шумел камыш» готов – через неделю читаю. Рекомендую тоже самое. Завтра – воскресение. Опять нигде не буду: куча занятий, денег нет. Макс обещал принести нам пару сотен. Посмотрим. Читаю Queen of the Dawn (a love story of old Egypt). Дрянь, но интересно.

Скалкин, 13 октября 1954 г.

Извини за молчание. Причина: отсутствие времени и конвертов. Этот месяц я провёл крайне своеобразно. Огромные долги и не менее огромное желание избавиться от них создали довольно жёсткий режим приёма пищи. Бюджет был до того точно рассчитан, что каждое несъедобное, т.е. культурное мероприятие экономически должно было замещать еду, дабы удержать равновесие. Результаты:

1) Не смотрел ни одной картины, кроме тех, которые у нас в клубе, куда мы с Борькой ходим бесплатно;

2) Не выходил в город:

3) сбросил до 3 кг веса.

Теперь, когда я прошёл этот «путь» (послезавтра – деньги), я с удовольствием шучу и посмеиваюсь над оптимистическим безрассудством молодости. Но всё-таки я кое-что сделал:

1. Посетил Ново-Девичье кладбище, представляющее собой редкий некрополь знаменитостей и великих, а также представляющий эстетический интерес. Особенно поразили меня могилы Зои <видимо, Космодемьянской> и жены Сталина, умершей в 31 год жизни.

2. Посетил (совместно с Борькой, так же как и кладбище) поместье Архангельское, усадьба Усупова. Необыкновенный дворец-музей, необыкновенный парк.

3. Слушали в Большом «Риголетто» (С.Иванов пел).

4. Был на вечере, посвященном Филдингу. Во-первых, Катаев там выглядел как-то старо и пьяницей. Во-вторых, репортёры нахально лезли на сцену, ходили по залу, мешали слушать. В-третьих, большое впечатление произвело выступление английского писателя Джека Линдсея. Редкая речь, прекрасно звучавшая на классическом английском языке. Сам он собой чуть-чуть напоминает <преподавателя русского языка в интернате> Василевского А.С., только выше ростом и моложе. После концерта он скромно стоял в очереди за своим пальто. В концерте было: отрывки из Филдинга (Театр Сатиры), читал Всеволодов, пели З.Долуханова, С.Иванов, Александрович. Последний пел на английском, удивив присутствующих, но пел тяжеловато, с большим напряжением. Прилагаю пригласительный билет для отчёта. Кроме всего этого пишем конферанс-халтуру на основе твоего. Пока у нас ничего не получа…, а октябрьские надвигаются.

Шумеев, 13 октября 1954 г.

Чем живем мы сейчас тебе, безусловно, известно. Ждем присвоения <офицерского звания>. Почему это так нас волнует? С этим связано наше пребывание в казарме (что вот уже 3-й год действует на пищеварение) и все вытекающие отсюда последствия: отсутствие связи с внешним миром, отсутствие общения с прекрасным полом и т.д. Такая обстановка опустошает. Выйдешь в субботу вечером и как дурак бродишь по улицам – некуда деться. Этому трудно поверить. Но это факт. Таковы условия, хотя не только они. Впрочем, стоит ли в этом разбираться?

Скалкин, 31 октября 1954 г.

Времени в обрез: готовим конферанс с одним товарищем, который «на всякий случай даёт прощальный концерт» (его думают уволить). Конферанс вышлю через дней 15, подготовите к Новому году.

Работы масса, к чёрту её. Октябрьские неизвестно как будем проводить. Не хочется. Не с кем. Я даже с удовольствием пошёл бы в караул.

Был сегодня у Толика <Слюсаря>. Ему посчастливилось побывать на читательской конференции, посвященной «Оттепели»; там был Эренбург. Это рослый мужчина средних лет и чуть поседевшими серыми волосами, с громким голосом и удивительно правильной в стилистическом и фонетическом отношении речью. Выступило человек семь. Были дельные мысли, часть хвалила, другая ругалась. Много глупостей, грубостей, детской фразы. Всем выступать не дали – уж много желало! Сам автор говорил в течение часа. Он сказал, что не думает каяться в том, что написал эту вещь. «Если мне ещё удастся написать что-нибудь, то я буду писать именно так. Я буду писать о человеке, а не станке. О нём хорошо напишут инженеры: они лучше меня смыслят в этом». Эренбург сказал, что даже не намерен дискутировать на эту тему. И не хотел. А в газету написал по чисто этическим соображениям.

Да, авторитет этого человека слишком огромен. О нём пишет заграница. Впервые в истории нашей литературы случается так, что официальная точка зрения пошла на компромисс, на уступки идеям автора! Это победа. В моих глазах этот необыкновенно умный и тонкий писатель затмил даже Шолохова, который залез куда-то в глушь и, глуша горькую, тянет резину со своим колхозом. Надо чувствовать эпоху. Но этого недостаточно. Надо отстаивать, хоть в слабой степени, её дух, её идеи, её настроения.

Скалкин, 7 ноября 1954 г.

Сейчас 12.30. Все ушли на демонстрацию. Я сижу в институте: болит горло. Как я буду сегодня пить? Чёрт его знает! Скоро каникулы. А знаешь, что слово каникулы происходит от латинского слова canis, что значит собака, пёс.

Скалкин, 11 ноября 1954 г.

Ну что, молчишь? Не пишешь…

И долго длилось это молчание, Молчанье надежд и молчанье отчаяния.

Не трудно догадаться, что именно 6 главу <из поэмы Маяковского «Вл. Ильич Ленин»> я читал на октябрьском вечере, открывая его. Вёл программу (интермедии и конферанс) с одним товарищем. Публика восприняла хорошо, доброжелательно, в отдельных местах даже очень здорово.

Скалкин (слева) ведёт конферанс на сцене ВИИЯ

Собравшиеся 8 ноября интернатцы (я был в наряде) решили отметить мой день рождения <15.11>, а в виду раздутия штатов (одних ребят около 12) предложили ресторан «Каму». Но при этом нельзя недоучитывать, что у нас сейчас, как никогда, антиалкогольная атмосфера, которая может принести нам уйму неприятностей. Плюс еще отсутствие финансов – и вопрос решается (таково моё мнение) отрицательно.

Скалкин, 28 ноября 1954 г. О нас.

Скажу одно – сидим в институте, несмотря на воскресение. Из последнего видели «Дороги жизни» (польский фильм) – довольны. Как всегда, ждём каникул, которые наступят не раньше, не позже через полтора месяца. В общем – СКОРО! В Москве мороз. Сильный. Настоящая зима. Ещё с 20 ноября. Чистили снег. Да, 19-го выезжали в поле на занятия. Замерзли так, что даже есть не хотели. Впервые испытал, что голодный человек не хочет есть. Странно. Читаю «Оплот» Драйзера, одно из двух оставшихся непрочитанными книг этого автора.

Скалкин, 8 декабря 1954 г.

Вчера был концерт в клубе «Серп и молот». Вёл программу. Публика разнородная как по возрасту, так и по общественному положению. Хохмы воспринимает туго, с опозданием на несколько минут. Но ничего. Когда мой партнёр вышел и сказал «А сейчас я вам прочту пару басен», в зале заорали: «Не надо!»

… сейчас идём в баню, и я должен прекратить писание письма.

Скалкин, 18 декабря 1954 г.

Отпуск. Слухи ходят, что могут нас здесь задержать. Но точно ничего не известно. Вообще, сейчас всё в слухах. Черт его знает! Хотим в Одессу и, думаю, будем там 18-19 января. Если что, дам теле-грамму: «Не еду». Но всё же надеюсь, что до этого дело не дойдёт. На сцене ничего не читаю. Из книг: попалась «Яма» Куприна и др. рассказы. Проглотил. Проституция. Читал Смолича. Сейчас – Флобера. Скоро конец семестра – каникулы. Хорошее субботнее настроение, хотя к сессии ещё не готовлюсь. Неохота. У нас в основном мороз. Но в эти дни как будто оттепель. Но «Оттепель» зарезали. Будут снова заморозки, которые перейдут в морозы. Зима ещё впереди…

Скалкин, 20 декабря 1954 г.

NOSTER MODUS VIVEDI

(Очерки наших будней)

«Непременно надо помыть портянки… Черные, зловонные, жирные и твёрдые, точно накрахмаленные…» думаете вы каждое утро, обматывая свои ноги и всовывая их в стоячие трубочки кирзовых сапог. Но это ваша вторая мысль. Первая же болезненно появляется в вашем мозгу с первыми проблесками бодрствования, когда ваши глаза продрал электрический свет вместе с неестественно-диким и настойчивым выкриком дневального «ПОДЪЁМ!»

«До чего же счастливы люди, которые не подымаются утром по команде…». Вы садитесь на койку, потом сползаете на шею ближайшего вашего соседа, который спит под вами (ведь вы же спите на 2 этаже). Как правило, вы не успеваете застегнуть пуговицы первой необходимости, когда слышите: «Выходи строиться на зарядку!» В подавленном полудремотном состоянии плетётесь вы к выходу, в низком регистре покрывая густым матом и прочей руганью неповоротливые зады, застрявшие в и без того узких проходах между койками. Голова трещит от спёртого воздуха человеческих испарений и запахов индивидуально пахнущего пота. Раскрытые настежь двери выплёвывают в тёмное морозное утро вместе с паром ещё теплые тела со злыми человеконенавистническими лицами. Но перед этим плывущий поток заполняет уборную, чтобы освободиться от ненужных жидкостных накоплений. Однако с некоторых пор администрация вмешалась в это естественное дело, и вскоре выходит приказ, согласно которому каждый индивидуй обязан пользоваться WC строго по факультетской принадлежности, т.е. в здании факультета, а не там, где он спит…

«Комплекс шестнадцатый начи-най! Раз-два-три-четыре..!» Неохоту, лень и тупость выражают эти неглубокие, халтурные движения руками и ногами. «Раз-два-три!…» Но вот какая-то группка побежала к казарме, по дороге она своими выкриками и гарцующим галопом сметает и другие «каре» — и вся эта беспорядочная масса слушателей рвётся в двери к явному неудовольствию дежурных, проверяющих выполнение распорядка дня.

День начался. Вы моетесь, чистите сапоги и пуговицы, бреетесь, если надо, заправляете свою койку, затем вам делают утренний осмотр. Впервые старая интернатская братия собирается за столом завтрака. Настроение ещё не улучшилось, поэтому жрут в молчании, сопя и облизываясь. Тянет к ругани, даже к оскорблениям. Каждый так и ищет предлога погрызться, отрыгнуть свою злость. И предлог находится: Артур сел на место Бориса; последний набрасывается на «нарушителя». Охотно завязывается словесная перепалка. Нам с Вадимом начинает надоедать.

— Да ну вас к чёрту! – возмущаемся мы. – То же ещё, завели базар!…

Первый очаг затихает, затаив невысказанные ругательства и злобу.

Несут горячее. «Опять рис!- кричу я, — Эй, послушайте, замените пожалуйста, чем-нибудь!»

— Нечем.

— Вы бросьте это, нечем! – ору я, постепенно накаляясь. Тогда вообще ничего не надо!

Артур со мной солидарен и делает то же самое. Через время официантка несёт картошку.

— Ну вот, это другое дело! – говорим мы, с аппетитом принимаясь за отвоёванное блюдо.

Борис бурчит, он высказывается в том смысле, что если человек голоден, то будет есть, что угодно.

— Значит, мы, по-твоему, не хотим есть?

— Конечно, — тянет Борис, поворачивая в сторону лицо с закрытыми глазами.

Снова вспышка, снова захлёбывающееся негодование…

Но вопросы быта скорее уступают академическим проблемам.

— Страшно труден перевод доклада Поллита, — листая странички, сообщает Артур.

— Угу, — мычанием подтверждает его Вадим. А мы с Борькой не согласны. Перевод того кусочка, о котором говорит Артур, действительно труден, и мы прекрасно знаем это, но не соглашаемся. Почему? А так, из принципа. Чтобы противоречить.

— Но ведь это же общепризнано, все говорят, глупо утверждать обратное, — защищает свой тезис Артур. «Ага, попался!» — думаем мы с Борисом. И придираемся к его словам «глупо», «общеизвестно», «все знают», которые он всегда употребляет вместо кропотливого доказательства, и говорим, что Артур вообще любит преувеличивать и «расписываться за всех».

Он обижается, ведь само знание им языка ставиться под сомнение, тогда как сам он вполне уверен, что знает его прекрасно, может быть, даже лучше нас… Однако же, кто будет наливать чай? Ведь с горячим покончено. И, конечно, не Артур, он не любит ходить по залу, ища чайник, лучше, если это сделает кто-то из нас. Он даже согласен медленнее есть, только чтобы не возиться с тяжёлым чайником.

— Да, собственно сейчас идет борьба за Францию, — изрекает Борька, подводя итоги последних политических событий.

Вадим осторожно:

— Конечно, в некотором смысле…

— Ничего подобного, — перебиваем мы. – Дело совсем не во Франции…

И вновь разгорается спор, сопровождающийся рукомаханием и обвинениями в незнании фактов, в нерегулярном чтении газет…

— Курс! Встать! Выходи строиться! – кричит старшина. Спор останавливается на самом горячем месте, заполнив неудовлетворённостью искренне возбуждённые головы. Ясно, что мы надоедаем друг другу, но вместе с тем скучаем по нашему интимному столу и стараемся никогда не есть с другими товарищами. Но так или иначе, а такая обычность обстановки предполагает детальное изучение всех привычек соседа, многие из которых вас возмущают и раздражают. Так, вы замечаете, что кто-то постоянно цямкает за едой, другой кашляет прямо над столом, не прикрывая рот рукой, и часто причёсывает волосы, кто-то почти всегда забывает оторвать талончик и этим неизбежно навлекает на наш квартет ругань официанток.

Шумеев, 3 февраля 1955 г.

