Игорь Сабуров, С-1979. Эфиоп твою…

Sabur

Представляю Вашему вниманию мои воспоминания по Эфиопии (1977-1978 г.г.).
Два слова о себе. Полковник (запаса) Сабуров Игорь Александрович. Выпускник 3-го факультета, декабрист-1979 г. Английский-венгерский языки. 1974 — 2001 г.г. — служба в ВС РФ. ЮГВ — ЛенВО — Центральный аппарат. Награжден орденом Мужества. 2001 — 2012 г.г. — гражданский сотрудник ООН; заместитель начальника, начальник Ситуационного центра миссии ООН в Косово. С 2012 г. — на пенсии. Место жительства — Питер.

Эфиоп твою…

Воспоминания (или первый опыт военного существования).
I.
Все великие события в Вооруженных Силах свершаются, как правило, во внеурочное или близкое к нему время. Пятница середины ноября 1977 года во 2-й (английской) языковой группе четвертого курса 3-го (специального) факультета Военного Института Министерства обороны* начиналась буднично. «Народ» что-то вяло пытался узреть в учебниках, дежурный по группе привычно мялся около двери в ожидании появления не столь давно обретенного преподавателя венгерского языка капитана Кузьмина.

Тут следует сделать отступление для прояснения картины. Дело в том, что «отцом», бесспорно уважаемым всеми, был для нас полковник Сергей Алексеевич Марков. Это он, наш дорогой «Сережа» (уже давно, к сожалению, покойный), добрейшей души человек, начал вдалбливать в наши головы сложнейший «венгритянский» язык с первого курса, не считаясь со своим личным временем. Он привлек себе в помощь «задержавшегося» на выпуске лейтенанта Володю Спичко. Но, по завершении самого трудного первого года обучения, когда начали давать первые результаты его титанические усилия, его любимую группу вдруг ни с того — ни с сего взяли и «перевернули». Где-то в таинственных недрах Минобороны что-то щелкнуло, и первый венгерский язык вдруг стал вторым, количество часов на его изучение резко сократили, а во главу учебного угла торжественно встал язык товарища Шекспира, великий и могучий. В результате этого «переворота со сменой второго языка» (вещь весьма редкая в истории Института) наша группа перешла под длань 1-й кафедры английского языка во главе с жутко авторитетным и остепененным «по самое никуда» полковником Львом Львовичем Нелюбиным (кличка «Дабл Лёва»).
А Сергей Алексеевич тихо ушел на весьма кстати подвернувшуюся должность начальника отдела спецпропаганды в ту же Венгрию. На его место и прибыл Кузьмин, амбициозный, молодой, с апломбом, но куда меньшим запасом знаний, чем у своего предшественника и, кстати, учителя. Повел он себя с курсантами не очень адекватно, всячески подчеркивая свою исключительность, и, как результат, был не особо уважаем.
Вернемся к действу, однако. «Народ», в том числе и автор сего повествования, увлеченно строил планы на субботний вечер, особливо в вечерне-ночной его части. «Препод» опаздывал и опаздывал круто. Время шло и становилось очевидными нараставшие проблемы в Датском королевстве! На челе командира группы младшего сержанта Саши Абрамкина уже явно обозначилась дилемма – сидеть ли 2 часа не высовываясь или же идти к начальнику курса и докладывать… Второе было чревато – могли тут же «припахать» на какие-нибудь срочные хозработы, что в меру «обуревшему» 4-му курсу явно не хотелось. Сидели как мыши…
Но все когда-нибудь да кончается. Дверь в учебный класс открылась и в проеме появилась хорошо узнаваемая важная фигура вышеупомянутого полковника Нелюбина Л.Л. собственной персоной! В горле дежурного застыла команда на венгерском «Встать, смирно!», и пока в голове
—————
*на курсантском сленге МЯУ – Московское языковое училище.

обескураженного дежурного Сережи Иванова шел бурный процесс перестройки с одного языка на
другой, мэтр громко поздоровался: «Good morning, Ethiopians!».
Картина из гоголевского «Ревизора» явно проигрывала в сравнении с выражениями лиц семерых обалдевших «курсачей» и вошедший мэтр даже позволил себе улыбнуться. Не успел он произнести следующую фразу, как в класс ввалился замполит факультета полковник С.Н. Зимин в сопровождении начкурса капитана К. Хронусова, и за стеной послышалась характерная «летящая походка» начальника факультета полковника Приймака. Происходило что-то из ряда вон выходящее – скопление стольких важных фигур в одном месте предвещало, как минимум, революционные изменения. Курсантские мысли понеслись быстрее самых резвых арабских скакунов, но пока ничего не складывалось в этой шараде. Влетел вечно ошарашенный начфак по кличке «Кучерявый», команды никто не подавал, лишь начкурса судорожно завилял задом, соображая кто же «старший на рейде» и что ему делать. Но строевого озарения не случилось, и он решил мудро промолчать.
Полковники кратко и уважительно поздоровались, оставив бедного капитана-начкурса без рукопожатия, и «Дабл Лёва» изрек, наконец, обращаясь к факультетским «вождям»: «Ну, раз Вы все знаете, мы займемся, времени у нас мало». Прямое начальство, важно кивнув головами и еще раз обменявшись рукопожатием, уже направилось к двери, а непосредственное в лице совершенно обалдевшего начкурса, все еще стояло с полураскрытым ртом. «Дабл Лёва» понимающе улыбнулся и великосветски поинтересовался, не позволит ли ему «товарищ капитан» приступить к делу. Капитан засуетился, торкнулся в уже успевшую закрыться дверь, потом, наконец, сообразив, дернул ручку, дверь спасительно открылась и он дематериализовался.
Наступила тишина… Выдержав театральную паузу, Л.Л. уже деловым тоном сообщил, что в «недрах» партии или правительства (какая, в принципе, разница?) принято решение о направлении советских военных советников и специалистов в Эфиопию, нежданно объявившей себя социалистической. Языцам импортным наши военные, как и ныне, в советские времена не были обучены и им потребны военные переводчики, способные донести их глубокие мысли и прочные знания до умов, сердец и, как позже оказалось, некоторых других частей тела «подсоветных». В этом-то и заключается наша роль.
Ничего нового для Института и кафедры, где такие «посылки» отправляются регулярно, а вот для самих отправляемых! Народ притих, судорожно соображая, что это означает. Меня же пробуравила мыслишка о том, что намечавшийся субботний поход в общежитие Московского историко-архивного института, готовившийся с другом-китаистом Валерой Маланьиным долго и тщательно, может «накрыться медным тазом».
Не дав курсантским мыслям развиться далее, «Дабл Лёва» деловито сообщил, что мы – не первые и не последние, пришла наша очередь и тут же поведал, что приказано готовить нас на танки Т-55, чем мы немедленно и займемся. Всё забыть, на всё наплевать, никаких других предметов не будет, отправка «как только – так сразу». Тут же последовала команда достать тетради по военному переводу и, без лишних слов, пошла обычная учеба.
В конце второго часа начкафедры «отчалил», передав нас в руки веселого и немного нервного старшего преподавателя кафедры полковника Ю.Я. Рогинко. Муж сей был (увы, уже был!) уникален – стоя перед плакатом по устройству танка Т-55 он выдал перевод всех нескольких сотен его компонентов, усомнившись лишь единожды в своей правоте. И это без всякой подготовки, его извлекли из дома и «попросили» срочно явиться на кафедру. На следующем часе правота была подтверждена после того как он сбегал на кафедру и справился со словарем. Компьютеров тогда еще не было…
В курилке после занятий нас обступили однокурсники, «турки» и «немцы», информация разлетелась стремительно и все уже все знали. Так же стремительно образовалась и ментальная «пропасть» между «отъезжающими» и «остающимися»… Курс разделился, они будут выпускаться без нас, а мы пополним ряды славных «Декабристов», с выпуском в декабре 1979 года после пяти с половиной лет в курсантских эполетах. Кстати, это был не предел, были «счастливчики» носившие высокое звание «курсант» лет по 7-8… типа «Папа, Папа, а почему ты все еще курсант?».

II.

Итак, настал наш черед принять участие в привычных для многих поколений ВИИЯковцев вооруженных конфликтах. То, что в Эфиопии уже идут бои стало известно моментально, несмотря на информационные препоны, существовавшие в Советском Союзе. А что сейчас таких ограничений нет?
Готовы ли мы были к такой перемене в нашей судьбе? И да – и нет… С одной стороны, рассказы о героических собратьях в курсантских погонах были общеизвестны, с первого курса перед нашими глазами мелькали старшекурсники, увешанные советскими и заграничными наградами. Байки, порой самые невероятные, с воодушевлением пересказывались повсюду, пару раз нам пришлось принять участие в прощании с теми, кто вернулся назад «на щите»… Так что можно сказать, что готовность пойти по проторенному нашими предшественниками пути наличествовала. К этому необходимо добавить и юношеский романтизм, упавший на хорошо подготовленную всей предыдущей учебой и воспитанием почву.
С другой стороны были и другие мысли, о которых никто и никогда не говорил вслух.
К четвертому курсу мы были уже не лопоухими «без права быть собой», а вполне освоившимися с институтской жизнью старшекурсниками, с устоявшейся жизнью, сферой интересов, в предвкушении уже достаточно скорого производства в первый офицерский «чин». Частично даже иногородние (Ваш слуга в том числе) жили уже не в казарме, а за пределами, в городе, со всеми его привлекательными сторонами. Не были обойдены и вниманием со стороны женского пола, что особо важно в таком возрасте.
А тут враз менялся устоявшийся образ жизни, предстоящая экзаменационная сессия отменялась, как и 2-недельный отпуск в качестве бонуса за ее сдачу. Предстояло ехать куда-то на край света, вероятно под пули, в совершенно другую обстановку, новую и … очень желанную! Перемен не только хотелось, о них грезили и в самых смелых мечтах уже брякали ордена-медали на груди, а на плечах сверкала мечта каждого курсанта – погоны младшего лейтенанта, «мамлея» по-институтски…Тревожно, но радостно! Ну, прям молодой граф Ростов перед первой своей кавалерийской атакой!
Многого мы тогда не понимали, ко многому вообще не были готовы. И не в профессиональном смысле – как-никак, с английским языком мы были знакомы, не интимно, но могли объясниться, да и ехали не в Оксфорд. Позднее стало ясно, что мы не подготовлены к армейской действительности, к общению с советниками и спецами, представителями нашего славного офицерского корпуса. В Институте к воинским званиям отношение было довольно интересное, особенно на нашем факультете, где на старших курсах учились офицеры, старлеи-капитаны, которым мы частенько помогали по языку и воспринимали как «ровню» себе. Да и майор был нечто малопочитаемое, разве что начкурса или ненавистный всему курсантскому племени представитель строевого отдела. Офицеры начинались для нас с подполковника, честь им уже отдавалась, по крайней мере. Да и наши преподаватели-полковники, будучи непререкаемыми авторитетами в языке, очень часто были простыми интеллигентами в форме.
Как пример. Ввечеру курс по темноте продвигается к столовке на ужин, не в ногу, «организованной толпой». К подобию строя льнут опоздавшие от других курсов, ибо перед входом мается Дежурный по Институту, в большинстве случаев преподаватель языковой кафедры, на которого эта напасть-дежурство сваливается 5-6 раз в год. Именно тогда из дальней кладовки извлекается портупея, сапоги и бриджи. Препод в несуразной одежке сразу виден издалека и к нему соответствующее отношение. И вот раздается гневный окрик-команда: «Кто там копошится? Строевым, марш!». Курс замирает «в непонятках» — что такое? Но и Дежурный, опознав своих, тушуется и извиняющимся голосом предлагает быстро пройти в столовку.
А что мы видели-знали из техники? Ну, автомат, даже пару раз стреляли из него, в том числе в караульном помещении при разряжании после смены с поста, как это случилось однажды и Сережей Ивановым. На курсе молодого бойца возили в Таманскую дивизию и показывали танки-пушки-бэтээры. Но от этого показа остался в памяти лишь эпизод, когда генерал-майор Сухомлин, начальник 2-го (Восточного) факультета, Герой и танкист времен Великой отечественной, пытался протиснуться в люк современного танка и застрял в нем располневшей «задней частью»… Сцена силового вытаскивания генерала под «белы рученьки» двумя лейтенантами осталась в памяти на всю оставшуюся жизнь.
Конечно, в классах кафедры оперативно-тактической подготовки («Дубовой рощи» на нашем сленге) стоял танк в разрезе и пара орудий, но лазать по ним было не в моде, да и форму можно испачкать. Одним словом, вооружение и боевая техника были нам знакомы «в пригляд» и не более. И вот по этой технике, ну не нам учить, но все же переводить придется.
А что мы знали об отношениях между офицерами, о нравах и обычаях? Да ничего, это было сплошное «белое пятно». Опыт тех сокурсников, кто служил срочную, не был востребован, ввиду его весьма специфичного характера. Одним словом, в военном отношении мы были «овечками» и почти что полными профанами. Не говоря уже о навыках боевых, знание которых ограничивалось книжными источниками. Но «встать грудью» готовы были все, хотя и не очень понимали как.

III.

Началась ускоренная доподготовка, 8 часов военного перевода в день, больше курсантская голова не принимала, плюс неизбежные политбеседы милого Зимина, о том, что «ёпть» не посрамить и «ебёнть» показать треклятому империализму «почем фунт лиха». К этим беседам подключились невиданные ранее офицеры политотдела Института и какие-то тихие людишки в штатском, вещавшие о неизбежной «бдительности». Но ведь мы были девственно бдительны – военную тайну хранить умеет, потому, что ее не знает! То, что мы писали в «секретных» тетрадях было секретом скорее для нас самих, а отнюдь не для «супостата».
Из всех этих «штатных» ораторов запомнился лишь институтский «комсомолец», помощник начальника Политотдела по комсомольской работе, бодрый выпускник какого-то политучилища, который нам старательно рассказал про тяжкие условия жизни пролетариата в … Анголе! Бедняга так и не понял, что нас собирали в Эфиопию.
После всех этих наставлений последовал приказ явиться пред светлые, но грозные очи самого Начальника Института генерал-полковника И.С. Катышкина (по всеобъясняющей кличке «Кат»), скинутого на нашу «бурсу» после провала арабо-израильской войны 1973 г., во время которой он «советовал» египетской стороне. Эпохальное это событие не оставило ничего в сердце, но оказалось просто губительным для нашего командира группы. «Явление» была назначено на утро, часов в 10. Мы даже не стали «расслабляться» накануне и ночевали в «Хилтоне» на свободных койках, а вот Саша Абрамкин уехал «по делам» и … в означенное время на курсе не появился! Что у него стряслось я уж и не помню, но последствия были катастрофическими, так это тогда понималось. Наш начкурса капитан Хронусов, офицер-выпускник факультета прошлого года, оставленный по жуткому блату в Институте, струхнул и, не дожидаясь 10 часов, доложил «о наличии отсутствия»… Начальство и так было «на взводе» — как-никак это была первая загранкомандировка с факультета — и «отработало» виновного по полной программе. Саша сел на «губу», а потом отъехал на год в легендарный центр подготовки Мары вместо Эфиопии.
Визит на Старую площадь в отдел ЦК КПСС оставил у меня впечатления долгого ожидания «у парадного подъезда» и длинных пустых коридоров с нереально мягкими ковровыми дорожками. Второй и последний раз на Старой площади я побывал полковником, называлось это учреждение Управлением кадров и наград Администрации Президента РФ. Повод раскрывать не буду, но дорожки в полупустых коридорах (чиновников в разы стало больше) остались те же.
Была и поездка в 10-е Главное Управление Минобороны, «Десятку», на заполнение каких-то анкет и очередную беседу, а также отоваривание на известном всем причастным к «военному туризму» складе гражданской одежды. Там каждого одели в пределах выделенных инвалютных ресурсов, как мне помнится, на курсанта полагалось рублей около 60-70. На светлый костюмчик в радостную клеточку, пару рубашек, штиблеты и галстук этого хватило. Не стоит повторять, что фасон у костюмов был примерно одинаков, а цветовая гамма соответствовала воображению военных «вещевиков». Как результат, «наш человек» был узнаваем везде и всюду с первого взгляда, особенно отоваренными на том складе.
Ну вот, все стадии подготовки пройдены, остается только вручение открепительных талонов. Так как наш факультет в те времена проходил по ведомству ГлавПУРа, мы все уже были кандидатами и членами партии. Поэтому я получил открепительный талон с абсолютно идиотской формулировкой, что являюсь не много — ни мало а «кандидатом в члены профсоюза». Держать принадлежность к этой организации велено было в строжайшей тайне, правда нам так и не уточнили, к какому отраслевому профсоюзу мы принадлежим. Никто особо и не интересовался.
И вот мы сидим в ожидании на отлет. «Отчалили» мы как «белые люди» — регулярным бортом «Аэрофлота» из Внуково, а не через ставший позже неизбежным Чкаловский. Ночная посадка с дозаправкой в Ларнаке на Кипре запомнилась на всю жизнь – вот она первая заграница! Кто мог тогда предположить, что вторично я окажусь там лишь почти 40 лет спустя, выдавая свою дочь замуж! Взлет, полет в кромешной темноте, и мы попадаем под солнце Африки. Welcome to Ethiopia, Африка привет!
Ehtiop

IV.

По прилету всех загрузили в автобусы и вскорости мы оказались в предместье Аддис-Абебы, в штабе Главного Военного советника (ГВС). Комплекс под охраной нашинских солдатиков, с неизбежным шлагбаумом, а внутри какие-то полубарки, полуконтейнеры и все это в окружении орд изморенных, одетых в лохмотья коричневых людей, выпрашивающих у тебя все, что можно съесть.
Визит к кадровику, ведавшему переводчиками, был краток – «Сабуров? Хм-мм! В группу подполковника Шабурко! Следующий!» Вышел и тут же был подхвачен белобрысым с вытянутым лицом человеком: «К Шабурко? А где еще один?». Вторым оказался Саша Яцкевич, с параллельного курса 2-го факультета. Мы захватили свои чемоданы (по одному на рыло!) и втиснулись в Фольксваген-транспортер весело-золотистого цвета.
Несколько слов о первых «африканских» впечатлениях. Мы знали, что Эфиопия – страна древняя, где-то очень африканская, а где-то совсем на этот континент непохожая. Множество горных районов ни по климату, ни по населению на типичную Африку не тянули. Взять хотя бы Аддис-Абебу (в переводе с амфарского «Новый цветок»), в которой полно зелени с выделяющимися высоченными эвкалиптами. Климат весьма приличный, жары не ощущается, «гадов» ползучих и летучих практически нет, за исключением мух. Большинство населения, амхара в этом районе, отличается удивительно правильными, европейскими чертами лица и разными по насыщенности коричневого цвета телами. Но нищета и грязища жутчайшие. Одеты в лохмотья, тучи нищих и прокаженных, от которых по первости отскакиваешь. И голодные глаза повсюду! Девушки – просто красавицы,
girl
(фото любезно предоставлено Большаковым М.И.)