ВИИЯ. Лекция по литературе. Тема – Байрон. Скалкин почесывает подбородок: возможно, скучает, но, скорее всего, думает, мечтает. Мирно спит Заерко. Сибарит, он не может не доставить себе такого удовольствия после обеда. Рядом Старушка ковыряет пером в столе. Неспокойному не дремлется. Вот он подносит ручку к рельефно выделяющемуся носу своего соседа. Заерко вздрогнул, пожевал губами, но глаз не открыл. И это не удивительно. После нервных потрясений сон особенно крепок.

А ему сегодня пришлось поволноваться. Вроде ничего особенного не сделал…. Утром он всего-навсего бросил метлу на место, а она (scifosa!), соответственно описав в воздухе довольно приличную дугу, возьми и повисни на проводах. Какая неприятность!

а) Все открыв хабальчики, рыгочут;

б) дежурный кричит (ведь метла повисла на самом видном месте над баскетбольной площадкой);

в) достать ее руками невозможно;

г) времени в обрез – еще нужно помыться, постелить постели и почиститься к построению;

д) а, главное, все постепенно расходятся (см. пункт г), самому метлу ему не снять, просить же не позволяет самолюбие.

Правда, когда за углом скрылась последняя фигура, беспомощное «Ну, поможет же кто-нибудь?» повисло в воздухе, но никто даже не обернулся. Делать нечего, и Заерко, взяв лопату, стал бить по черенку метлы. Метла раскачивалась, но упасть не могла, и это хорошо знал пострадавший. Но что-то нужно было делать, и он бил, бил, бил.

Возможно, именно этот сухой стук, мерный, как удары колокола, затронул определенные струны в душах некоторых виияйцев, и они не выдержали, пришли. Их было двое (Люпус и Б.Ш.), но больше, может быть, и не нужно было. Принесли скамейку. Поставили. Влез на неё Заерко, помахал рукой. Не достал. Слез. Поставили скамейку во весь ее полутораметровый рост. С трудом влез на нее Заерко, балансируя, помахал рукой. Достал! Но этого оказалось мало. Метла запуталась в проводах, и дерганье, которое время от времени производил рядовой Заерко, не приносило положительных результатов. Все мы, молчаливые свидетели этого беспримерного поединка между метлой и Заерко, видели два выхода: либо провода не выдержат и оборвутся, либо Заерко не выдержит равновесия и свалится. Но противники оказались настолько упорными и ловкими, что последующие 5 минут борьбы не привели ни к одному из желаемых, я хотел сказать, возможных окончаний. Б.Ш. робко предложил подвинуть метлу поближе к щиту, дабы затем, взобравшись на оный, легко и быстро снять ее. Еще 2-3 отчаянные попытки, и Заерко соглашается. Операция удается блестяще. Метла повержена к ногам самодовольного победителя. Он улыбается, на лице его запечатлена мысль: «Я человек. Я всемогущ. Я еще не такое совершить могу!»

Шумеев, 22 февраля 1955 г.

Какой сегодня день? Одни говорят «суббота», другие — «воскресенье», а третьи — «понедельник. Но если здраво рассудить, то все получаются правы:

• смотрю на календарь, сегодня 20.2 – написано воскресенье.

• Но мы же встали в 6.45? да в 6.45! Снег чистили? Чистили! Расписание занятий по понедельнику? Так точно! Значит понедельник! Протестовать не моги.

• Да! Но сегодня последний рабочий день недели. Завтра для нас «воскресенье». Вот и выходит, что сегодня «вроде как суббота».

Но это только я, «малахольный дурак» <цитата из Чехова>, занялся этим глупым рассуждением (материальная база для него – 20-30 минут «светлого» времени перед началом лекций). Уверяю тебя, caro mio, что люди в данную минуту заняты более серьезным делом. Я уже не говорю о Скалкине. Он по уши «погряз» в конферансе. Сейчас он сидит, взявшись правой рукой за подбородок, слегка почесывая его пальцем – думает. Вот уже целую неделю он думает, но, как назло, в такие минуты хохмы не приходят в голову. К тому же его здорово урезали вчера, он едва отстоял «Козлика»! Возможно, это волнует его, но он продолжает работу, только изредка отрываясь, чтобы отрыгнуть ругательства в сторону друзей. А чем занят рядовой Заеркул? Вот он идет… остановился, не спеша, полез в карман (вероятно за ключом). Так и есть. Открыл шкаф, берет книги. А Сторожко в это время зевает в 6-ом ряду, 3-е кресло слева. Да, трудно Заерке в эти дни. Доклад висит на шее; 22-го уже вечер, нужно бы приступить к изучению роли, но времени нет, а, с другой стороны, подводить не хочется. Я тоже должен заметить, что к нему несправедливы. Пьесу-то начали ставить только 8-10 месяцев назад, а уже хотят, чтобы Артур знал все слова. Подлецы! А Сторожко зевает в 6-ом ряду, 3-е кресло слева… Блаженствует младенец!

Шумеев, 24 февраля 1955 г.

С 18 по 23 <февраля> у нас сплошные праздники. 19, 20, 21, 22 в институте концерты, танцы, в общем, благодать, о которой никто уже не мечтал целый год. Вновь встала проблема пригласительных билетов, вновь мы увидели на плацу живых, натуральных девочек, и трепет охватил наши холодные сердца. Поистине гениально сказано: «Женщина – друг человека!» Я бы сказал, если хотите, это тот же человек! Волна чувств так захлестнула нас, что мы даже заколебались, когда встал перед нами выбор между девочками, которые заняли свои позиции у стен, и пивом, котором находилось в том же зале на уже приготовленных столиках. Я бы не сказал, что это было мученическое раздумье. Нет! Это было минутное сомнение. Минутное сомнение – и мы уже за столиком… Но такое преимущество длиться недолго. Оно кончается, как только ты решаешься на первый танец. Вдруг посреди вальса или фокстрота даме («Будь она трижды анафеме проклята»!- цитата из Чехова) захотелось пить. Не поить же ее из-под крана. И ты тащишься с ней за этот же столик, где минут десять назад сам победно восседал. А так как там помимо этого злосчастного пива лежат апельсины, пирожные и прочие бросающиеся в глаза вещи, то тебе не остается ничего делать, как щедро их предлагать. Она съедает один апельсин, берется за второй и, кокетничая, предлагает поделиться! (Какая подлость!) Но ты вежливым голосом, какой только способен вырваться из пересохшего горла, отказываешься, мечтая только о том, чтобы ей не пришло в голову ухватиться за третий. Станцевав для приличия еще один танец, ты, конечно, больше не приглашаешь её – ведь аппетит обладает способностью катастрофически расти во время еды. Через минут двадцать ты можешь увидеть ее в обществе другого оболтуса, попавшегося… Но что тебе, ты уже на голову выше любого попавшегося. У тебя опыт, который выражается двумя заповедями:

1) не танцуй с одной дамой более одного раза;

2) во время танца все время говори, ибо первое же её слово может роковым для твоего кармана.

Шумеев, 7 марта 1955 г.

Хорошее дело – жалобная книга. И какая умная голова ее выдумала? Отличная вещь. Вот сегодня, например, пришли в столовую, набили свои бренные желудки блинчиками, творогом, печеньем и прочей снедью, и разлилось по телу благодушие. В ожидании команды сидишь, и в голову тебе лезут преприятнейшие мысли. И совершенно естественным представляются порывы этих молодцев-лингвистов облегчить свою голову от целого ряда лезущих мыслей простым (я бы сказал механическим) переносом их на бумагу. И вот тут-то на помощь приходит жалобная книга. «Жалобной» она, конечно, названа совершенно напрасно, ибо 99,99 процента составляют благодарности. Вероятно, это имя за ней закрепилось потому, что название «Благодарная книга» на русском оказывается не слишком благозвучно! Берешь эту книженцию и в каком-то порыве какой-то слепой благодарности начинаешь изливать на нее поток слов: эпитетов, метафор и пр. дряни. В конце требуешь, чтобы официантке обязательно объявили благодарность в приказе или наградили ценным подарком. После этого сразу же устанавливается душевное равновесие. Теперь ты знаешь себе цену и свои заслуги перед человечеством. Великодушию нет предела. Старшина подает команду выходить, строиться, и ты даже встаешь, более того, выходишь и становишься в строй… А вчерась, (6.3) поехал утром в город (уволили до 16.00). Поехал без всякий определенной цели. Хотелось просто походить по улицам, подышать свежим воздухом (для нас это весьма важное дело). Ходить одному по городу, правда, не особенно весело, и скоро я забредаю в театр. Попал в филиал Большого на «Щелкунчика». Постановка весьма недурственная. Ну, а в данный момент обычная наша будня: В двух шагах от меня некий парнишка на пианине наяривает фоксы (сильно играет). Вокруг стоят ротозеи, слушают. Среди них есть даже твои знакомые – Костя Беляев <впоследствии известный бард>, или вот Жора Дремлюга. В одном шаге – Владимир Скалкин. Этот «занят серьезным» – готовит очередной доклад. Именно в данную минуту создаются те схемы и формулы, которые будут поражать аудиторию, вызывая недоумения, восторги и прочие эмоции, свойственные студентам.

Шумеев, 12 марта 1955 г.

За столом <в столовой ВИИЯ>, где обычно восседают «одесситы», появляются Скалкин и Шумеев. Сидят. Молчат. О чем говорить с самого утра? И все-таки так дело продолжаться не может. Тогда идут в буфет. Покупать ничего не хочется, взгляд уныло скользит по витрине. Выручают пончики. Теперь простым жеванием их можно оправдать отсутствие любого разговора. Но это не к лицу славным обитателям ВИИЯ. Неужели расписаться в собственном бессилии? И Скалкин начинает издалека:

— Попробуй положить в пончик масла. – Шумеев пробует, ему нравится.

— Так вкуснее, — соглашается он.

— Масло, оно всюду хорошее, — уверенно обобщает Скалкин.

Подобный тезис вызывает серьезные возражения у Шумеева. Но он не успел даже дожевать чуть было не застрявший в горле пончик. К столу, сверкая стриженным затылком, стремительно подошел Заерко. Заерко возбужден. Нет! Это невероятно. Он даже не свернул в буфет! Заерко забыл о своем желудке! Значит, произошло что-то из ряда вон выходящее. Забыты тезисы и возражения. Изумление присутствующих растет. А на лице героя разлито блаженство. Он даже не обратил внимания на вопрос, с исключительным тактом заданный Скалкиным: «А что нового?» И правильно — глупо задавать вопросы. Он, Заерко, мечтает. Ну что еще непонятного?!

А впечатления действительно волнами одно за другим захлестывают все его существо. Домашний уют… семейная идиллия. Ведь даже уходить не хотелось. А та девочка, такая маленькая, всего каких-нибудь три года, а уже у нее в речи вводные слова! Он готов слезится от умиления, но вовремя вспоминает, что он не один. Оглядывается: кто это? А, ну да, эти, Скалкин и Сторожко… какой жалкий народец… Ведь ничего не смыслят, а еще пытаются иногда спорить со мной. Может, рассказать, что я вчера переживал? Нет, не стоит. Не поймут. Рванина.

Взгляд его останавливается. Он видит исчезающие во рту Шумеева остатки пончика. «Пончики!» — вспомнил Заерко, вскочил и бросился в буфет.

— Как я мог забыть, что мне нужно поправляться??» — недоумевал он, ругаясь на букву «ё… твою мать». — Так ведь когда-нибудь можно вообще остаться без пончиков. Какая же сложная штука жизнь! И он совершенно прав. Жизнь его совершенно не балует. Хорошо, что хоть сегодня все так гладко получилось. А ведь бывает, что в буфете закончились пончики! Что делать? А? Вот вы уже и растерялись. Спасовали перед трудностями. А Заерко этим не проймешь. Он сразу же берет вместо пончиков сдобную булочку и стакан томатного сока. С трудностями нужно уметь бороться!

Шумеев, 23 марта 1955 г.

Мы вступаем в полосу переходного периода, который, как и всякий переходный период, характеризуется мучительными ожиданиями. А ожидать приходится многого. Главное, мы живем накануне того дня, когда нас вышвырнут из общежития. (Вот чего мы ждем!!) Ты, конечно, не можешь представить себе все величие этого процесса, но мы-то хорошо представляем! Возможно, этот день будет в апреле, есть такая потенциальная возможность, но… Ты представляешь, хочется посидеть в обычной домашней обстановке и т.д., и т.п. Я бы, может быть, этого не заметил, но вот в субботу (19.3) вырвался в город. Пошел к <двоюродной> сестре (ибо уже полтора месяца не заглядывал к ней, неудобно). Посидел на диванчике с полчаса и совершенно размяк. Все прелести домашнего уюта обступили и покорили меня. И так уходить не хотелось! Это не крик души «несчастного виияйца», это просто говорит проснувшееся сознание. Человек вдруг стал понимать, что кроме 4-х стен, которые его ежедневно окружают, в жизни есть и что-то другое. Для пользы дела этот процесс понимания следовало бы затормозить на несколько месяцев. Но сие от нас не зависит. А вообще, между нами, девочками, говоря, что от нас зависит?!

P.S. Вовочка в наряде сегодня, не спал всю ночь, но у него все же хватило совести передать привет!

Дневниковое

20 марта 1955 г. За завтраком зашел разговор о «свободе». Пытались представить жизнь вне казармы…, вне старшины, вне построений. До чего все это нереально! Одни мечты. Ходят упорные слухи, что 5-й факультет отпустят на квартиры. Почему 5-й? Неужели на кого-то подействовали попытки к самоубийству:

24 марта. Четверг. Сногсшибательно! То, о чем столько мечтали, has come true! Правда, нам еще ничего не сказали. Но это формальности. Общий тонус поднялся. У Штелинга консультация. Теперь – куда угодно!

25 марта. Пятница. После построения получили официальное разрешение искать комнаты. Это можно!!!… Планы, планы, планы.

В конце марта 1955 г. Борис посылает веселый снимок, на котором его «оседлал» сокурсник. Оба, сбросив надоевшие за зиму шинели, по-юношески искренне радуются весеннему теплу. Снимок, можно сказать, самоочевиден. Но для Б.Ш. это повод по-доброму, с иронией, стихом прокомментировать изображение. На обратной стороне снимка он пишет.

Выглянуло солнышко из-за мрачной тучки

И сверкнули радостно мартовские лучики.

От такого счастия запрыгали «котики»,

Позабыв закрыть свои хабальчики-ротики.

Подробно о дальнейших поисках жилья пишет Скалкин:

26-27 марта 1955 г. Новость: нас выгоняют из казармы на частные квартиры. Это известие затмило все остальное, став в центре всех действий и мыслей виияковцев. Наконец-то! Мы будем жить в городе. Свобода! Куда захотел – туда и пошел! Не вериться… Все ищут комнаты. Трудно. Много берут. На двоих 350-400-450. Это, конечно, ударит по карману. Но то, что мы приобретаем – гораздо больше каких-нибудь 200 рублей. Нюся, сестра Бориса, обещала что-нибудь подыскать. Наклевывается чеырехсотрублевая комнатушка, где-то на Бронной, со всеми удобствами. Но еще не точно. Сегодня будем звонить. Артур с Вадимом тоже обзавелись надеждой, которая кажется более реальной, чем наша. Но там нет газа, и им предложить купить керогаз.

… Поиски продолжаются….

Вчера, т.е. в субботу, нас кололи против всех болезней. Грамм 100 жидкости влили в органон. Все ходят прибитые, расставляют руки — не дай бог, кто-нибудь стукнет в спину. В прошлые годы я обычно валялся дня два-три с to +39. В этом году, к удивлению, чувствую себя нормально. Преподавательница перевода (успокаивающе): «Меня в молодости не так кололи» (!) Общий многозначительный смех… Но главное сейчас – найти комнату. Вчера меня чёрт таскал на Таганку, <ул.> Володарского. Но поздно. Уже сдали.

31 марта 1955 г.

... 12 квадратных метров жилья. Двое в помещении: Борис Шумеев и я. Но нет собаки Щеник. <Подражание Маяковскому>

Поиски продолжаются…

Мы вышли на улицу. Вчерашние (имеется в виду суббота 25 марта) явки провалились. Куда идти. Кого еще спросить? Падает снег, мокрый, неприятный, особенно когда предыдущая пара солнечных дней настроила нас на весенний тон. Ветер. Вода кругом, в сапогах тоже. Ноги мерзнут от холодной мокроты. Как же узнать, кто сдает комнату?… Вчера вечером приехали Артур с Вадимом, и до ночи нам пришлось выслушивать их бесконечные восторги насчет найденной комнаты.

— Садик, летом можно будет приятно, отдельный ход, 2 кровати, газ…

— А сколько?

— 350

— Да, вам повезло, – говорим мы с Борисом, подавленные своими неудачами и бесцельными поисками.

Так мы вышли к Курскому вокзалу. Там ничего. Никаких объявлений. Направились выше, нам показалось подозрительным скопление домов.

— Давай спрашивать дворников.

Подходим к дворничихе, шкрябавшей железной лопатой по асфальту, сгребая снег.

— Простите, мы вот забыли точный адрес, но нам сказали, что именно в этом переулке (это Дубасовский?) кто-то сдает комнату. Вы случайно не знаете?

— Нет.

Идем дальше. Две старушки. — Тут где-то сдают комнату, нам сказали… Они мучительно напрягают память, потом дают один, потом второй адрес, но говорят, там баба пьяница. И мы поднимались на третий этаж, звонили и нагло спрашивали изумленных обитателей, не сдается ли комната. — Нет.

И мы побрели дальше. Вдруг – объявление: «Сдается отдельная…». Мы – к трамваю, Чуть ли не такси взяли. Как медленно ползет это красное электрическое животное, думаем мы. Приехали. Нашли. Звоним. Нам открывают дверь и безразлично бросают, даже не глядя в лицо: «Уже сдана!…» Мы прошли несколько километров, нагуляли аппетит, а квартиры нет. Самый низкий уровень нашего настроения наблюдался за обедом, когда мы, голодные, забрели в какую-то грязную харчевню, меню которой оставляло желать много вкусного. Понедельник. Читают приказ: убраться всем из общежития, сдать постели. Кто хочет остаться в казарме, поднимите руку. Мы сдали – и снова в город. В карманах у нас пропуска. Свободный проход. Никаких увольнительных. Немного радостно. Мы находим комнату за 300 рублей. Деревянный дом, молодая мамаша – муж служит. Порекомендовала нам этот «объект» девушка в халатике, нижняя соседка, которая, зная, что мы придём, полуразделась и со звуками «ой» кокетливо прикрывала грудь отворотом халата. Она очень хотела, чтобы мы вселились наверху… Но мы не хотели! Мы не остановились на достигнутом – мы двинулись дальше.

Вечером мы нашли комнату. Договорившись с хозяевами обо всем, в частности, что мы завтра въезжаем в нее, мы отправились спать в институт. Койки еще стоят, но нет матрацев. Что ж, берем шинели, мостимся, спим. Много таких «бездомных» сползлось в эту ночь в институт. Кто-то поет: Бродяга я, а-а-а-а… Никто нигде не ждет меня, а-а-а. Бродяга я, а-а-а Из ВИЯ, а-а-а-. 

Утро. Встаем и – что это? Рядом спит Заерко, чуть дальше слышится Вадимов голосок… — А вы чего здесь? Пауза, затем смиренная улыбка. — Нас умокнули… — Как?! — Там уже живут.

Смехотворство. Жалкое их положение усугубляется тем, что они, получив пропуска, взяли чемоданы, но не к хозяйке пошли, а в кино, потом «с наслаждением пообедали» и с благоговейным чувством вселяющего в СВОЮ комнату (все это особенно испытывал рядовой Задержка) наконец соизволили к ночи явиться в домик в Сокольниках. Хозяйка, очень любезная старушка, их очень вежливо приняла и, как бы между прочим, сообщает: — А у меня уже живут… — Как? (из рук валятся чемоданы).

Этот самый вопрос мы задали Заеркам, найдя их, против ожидания, на холодных голых пружинах пустующего зала бывшего общежития. Они пожали тогда плечами и до сих пор ищут комнату. А мы вот уже второй день проводим в своей четырехсотовой вилле на 5 этаже.

Каковы ее плюсы и минусы?

+ 1. Отдельная 

2. Окно 

3. 12 кв. м. 

4. 20 мин. ходьбы в институт

5. 12 минут езды на троллейбусе № 5 в центр

6. Газ

7. Ванна с душем

8. ул. К. Маркса

— 1. Но проход в нее через комнату хозяев 

2. 5-й этаж (без лифта) 

3. 400 рублей. 

Отношение 8:3. Я думаю, это хорошая дробь. И это действительно так. Все, кому мы, захлебываясь, рассказываем о тактико-технических данных нашей квартиры, в один голос говорят: «Ну, вам повезло». Может быть, и в самом деле повезло. Посмотрим… На этом фоне тем яснее вырисовывается наше мещанское благополучие, которое не перестает щекотать наши ноздри своеобразным обетованным домашним воздухом. Что купить? Вернее, с чего начать? Министр финансов Шумеев Б.Г. зачитал бюджет на сумму 60 рублей (бритвенные приборы, чернила и пр.). Хорошо. Пошли в ГУМ. Через час мы уже возвращались с двумя набитыми чемоданами, оставив на Красной площади 160 рублей. Мы приобрели:

1. Будильник 2. Чайник 3. Сковороду 4. Прочую мелочь на сумму 70 рублей.

В воскресенье думаем начать жарить картошку, причем, подготовку к этому мероприятию намечено начать с утра. Итак, начинается свободная жизнь. Правда, нам придется потесниться в своих ассигнованиях. Но это натурально. Тот, кто выигрывает духовно, проигрывает материально. Прошло всего три дня в новых условиях, и мы уже привыкли чувствовать себя людьми, хотя еще и не полностью ИСПЫТАЛИ все преимущества «квартирного» образа жизни, что мы сделаем, когда из родной Одессы нам вышлют гражданское платье.

Москва, 4 апреля 1955 г.

…. Хорошо все-таки жить, имея комнату. Вот сейчас, например, время ужина. Хочется есть, но совершенно неохота напяливать на себя мундир и идти в какой-нибудь трактир ужинать, когда можно поставить чайник и открыть банку «Свиной тушенки», что мы и сделали. Правда, Борис не ел (плохо себя чувствует), а я с удовольствием перехватил. Борис должен идти к Нюсе занимать деньги, количество которых резко уменьшилось с переходом на свободное бытье. 

Готовится английский вечер. Буду читать про cheeses (Jerome K.Jerome). Может быть, повторим с Заерко «Жениха и папеньку». 17 апреля – окружной смотр. Снова буду работать над отрывком из «Златой Праги». … Борис только что возвратился, купил две булки, пачку вермишели на 6 оставшихся рублей – а Нюсю дома не застал. Неудачно, черт возьми!

Москва, 7 апреля 1955 г.

… Улеглась квартирная спешка. Жизнь снова однообразится, входя в привычную колею. Утром мы делаем себе вермишель или картошку, спешим в институт. Там, после лекций обедаем. Вечером дома ужинаем. В остальное время занимаемся. А Артур и Вадим до сих пор не устроились. Сначала сняли комнату за 500 рублей, потом из-за дороговизны подыскали за 350 рублей. Сейчас у них трещина в принципе: они р а с х о д я т с я. Артур: «Надоело все это страшно. Нравоучения Сторожко… Подумаешь, яйца курицу учат. Подыщу себе угол, черт с ним…».

Москва, 9 апреля 1955 г. Ты совершенно прав, действительно, на новой сковороде картошка подгорает. Но мы придерживаемся того мнения, что интенсивность пригорания могла бы быть значительно уменьшена, если бы положили больше жира. Картошка получилась неважной: невкусная, пахла дымом, сладкая (мы забыли посолить ее). Уплетена, однако, была с аппетитом: еще бы — своё! Непривычный быт создает странные, иногда комичные, иногда трагические ситуации. Когда мы переселились, мы нашли, что многих вещей у нас нет, и их негде достать. Борис: «Вот черт, нет белой нитки. Неудобство. То себе пошел и взял у Пономарева в тумбочке, а теперь шей черными…» Купили клей, чернила, нитки, ножницы. Когда пили чай, обнаружили, что нужны щипцы для сахара. Борис берет ножницы, они еще новые, пробует ими кусать кусковой сахар. Он поддается, и Борис уже сосет отрубленный кусочек. Он: А вообще можно и ножницами кусать сахар. Я: Конечно, ведь они очень острые – я уже пробовал ими срезать ногти на ногах. Утром нас будит будильник за 44 рубля и 30 копеек. Он очень хорошо сделан, и звук у него спокойный, тихий, так что мы его не слышим (если не поставить под ухо) и спим, как ни в чем не бывало. Когда ему все же удается разбудить Бориса, то тот со злостью затыкает его и продолжает спать дальше.

Хозяева (отец, мать, дочь, сын) – люди молчаливые, произносят за день всего несколько слов, индифферентно дают нам пользоваться стаканами, вилками и другими кухонными вещами. Мы ходим в свою отдельную хибарку через их комнату, что стало привычным делом для обеих сторон. Для самоподготовки есть стол, настольная лампа в 150 свечей, три стула и закрытая дверь. Спокойствие и тишина – то, что необходимо для работы. Кроме этого в комнате – 12 кв. м. пола-паркета, 2 кровати, деревянный диван-скамейка, застланная каким-то бурдовым рядном, вешалка (мы ее сами купили), икона и три комплекта фотографий, обрамленных голубыми деревянными рамками; окно с форточкой и занавеской; штепсель, т.е. розетка. Занятия в институте начинаются в 9.00. Встаем мы, если нет строевой (2 раза в неделю) в 7.30. Приходим из института, если нет собрания и еще чего-то, в 4 часа.

Мой бюджет в апреле (15-го):

Приход 950 р. 

Расход  80 — вычеты без займа 150 — КВП 200 — квартира 285 — текущие долги

Итого: 715

Остается: 235 до мая.

Заерки разошлись и поселились в отдельных углах. Приглашают нас в гости. Карл живет вместе с Хуртиловым, Малый — со Шварцем, Крахмалюк с Вищиком и т.д. и т.п. В апреле 1955 года Шумеев, видимо, «спровоцированный» потоком аналогичных писем из Одессы, пишет на 14 страницах и посылает по частям разным соклассникам «Судомойный журнал», еженедельный орган общества «Люпус в быту». (Латинское слово «люпус» — волк — достаточно часто использовалось курсантами ВИИЯ в период пребывания там интернатцев после изучения ими первых латинских текстов «Lupus in fabulis» — «Волки в баснях». Оно стало часто употребляемым словом — «паразитом». Но на какое-то время это прозвище «закрепилось» за одним из слушателей ВИИЯ, выпускника харьковской спецшколы-интерната). Эти письма дают достаточно полную картину той жизни, которую вели Борис и Скалкин, перейдя из казармы на частную квартиру.

1955 г. апреля Еженедельный орган общества «Люпус в быту» бесплатно

апреля. Пятница. В 6.55 назойливо прозвенел звонок. Нужно вставать, впереди сегодня сплошная суета, и поэтому сразу нужно отрешиться от всего неземного. Первым это понял С. Поскольку он такой сознательный, ему и чайник в руки! А я еще поваляюсь, пока закипит чай. Блаженство продолжалось недолго, ибо современная газовая плита способна вскипятить литр воды в какие-нибудь 2-3 минуты. Приходится вставать. Когда садимся за стол пить чай, обнаруживаем, что в нашем распоряжении всего 10 минут. Мало, очень мало! Обстановка накаляется, нервное возбуждение растет, хотя не произнесено еще ни одного слова. Но вот оно уже и произнесено. Началось… Разговор зашел о вреде одеколона после бритья. Уже с первой минуты обозначились резкие противоречия во взглядах. Наконец была установлена и принципиальная граница.

Скалкин

 1. После бритья: Лучше крем, чем одеколон 

2. Лучше тавот, чем керосин

3. Лучше сапожный крем, чем йод (или зеленка)

Б.Ш.