а женщины, в 25 выглядящие как 70-летние старухи с младенцами, похожими на скелеты, и все это покрыто полчищами мух. И тут же Императорский дворец и вполне чистые центральные улицы. Аддиса – город контрастов, что уж тут говорить! Потом мы поняли, что в Африке пекло и все «радости» в виде малярии и «ползучих гадов» начинаются при высотах менее 500 м над уровнем моря.
Шустрый микроавтобус, за рулем которого сидел наш офицер, представившийся нам как майор Марков, быстро подлетел к комплексу 2-этажных коттеджей и неизбежным шлагбаумом и солдатиком на входе. «Китайский вариант, приехали», — отчеканил Марков. Выгрузились и пошли «на доклад» к старшему. Подполковник Шабурко Александр Павлович (командир, шеф, Палыч, А.П. в дальнейшем) в тот полдень был «под шафэ», как впоследствии оказалось, состояние для него перманентное. Поинтересовавшись, кто, откуда и знаем ли амхарский, он тут же перешел к делу – водка есть? Как не быть, ровно столько, сколько можно (и нужно!) – по 2 бутылки, да еще и с закуской. В командирских глазах сверкнул луч счастья и бутылки перешли в его тумбочку. Этап представления был завершен, на наше заявление про знание английского последовала кислая усмешка, и мы были размещены в комнате с 2 кроватями и даже простынями.
Ввечеру произошло «вливание» в коллектив, в ходе которого были уничтожены все наши запасы пития и харча, нам перепало по стакану, но после полета и этого было достаточно и мы быстро отрубились. В группе, кроме командира и Маркова, оказались еще 3-4 офицера: артиллерист подполковник Марусейченко Николай Григорьевич (Н.Г. в дальнейшем), какой-то забытый по имени подполковник-связист и 2 пехотных майора. Но эти люди, кроме Марусейченко и Маркова, отпали на разных этапах нашего похода на фронт и в дальнейших событиях участия не принимали. Тут же нас с Шуриком и «поделили». Саша, как более видный и стройный, попал к командиру, а меня назначили «прислугой за всё», т.е. переводить по мере необходимости всем остальным.
Несколько слов о главных героях просто необходимы. Подполковник Шабурко Александр Павлович, командир скадрованного полка из Киевского военного округа, был довольно молод, высок, строен, постоянно курил и выглядел довольным собой, редкое качество! Белокурый с голубыми глазами, он ходил, немножко сгорбившись, говорил внятно и четко, был справедлив и понапрасну ни на кого не наезжал. Про «русскою болезнь» сказано выше и будет закреплено в последующих сагах.
Подполковник Марусейченко Н.Г. был много старше, одутловат, постоянно жаловался на жару, явно побаивался командира, но был счастлив, что вырвался с тупиковой должности начальника артиллерии полка в том же КВО. Украинский говор, умеренность в питии (когда удавалось) и постоянные семейные воспоминания, вот чем он запомнился в быту. Цель жизни – стать преподавателем чего угодно в любом артиллерийском училище, но обязательно «на» Украине.
Майор Марков, имени не помню, всем представлялся только по фамилии. Начштаба скадрованного мотострелкового полка, все тот же КВО. Молод, порывист, любитель движения, активности, но язвенник, как что-то не то съест, у него появлялись боли, он маялся, начинал пить, но боли лишь усиливались. Майор об этом умалчивал, крепился и хорошо делал свое дело. Единственный, он набрался англо-амхарских словечек, и буквально выдрессировал свой первый пехотный батальон. Средством обучения частенько служил досыльник, полутораметровая деревянная палка с утолщением на конце, позаимствованный у нас в артдивизионе.
Тогда же нас просветили, что наша группа будет «советовать» 32-й механизированной бригаде, которой еще и в помине нет, но она срочно создается, ибо идет война с социалистическим же Сомали. К тому времени наступление «сомалов» уже было остановлено, но выбить их с территории Огаденской пустыни было некем и нечем. Императорская армия частично разбежалась, частично была «вычищена» новым хозяином Эфиопии Менгисту Хайле Мариамом, остатки же ее существенно порядели в оборонительных боях на Восточном фронте. Кубинцы (никому о них ни слова!) готовятся, но еще не полностью готовы к боям.
Как ни спешно нужна была новая бригада новой армии Эфиопии, сорри, социалистической (!) Эфиопии, но пару дней мы ожидали указаний на «Китайском варианте». Как оказалось, построен он был для китайских военных советников, но Москва (враждебная Пекину донельзя в те времена) дала больше техники и быстрее – вот Хайле Мариам и выбрал себе в союзники СССР. Нас с Сашей не особенно приглашали к столу, но на следующий день приехал финансист и выдал какие-то деньги, под названием «быре». Вечером, после того как начальство привело себя в непотребное состояние, можно было выскользнуть за шлагбаум (благо, институтский опыт был велик!) и там через дорогу в баре продавалось довольно приличное пиво в бутылках. Как потом оказалось, бойкая хозяйка бара брала тройную-четверную плату за «близость удовольствия».
Нам просто и отчетливо объяснили еще в Москве, что воду пить нельзя ни при каких – гепатит гарантирован, местное спиртное – гепатит вкупе с жутчайшим поносом. Заболел – госпиталь и в Союз! Как потом много лет спустя, командующий российским воинским контингентом в Косово изрекал: «Эвакуировать в рублевую зону!». Последнего отнюдь не хотелось и на первых порах обходилось без эксцессов.
Финансовая сторона вопроса – оклад переводчика в «инвалютных рублях» (не припомню сколько!), что-то можно заказать в местной валюте, остальное получим чеками Внешпосылторга по завершении анабазиса. В те времена это означало получение доступа в магазины Внешпосылторга «Березка», где можно было прикупить запретно-сладких каптоваров. Это резко повышало твой социальный статус и очень ценилось противоположным полом. Деньги были приличные, за год даже переводчику можно было заработать на «Жигули». Советники и спецы получали много больше, но в те времена мы этими вещами особо не интересовались. Но купить «кейс Самсонит», переносной магнитофон, часы «Сейко» и джинсы-рубашку-куртку, что составляло джентельменский набор курсача, нужно было всенепременно. На большее фантазии, по крайне мере у меня, в те времена не хватало.

V.

Еще до конца года группа Шабурко покинула «Китайский вариант» и переместилась в полицейский колледж километрах в 30-40 от столицы. Идеально чистый, с прекрасными зелеными травяными газонами, колледж представлял резкий контраст с окружающей действительностью и казался просто раем. Колледж был построен ГДР и преподаватели были исключительно восточные немцы. Нам выделили несколько комнат на первом этаже удаленного корпуса и вежливо посоветовали не показывать свой нос в компаунде. Насколько я помню, ни одного немецкого инструктора я не видел, и пользовались мы отдельным въездом. Условия были просто идеальные – горячая вода, кухня, свежее белье и даже кондиционер! Три недели пролетели быстро и оставили щемящее воспоминание.
Но в колледже мы только ночевали, а все время проводили в бригаде, которая спешно формировалась неподалеку. Никогда не забуду наш первый визит к подсоветным – в костюмах с галстуками и при «Макарах», которые нам под расписку выдали в штабе ГВС! Вида более идиотского трудно представить.
Началось все со знакомства с командиром бригады, моложавым подполковником Хайле. Кстати, эфиопские мужские имена состоят из трех компонентов и имя Хайле является самым распространенным. Причина этого кроется в фигуре свергнутого и к тому времени уже зверски убитого императора Хайле Селассие (кстати, кавалера ордена Суворова I степени!), национального героя и освободителя страны от итальянской оккупации в годы Второй мировой войны. Тут наши командиры представились и кратко рассказали о себе. Подполковник Шабурко уже окончил ВАФ им. Фрунзе, а Марусейченко только артиллерийское училище и Центральные артиллерийские офицерские курсы в Ленинграде. Марков, кстати, также уже окончил академию. Не зная еще реалий Советской Армии, я не понимал, какая служебная пропасть лежала между Шабурко и Макаровым с одной стороны и Марусейченко с другой. Мало того, что они были моложе, перспективнее (после окончания академии), но еще они стояли много выше над моим артиллеристом, который никаких «академиев» не оканчивал, а пребывал на пенсионной должности, без всяких перспектив служебного роста. Он и вел себя соответственно…
Комбриг-32 оказался человеком понимающим и тут же предложил нас переодеть, а потом уже знакомиться с офицерами. Нас отвели в большой ангар и мы с удовольствием выбрали себе форменную светлую одежду. Как потом оказалась, она была устаревшим вариантом американской флотской, удобная для жары, но очень маркая. Взять бы по второму комплекту, но нам не предложили. Заодно, в том же ангаре мы обратили внимание на горы разнообразного оружия. У опытного Шабурко тут же родилась идея вернуть в штаб ГВС «Макары», за которые мы несли ответственность и вооружиться «халявно», что было и сделано.
Как мальчишка, я тут же схватил себе тяжеленный магазинный «Кольт», офицеры оказались умнее и вооружились кто ТТ, а кто германским «Люгером», благо к ним были кобуры и патроны в изобилии. В свое оправдание могу сказать, что я еще прихватил малокалиберный наган «Кёльн», миниатюрный и удобный. Правда, я не рассчитал и набранные в пилотку патроны вскоре были все без остатку расстреляны по пустым бутылкам. Взяли мы и по АКС-У, шаг очень разумный и дальновидный. Мне этого не хватило и я прихватил русский кавалерийский карабин выпуска 1914 года, хотя к нему в наличии имелась лишь пара десятков патронов.
Оружие сложили в микроавтобус, быстро переоделись, командир отправился продолжать беседу с комбригом, а меня стали делить между собой Марков, артиллерист, связист и тыловик, который появился у нас накануне. Дележ превратился в базар, привлек внимание Палыча и он принял командирское решение: начштаба в бригаде нет, как и нет связиста, а вот артдивизион и его командир, прошедший обучение на курсах «Выстрел», в наличии. Я иду под Н.Г., заявка тыловика даже не рассматривалась. Так определилась моя судьба на большую часть командировки. Я стал помощником Бога Войны!