1. После бритья: Лучше одеколон, чем крем

 2. Лучше керосин, чем тавот

 3. Лучше йод (или зеленка), чем сапожный крем

Трудно сказать, какие еще химикаты вошли бы в этот список, если бы нам дали еще хотя бы часа три. О даже и этот небольшой перечень ясно показывает, что разногласия принципиальны и непримиримы. Спор прекращается из-за явного недостатка времени. И так уже путь до остановки 48-го пришлось преодолевать бегом. Но все это домашние, так сказать, семейные «радости» (хоть и первые!). А в институте жизнь кипит на другой манер. Сегодня день рождения Люпуса. Ему 21 год. И каждый с превеликим удовольствием похлопал его по жирной роже. Оно и приятно. Люпус только проворчал что-то под нос, видно это тронуло его, а затем обратился к безмятежному состоянию.

4 апреля. Утро началось неудачно. Варили вермишель. Как будто бы всё учли, а она получилась водянисто-несолено-безвкусная. И даже полбанки тушенки не избавили ее от помойного привкуса. Мы, конечно, слопали ее, но настроение было подавленное, даже спорить не хотелось. Из института пришел в 7 и завалился спать. В 10 был разбужен С-ным. Но какое это было пробуждение! Их царства сна я сразу же попал в царство аромата. Да я, кажется, угадал, это действительно была жареная картошка! Румяная, дымящаяся, она была в двух шагах от меня. Она настолько овладела моим вниманием, что я даже не заметил «пузанчика», важно попыхивающего по соседству со сковородой. Это было в высшей степени невежливо по отношению к нему. Все же именно ему мы обязаны (даже за этот короткий промежуток времени) многими минутами вдохновения. Должен сказать, что это была первая творческая удача на кухонном фронте. И заслуга в этом полностью принадлежит Владимиру Львовичу.

5 апреля. Денег нет. Где одолжить??? Хотя бы Артур отдал четвертак. Кажется, ему прислали. На перемене заманил Артура в буфет. Слопали по два бутерброда и по пончику – за его счет.

6 апреля. Артур отдела гроши! Ура! Купили два билета в ЦДСА на 10 апреля. Осталось 5 рублей. Где денег достать????!

7 апреля. Хороший денек. У Нюси достал 100 рублей. Неужели не дотянем до 15-го? Больше одалживать не у кого. Заерки разъехались по углам (в полном смысле). Вадим <Сторожко> где-то на Красносельской (у Красносельского метро). Артур — неизвестно.

8 апреля. Метет снег. Значит днем опять слякоть. Противно. После занятий в 65 аудитории обсуждение «Ивана Ивановича» и «Дружбы». Пригласили <автора этих книг> Коптяеву. В основном присутствовало бабье Понятно, что тема их кровно интересует. Так выступайте! Нет, молчат. Выступали в основном, ребятишки со 2-го курса. Но это все философия – откуда у них жизненный опыт? У нас Коптяева встретилась с полковником Савчуком – одним из героев «Дружбы» (ныне он начальник факультета). Несмотря на то, что она – автор, а он – персонаж, они впервые познакомились лично. Он, конечно, не обиделся за то, что она сделала его таким хорошим, но посоветовал в следующий раз обращаться к живым людям, а не к бумагам. Репетиция окончилась в 10. Столовая в академии закрыта. Пошел домой. Скалкин, подлец, сытый, сидит и читает. Хотел поставить чай, но почему-то нет газа. Ну, как тут не выругаться. Благо, остались сухари. Пожевал немного, и то легче. Много ли нужно человеку?!

9 апреля. В институте объявление: «Невольник из Тафоа» на английском языке. Остался. А там английских ровно три слова. Со злости пошел в академию и поужинал на 6 рублей. Пришел домой, а Скаляра жарит картошку. Жарь, жарь, а я уже сыт, ага! Стали пить чай, а песок кончился. Пришлось молотком разбивать куски рафинада. Но это не так страшно. Жить можно.

10 апреля. «Вот она» – воскресенье. Вроде можно и поспать, ан нет. Скалкин, подлец, завел будильник на 10 (сам не спит и другим не дает), В 10 будильник не замедлил затрещать. Я не выдержал, вылез из-под одеяла и выругался. На сие замечание: «А это технический подъем!!!». Сказал бы уже, что жрать захотелось! Пришлось вставать и жарить картошку. К 12-ти позавтракали. За завтраком встал «нерешенный вопрос» – проблема питья и жратвы. 33 рубля! Это все, что мы обнаружили у себя в карманах. Остается протянуть 5 дней. Начались подсчеты: едва-едва свели концы с концами. Приняли решение до 4-х заниматься, а с 4-х до 6-ти – в город за покупками (закупить сразу на 5 дней!), а к 8-ми – в ЦДСА. В центре – хоть шаром покати! На витрине пара жареных курятин! А «нам бы картошечки»! Сахар и вермишель достали у Никитских ворот. Вернулись к себе на Разгуляй. Скалкин пошел варить, а я отправился в ближайшие магазины. Нельзя ведь без жира. Пришлось купить маргарин, кроме того, в магазине была колбаса. Это уже достижение! Обед вышел на славу! В половине восьмого выскочили из дому. Ждем 37-й, а он, как назло, не идёть!!! Еще 50-й прошел!!! Время без двадцати, и вот вдали показался 37-й. Фу! Опоздали на 10 минут, но там даже и не думали начинать. Концерт был большой. Были представлены все виды искусства (по возможности), но какие это были номера! Изюминки! Если не считать избитой сценки из «Маскарада» (Астангов – сколько можно?) и уже успевший надоесть сценки из «Золотой долины» (Володин). Вернулись в полпервого.

11 апреля. Понедельник. Какая отвратительная погода. Опять снег, т.е. слякоть, грязь, мокрые сапоги и пр., и пр. Скалкин сегодня получил денежный перевод! Как это своевременно!

12 апреля. Когда прекратятся эти паршивые погоды? Сегодня были в поле. Да, за 60 км от Москвы (севернее) совершеннейшая зима. Избушки потонули в сугробах снега. Воображаю, когда все это потечет! Но когда это будет? Вероятно, не раньше июня. А мы-то думали, что в апреле, по крайней мере, будем уже ходить по зеленеющим пригоркам и вдыхать пьянящие запахи весны. Как далеко до этого!

13 апреля. Среда. Подъем в 7.30. Вовка бреется. Можно позволить себе минут 5 еще поваляться. Оно и приятно… После занятий сразу поехали домой. Вовка предлагает сходить на «Милого друга». Что ж, это неплохая идея. Вечером смотрели «Мутные воды». Муть!

14 апреля. «Голодный день» или «Канун Дня Советской Армии». Завтра получим грóши!

15 апреля и к тому же пятница – день «максимальной физической нагрузки». Ибо с утра – строевая, затем – физо, а после занятий репетиция. День требует исключительно четкого плана и максимума организованности, нужно все получить и нигде не опоздать. А на вечер у нас уже билеты в Малый на «Крылья». Мне просто повезло. За полтора часа: успел получить деньги (в 2-х местах), съездить домой, переодеться и без десяти пять прибыть на репетицию. И тут-то начались все мучения. Репетиция началась в 6, а не в 5, как было договорено. Пока разминались да трепались — четверть седьмого! Начал злиться и заявил, что без четверти ухожу, ибо в половине восьмого нужно уже быть в театре… Без пяти семь плюнул и пошел переодеваться. В четверть восьмого трамвай свернут с улицы Радио на Бауманскую и остановился: до самого метро непрерывная вереница трамваев 45, 43, 37, 50, Б, 32 и т.д. Обычное явление в эти часы – rush hour! Выскакиваю из трамвая и бегом до метро, на такси. Расчет простой. Дело в том, что Вовка в театр идти отказался («Репетиция»! Лопух!), а свой билет свалил на мои плечи. Так вот и расчет:

а) если я сяду на метро, то не продам билет и опоздаю на целое действие (!).

б) если я сяду на такси, то успею продать билет и, главное, посмотрю всю пьесу. В финансовом отношении я ничего не выиграл, ибо в первом случае я не тратил денег на дорогу, но пропадали деньги за билет. Во втором случае деньги шли на оплату такси. Я выбрал второй вариант (времени для размышления у меня было много – Бауманская все же достаточно длинная улица!). Жизнь опровергла все мои расчеты. Даже такси не смогло пробиться через плотную массу людей и трамваев, запрудивших Бауманскую. Пришлось ехать в обход. УМалого я был без двадцати 8. Билет, разумеется, не продал. А что можно сказать о пьесе? Очень, очень слабая. Поспешил парень. Хотел шагнуть в ногу с действительностью! Не вышло. Ему б немного английского wait and see».

16 апреля. Суббота. У людей пасха, а у виияйцев – смотр художественной самодеятельности в Доме офицеров. Начало в 7. После занятий пошел домой. Было около 4-х часов. У Елоховской церкви уже набралось народу. Вдоль всего Бауманского сквера очередь. Пришли куличи святить. Пущай их! Концерт прошел хорошо. Даже мы пользовались успехом. Матросский танец вызывали на «бис». После концерта – танцы. Кому танцы, а мне мешок со всеми шмотками в институт нести надо. Пошел. Выхожу из института, смотрю, девушки наши (из кружка) стоят с нашими офицерами. — Пошли погуляем. — Пошли. Часов в 11 были у Елоховской. Столпотворение. Милиция не в силах сдержать напор. Публика облепила авто Леокадии Масленниковой <оперной певицы>. Шофер-армяшка высунулся из окошка и кроет во всю. А публике нравится. Что делали с Козловским и его машиной – не знаю. Мы предпочли смыться.

17 апреля. С утра ударились в расчеты. Позже двинулись по магазинам. Куплено: 10 кг картошки 1 кг масла 5 кг макаронно-вермишелевых изделий 1 банка варенья 1 кило сахара. Во второй половине дня повалил снег. И когда это кончится?!

18 апреля. Приехали в институт и сразу бросились наверх. Писем нет.

19 апреля. Получил из дома письмо. Выслали посылку. Вот здорово!

20 апреля. Получил извещение на посылку. И день сегодня какой-то особенный. Выглянуло солнце. Сразу потеплело. Теперь костюм у меня. Остается ждать хорошей погоды.

21 апреля. Сегодня вечер в Доме офицеров. Опять выступать. Надоело. В субботу будет вечер на английском языке. Но сегодня ведь мне выступать, завтра с утра – занятия. Остается вечер 22-го.

22 апреля. Усиленно зубрю текст. Дело принимает серьезный оборот, вмешался начальник курса. Да и самому неудобно. Ведь будет вся кафедра присутствовать. Вечером срепетировались. Вообще – недурственно. Дома неприятности. И зачем Вовке надо было брать мочалку этого деда? Он теперь жить не даст.

23 апреля. <День рождения Бориса>. Хорошо, что с вечера догадались отварить макароны. Утром, поджаренные, они были неотразимы! Сербский <язык> и <английская> грамматика прошли незамеченными – продолжал зубрить текст. Во время большого перерыва мне сообщили преприятнейшую новость – сцены из «Пиквика» из программы выбрасываются. Но в глубине души я был огорчен. Сколько труда! Следующую лекцию (по литературе) усердно конспектирую, стараясь рассеять неприятное впечатление. После занятий пошел в клуб посмотреть «Мститель из Эльдорадо», затем домой. Вовка уже переоделся на вечер. Я идти туда отказался. Вдруг – звонок.

Вовка приносит целую бандероль. Адрес поздравительный <от друзей из Одессы>! Все настроения полетели к черту. Разулся, залез на кровать. Какая куча самых разнообразных чувств, эмоций, воспоминаний. Сидеть дома было невозможно. Оделся в штатское. Поехал к Нюсе. По телевизору «Сердце не прощает» из Художественного передают. Пошли лучше в кино. На 10.45 достали билеты на «Танцующего пирата» (сегодня он идет впервые) в «Метрополе». Домой вернулся в половине первого. Вовка еще не ложился. — Ну, как вечер? — Ничего. Хорошо в общем. Танцы были. — Кто был из наших? — Один Гришка. — Как насчет 1-го мая? Договорились? — Мы плюнули оба. Надоело за всех всегда беспокоиться. Пускай Вадим и Артур что-нибудь сделают. — Правильно, давно бы так. Как девчонки? Ничего были? — Из МГПИИЯ, Потемкинского. — А из знакомых? — Только Вали. — Как? И вторая тоже была? — Спрашивали? — Спрашивали.

Скалкин, 30 июня 1955 г. Только что пришел Б.Ш. и сообщил, что он почти знает, кто и как стащил его костюм и ботинки. А дело было так: В прошлый четверг (24 июня) вечером закатывает Дремлюга: — Дай костюм на вечер. Хабальник: «На». После этого диалог принят такой характер: Дремлюга: Сегодня я заходит, вас не было…. Пока сегодня Дремло не развел недоуменно руками, дескать нет его, <костюма> он был в столе аудитории (!). Завернутый в газету (!) 5 дней (!). Причем, ботинки три дня швырялись в спальне: «Чьи это?!» (рассказывает Буланенко). Остались: ремень (мой) и рубашка (почему?). Рубашка хорошая, почему ее не взяли? Боря говорит, это оскорбление его сорочке. Кроме того, у Б.Ш. имеются шляпа и жилетка от костюма, которые в чемодане. А идти надо, вернее ехать нужно за город, к Светочке, где, кстати, можно и поужинать. Б.Ш. говорит: «Я могу надеть рубашку, галстук и жилет, 

 а на голову шляпу и выглядывать из окна, делая вид, что я собираюсь идти гулять…». И он действительно надел все это и подошел к окну. Так его и нарисовал Скалкин – вид с улицы на смотрящего из окна молодого мужчину почти готового к прогулке, и вид на него сзади – без брюк! На рисунке Борис пишет стихотворную текстовку:

«Мир – театр», — кто-то сдуру ляпнул! 

Лучше уж сказал бы что балет: Я

б ходил по городу одевши шляпу,

Плавки и оставшийся жилет!

Скалкин, 2 июля 1955 г. Сдали лексику (англ.). Оба на «5». Вчера день провели более чем по-вегетариански: весь день ели картошку на хлопковом масле. Когда мы проснулись (а проснулись мы от голода), обнаружили, что денег нет. И есть нечего – ни хлеба, ни картошки, ни масла. Стали вытряхивать карманы. Наскребли 13 рублей, да кроме этого еще три бутылки от вина — в общем 17. Так и жили. Сегодня же утром пошли в институт голодные. После экзаменов Б.Ш., напялив военную форму, смылся в Вешняки, говорит «Приеду утром». А я сижу, жду у моря погоды. Уже смотрю, может продать что-нибудь. Хоть Борькину шляпу, что ли? Зачем ему она? Артур обещал принести сегодня (одолженные у меня) 50 рублей. Подлец, говорит, что у него срок (отдать) – до 24.00. Больше никогда не займу этому прохвосту. За свои же деньги страдай! А Артура до сих пор нет. Ужасно есть хочется. Вот подлец! А в кармане у меня всего 68 коп. Разве на них поужинаешь. Надо позвонить каким-нибудь знакомым, может на ужин попаду, а?

Скалкин, 16 июля 1955 г. Все эти дни мы с Б.Ш., заняв у Галки <Кубатович, родственницы Скалкина> сто рублей, перебились супом и картошкой во всех видах и формах. Суп, заправленный одной водой, картошкой и рисом, стал напоследок невыносим. Но нужно было выдержать и не раздувать и без того раздутые долги… А однажды мы с Б.Ш. решили посетить Дрезденскую <выставку картин из Дрезденской галереи>. Билетов не было. Пропусков тоже. Напялили военную робу – и туда. «На сегодня билетов нет». Стоим у выхода. Милиция гонит, но ей надоедает и она: «Вас двое?» — «Да» — «Проходите». … Борька (снова) уехал за город.

Скалкин, 3 сентября 1955 г. С л у х и.

Уже 31 <августа> на построении стал распространяться слушок, что «БУДУТ сокращать». Каждый врал в меру своей фантазии: «уже составили списки», «всех рядовых погонят», «нет, не всех, кое-кого оставят», «сокращают на 200 человек» и т.д. и т.п. Официально ничего не говорят, хотя и намекают, что на днях все «выяснится» (!). В общем, жизнь, как в троллейбусе: один правит, остальные трясутся. Может быть, когда ты <летом во время каникул> мирно пляжился на Черном взморье, тебя вносили в список сокращаемых. И это при 900 рублях долга в КВП! … Нас захлестнуло феноменальное безденежье. У меня в кармане 2 коп. наличными. Питаемся картошкой и помидорами, что привезли из Одессы. Не на что даже купить хлеба. Сегодня я, например, жарил картошку с полной уверенностью, что ее будем лопать без хлеба. Толик <Слюсарь> обещает в воскресенье приволочь сотню или больше. Мы решили спать до его прихода, чтобы не возбуждать аппетит.

С в е т л ы е  п я т н а. Светлое пятно, наверное, на даче <в Вешняках>, куда с первого дня поехал Борис.

Скалкин, 6 сентября 1955 г. Как живем? Как на аэродроме: ждем вылета. Правда, ничего нового добавить не могу: начальство молчит. Картофель, захваченный в Одессе, подходит к концу. Деньги исчисляются копейками. Никто не хочет занимать: боится, что не вернём. Ведь положение у всех неустойчивое. Мы перешли почти на одноразовое питание – картошка в двух основных формах: пюре — жареная. Общее истощение. Шумеев заболел. Температура. Получил на три дня освобождение. Читает дома (минимальная трата калорий). Дни стоят солнечные и теплые. Но мы никуда не ходим. В воскресенье был Слюсарь. Обещанные деньги так и не принес. Ссудил 20 рублями.

Скалкин, 13 сентября 1955 г.

АНОНС! Ежедневно, в течение 8 месяцев

ПОЮТ СТАЛИНГРАДЦЫ

трагикомедия

В постановке Заслуженного деятеля искусств — рядового в отставке Задержки А.

Гл. балетмейстер — вольноопределяющийся рядовой Шумеевский Б.Г.

Ответственные за шумовые эффекты и освещение — действ. член «Артклуба» ряд. Старушка

С ПРОЛОГОМ И ЭПИЛОГОМ

Вход для сокращающихся — свободный

Девушка в желтом Шла вторая пара: лексика. Приоткрылась слегка дверь. Я, сидя у самого выхода, приподнялся, чтобы закрыть ее, так как думал, что это ветер. Глядь – стоит милая девушка в желтом платье, она работает в учебной части. Мягким скромным голосом она просит teaсher′a и таким же мягким голосом говорит ему, что ВСЕ отделение is called by the faculty commander. Посыпались шутки, остроты на набившую оскомину тему сокращения.

В кабинете Мы стоим все девять человек в кабинете, обсаженном полковниками, вооруженными бумагами. — Я должен сообщить вам пренеприятнейшую весть (почти по Гоголю): ваше отделение расформировывается. Молчание кроткого повиновения. — Командир отделения, вы куда хотите? Есть Челябинский пединститут. — Я подумаю. — Некогда. Сейчас думайте. Ну? Каждый получивший назначение, отчаливал. Борька (мне на ухо): «Да, зря я 90 страниц Мартина Идена прочел»…. Потом через минуту: «А тебя нет в списке». — Не может быть! – сказал я, но «надежды» закопошились во мне, как черти. Неужели оставят? — Шумеев! Вам предлагается Воронежский! Борька думает, соглашается, уходит. — Скалкин! Вас, как единственного отличника среди рядовых, мы оставляем в институте. Только не шумите там… — Слушаюсь!

Кулуары Удар был неожиданный. По мощности – это был атомный удар. В кабинет, как в мясорубку, они входили одним телом, единицей, выходили отдельными частицами. В коридорах народ. Волнуется. Процесс происходит так быстро, что люди не понимают, что делают. Встречаю Заерко и Сторожко. — Вы куда? — В Сталинград. — Зачем? Лучше Ростов: прямой поезд в Одессу, дешевле, южнее и т.д. — Ты прав, – говорят они и бегут к начфаку. Там уже Б.Ш. Он просится в Ростов. Но поздно. Мест нет. И все едут в город-герой …

Трое в серых шинелях — А, что, — говорят оптимистически настроенные отчисленные интернатцы, – мы будем ходить в институт в кирзовых сапогах и шинелях.

В клубе В понедельник репетиция. Уходя домой, заскакиваем в клуб, говорим, что ввиду сокращения репетиции не будем. После обеда Борис поехал к сестре. Я же решил пойти в институт, узнать как Карл, Хуртилов, и зайти в клуб. В кружке – траурное заседание. Играть в «Свадебном путешествии» некому (!). Увидев меня, все девушки привстали: «Ну, как?». Я их мучаю весь вечер, нервирую, говорю то «да», то «нет», хотя все начинают поманить, что я, вероятно, оставлен. Карлы <учившиеся восточным языкам Кондратьев, Хуртилов, Шварц>. Их не сократили, потрепали малость.

Скалкин, 15 сентября 1955 г.

Затишье после атомного взрыва

Институт представляет собой поле боя после сражения. Многих учебных отделений совсем нет, а я и еще пара человек представляем целые учебные группы. Например, на физподготовке: — 20 отделение! — Я! — отвечаешь за все отделение, состоявшее из 9 человек. Вчера я весь день занимался один с преподавателем. Сначала рассказывали анекдоты по-английски, потом по-сербски.

Ребят гоняют по Москве. Ищут, за что зацепиться. В МГПИИЯ не хотят брать. Говорят, может быть, возьмем пару человек. Решили написать в ЦК, дабы разрешили поступит в технический вуз без вступительных экзаменов.

Я говорю Борьке: «Либо Москва, либо Одесса. О Сталинграде и думать не моги. Это удовольствие не для тебя». Если завтра их не примут в Иняз, поедут в Одессу. По крайней мере, Борис и Сторожко. …. Мне бы не хотелось уезжать из Москвы. Я чувствую, что понемногу к ней привыкаю. И больно сознавать, что ребята вынуждены покидать этот уже ставший знакомым и даже милым город. Очень горько. Я остаюсь. Меня, наверное, возьмет тоска, и чувство одиночества заполнит этот образовавшийся в результате потрясений вакуум… … Только что заходили: Артур, Вадим, Толик, Гришка. О Сталинграде и не думают. Артур и Борис хотят остаться здесь. Завтра у них экзамен в МГПИИЯ. Вадима тянет в Одессу. Положение таково, что завтра должно «все решится». Посмотрим. Во всяком случае, настроение у всех БОДРОЕ. Как вспомню, что мне завтра нужно на строевую идти, то страшно хочется быть на месте этих вольноопределяющихся.

Скалкин, 23 сентября 1955 г. Для наших пришел приказ о демобилизации. 

Бегают по институту с обходными листами. Борька еще не знает: ходит <на занятия> в МГПИИЯ, потом пропадает на даче <в Вешняках>, так что даже трудно передать ему, чтобы шёл рассчитываться. В общем, с ними вопрос ясен – они студенты. Правда, Вадим едет в Одессу. Чего? Непонятно.

Скалкин, 2 октября 1955 г. — Мне дают общежитие, — сказал Боря на днях. — Скоро мы с Артуром туда переберемся. Да, пункт на ул. К.Маркса доживает свои последние дни. Еще 10 дней, и нас здесь уже не будет.

Борис Шумеев – студент МГПИИЯ

Скалкин, 28 октября 1955 г. Б.Ш. на днях нанес визит <в снятую Скалкиным на паях с другими виияковцами квартиру>. Они с Артуром уже обошли все редакции и оставили там заполненные анкеты. Везде их принимали сочувственно и обещали дать перевод. В качестве проверки им предложили перевести пару текстов. Борька, кроме того, взялся

перевести с сербского (на который обещают большой спрос) рассказик. У них полные штаны оптимизма. Хотя на сегодня дела крайне посредственные.

Скалкин, начало ноября 1955 г.

Это произошло неожиданно. Слухи, к удивлению, быстро воплотились в действительность. Как-то во вторник нас вызвали и вручили ордер на пошивку шинели, кителя, брюк. А потом конфиденциально сообщили о том, что приказ подписан. В субботу на построении нас построили вместе с награждёнными в отдельной колонне. 

 «В соответствии с приказом таким-то присвоить звание лейтенанта нижепоименованным слушателям ВИИЯ…. …Скалкину В.Л.» Я высочил и дал стометровку к генералу. Дирижёр потом смеялся, говорил, что бежал быстрее, чем на кроссе. Все эти дни я перетерпел сотни поздравлений и пожеланий. Так рядовой Скалкин, сменив трёхлетние кирзовые

сапоги на хромовые, х/б на габардин, звёздочку на кокарду, стал офицером. При этом следует заметить, что он не претерпел никаких внутренних изменений, т.е. душа-то, пожалуй, осталась рядовая.

В письме о присвоении ему офицерского звания Скалкин рисует себя в новой форме.

8 ноября 1955 г. Предоктябрьские дни были до предела заполнены событиями. Во-первых, два концерта в институте, которые мне пришлось вести со своей новой партнёршей <Тамарой Домашёвой>. Как я уже писал, наш конферанс состоит из четырёх интермедий, темою которых является семейная жизнь и портящие её настроение мелочи. Правда, среди них была одна, едва ли связанная с общей темой, но и эта интермедия прошла, как впрочем, и остальные, довольно успешно. Эта вещь называлась «У синего моря» и изображала сцену, в которой хвастун выдаёт себя за капитана. Затем девушка, зайдя за кулисы, надевает морскую форму. Хвастун разоблачен. Но и девушка, оказывается, не моряк, а просто актриса, решившая разыграть молодого человека. – Кто же вы такая? – вопрошает дважды поражённый «моряк». – Я участник драмкружка ВИИЯ. (Смех). – Впрочем, я вас тоже знаю, так как несколько раз видела вас на сцене. Вы – лейтенант Скалкин. – Совершенно верно (общий смех). Концерты прошли с успехом. Мы понравились всем. 7-го устроили вечер в нашей съёмной квартире. Были «сожители» <киевские интернатцы> Ромка, Генка и я, а также Борька, Артур, Виктор Бурыгин, Толя Слюсарь и Сергей Сивоконь, мастер юмористического рассказа. Из девчат были Галя Кубатович, 2 Вали, Света (Борькина загородная симпатия), Томка (с которой я делал интермедии). После 3-х стало клонить ко сну. Утром меня разбудила страшная головная боль; пришлось выпить рассол из-под помидор и тройчатку. Тем временем девушки накрыли стол для завтрака. Было не очень скучно, все остались довольны. Сергей неподражаемо читал «Зайца во хмелю», «Есть ещё такие куры». Мы с Томкой сделали одну интермедию «с отвёрткой». Потом Серёга «изображал страдания», несколько раз порывался уйти домой, и кончил тем, что «принципиально» свалился на пол и спал там до утра. Утром, отрезвев и придя в себя, он сказал за завтраком под общий хохот: «Мне надоела эта половая жизнь». А вообще он парень изумительный.

20 ноября 1955 г. 19 ноября решили сделать объединенный день рождения (мой) и обмывку моих лейтенантских звездочек. Вечер прошел обычно, на обыкновенном уровне. Первыми пришли Галя Кубатович с Толиком. Они приволокли с собой салат и разные столовые принадлежности. Потом хлынули остальные. Последним оказался Борис. Артур придти отказался: у него ячмень в глазу. Да и, кроме того, он пообедал и сказал Борьке: «Ну чего я теперь поеду, я сыт». Я полностью понимаю его.