VI.

А теперь обратимся к самому процессу. В бригаде должен был состоять артиллерийский дивизион 122-мм буксируемых гаубицах Д-30, 3 батареи по 4 ствола, плюс взвод управления, плюс рудиментарный тыл. Вот и все, никаких изысков советских штатов. Командир майор Зарехун, несмотря на свою обученность на курсах «Выстрел», оказался полным болваном и еще очень большим барином. Нас он поразил до глубины души, когда явился перед выстроенным дивизионом в голубых советских кальсонах, от души считая их очень подходящими для подобного случая. В эфиопской армии майор — звание уже столь высокое, что подобные офицеры часто службой себя не насиловали, а ждали лишь повышения и перевод в какой-нибудь высокий штаб. Из подполковников и полковников три местные революции пережили лишь единицы, последнего же генерала Менгисту Хайле Мариам застрелил лично на заседании Высшего Военного Административного Совета (ВВАС), высшего органа всей власти в стране.
Основную массу офицеров составили вторые лейтенанты, выпускники Холетского училища, основанного еще шведскими советниками в середине 30-х годов. Там из всех хоть мало-мальски образованных молодых людей любого сословия готовили командные кадры. Срок обучения диктовался обстановкой на фронтах и результатами политчисток и мог быть от 6 месяцев до года. Лейтенанты были очень разными людьми, среди них попадались и талантливые, быстро схватывавшие все на лету, но большинство не понимали абсолютно ничего. В артдивизионе было куда таких сплавлять – в пехоту…
Итак, собрал Зарехун своих офицеров, аж 12 человек! Из матчасти в дивизионе две английские 3-фунтовки на поворотной станине и ни одного снаряда. Но зато при орудиях состоял старший мастер-сержант, прослуживший чуть ли не 20 лет в гвардии императорской армии, да еще и в артиллерии! Находка, казалось нам по-первости. Но эта «находка» не говорила по-английски, не знала с какой стороны подойти к пушке, но зато как он затейливо подскакивал и лупил ногами по земле даже при моем к нему приближении! Все же какая-то изюминка в английской строевой подготовке имеется! Марусейченко махнул на него рукой, зато Зарехун пригрел и сержант постоянно состоял при нем на посылках и для оформления немногочисленной отчетности. Эта близость и спасла старого служаку от бесконечных «чисток» местных «политрабочих», которые ни одного визита не завершали без расстрелов.
Не теряя зря времени, мой шеф начал с подготовки офицеров и тему выбрал самую что ни на есть актуальную — «Математическая подготовка данных для стрельбы с закрытой огневой позиции»… А что? Матчасти нет, а доску с куском мела сержант нам нашел быстро. Зарехун, ясно дело, занятие манкировал, а вот остальные «лейты» уселись и даже что-то начали записывать… Что я там переводил!!! Рогинко со Львом меня растерзали бы на месте! Я догадывался из чего состоит само орудие, а вот все эти «КУ» (коэффициент удаления) — «ШУ» (шаг угломера) и прочие артиллерийские премудрости были для меня самым непроходимым лесом.
И не только для меня… Шеф шпарил, уже не обращая внимания на мой перевод, но в конце часа все же додумался поинтересоваться наличием вопросов. Слушатели вежливо и одновременно шумно втянули в себя воздух и промолчали. Как оказалось позднее, это и был обманчивый ответ – все понятно. Но Марусейченко все же заподозрил неладное и задал пару вопросов. Ответа не последовало, но один из офицеров вежливо поинтересовался, что за значки (это были синус и косинус) «господин полковник» рисовал на доске… Последующие расспросы показали, что далее четырех арифметических действий познания «товарищей офицеров» не распространялись!
Это был удар, прямое попадание в сердце старого артиллериста. Аудитория была распущена, шеф погрузился в глубокое раздумье, а я улизнул «на природу». Местечко, где формировалась бригада, было просто идиллическим – поросшая зеленой травкой слабопересеченная местность с маленькими озерцами, по которым в большом количестве плавали утки. Прихватив свой Кольт, я отправился на ближайшее озеро, подкрался к ничего не подозревающим водоплавающим и нажал спусковой крючок монстро-подобного пистолета. Гром выстрела поразил не только меня, но и личный состав, отдыхавший за бугром. Пуля срикошетировала от водной глади в их направлении, но, слава Всевышнему, я никого не зацепил – ни утки, ни солдат. С позором ретировался и был встречен уже разыскивающим меня Н.Г. С пистолетом пришлось расстаться….
Как оказалось, у подполковника Марусейченко были некоторые слабости, но соображал он быстро и решения принимал дельные. И тут надо сделать отступление о том, как он занимался любимым делом – управлением огнем, скажем проще – стрелял. Творил (а иного слова трудно подобрать!) он это виртуозно и с чувством полного своего превосходства над прочими смертными! Из Союза специально была привезена полевая фуражка, на козырьке которой были сделаны пропилы и, прищурив один глаз, он выдавал данные для стрельбы без всяких приборов! Причем, в горах попадал 2-3 снарядом в цель только на пристрелку, которой полагался не один десяток!
Но больше всего впечатлял неосведомленных его фокус со спичечным коробком. Картина маслом, как говорил известный киногерой. На наблюдательном пункте (НП) идет обычная работа – пристреливается цель. Первый выстрел уже дали и разрыв был виден, «пойман» на профессиональном сленге. Н.Г. сидит на ящике из-под снарядов и крутит коробок перед глазами. Вроде бы он здесь не при чем, но все видит и замечает. Наконец, поправки для стрельбы готовы. Зарехун докладывает, Н.Г. слушает и тут же поправляет. Зарехун кипятится, ругается и Н.Г. машет рукой – ну стреляй, оболтус! Выстрел… разрыва никто не видит, снаряд улетел «за бугор». Н.Г. передает свой вариант, выстрел и разрыв встает почти точно по направлению и с небольшим перелетом. По артнауке, это высший класс – остается «довернуть» малость по направлению, взять на 100 – 200 м меньше по расстоянию, и вот тебе «короткая вилка». Следующий шаг – огонь на поражение. Как оказалось, на средние расстояния каждая сторона коробка указывает на величину отклонения. Зная на какую дальность был произведен выстрел, Н.Г. тут же измерял величину отклонения и рассчитывал поправки. Никакого артиллерийского бинокля, ни тем более буссоли

ему не было для этого нужно. Присутствующие в трансе. Виновник хитро ухмыляется. Верхний пилотаж!
Была у Григорича и еще одна «фишка» – стрельба на рикошетах. Это уже было много сложнее, но если удавалось, то неукрытая пехота была просто обречена. Тут нужна уже точная установка дистанционной трубки, расчет на время подлета к цели и угол встречи снаряда с поверхностью для получения рикошета. Но и эти данные Н.Г. легко рассчитывал в уме. Вернемся к первому дню занятий.
Пока я неудачно охотился, шеф оценил обстановку и принял решение – никаких выпендрежей, учить только самому простому. И начал он с меня, так как почувствовал, что я переводил без малейшего понятия о том, что составляло суть процесса. Так постепенно я стал подобием артиллериста, жалким, но все же подобием. Сначала мне объяснили, что такое стрельба с закрытой огневой позиции и чем заключается суть подготовки данных. НП и батарея находятся на разных расстояниях и углах от цели. Как правило, выглядит это как треугольник: цель, НП, огневые позиции. Выставляется по буссоли основное направление (ОН) для стрельбы и приборы на НП и на огневых смотрят в одном направлении. Потом угол направления с НП на цель пересчитывается в угол отклонения для орудий. После этого следует выстрел один орудием, обычно в наших условиях «кидали» снаряд на 6000 м и тут же вводили поправки и по направлению и по дальности. Начинали с «широкой!» вилки до 800 м, потом ее «половинили» и доводили до 50 м с последующим переходом на поражение цели. Со временем я освоил и ПУО-9 (прибор управления огнем) и мог сам подготовить данные по простецкой стрельбе.
Подумав уже вместе, мы решили выучить все числительные по-амхарски немедленно, а потом с помощью Зарехуна зазубрили артиллерийские команды. Лейтенанты едва понимали по-английски, сержанты и рядовые вообще ничего не понимали, надеяться было особо не на что. До сих пор помню: «Стрелять батареей по пехоте. Взрыватель осколочный. Основное направление – вправо 20. Прицел 120. Уровень 30. Третье орудие, один снаряд зарядить! Третье орудие, один снаряд – ОГОНЬ!». По-амхарски же только указывается тип взрывателя и названные установки в строгой последовательности. А уж затем – состынья метф (3-е орудие)- ант тыит (один снаряд)– тазагач (зарядить) – ТОКУС (ОГОНЬ)! По прошествии стольких лет могу и напутать – прошу строго не судить…
Так и началась учеба… а потом прибыли орудия, все 12 штук и Н.Г., осмотрев их придирчиво, вдруг засопел и полез в свою пухлую записную книжку, которую всегда с собой носил. Оказалось, что все орудия из его дивизиона, которым он командовал до назначения на должность начальника артиллерии полка! От одного он тут же отказался и потребовал заменить – у него, как оказалось, подтекает накатник! А где он возьмет специалистов для ремонта? Заменили, не в один день, с боем, но заменили.
Начал Н.Г. обучение со службы при орудии для офицеров. С азов, от того как отцепить орудие от грузовика, поднять на домкрате и привести в боевое положение и т.д. Потом озаботился поиском дальномерщиков, оказывается, чем шире разнесены глаза, тем точнее человек будет измерять расстояние. И прочее, прочее, прочее. Три недели пролетели как один день.