23 ноября 1955 г. …В Москву приехал Английский театр, который выступает в филиале МХАТАа со своей премьерой «Гамлет». Он гастролирует всего одну неделею. Сразу же развернулась битва за билеты. Удовлетворить могут только 8-12 тысяч зрителей. Подали же заявки 60 тысяч! А желающих еще в 10 раз больше. Нашему институту посчастливилось: ему досталось до 200 билетов, но это капля по сравнению с желающими. Отдали на кафедры, остальное в управление. 5-й курс захамил 60 штук под шумок. Я потребовал в клубе себе билет (Томке пообещали) как самодеятелю, как знающему английский и как английскому самодеятелю (мы с Томкой ставили кусок из «Пигмальона»). После угроз и долгих пререканий и тайных интриг нам с Томкой дали 2 хороших билета. Один билет, который был в резерве, отдаю Борьке. В отделении разыгрывалась лотерея на один билет (оставшиеся 5 билетов распределили по отделениями на курсе). Желающие (все) с тайным предвкушением тянули из шапки роковые свёртки бумажек. Но вот в мёртвой тишине раздаётся спокойный голос счастливца: «Идёт!» У остальных опустились руки. Жаль, очень жаль. Пропустить такой шанс услышать английскую речь. Уже передали по телевизору «Ромео и Джульетту». Общее мнение «англичан»: играют хорошо, но ничего неясно. Итак, в воскресенье мы идём на английскую постановку.

После получки моё финансовое положение значительно улучшилось, но не на столько, как я ожидал. Во-первых, вычеты выросли на 100 р. Во-вторых, я никак не могу расправиться с долгами, в виду чего вынужден был отдать, не считая КВП – еще 200 рублей. Квартирных в этом месяце не дали – пришлось платить из своих. Пошивка нового обмундирования требует дополнительно 205 рублей. Но в перспективе дело, конечно, наладится. Несмотря на всё, я немедленно выделил сотню на театр, т.к. почти с зимних каникул прошлого года ни разу не был в театре. Я отстал, мой слуховой аппарат расстроился. Я уже стал забывать знакомые мелодии. Вчера ходил на оперу Фра-Дьяволо (муз. Обера). Это комическая, напоминающая «Севильского цирюльника» опера, с хорошей мелодичностью, и редкой простотой композиции и игры. Нам (я был с Томкой, которая достаёт билеты и вообще заведует моим культмассовым сектором) очень понравилось. 25-го идём на 6 симфонию Франческо де Римини, 1 концерт (всё Чайковского). 9 декабря – на «Фауст».

24 ноября 1955 г. В Москве наступи ли морозы. Выпал снег… Люди спешат по домам… Мы тоже спешим домой. Но дом наш далёк от того, чтобы встретить нас уютом и теплом. «Кто-то здесь грозился вставить окно», — говорю я, намекая на Ромку (Томберга, выпускника киевского интерната, учившегося на китайском отделении ВИИЯ), которому принадлежит великая идея вставить шибку. Начинаются шутки, но стекло по-прежнему не появляется в раме. По комнате ходит ветер, и изо рта идёт пар. Я занимаюсь в свитере, лыжном костюме и пальто. На руках – перчатки. Вчера я замерз в ночи. Но мы продолжаем шутить, а ветер – дуть во все отверстия.

В пошлый четверг в общежитии у Борьки вспыхнул спонтанный вечер. Узнав от Томки, что «их уже неделю не видно в институте», я обеспокоился и отправился к ним <в общежитие>. Так как я был в <лейтенантской> форме впервые на глазах этих волков, меня немедленно раскурочили на 130 рублей и стали безудержно и безобразно пить. Прибавились еще средства, и «пир пошел горой». Было весело. Некрасов, бывший виияковец, хлопал меня по плечу, говоря, «Вовка – хороший парень». Когда потушили свет и простучало 12.00, я незаметно улизнул от этой угарной компании и, шатаясь, отправился к метро (в следующий день ранним утром у меня было построение). Самое интересное началось потом. Зажгли свет, и все кинулись искать «Где Вовка?» Артур, несмотря на то, что весь вечер был занят Томкой, не счел нужным пойти ее провожать, сославшись на свою пижаму («Я ж не могу»…). Ее пошел проводить Некрасов.

Лейтенант Владимир Скалкин

Борька был единственным трезвым. Он почти не пил, ссылаясь не то на желудок, не то на голову. Потом рассказывал, что когда все вернулись и легли в кровати, начался страшный словесный понос. Каждый говорил о себе, про своё, не слушая других. Говорили на английском, немецком, польском, итальянском и других модных языках. Это была невероятная потеха.

27 ноября 1955 г. Только что вернулся с «Гамлета» Игра англичан превзошла все мои ожидания. Особенно Гамлет (Paul Scofield). Простота, никакой натянутости, хотя и по-шекспировски возвышенно. Скупость жестов, ни одного лишнего движения: всё точно, всё сделано добросовестно. К мизансценам трудно придраться. Ещё меня поразила быстрота смены декорации в шекспировских многочисленных картинах. Оказывается, сами актеры перестанавливают стулья, памятники, столы и т.д. … В театре была половина нашего института. У нас с Томкой были неплохие места, хотя небольшой столбик делил надвое сцену. Борька рассказывает, что они с Артуром уже снимаются в какой-то картине из французской жизни (режиссера Ромм), где им отведена роль хора, который поет по-французски (!). Причем, эта группа МГПИИЯковцев совсем не знает этого языка.

29 ноября 1955 г. … Я снова попал в цейтнот. У меня, куда не повернёшься, академические долги. Я пустил всё на самотёк и ничего не делаю. Дома у нас налаживается порядок. Вставлено окно. Правда, для этого Ромка дважды покупал стекло. В первый раз он «ошибся» на 5 см (!), и когда раскрыли окно в 12-тиградусный мороз, оказалось, что огромного шмата площадью 750 см2 (!) не хватает. Тогда мы закрыли, как могли, отверстие, и легли спать в шинелях при комнатной температуре -5о. Теперь у нас теплее. Скоро я отнесу в прачечную бельё. Полдела уже сделано: Генка нашил номерки, а я сложил всё в чемодан. В кружке готовится «Вечер Сатиры и Юмора» (в конце декабря). Разводим сейчас «Дело о разводе», где мы с Томкой представляем всю возможную грязь бракоразводного процесса. С Сергеем делаем Чехова «Ты и Вы». 3 декабря у нас Вечер отдыха. 4-го, в день, когда все будут пить без задних ног, я иду в наряд.

9 декабря 1955 г. Вчера были лыжи. Это верх дезорганизации и возмущения. Измайловская база совершенно не подготовлена к «коллективным» мероприятиям (в отличие от Сокольнической военной базы), поэтому на каждом шагу – очереди, раздеться негде, в общем бордель №1. У меня же дополнительные неувязки, одна лыжа не держалась, а вторая давила так, что мозоль появилась выше пятки. К тому же очки потеют, и я делаюсь слепым. А тренировка ведь ночью, 5-7 утра, когда абсолютно темно, даже лыжни не видно. Погода неустойчивая. Вчера было около нуля, а сегодня -30о (!)

12 декабря 1955 г. … Жизнь ползёт вперёд. Я ещё до сих пор не отнёс кастрюлю и скатерть <которые использовались на дне рождения Скалкина> Галке, несмотря на её просьбу и угрозы. Генка пришил неправильно бирки-номера на рубашках, и их не приняли в стирку.

1956 год

23 февраля 1956 г. Вчера в институте был концерт. «Дело о разводе» воспринимали неплохо, хотя все «играли» ниже возможностей и возмутительно путались в монологах. Перед пьесой выступала наша новая «актриса» Женечка с какими-то стихами. При этом произошёл следующий курьёзный случай. Когда она читала, сидевший в первом ряду генерал небрежно повернул голову к своему соседу и голосом, слышимым по крайней мере половиной зала, сказал: — Какие хорошие ножки!… Наша Женечка сбилась от неожиданности. Потом, когда она поставила точку после последней рифмы, генералу был демонстративно показан язык, что вызвало особый прилив удовольствия у жаждущих всяких пикантностей зрителей. Женечка прибежала в гримировочную и чуть не плача рассказала о «возмутительном генерале-умнике». Мы хохотали, а она так и не решила, как все это воспринимать.

Москва, 22.02.1956 В свободное время, которого почти нет, я посвящаю чтению материалов XX съезда. Мне очень нравиться, что на нём подняты довольно серьёзные вопросы. По размаху и смелости решаемых проблем такого съезда не было, кажется, сто лет. Хотя многие экономические важные вопросы по-прежнему не затронуты, всё же это событие не может не вызвать мощный прилив оптимизма и надежды на то, что рвущаяся наружу духовная жизнь вырвется из железных рамок косности и догматизма и польётся ключом по светлому полю подлинного творчества. Непременно прочти, кроме основных докладов, выступления Микояна, Суслова и Шолохова. Особенно выпукло и образно говорил Шолохов. Если б эти речи повели за собой хоть какие-нибудь практические меры!

Я рад одной подробности. Недавно как раз я поспорил с одним преподавателем относительно продуктового обмена, выдвинутых в известных «Экономических проблемах» <Речь идет о последних «теоретических» выступлениях И.Сталина>. Я, помню, сказал, что продуктообмен – это крайне нереальная и теоретически неправильная вещь, отдающая каким-то крестьянским социализмом. Но мне возразили со всей силой: Как? Какой может быть разговор!! И вот я читаю в материалах съезда резкое осуждение этой пресловутой концепции продуктообмена.

У меня тянется спор с моими преподавателями по причинам наличия товарного производства при социализме. Это очень важный вопрос, даже клубок вопросов. Он затрагивает всю теорию перехода к коммунизму. Мне говорят: по этому поводу есть авторитетные высказывания, согласно которым наличие товара при социализме обуславливается двумя формами собственности. Я говорю: нет, причины лежат гораздо глубже.

Товарная форма обусловлена уровнем производительных сил, когда производство не даёт при минимальных затратах человеческого труда абсолютного изобилия продуктов, когда поток потребления больше реальных возможностей производства, когда труд – единственное условие жизни, когда труд рассматривается как абстрактный труд. Товарная форма обусловлена далее характером производственных отношений, предполагающих наличие двух категорий собственников – общество и личный собственник. Дальше. Образование единой госсобственности – дело 2-3 пятилеток. Но нужно быть идиотом и слепым <это Скалкин говорит через два года после смерти Сталина, который незадолго до этого предрекал продуктообмен>, чтобы требовать уничтожения финансовой системы и товарного производства после слияния собственности, но когда коммунизм ещё не наступил.

Моя мысль базируется на той очевидной гипотезе, что существование одной формы общ. собственности ещё не означает наступление коммунизма и само по себе не влечёт необходимости перехода к коммунистическому принципу распределения. Правда, имеются серьезные возражения Маркса против необходимости товарного производства при социализме, который говорит, что деньги будут заменены квитанциями, справками. Но мне кажется, что при данных условиях, при данном уровне производительных сил и характере производственных отношений – все эти справки и квитанции неизбежно обретут все функции денег и будут совершать, как и деньги, обращение. Вот вкратце моя «теория». У меня нет времени написать работу на эту тему, да и преподаватели мне не рекомендуют этого делать.

27.02.1956 Вчера, наконец, сдал лыжи. 15 км – 1 ч 29 мин. Пришёл домой разбитый и больной. Сегодня (воскресение) также отвратительно чувствую себя. Целый день дома. Выходил только в столовку – обедать. Но это меня даже радует – хоть позанимаешься! Хоть один раз в год прибудешь в институт «подготовленным». Мои сожители <по съёмной комнате> поскакали на свадьбу сокурсника. Так что я с удовольствием отдаюсь занятиям, особенно наиболее интересующим меня – экономическим заметкам.

14.05.1956 В самом конце апреля этого года Скалкин застудил почки и вместо выступления на праздничном первомайском концерте ВИИЯ, попадает в Главный военный госпиталь. Он сильно обескуражен своей болезнью и связанными с ней возможными изменениями в жизни. Он пишет:

Я всегда верил в свою звезду. Эта неожиданная болезнь крепко поколебала мою тайную веру. Когда сейчас ретроспективно обдумываю своё прошлое, я всё больше убеждаюсь, что почти всё, что произошло в моей жизни, явно носило печать «к лучшему». Теперь мне приходится сомневаться в этой фатальной тенденции. Правда, здесь в госпитале я физически отдыхаю и, главное, – успокаиваю свои расшатанные нервы. Но если простуда почек перейдёт в хроническую стадию, я окажусь безнадёжно несчастным. Такова реальность, и я бы многое отдал бы за то, чтобы можно было, вместо этого, сказать что-нибудь более весёлое. На этом дело не кончается. Вчера, т.е. в воскресение, был у меня один товарищ из ин-та. Он сообщил, что ходят упорные слухи о разгоне нашего учреждения. Подробности неизвестны, но факт для всех несомненный. Это тоже трагедия, если не сказать хуже… Жизнь – это мутная река. Никогда не знаешь, когда тебя засосёт в водовороте или порежет острыми подводными камнями. Пока тебя прибьёт к берегу старости, ты уже успеешь превратиться в хорошо потрёпанный мешок с переломанными костями…

18.05.1956 В закрытом докладе Хрущева о культе личности сказано, что в первые дни войны Сталин был деморализован и проявлял растерянность. Зная это, я стараюсь быть спокойным, хотя у меня есть все основания придаться волнению, близкому к отчаянию… Коляска, которая тащила меня четыре года, рухнула – (кибитка потеряла все четыре колеса!) – наш институт расформирован… Нас демобилизуют – и низко кланяюсь! Кончайте своё образование, кто как может. Но на этом дело не кончается. Ведь я болен и выйду из госпиталя не раньше, как через месяц, если я не захочу, чтобы болезнь приняла хроническое течение. А экзамены начинаются 1 июня (перенесли на месяц раньше). Так что, по всей вероятности, я пропущу или должен буду пропустить сессию, которая даёт «путевку в гражданку».