VII.

По вечерам наш командир начал мотаться в Аддису в советское посольство, где нашел себе собутыльников. Даже нас пару раз брал с собой, но дальше бильярдной мы с Шуриком не пропускались. Но такое «вмешательство в посольские дела» быстро закончилось. Наши дипломаты предпочитают держаться подальше от своего же народа. Да и аппарат ГВС не очень жаждал лицезреть подчиненных в столице. Одним вечером нам дали отворот-поворот, не пустив даже на территорию посольства, и мы вернулись в колледж не солоно хлебавши. Шабурко негодовал, мы же почувствовали облегчение. В стране комендантский час, везде патрули, возвращались мы далеко за полночь и, при подъезде к чек-пойнтам, Палыч обычно «врубал» свет в салоне микроавтобуса… мы сидели внутри как на ладони, прекрасные мишени. Ну и езда «под шафэ» не особо вдохновляла!
Вскоре и проблема ночных поездок по столице также решилась сама собой. К тому времени бригаду укомплектовали личным составом и даже частью вооружения. И в один прекрасный день мы получили приказ передислоцироваться в н.п. Арба на полпути к Огаденской пустыне. Командир даже ездил ругаться в эфиопский Генштаб, прорвался к самому начальнику Генштаба полковнику Гебре Христосу (уж не помню почему, с ним ездил не Шурик, а я), но результат был еще хуже. Приказ не отменили, а Палыч «получил по полной» от ГВС за самоуправство.
Марш в Арбу слабо помню, мы ехали отдельно от бригады, а бригада эти 200 с лишним километров покрыла челночными рейсами чуть ли не за неделю – не хватало транспорта. Артдивизион прибыл одним из первых и встал в «чистом поле», т.е. в песках пустыни! Были там какие-то глинобитные хижины, одну из которых занял майор Зарехун, попытки Н.Г. поселить там всех офицеров были им гневно отвергнуты. С раннего утра до позднего вечера шла работа в дивизионе, уже подвезли боеприпасы, пару раз даже отстрелялись, причем после одной из стрельб Зарухун со смехом утром помянул визит пастухов, у которых мы побили пару верблюдов.
В Арбе стоял довольно большой гарнизон. Советских военных советников, специалистов и переводчиков поселили в … экстренно освобожденном публичном доме! Там жила мадам, наполовину итальянка — наполовину амхарка, ее несколько сыновей и куча прислуги. «Переменный» состав в лице проституток выгнали, а на освободившуюся жилплощадь разместили наших офицеров. Поселили по одному — два человека в глинобитных комнатушках, а в центре под крышей из пальмовых листьев был организован ресторан, где мы кормились и проводили совещания. Был назначен и старший, полковник из штаба ГВС, но я его видел лишь единожды на праздновании дня СА и ВМФ, о чем речь пойдет дальше. Присутствовал и политработник, пристававший вечно с какими-то требованиями и даже пытавшийся выпускать стенгазету. Но последнему его начинанию был положен конец «контриками». Сам факт нашего пребывания на Восточном фронте был секретом — мы же не принимаем участия в боевых действиях, а тут вещдок в виде стенгазеты! Но тогда «великий бездельник» начал приставать ко всем с требованием провести собрание «профсоюзной ячейки»! Мы в 4-5 часов утра встаем, чтобы с самым рассветом быть уже в бригаде, а он спит весь день и когда группы затемно добираются до расположения в надежде поесть и поспать, к ним начинают приставать с требованиями «почесать языками». Посему отношение к политработникам было в лучшем случае как к неизбежному злу.
Арба осталась в памяти каким-то отдельными фотокадрами: вот Н.Г. неожиданно тормозит по дороге в бригаду (а мы с ним прихватили Газ-66 из минометной батареи для удобства собственного передвижения) и подсаживает в кузов абсолютно голую (!) местную деваху в полном соку… Шок да и только, тем паче было на что посмотреть – молодухи из негроидных племен страсть как привлекательны. Она была щедро намазана пальмовым маслом и этот запах будоражил изголодавшуюся по женской ласке молодую личность не один день.
А вот перед 23 февраля в предвидении грандиозной пьянки с развернувшимися в нашем районе кубинцами (их звали «кубашами»), группа советников отправилась на охоту в близлежащий национальный парк Аваш. Там я впервые увидел живого льва – одряхлевший царь местной фауны мирно дремал около вигвама сторожей, вооруженных чуть ли не кремневыми ружьями. А вот сама охота оставила жуткое воспоминание. Как принято у нас, по поводу охоты вожди «приняли на грудь» уже с утра. Арба, однако, не пригород Аддисы, высоты менее 300 м над уровнем моря и жара стоит до + 50 в тени. Народ развезло, доехали до парка, а там кабаны стадами ходят не обстрелянные!!! Сцена достойная живописания: я за рулем ГАЗона, в кузове 3-4 человека с автоматами, машина подъезжает к выводку кабанов, они стремительно убегают, ГАЗон скачет по кочкам вслед за ними, а «охотники» палят по ним длинными очередями! Стадо несется в фонтанах от пуль — зрелище поистине сюрреалистическое! Завалили тройку кабанов, остальные ушли, израненные. Участником этой «охоты» был и мой одногруппник Миша Большаков, добивший одного из израненных зверей при попытке последнего хоть чем-то отомстить своим мучителям… По приезду в бордель добыча, щедро нашпигованная свинцом, гордо демонстрируется сыну хозяйки – мол, учись, пока мы живы! А этот наглый «вьюноша» открывает холодильник, где висит такая же туша, и гордо показывает единственную дырку от пули – прямо в сердце! Горе-охотникам ничего не остается как уйти и «накатить».
Запомнился и выезд на «природу», на берег какого-то озерца. Опять же не без употребления. Сгорели все мгновенно, деться некуда – степь да степь кругом. Полезли купаться, а озерцо в кратере с высоким берегом – до воды метра полтора, спрыгнуть легко, а вот выбраться… Народ поплескался и кое-как вылез обратно. Тут Палычу пришла на ум идея рыбу глушить, и он зашвырнул в озеро гранату… вместо рыбы всплыл крокодил среднего размера! Народ почесал репу и потихоньку начал собираться обратно в бордель. Купаться всем резко расхотелось.
Больше всего воспоминаний осталось непосредственно от празднования Дня СА и ВМФ. За пару дней до события для «политического руководства» из Аддисы к нам прибыл замГВС по политчасти, ГлавПУРовский полковник, выехавший в «горячую точку» обстреляться и уже «заслуженно» обресть «лампасы». Прибыл он не один, а с женой, которой тут же организовали «культурную программу» с поездкой в парк (живность посмотреть, все того же дряхлого льва) и купанием в горячем источнике (говорят, был и такой, но не про нашу переводческую честь). Советники тут же начали роптать. Оказалось, что у них в контрактах было прописано пребывание в Эфиопии с семьями, ну и всем обещали быть преподавателями в училище и на каких-то там курсах. А тут перспектива идти в бой с полуобученными эфиопами, какие тут жены.
Отобедав и отметившись в «поле», в какой-то бригаде, политбоец решил сблизиться с народом и побеседовать с «людьми». После дежурных фраз о «текущем моменте», перешли и к репликам с мест. На вопрос о женах, этот тертый врун заявил, что все, мол, мучаются по этому поводу, и даже у ГВС жены в Эфиопии нет! Его же «боевая подруга» с приставленным к ней нашим политбратом плескалась в это время в горячем источнике, что ни для кого секретом не являлось. Всем светил фронт и в самом ближайшем будущем, посему несколько человек просто встали и покинули это «профсоюзное» собрание, вызвав почти-что истерику у визитировавшего политбонзы. Он на всех обиделся и на праздник не остался.
Зато к нам нежданно-негаданно заехал командующий кубинскими «добровольцами» бригадный генерал А. Очоа. Победителя в Анголе ждали лавры разгрома сомалийских «агрессоров», всеобщая любовь на Кубе, погоны дивизионного генерала, должность замминистра обороны и … быстрый суд, и расстрел за … торговлю наркотиками! Что уж там было реально, а что нет, я не ведаю, но жизнь большого патриота оборвалась трагически.
Первый раз в своей жизни пришлось наблюдать за торжественным офицерским застольем, с массой тостов и неизбежными пьяными разборками в завершении. Что запомнилось? Во-первых, ответный тост генерала Очоа. Когда была поднята рюмка за его здоровье, как «кубинского боевого товарища», он встал и на сносном русском заявил, что он не «не кубинский, а советский только из Карибского бассейна». Его ответ потонул в громе искренних аплодисментов. Было очень неудобно перед эфиопскими командирами, которых также пригласили на «чашку чая». Старший наш начальник так и не смог выговорить имя эфиопского лидера, остановившись на «Мангусту…м-м-м Лангусту Хуйле Муриаме», да и то лишь с третьей попытки … Слава Богу, что эфиопы быстро отчалили (как и Очоа) и мы, переводчики, смогли и поесть, а потом, отдельно в нашей комнатушке, «накатить» в своем кругу. А за столом что-то произошло, говорили, что наш Палыч кому-то дал в глаз. По крайней мере, его вызывали в Аддису на «профсоюзную комиссию», я его туда возил и проторчал часа 4 в ожидании. Палыч вернулся мрачным, отлаял меня за что-то, потом мы заехали в какой-то кабак, где он ужрался в усмерть. Надо ему отдать должное – пил он всегда за свои и поил других только за свой счет. Таково было его понимание командирской должности.

VIII.

К арбинскому этапу эфиопского анабазиса относится и мое знакомство с «кубашами». Ребята мало понимали и по-русски и по-английски, но были очень дружелюбны и … дико бедны, даже по сравнению с нами. За годичную командировку в Африку младшим офицерам платили не более 200 долларов (в зависимости от должности), выдавали цветной телевизор советского производства и отправляли либо в наш, либо в кубинский военный санаторий с семьей на месяц. И все. Поэтому «перехватить» хоть что-то они были не дураки.
Первым на это отозвался наш командир, и подтолкнули его к этому не столь уже отдаленные перспективы идти в наступление. Наш микроавтобус оставался единственным официальным средством передвижения для всей группы, а в ней остались уже только командир, Н.Г., Марков, связист и 2 переводчика. Хотя Н.Г. и прихватил ГАЗ-66 в минбатре, но в условиях боевых его пришлось бы отдать. Ехать по песку микроавтобус не желал и Палыч … обменял его у «кубашей» на УАЗ-469, да еще и УАЗ-452 («батон» или «таблетка» в просторечии) в придачу. «Кубаши» на это легко пошли, так как умудрились списать свои машины как подорвавшиеся на минах и не подлежавшие восстановлению. А микроавтобус можно было «толкнуть». Как А.П. отчитался за микроавтобус, я не ведаю. К тому времени началось наступление, в котором наша бригада участия не принимала из-за низкого уровня готовности, а кубинцы реально воевали и несли потери, в том числе и от мин.
Теперь Палыч рулил своим привычным УАЗиком, куда допускался лишь Марков время от времени да Шурик, когда нужно было ехать по делам. Всех же остальных командир засунул в «батон». Кто когда-либо ездил на этом чуде советского автопрома, может себе представить каково это было при + 50! Двигатель в кабине между водилой (обычно связист) и «старшим машины» (обычно, Марусейченко). Жарища, да еще и от двигателя один бок как в огне. Но у них впереди хоть окна открыть можно, а вот сзади! Если сидеть на откидном сидении у переднего проема, то вся жара от движка твоя, если сидеть на откидных боковых сидениях, то ощущение как в хорошей парилке, ибо боковые полуокна открываются только в задней части кузова и держать открытыми их нужно рукой – от тряски они закрываются. Но сзади лежит весь хлам, начиная от личных вещей, оружие, цинки с патронами, гранаты, ну и НЗ консервов наряду с кухонными принадлежностями. Мрак, одним словом!
Палыч снял со своего авто верх и между передними сиденьями приварил треногу для пулемета, американского Браунинга, как мне помнится. Кстати, эта тренога спасла ему жизнь позже, когда он на всем ходу умудрился перевернуться – УАЗ встал колом на треногу, пулемет в хлам, а командир с Шуриком отделались синяками. Машина командирская должна быть чистой, это закон. Но не мыть же ее самому, он – командир. И вот у нас с Шурой появилась обязанность мыть авто. Все бы ничего, но однажды, я сдернул чеку с гранаты, что у командира лежала в боковине передней двери… Как она не взорвалась – Богу известно, но я получил по шее, а гранату командир взорвал за бывшим домом терпимости.
Ну и еще картинка из полевой жизни. Кубинский батальон на БМП-1 встал неподалеку от нашего дивизиона в пустыне. Кстати, снабжение у них было отличное, не только советское, но и другие страны из соцлагеря не забывали их, и они нас постоянно подкармливали. Так вот, та же мазанка, используемая как продсклад. Обнесена старой колючей проволокой и поставлен часовой – здоровенный бородатый и не очень светлый ветеран лет около 40. На посту он курит сигару и вяло отсматривает как 3 наших бойца из дивизиона подкрадываются к заветному складу. Наконец, один из них проползает под самую полуразрушенную стену… цоп банку консервов и бросает ее соратникам через проволоку. «Кубаш» поворачивает голову, но пока не реагирует. Еще одна банка летит через проволоку, но когда эфиоп начинает бросать банки непрерывно, часовой быстро подходит к вору, следует увесистый удар ногой ниже пояса и тот отлетает на несколько шагов в сторону. Быстро встает, отряхивается, благодарственно кланяется часовому и вся экспедиция радостно стартует в направлении лагеря. «Кубаш» возвращается на пост докуривать сигару.
Когда подобные экспедиции начали перерастать в норму, командир кубинского батальона пожаловался нашему командиру дивизиона и он тут же приказал расстрелять троих «расхитителей соцсобственности». Что и было сделано у его штабной хижины, причем тела несчастных не закапывали пару дней в воспитательных целях… Кстати, расстрелы были довольно часты, но мы в это дело не вмешивались. Лишь Н.Г. частенько жаловался – только он подобрал и хоть как-то обучил артразведчиков и командиров орудий – понаехали местные политбойцы и всех более образованных тут же к стенке. Революцию надо любить! Видел и я однажды такой митинг… несколько часов на солнце стоит толпа, что-то орут с трибуны приехавшие «комиссары», потом притаскивают полуживого «преступника», он тычет пальцем в одного-другого «сообщника», их всех хватают, ставят к стенке и из крупнокалиберного пулемета… только ошметки плоти летят!
Во время операции на Южном фронте по уничтожению вторгшихся сомалийцев, подготовленной под руководством недавно ушедшего от нас Маршала Советского Союза Петрова В.И. (он возглавлял советскую военно-правительственную делегацию с особыми полномочиями), над нами несколько раз пролетали самолеты. И что интересно – летит пара американских F-5, все спокойны и улыбаются – свои! Но когда прошуршали «МИГари» (как правило, МиГ-21), то тут надо бы и прилечь, это сомалы. Бомбили нас лишь однажды и то очень неточно. Бригада к участию в наступлении не привлекалась, но наш артдивизион все же вывели и поставили на огневые. Мы с Н.Г. ездили на НП впередистоящих частей, получали какие-то огневые задачи, но вдруг все резко изменилось.

IX.

Совершенно неожиданно нашу группу сняли с бригады, перебросили под Дебре-Зейт (ближе к столице) и прикрепили к 6-й пехотной дивизии, которую собирали с миру по нитке. Были тут батальоны, составленные из полицейских, роты каких-то активистов, но, в основном, молоденькие призывники. Из артиллерии были несколько батарей старинных советских 76-мм пушек ЗИС-3 времен Второй мировой, неполный дивизион прекрасных дальнобойных 130-мм пушек М-46, несколько американских полевых орудий, а потом еще нам отдали наш же артдивизион из 32-й мехбригады! Кроме того, батальоны имели на вооружении минометы, в т.ч. чешские довоенные 81-мм и американские 106,7-мм. Помню, как Н.Г. измерял их калибр с помощью офицерской линейки, удивляясь, откуда это «чудо – юдо» могло явиться. А американские минометы прекрасно показали себя в боях, но для горных условий были слишком тяжелы.
Передвигалось вся эта артиллерийская орда на пестром парке автомобилей, где рядом с американскими 2,5-тонными грузовиками* и доджами ¾ были и наши бензиновые «Уралы» — машина прекрасная, особенно для горных условий, но с фантастическим расходом 100 и больше литров бензина АИ-95 (!) на 100 км пути! К нам в группу срочно придали тыловика, и он занимался только вопросами заправки.
Командовал дивизией пожилой полковник, имя которого я уже запамятовал, начальника артиллерии в штатном расписании дивизии не значилось и система нашего участия в управлении дивизией сложилась очень просто – командир общался с комдивом, а потом сам ставил задачи артиллерии. Связист к тому времени уже умудрился от нас перевестись в более спокойное место, Марков стал «замом по пехоте», тыловик то появлялся, то пропадал, были периодически еще 2-3 офицера, но и они, по мере продвижения к фронту, сделали все возможное, для того, чтобы из группы катапультироваться. Работы у командира было очень много и он явно защивался, но в привычном ключе «пёр вперед» и явно пользовался уважением у комдива. Но особенно комдив уважал Марусейченко и, как-то само так сложилось, что все эфиопские артначальники попали под прямое его командование. Н.Г. не лез во внутренние дела «подсоветных», а только управлял огнем в бою.
——————-
* Один из них «ходил» аж на дровах!