12.06.1956 После полуторамесячного пребывания в госпитале, где он, помимо лечения, много читает, Скалкин пишет:

… Когда я крутился в быстром водовороте полных труда дней, напрягая ум и нервы, меня неодолимо тянуло к отдыху, мне хотелось заснуть в глубокой физической и душевной прострации, спустить воду из усталого мотора и не дышать… Сейчас меня зовёт труд, я стремлюсь к бурной жизни, мною властно овладевает желание сделать что-то значительное, что-то осязаемо-полезное. Я страдаю от безделия, мне кажется, что безвозвратно убегает время, и я уже не смогу сделать всего, что выстрадал в воспалённом мозгу за свою непонятную и сумбурную жизнь… …. У меня появилось желание приобрести маленькую печатную машинку, но она дороговата, рублей 700 стóит. Для работы она кажется мне необходимой. Я потерял веру в смысл всего, что написано моей рукой. Иной раз мне кажется, что посредством техники я смогу добиться большей ясности выражения, я уже не говорю о скорости и удобстве работы.

27.06.1956 На лето я уже себе составил довольно объемистый план работы. Ах, ели бы не болезнь! Вернее, если бы не мысли, которые внушаются её течением! Которые неизбежно отвлекают меня от «созидания» и ввергают в психическое расстройство. А дел много!:

1) Нужно переписать «угольный» доклад, добавив в него новые главы, а также сделать английский вариант.

2) Написать доклад-реферат по «Товарному производству при социализме».

3) Сделать наброски, а может быть, и целые главы объёмного «труда» под названием «ПРОБЛЕМЫ ПОЛИТЭКОНОМИИ СОЦИАЛИЗМА».

4) Написать небольшую новеллу на тему переживаний и приключений преступника, голову которого пришили к туловищу собаки («Жестокая пытка»).

05.07.1956 … После длительного перерыва я снова взялся за книги, но серьёзно, а главное много, заниматься ими я не могу, мои мысли постоянно отвлекаются несбыточными планами, которые влекут меня куда-то, манят своей недоступной дерзостью. Только бы мне силы! Здоровье! Иногда мне кажется, что вот-вот меня опередят, и идеи, вынашиваемые мною летами, окажутся опоздавшими пассажирами, а, следовательно, смешными и нелепыми. Поэтому я спешу. Мне нужен год, два! Дайте мне их!

07.07.1956 … Ужасно хочется в Одессу, домой! Пройтись по родной Дерибасовской! Съездить с другом в Аркадийскую шашлычную. Слова-то какие! Аркадия… Ланжерон, Лузановка… 10-ая станция, прошлогодняя дача Кашневой… Кашнева – не важно, дорого само место: обрыв, ветхая изгородь с калиткой, бесконечная лазурь моря… Как хороша Одесса!.. Посидеть над морем за стаканом вина… Жаль, что мне нельзя теперь ни пить вино, ни есть шашлыки. Мне можно быть только трезвым… Но разве это плохо?! Меня совершенно не трогает ТАБУ на спиртное. Видеть, дышать и созерцать, творить, переживать и волноваться – разве этого недостаточно для жизни?! Выйти вечером на бульвар, к Дюку и лестнице, опереться на перила знаменитого выступа и смотреть в чёрную даль, где, притаившись, влагой дышит бескрайняя водная гладь… Видеть, как тихо мерцая, бегут амфитеатром окружившие гавань огни и как гаснут вдали, слившись с чёрным небом и морем… Голова полна воспоминаниями юности, прошлого. Хорошо, когда есть у человека это «прошлое». Он богаче, и ему кажется, что больше жил… А как прекрасно жить!…

Москва ~25.07.1956 Выписался из госпиталя больным; решение комиссии: списать совсем с военного учёта – не годен к службе. Самочувствие в общем неважное. Сразу же окунулся в беготню по городу устраиваться. Ноги очень болят, болит всё тело. С огромным трудом добился приёма замминистра Высшего образования по поводу зачисления на переводческий фак. МГПИИЯ. Педагогический – не проблема. Аудиенция назначена на вторник, 31 июля. Есть возможность перейти в МГИМО на 3-ёй курс. Но чувствую, что не вытяну: нужно менять климат. Хотя бы год здесь благополучно прожить, потом, наверное, придётся уехать в Среднюю Азию, в Ташкент. В Москве, чувствую, не протяну и 2-х лет! Весёлого очень мало, очень. Эти дни я так устаю, что полностью понимаю, что значит «загнанная лошадь». Тяжело, очень тяжело

Москва, 28.07.1956 Отпечатано на машинке!

Как видишь, я все-таки удовлетворил своё желание приобрести пишущий станок. Главное – не мучить себя, не давать несбыточному глодать твою душу. Мне кажется, что эта крошечная (5 кг!) машинка поможет достать большую (!). этим я не хочу сказать, что я стремлюсь освоить новую специальность, нет. Просто этот механизм будет точнее и отчётливее формулировать мои мысли, которые идут на рынок.

31 июля 1956 года. Скалкин успешно провёл встречу с зам. министра высшего образования. До этого Владимир детально продумывает и вместе с Шумеевым пишет «сценарий» своей будущей беседы. И когда во время встречи зам. министра один за другим приводит официальные резоны, по которым он считает невозможным перевод просителя на переводческий факультет Московского института иностранных языков, Скалкин на каждый из них достает из объемистого портфеля один за другим документы, опровергающие эти доводы. После чуть ли не пятнадцатой бумажки зам. министра не выдерживает и сдается – Скалкина принимают на 5 курс. переводческого ф-та МГПИИЯ.

Возвратившись в Москву после каникул, Скалкин снова стал студентом, но уже гражданского вуза. И здесь он чувствует себя представителем ВИИЯ, где он познал передовые методики преподавания языков – опытом, которым он активно готов делиться.

18 октября 1956 г. Газета «Московский комсомолец» от 13 октября в статье «На переднем крае» (под рубрикой «Навстречу к фестивалю») приводит слова, якобы сказанные мною на ксм конференции в институте. В этой извращенной фразе сохранилась лишь одна моя мысль о том, что однобокость в преподавании, например, литературы, когда студенты хорошо знают Диккенса и ничего не знают о современных английских писателях, очень вредит кругозору переводчика, затрудняя его лингвистическую работу. Но главная мысль моего выступления состояла в том, что институтские программы должны быть разгружены и перестроены: нужно выбросить кучу теоретических дисциплин, усилив за их счёт практику языка.

Шумеев, 16 ноября 1956 г. 15-го Вовке исполнилось 24. Проснулся утром и сразу: на что, где купить подарок. В институт ушел с 20 рублями. В этот день был только французский (с 10.40 до 12.10), поэтому к часу я ходил по просторным рядам и этажам ГУМа, ломая голову, над подарком. Зайдя в отдел «Предметы мужского туалета», стал рассматривать все по порядку. Мучила мысль, как бы не ошибиться. Так много всего и так мало денег. Подойдя к прилавку, где продавались носки, заметил знакомую рожу. Узнал сразу. Это был один из многих «пресмыкающихся» ныне виияйцев. Я стал спиной к нему и, сделав вид, что выбираю носки, стал прислушиваться к разговору, который он вел с молоденькой девушкой – продавщицей. Он усиленно рекламировал свой способ обучения английскому языку. Сцена почему-то произвела гнетущее впечатление, я подумал о других «страждущих» по работе лингвистах. Вмешиваться в разговор не имело смысла, и я вышел.

Деловая снующая толпа несколько рассеяла мрачные мысли и, главное, придала моим действиям целенаправленность. Через минут десять я уже просил продавщику показать мне головную щетку. Щетка привлекала меня своей ценой в первую очередь. Кроме того, я подумал, что предмет, служащий укреплению корней волос, в 24 года будет весьма кстати даже Скалкину. Мне подали щетку с нейлоновыми зубчиками – последний крик моды. Но… в отличие от лежавшей на витрине, она стоила 17 рублей. А ведь я прекрасно помнил, что в кармане было только 16 + нужно было оставить на дорогу. Теперь, правда, было плевать на дорогу, только нашкрябать бы рупь, и я принялся за это неблагородное дело. 16 рублей 15 копеек, 25… 45… 75…. фу…99 … все. Пошел в кассу. Небрежный взгляд кассирши на груду медяков, и – щетка в кармане.

Было только половина второго, когда я вышел из ГУМа. Будет ли Вовка дома? Если нет, беру его машинку и печатаю текст (поздравительный). Если будет… Неужели, подлец, пойдет в институт? В комнате была Томка <Юрченко, будущая жена Скалкина> и один из обитателей. Вовка в институте.

Томка пишет письмо, ждать она не намерена. На кровати замечаю коробку, очевидно, подарок. Перекинулись незначительными фразами для формальности. Меня оставили одного. Тем лучше. На столе несколько номеров <югославской> «Борбы» и первый номер «Америки». Два часа прошло незаметно. В начале пятого Вовка изволил явиться. — Хочешь выпить? — Все равно. Жрать хочется. — Жаль. А я только что, как никогда, наелся. — Да, неудачно. — Пошли в кафе-мороженое. — Что мороженое… — Ладно, подождем. Спор о том, как надо воспитывать жён, возник незаметно. Незаметно спустились сумерки. Стало совсем темно. Граф включил свет. — Пойдем. — Пора. — Посиди, я предупрежу, что сегодня заниматься не будем (по французскому языку). В «Театральном» было пусто. Две-три парочки. — Что пить будешь? — А ты? — Я не буду. — Самому тоже не хочется. Я возьму яичницу. — 300 грамм Рислингу. Тебе 250, а я 50. Ладно? — Не будем мелочными. Себе Володя заказал яблок и мороженого. Выпили. Было тихо, и разговор не клеился. Предложил отчитаться за прожитую жизнь. Отчет был краток – достиг всего, что может достичь человек: — лейтенант в отставке; — инвалид 3-й группы; — пенсионер.                                                                                  

Скалкин, 17 декабря 1956 года Это было недели две тому назад.               Артур Заерко 1956 г.

Заерко пригласил меня посмотреть, как он и Борис будут ставить Шоу на английском вечере в институте. Тамара Юрченко <будущая жена Скалкина> тоже пошла. После представления, которое мы с Ковриженко смотрели стоя, состоялась пресс-конференция с присутствовавшими на вечере английскими журналистами. Молодёжь окружила молодого Мориса Огдена. При этом Юрченко оказалась настолько «активной», что незаметно для себя и других очутилась в центре круга и посыпала через нас, «переводчиков», вопросы. Как в Англии осуществляется распределение? Англичанин ответил. А как в Лондоне насчёт «прописки»?(!) На это Морис, к неописуемому изумлению, ответил, что в Англии вообще нет паспортов. В банке или на почте, чтобы получить деньги, достаточно назвать своё имя. Вот дикари!!! Любопытные получили также ответы и на другие вопросы, такие как, скажем, как мы говорим по-английски? как вам московский климат? что изучают в английских университетах? школах? какова процедура получения диплома?

Тамарам Юрченко, 1956 г.

Во всех этих вопросах участвовала Юрченко, которой англичанин очень понравился своей вежливостью и культурой, что «не всегда встретишь среди вашего брата»

Успешно закончив летом 1957 года переводческий фак-т МГПИИЯ и отработав переводчиком на Всемирном фестивале молодежи и студентов, Скалкин по распределению жены Тамары едет в г.Куйбышев, где заведует домом культуры предприятия связи (пригодился интернатский и институтский сценический опыт!), читает лекции по линии общества «Знание». И в письмах друзьям живописует все это в иронических и сатирических тонах.

САМАРСКИЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ или ЗАМЕТКИ БЕЗРАБОТНОГО

Глава I

Ой, Самара-городок, Беспокойная я, Беспокойная я, Успокой ты меня. (Из отпетой песни)

* В дореволюционной Самаре не было ни одного детсада или яслей. Теперь только в одном Самарском районе их насчитывается 167 штук! (Из призыва на ул. Арцибушевской)

О! Как я ненавижу жалкие слова! Когда я их слышу, я чувствую, как сокращается моя жизнь и увеличивается печень. Одну из причин, побудивших маня покинуть Москву, вы найдете в возмутительно жалком и непонятном для меня слове МИУССЫ, которое мне приходилось слышать в столице на каждом шагу. О, это отвратительное слово, и вряд ли душа истинного лингвиста способна его вынести. Но по пути меня подстерегали еще более тяжкие испытания. Мало того, что я проехал мимо станций ВЫГЛЯДОВКА и РАМЗАЙ! Впереди меня ждала станция ПЯША, название для меня совершенно неясное, а по сему крайне раздражительное. В СЫЗРАНИ я уже было совсем сошел с поезда, чтобы повернуть путь назад. И я бы это непременно сделал, если бы тяжесть моего багажа не превысила тяжесть дорожных впечатлений…

Но за все это я был вознагражден в Самаре (ныне Куйбышев). Едва я вступил на ее гостеприимную землю, я понял, что здесь любят и ценят хорошие слова. Например, деревянный, с дырявыми крышей и стенами сарай именуется не иначе, как МЯСНОЙ ПАССАЖ. А каморку, где спят бородатые сторожа, гордые самарцы называют красивым, хотя и несколько двусмысленным словом ШВЕЙЦАРСКАЯ. Под тоже приятным словом КАФЕ здесь подразумевается небольшая засиженная мухами комната с железной сеткой вместо двери, где нет не только бутербродов, пончиков, пирожков, сосисек, булочек, салатов и какао, на и даже кофе или чая. Иногда, впрочем, к слову КАФЕ милые самарцы присовокупляют через тире еще МОРОЖЕНОЕ, но ассортимент товаров остается тем же «статус кво». Мне кажется, что так называемая цивилизация не очень трепала этот город. О Самаре можно сказать, что она хорошо сохранилась. Похоже на то, что через Самарскую улицу проходил великий путь не из варяг в греки, а из Петербурга в Москву. И это дает себя знать. Самарец, к примеру, еще не додумался построить себе общественную уборную и поэтому вынужден унижать себя всякий раз, когда за известной нуждою сигает в чужую подворотню. Находясь вдали от бойких мест, где царят закоренелый цинизм и жестокий чистоган, самарец сохранил девственную чистоту своего воображения и полностью способен воспринимать стихи. Но этого мало: он их настолько любит, что охотно украшает ими свои проспекты. Вот лишь некоторые образцы его творчества:

Без упорного труда  Нет плода!