Артподразделения были подготовлены очень плохо. Могу привести такой пример. При прохождении дивизии по провинции Тигре несколько раз мы попадали под огонь местных партизан «Фронта освобождения Тигре», организации немногочисленной, плохо в те времена вооруженной и абсолютно несерьезной с военной точки зрения. Пострелять, вернее, популять из засады в направлении колонны – это практически единственное, что они реально могли организовать. Так вот, в одном из таких нападений они задействовали крупнокалиберный пулемет ДШК*, характерный звук выстрелов которого ни с чем невозможно перепутать. Н.Г. оживился и передал команду развернуть батарею 76-мм орудий на прямую наводку. Батарея довольно быстро развернулась прямо на дороге и сделала несколько выстрелов. Как мы не пялились в бинокли, ни одного разрыва так и не «поймали», но Н.Г., после беглого обзора в бинокль самой огневой позиции, потянул меня за рукав и мы потрусили в батарею, до которой было менее километра. То, что там мы увидели, даже я запомнил на всю жизнь, а Н.Г. при каждой пьянке пересказывал сцену во всех деталях.
Так вот, на огневой дым коромыслом, станины не прикопаны и орудия при каждом выстреле отскакивают на несколько метров. Прицелов нет ни одного, наводят через ствол и … стреляют снарядами без взрывателей! Н.Г. тут же приказал прекратить стрельбу, вызвал какого-то немолодого лейтенанта и потребовал показать ящики с боеприпасами. Когда очередной ящик вскрыли, то там на положенном месте оказался металлический контейнер, где мирно покоились 4 взрывателя… местные «Боги войны» даже не удосужились открыть контейнер, не говоря уже о такой мелочи, как ввинтить взрыватель в снаряд! Н.Г. не стал орать, а просто нашел панораму (а они все-таки были!), укрепил ее в «стакане», я же подготовил выстрел, снял колпачок (осколочное воздействие). «Григорич» сделал первый выстрел, «отметился» по разрыву (подвел перекрестье прицела под разрыв) и вторым снарядом «снял» пулемет.
После этого эпизода он обошел всех бригадные батареи и познакомился с офицерами. Как правило, в батарее был один офицер – ее командир. Несколько человек он отправил в наш дивизион на обучение, заменив их уже обстрелянными офицерами. Но ведь так можно было и боеготовность самого дивизиона подорвать. Поэтому ушли самые никчемные и батареи бригад продолжали оставаться нашей ахиллесовой пятой. Советники в бригадах в мою бытность так и не появились. На удивление опытными оказались 130-мм пушкари. Оказалось, что они уже пообстрелялись на Восточном фронте. Ну а про минометчиков и говорить не стоит – стреляли они так, что представляли больше угрозы для своих, чем для противника. Под городком Адди-Кайе мы с Н.Г. попали под их обстрел на абсолютно ровной местности и спаслись лишь быстрым броском вперед. Недолет до цели был не менее 2 км! Мата по этому поводу было много!
Дивизия шла в северном направлении, не очень организованно, но все же шла. Пара грузовиков свалилась с обрыва на горных перевалах, но на эти потери никто не обращал внимания. Дессе, Дебре Бирхан, какие-то мелкие деревни, красная пыль, жара, трясешься в «батоне» целыми днями, мокрый от пота и грязи. К вечеру становимся на привал. Если удается достать воды, то можно умыться, но это не часто. Надо что-то поесть, но тут возникают огромные проблемы и пора рассказать о системе питания в эфиопской армии. С каждым батальоном, а то и ротой, путешествует пестрая ватага не то жен, не то наложниц, назовем их маркитантками. Перемещаются они в самых неожиданных местах, в нашем дивизионе они облюбовали грузовики с боекомплектом. Поверх ящиков с боеприпасами они нагромождали узлы со своими вещами, котлами и прочим имуществом. Командование снабжало части мукой и выдавало по одной 25-гр баночке овощных консервов в день на человека. Говорят, что были еще и мясные консервы, сильно перченые и несъедобные для нас, но я не помню. Почему-то командование щедро выдавало в войска именно чай с сахаром, хотя Эфиопия – родина кофе. Из муки женщины пекли
————
*ДШК – крупнокалиберный (12,7 мм) пулемет Дегтярева-Шпагина образца 1938 г., эфиопы называли его «Дошка». Оружие непрехотливое и универсальное.