Хочешь строить дом – Каждый рубль экономь!

Свет зеленый говорит Проходите – путь открыт! 

В сберкассе деньги накопили –  Велосипеды мы купили!

Хорошо трудиться, Значит хлеб родиться! или

Кто трудиться рад,  Тот хлебом богат.

Трудно рифмуемые возгласы и призывы по традиции также пишутся в стихотворный столбик, например:

Выше знамя пролета-

рского интернационализма!

Разве можно сдержать слезы умиления при виде этих поистине трогательных задушевных, полных неподдельной поэзии и заботы о человеке стихов! Признаться, это тронуло меня, и тронуло больше, чем если бы, вместо этого, самарец занялся чисткой улиц от окурков и скорлупы подсолнуха. Что чистота!? Ее и дурак добиться может! Нет, ты поди, составь стихи да развесь их хорошенько по квáрталам (только квáртал и ни в коем случае не квартáл). Вообще, житель бывшей Самары – большой любитель писать. Его вековая страсть грамотея к перу проявляется во всем, где только может выказаться творческая индивидуальность, будь то лозунг или призыв, надпись или реклама. Даже сухие рамки доски объявлений не являются помехой для творчества. Конечно, случаются иногда и неточности в стиле, типа:

КИОСКА ОТКРЫТА С 9.00 или ЗАПИСЬ ПРИЗВОДИТСЯ

Но это лишь печальные исключения. Главное не в этом. Главное вот:

Меняю квартиру в пос. Кряж. Имеется оборудованный погреб. Удобства частично во дворе (нужник и вода). Подвалов не предлагать! Прохильдянов

Это объявление вы не можете не прочитать еще раз, но ваше внимание уже увлечено еще более ярким и лаконичным призывом:

ТРЕБ-СЯ КОНЮХ, он же ШОРНИК. ЗАГОТСКОТ

Я лично без ума от следующей вывески, ее я читаю почти каждый день и всегда с удовольствием:

ДАМСКИЙ МАСТЕР И КОЖАНОЕ ПАЛЬТО СУРКОВ

Часто в надписях самарцы используют законы наглядности, например:

ФОТО НАХОДИТСЯ ТАМ ►

Или опять же иностранные слова. Так, все аптеки, кроме надписи на русском, имеют также надписи на немецком, французском и латинском языках. Вообще же город производит весьма милое впечатление. Он прост, хотя и достаточно идеен. Правда, здесь несколько запаздывает борьба со стилем, но это не вина Самары. Не вина, а заслуга ее в том, что стиль и стиляги еще как следует не появились под сенью ее неоновой рекламы. Поэтому Самара вся еще ходит в широких штанах. Но город, повторяем, все равно хорош. Конечно, это не Рио-де-Жанейро, где все поголовно ходят в белых и узких брюках. Это и не Одесса, где днем любят вареную кукурузу ПШЁНКУ, а ночью страстных женщин. Но это и не Москва, где никогда ничему не удивляются и умирают в очередях за «Вечёркой».

Самара – это ни то, ни другое и не третье! Этот город многого лишен. Он лишен белых штанов, фонтанов и краковской колбасы, постоянного цирка, магазина «Охотник» и чувства юмора, архитектурных ансамблей, породистых собак и кошек, папирос «Прибой», чистоты и эскимо, статуй древних греков и общественных уборных.

Глава 2

История без конца

Вот всё, чего добился Ипполит Церес ценой своих усилий.

Анатоль Франс

* Глотание устриц, сдобренных лимоном, средней величины, осуществляется без зажмуривания, через аппетитно раскрытый рот. Оскар Асквинский, «О хорошем тоне»

Давайте рассуждать логически. Что делает безработный учитель в городе, в котором у него нет знакомых? Формальная логика Аристотеля дает нам такой ответ: этот учитель идет в Гороно. Будучи убежденным последователем древнего грека, я построил дл себя следующий силлогизм: Я – безработный учитель. Самара – город, в котором у меня нет знакомых. Следовательно: Я должен идти в Гороно. В эти дни Гороно для меня было тем же, что для римлянина Рим. И если бы потомок варваров сказал мне, что все дороги ведут в Рим, я бы с достоинством ему отпарировал: Врешь, друг, не в Рим, а в Гороно! Примерно с такими мыслями утром следующего дня после своего приезда я заходил в маленький деревянный домик, который заслоняла и подавляла массивная кирпичная кирха на ул.Фрунзе. Мое знакомство с этим учреждением началось уже на лестнице. Там меня приветствовал старый, отстоявшийся крепкий запах, о коем сказать «дурно пахнет!» – значит, ничего не сказать. Я воспринял дуновение ароматического букета как плохое предзнаменование, хотя до сих пор считал себя лишенным предрассудков.

В коридоре на втором этаже в это время уже томилась небольшая стайка учителей или, как их именовали при старом режиме, «наставников юношества». Все они ожидали самого главного начальника. Но что привело этих благородных людей в столь ранний час в храм храмов, под его давно нештукатуреные своды?! – спрашивал я себя. Неужели высокое чувство долга? Или, может, быть, вопросы школьной гигиены? Нет, наверное, пороки школьного воспитания!

Эти и прочие предположения, которые я придумывал, оказались, однако, не нужными: наставников юношества волновали куда более земные вопросы, – и это было ясно. Маленькие, жалкие дела, обиды. Учителя пришли жаловаться, просить, возмущаться, доказывать, умолять, угрожать, плакать… Я потолкался среди инженеров детских душ, покалякал, почитал стенную газету «Посвещенец» и на всякий случай записался на приём. Но принят я не был, так как начальство прибыло поздно. Кроме того, мне посоветовали не терять времени и обратиться в кабинет с лаконичной табличкой ЗАМ.ЗАВ.

Однако замзава я нашел не в этом кабинете, а в соседней комнате, куда просвещенский чин сбежал, чтобы избавить себя и дело от назойливых посетителей. Но народ нынче пошел хитрый. А поскольку посетитель – это тоже народ, то и он хитрый. Он пронюхал про тонкости тактики товарища Заместителя и стал потихоньку одолевать его на новом месте. Ученый муж восседал за маленьким столиком в помятом костюме из засаленной парусины и вычислял процент успеваемости Куйбышевской области по математике и зоологии. Характерно, что просвещенец-инкогнито не сопротивлялся течению посетителей, вероятно, решив, что лучший способ бороться с ними – это отдаться им.

– Вы ко мне, – произнес он тоном учителя, повествующего о строении хламидомонады, когда я вынырнул, наконец, из-за спины очередного неудачника.

– Да, – бойко ответствовал я. – Хочу работать. Преподаватель английского и французского. Окончил институт.

– Да.

– Иностранных языков.

– Да.

– Не могу устроиться.

– Да.

– Думаю, вы поможете мне.

– Да… То есть, нет.

– Что значит «нет»?

– Нет в смысле да! Вы мне нравитесь, молодой человек. Я пойду вам навстречу. Я запишу вас в список номер 2. Вы только не волнуйтесь. В этом списке всего четыреста человек.

– Да что вы! – начал было я, но инкогнито сделал успокаивающий жест карандашом, который он вытащил из одного из отверстий на лице.

– Не волнуйтесь, молодой человек. Вам же делаю одолжение. А то записал бы вас в список номер 1. Там таких как вы уже более восьмисот. Точного числа мы не помним. И это к лучшему.

… Из Гороно я вышел в легком и приподнятом настроении человека, выгодно купившем себе живописное место на кладбище. Я рассуждал так: если так несложно приобрести себе место на кладбище, то почему бы не попытаться заказать себе гробик из качественного дерева? Поэтому я отправился в Облоно. В Облоно я увидел цветную репродукцию с картины «В Гороно». Там тоже были посетители, и были там замзавы. Я обошел многие комнаты, в том числе ОТДЕЛ ПТИЦЕВОДСТВА И ИПС.

Признаться, я не сразу понял значение этого отдела. Меня пугало непонятное ИПС. Но неясность обстановки «не освобождает командира от принятия решения». Поэтому я стучался в кабинеты с нерасшифрованными надписями и предлагал свои услуги как разносторонне образованного человека прежде, чем начальство раскрывало рот, чтобы прогнать меня. Из Облоно я вышел с той мыслью, что Министерство народного образования, наверное, не очень дорожит мною.

Глава 3

История без конца (продолжение)

Мы видим, как терпят крах все надежды босяков, как рушатся все их иллюзии. Филоктет Гущин, «О пьесе «На дне».

* Не унывай, жандарм! А.Чехов, «Жалобная книга»

Во мне боролись два чувства; с одной стороны, мне хотелось, чтобы в Самаре было как можно больше институтов. А с другой, я желал, чтобы их число было минимальным. Реальность предоставила мне семь вузов. Я их быстренько обошел, навсегда очистив свою совесть от разного рода угрызений типа: «Ах, как жаль, что я не зашел в Индустриальный – ведь там была вакансия

Расправившись с высшими учебными заведениями, я вступил в короткий бой с техникумами. В одном из педтехникумов я с налета атаковал директора в его собственном кабинете. Я мгновенно поверг титана, однако справедливости ради должен признать, что этот поединок не принес большой выгоды победителю, так как в этом училище, как выяснилось, иностранным языкам совсем не обучали, в том числе и тем, которыми владел я.

Отрицательный ответ я получил в Совнархозе, Интуристе и Горсовете (в Горсовет я зашел по дороге, на всякий случай). Потом я стал посещать все учреждения подряд, я звонил по любому телефону, который попадался мне под руку. В одной конторе, когда секретарша вышла, я стащил список телефонов, т.е. номеров телефонов, которыми, вероятно, часто пользовалось начальство. Я обзвонил всех абонентов и убедительно просил принять меня на работу. Я настаивал на своей просьбе, не внимая ответам «работодателей».

Я привожу этот список телефонов, чтобы никто не подумал, что я лгу:

1. Райздравотдел 3-67-46

2. Районо 2-22-62

3. Комбинат учебных принадлежностей 2-14-54

4. Обл.отделение всероссийского общества слепых

5. Хабалов 2-45-56

6. Райсобес 3-57-22

После этого учреждения я увеличил количество языков, которыми владел, добавив еще немецкий, марийский и арнаутский. Таким образом, к остальным адресатам я обращался с такой формулировкой: «Вам нужен, я надеюсь, лингвист со знанием семи языков?»

7. Женская консультация 2-42-42

8. Артель «Бытовик» 3-89-99

9. Анна Семеновна 2-12-64

10. Волжский народный хор 2-76-45

11. Управление Рождественского рынка 2-64-21

12. Водоканалтрест (Карпенко) 2-76-49

13. Самрай 2-14-16

На этом я прекратил звонки, так как результаты оказались менее обнадеживающими, чем я предполагал. Затем я снова заглянул в Гороно и опять попал к просвещенцу-инкогнито. Сегодня этот деятель народного образования находился в благодушном настроении. Поэтому его предложение помочь мне было явно отмечено печатью искренности. Он конфиденциально обещал внести меня в список учителей, изъявивших желание в течение двух месяцев переучиться на слесарей со стипендией 400 рублей в месяц. Признаться, мне понравилось его предложение со стороны стипендии (в этом, вероятно, сказалось призвание экономиста). Я ответил, что подумаю, тем более, что у меня достаточно времени, чтобы думать.

Глава 4

Повесть о жилплощади

Главное: нужно что-то делать. Спиноза

– Спиноза прав: нужно что-то делать! – сказал я своей жене, проспав три недели в коридоре рабочего общежития, среди тысячи мух, на новом диване, из которого почему-то вытащили пружины. «Нужно принимать меры», – добавил я, вспоминая борьбу богов-олимпийцев с титанами. В результате принятых мер на свет родилась телеграмма такого сюжета: «Москва. Министру связи. Предприятие не выполняет условия распределения, семья живет в коридоре. С приветом. Юрченко». Комната была предоставлена.

Глава 5

От санобработки до баллистической ракеты

Вы читаете лекции? Не верю! Этого не может быть, сэр! О.Генри

– Я слышал, у вас затруднения, – сказал мне однажды утром начальник местной противовоздушной обороны. – Я могу вам помочь. Проведите несколько занятий по санобработке и дезинсекции. Плачу за одно занятие четвертную. А если подготовите лекцию про баллистическую, заплачу сотню. Ну, как?

Я дал согласие. Мне, в сущности, все равно, что преподавать! Но я, соглашаясь, не мог предположить, что с баллистической ракетой я пройду сквозь проходные десятков заводов и учреждений как лектор общества по распространению. Почти за каждую лекцию я получаю по пятидесяти рупий, а это уже кое-что на моем безденежном небосводе…

Только сейчас я понял, насколько разносторонняя моя натура, какие нераскрытые возможности таились в ней под спудом! Конечно, врожденная скромность моя еще не позволяет мне объявить себя гениальным, но по существу, друзья мои, это же так! Не будем лицемерить! Лучше давайте проанализируем мою тематику: «Баллистическая ракета», «Международное положение», «Цветут сады весенние» (в помощь садоводам, по заказу Зелентреста), «Хороший тон». Кроме того, я приступил к написанию лекции «Воспитание ребенка в семье алкоголика». Как бы там ни было, приятно сознавать себя полезным членом общества. Я имею в виду общества по распространению политических и научных знаний.

– Товарищ Скалкин, – обращается ко мне ответственная за лекционную периферию, – когда же вы поедете в Серноводск? Там вас очень ждут. Я уже их предупредила. Прочтете две-три лекции и вернётесь обратно. – У меня семейные обстоятельства… – У всех семейные обстоятельства. Ведь это всего один день. Прошу, не отказывайтесь. И в следующий вечер я уже топаю на вокзал и сажусь в пригородный экспресс. Проходит каких-нибудь 8 часов, и я, преодолев расстояние в 130 км, нахожу себя на курорте под ни чем не примечательным названием «Серные воды».

На доске объявлений вижу приказ директора санатория, фрагмент которого звучит так:

п.4. За двукратную кражу часов больного Нагаева выписать из курорта и сообщить по месту выдачи путевки…

Добавить комментарий

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.