лепешки, раскатывая тесто прямо на … своем бедре! Муки было мало и лепешки, как и консервы, были деликатесом. Основу питания составляют лепешки из тефа – типично эфиопского злакового растения. Огненно-острая лепешка грязно-коричневого цвета да еще и кисловатая на вкус является основой питания всех от солдата до комдива. То, что в нее накладывается или, много чаще, во что она «погружается» уже зависит от благосостояния питающегося. Это и есть ынджера, традиционное эфиопское блюдо, Мясо – очень редкий гость даже на офицерском столе. В городах встречалась копченая говядина и козлятина, но опять-же с таким количеством перца, что для наших желудков это блюдо было просто убийственным. Рыба присутствовала на столе только в прибрежных районах, в основном в печеном виде, на манер йеменских племен.
Год моей командировки был довольно благоприятным для страны, где часты засухи и как следствие массовый голод с миллионами жертв. Но полуобморочных от голода детей и женщин я насмотрелся до конца своих дней. Это было жутко!
При таком рационе выживаемость с ранениями в живот превышала 70-80 проц, ибо желудочно-кишечный тракт не просто пуст, а почти стерилен! В Эфиопию из СССР направили несколько отдельных военно-медицинских отрядов (ОМО) и, насколько я помню, 5-й ОМО из Московского военного округа был нашим соседом в Асмэре. Вот наши врачи и рассказали о таком немыслимо высокой выживаемости, даже защитили на этих данных несколько диссертаций. Но в реальной жизни лишь немногие офицеры могли рассчитывать на самую элементарную медпомощь, ибо любые врачи были крайне редки в войсках, большинство из них уже давно сгинули в застенках местных ревкомов.
Утром, перед рассветом, солдат получал лепешку-другую с банкой консервов, котелок густо заваренного очень сладкого чая (самого настоящего чефира!) и воевал на этом запасе весь день. После захода солнца он мог рассчитывать на ынджеру, в зависимости от своего достатка. Поставляли ее те же «маркитантки», как и прочие «услуги». Мясо, в тех редких случаях когда оно имелось, приготовилось очень необычно – в гильзу от артвыстрела накладывались слоями его куски, густо пересыпались красным перцем и солью, и … гильза выставлялась на солнцепек. Через пару часов мясо поедалось, но этот деликатес был не по нам – уж больно остро! Как мы шутили, после такого куска мяса пришлось бы бегать с открытым ртом полчаса вокруг палатки. Запивать, как говорилось, было нечем. Вода из местных источников – 100 процентное заражение и гепатитом и дизентерией. Пили только чай или… если было!
Тыл ГВС изредка в буквальном смысле сбрасывал нам пару ящиков консервов с вертолета, это были ненавистные «Сардины атлантические. Ломтики в масле». Причем за поставки с нас регулярно вычитали деньги, хотя эту рыбную радость мы получали всего 2 или 3 раза. Попробуйте заглотить кипяченую рыбу в масле на 40-градусной жаре! Хлеб нам также изредка присылали – проспиртованные ГДРовские батоны, запечатанные в полиэтилен, как правило, возрастом 10 и более лет… понятно, обновление стратегических запасов! Посему, вскрываешь эту консервную банку и ставишь ее на раскаленную броню. Через 10-15 мин масло выкипает, спиртовый дух из батона почти выходит, и образовавшуюся субстанцию намазываем на хлеб. Высокая кухня! Но и это не всегда имелось. Комдив понимал наши мучения, щедро снабжал овощными консервами, для нас пекли лепешки, но после того, как мы увидели процесс их изготовления, то ели только с полной голодухи, предварительно прожарив на костерке.
В дивизию выдали советские прицепные полевые кухни ПАК-200, в них местная рать варила только чай. В 200-литровый котел наливалась вода и туда же вытряхили 50-кг мешок чая и 50-кг мешок сахару. Все это месиво бурбулировало круглосуточно. Однажды, проезжая мимо военного аэродрома (уж не упомню где), мы скинулись и у наших тралмастеров-«прапоров» прикупили тощего козла. Козел был умерщвлен солдатиками артдивизиона, освежован, внутренности его были пожалованы «за труды», а саму тушу, разрубив на крупные куски, бросили в котел полевой кухни, посолив и добавив неизбежного красного перца. Готовить это варево начали до восхода, потом пошли на марш и только в темноте мы, сгорая от голода, появились у котла. Наш повар гордо достал нам останки несчастного животного, но козел оказался резиновым и разгрызть его мы не смогли. Бульончик, правда, вылакали весь. Козла, в конце концов, пожаловали офицерам штаба дивизии, они его уничтожили без проблем. Опыт этот мы долго помнили, и под конец анабазиса, уже в Асмэре, командир узрел на аэродроме одного из продавцов. Прапор честно признался, что он ничего другого от козла и не ожидал, так как то животное питалось исключительно карточными коробками, оставшимися после распаковки грузов! Палыч прапора пощадил лишь после презента в виде бутылки настоящей водки…
При первой возможности мы пытались поесть «на стороне», но это было всего лишь несколько раз, больших городов с подобием отелей нам не попадалось. На всю жизнь врезалась сцена в маленькой деревне, где имелась хижина типа «бара». На полках стояли местные напитки – теч (вино) и тела (пиво, а, может быть и наоборот). Пить их категорически было нельзя… но тут острый глаз командира узрел бутылку виски «Уайт хорс» во всем ее великолепии! Диалог и последующие события попытаюсь описать как можно ближе к происходившему.
Командир грозно крикнул: «Семён, амчи!» и указал на искомую бутылку. Насколько я знаю, «сы ма» по-амхарски означает «эй ты!», «амчи» что-то типа «неси», но женского рода (да простят меня знающие этот язык!). Поэтому все эфиопы для наших орлов стали «семенами» моментально. Продавец, увидев белого человека на УАЗике с грозным пулеметом, присел от страха, но жажда наживы погнала его вперед. Выставив на каждого белого по пальцу, он поставил на поднос столько же подозрительной чистоты бокалов, скрутил голову бутылке (под пристальным взглядом шефа), затолкнул в горлышко дозатор в форме головы барана (вот это отчетливо помню, хоть и было почти 40 лет тому назад!) и понесся в нашем направлении. Палыч вытащил «бульку» и швырнул ее в приветливое лицо продавца, понюхал содержимое и, запрокинув голову, сделал пару глотков, осушив добрую половину содержимого. «Семен» от страху присел, и глаза его заслонили все лицо… Крякнув, командир налил всем нам по пол-стаканчика, мы чокнулись, Палыч бутылкой, и … пустой пузырь полетел в придорожную красную пыль. Театральным жестом командир достал 50 долларовую бумажку, бросил ее остекленевшему бармену, и надавил на газ…
Через пару недель, мы очутились в той же деревне повторно… Увидев шефа, «Семён» заорал диким голосом всем столпившимся на площади, влетел в свой «бар» и вернулся с еще одной бутылкой благородного напитка на подносе. «Булька» также торчала в бутылке… Палыч начал разливать содержимое по стаканам через нее, но владелец запротестовал, вырвал бульку и сам в себя ею запустил. Потом он изобразил коронный номер шефа с питием из горла, командир довольно улыбнулся и повторил маневр. Толпа загудела, а находчивый бармен пошел по кругу с шапкой, собирая «бакшиш» за представление. Шефу эта идея не очень понравилась, и гонорар был не таким щедрым, как ранее.
Возвращаясь к нашему быту, надо сказать, что комдив-6 где мог, размещал нас в самых хороших домах. В Адди-Кайе, куда мы ворвались после довольно напряженного боя, мы были помещены в доме греко-итальянской семьи. Спали мы по-царски после долгого перерыва, отъедались и опустошили весь запас вина. Семья раньше владела отелем, который Н.Г. разнес вдрызг залпом «сто тридцаток», предполагая в нем штаб «супостата». Семья нам прислуживала с явным страхом и лишь через пару дней одна из дочерей призналась мне, что комдив сказал старику, что он его расстреляет, а дочерей отдаст солдатам, если «его друзья-наставники» пожалуются хоть на самую мелочь. Наши ребята присмирели и вели себя после этого уже с пониманием. С этим же домом у меня связано другое воспоминание. Старик-хозяин начал уговаривать меня «взять» с собой одну из трех его дочерей на выбор! Он сказал, что я могу делать с ней что угодно, но лишь бы вывез, даже не из страны, а в Асмэру! Можно смеяться, но мне стало жутко! Уж не знаю, что с ним и его красотками – дочерьми сталось, через неделю меня с гепатитом эвакуировали в госпиталь, но вряд ли они выжили в том кошмаре…
Х.
Но я немного заскочил вперед. Где-то в мае наша дивизия кое-как добралась до Мекеле. Там был большой «привал», пару недель приводили себя в порядок и готовились к настоящим боям. В городе стоял штаб Северного фронта, в отеле «Абраха-Касл» на горе разместилась большая группа военных советников. Разместились по «чинам» и переводчикам был выделен подвал, где стояли железные койки с матрацами. Народу переводческого было много, но виделись мы только вечерами за столом (кормились также раздельно). Коллеги-переводчики откалывали номера еще похлеще, чем советники и спецы, хотя много безобиднее. Один из наших кадров (не будем указывать пальцем, но все мы его хорошо знаем и часто видим!), раздобыл себе Кольт револьверного типа, машина здоровая, красивая, но он не учел одного фактора. У этого монстра не было предохранителя и посему одно гнездо под патрон нужно было держать пустым, дабы случайно себя не подстрелить. Лежа на койке и играясь с красивой штукой, он-таки добился этого результата и лишь по счастливо случайности пуля калибра 11,43 мм (как крупнокалиберный пулемет ДШК!) порвала ему штанину и неглубоко пробуравила кожу на его ляжке. Перевязанный, он же был оставлен на следующий день «выздоравливать», но на его несчастье над койкой висел плафон без лампочки. Видимо, нашему герою было так нужно узнать, присутствовало ли там напряжение, что он сунул в гнездо палец, лежа на той же железной койке… Слава Богу, жив он остался, но к следующему вечеру у него оказалась забинтованной еще и рука. Но, как говорят знающие люди, это был не последний его подвиг. Забравшись, однажды, в аппаратную ЗАС, этот авантюрист-исследователь выудил из висевшей в кунге гранатной сумки взрыватель. Гранаты предназначались для подрыва этой суперсекретной техники в случае угрозы захвата противником. Тяга к знаниям толкнула его вытащить чеку из взрывателя … после вопля опешивших связистов «бросай подальше, …нехороший человек!», взрыватель выпал из рук нашего коллеги, так что последующий взрыв лишь оставил царапины на его ладони!
При дикой нехватке переводчиков, наш коллега был подобру-поздорову эвакуирован в столицу и на предложения вернуть его на фронт, командование ответило категорическим отказом. Это и спасло нашего героя для будущих свершений в области творческой, а также государственной деятельности. Ныне, перечисляя все свои звания, регалии и многочисленные подвиги, наш герой скромно умалчивает о своем вкладе в разгром сепаратизма на севере тогдашней Эфиопии.
В середине июня из Мекеле нашу дивизию двинули на Аксум, древнюю столицу Эфиопии. Это уже была настоящая война, дороги были все минированы и очень часто грузовики, выезжая на обочину на повороте, цепляли противотанковые мины и взлетали на воздух. После того, как перед нами взорвался ГАЗ-66, где водитель и «старший» сидят на колесах, мы пересели из нашего «батона» на Урал. В ГАЗ-66, после взрыва, кабину срывает с упора и она срабатывает как катапульта, «выстреливая» экипаж головой в землю и добивая несчастных, Но «батон» оставался с нами как склад наших вещей и продуктов, да и ночами наши командиры спали на носилках.
tank
Более позднее фото из архива Щербаня В.В.

Боев настоящих было пока еще мало, но обстрелы колонн участились. Но что интересно, засады устраивались почему-то не там, где минировались крутые повороты. Паники при подрывах было много. Там же я принял свое «боевое крещение». Уже встали на ночевку и копошились около костерка, «жаря» консервы, когда издалека донеслось размеренное «Ду-ду-ду». Я даже не обратил на это внимание, но Н.Г. уткнулся носом в землю и пополз за валун. Рядом звякнуло разбитое стекло, и кто-то завыл… «Тигрята» (фронт освобождения Тигре) подтащили «дошку» поближе и накрыли растянувшуюся на ночлег колонну. Ранили кого-то из обслуги штаба, к утру он умер. Спать уже не спалось, тем более что раненый все кричал и затих лишь под утро. Тут мы увидели и «военные похороны» — жертва был простой солдат и тело его столкнули в пропасть, предварительно раздев.
Дорога была ужасная, и тащить орудия было очень трудно. Ушли в пропасть еще несколько грузовиков, один с сидевшими на нем гуртом маркитантками… обстрелы стали ежедневными, шеф пытался заставить нас носить бронежилеты, но на жаре, да еще и в кабине, это было нереально. Более того, решили выбрасывать на горы вдоль трассы артиллерийские НП и выделять 2-3 орудия для обстрела засад. Но это не сработало – эфиопские офицеры-артиллеристы в горах вообще не могли стрелять, а мы с Н.Г., поднявшись пару раз на гору за день, просто скисли. К тому времени мы здорово уже ослабели, и форма давно висела на нас мешком. Но колонны шли, несмотря на болезненные порой уколы.
Перед самим Аксумом шеф не выдержал, взял пару бронетранспортеров М113 с охраной и мы рванули напрямую в город. Подошли к городу уже в каком-то полном одервенении и … на самом въезде натолкнулись на отель! Сад вокруг него казался раем, сразу же рванули в номера, а там – вода из-под крана!!! В баре виски и кока-кола!!! В отеле есть бассейн!!! Что-то поели, выпили и … отрубились. Утром проснулись под выстрелы – это в город с боем входила наша дивизия – накануне Аксум был в руках уже не «тигрят», а эритрейцев! Как они нас не повязали (охрана рванула назад сразу же после нашего размещения в отеле), я просто не знаю! Хотя можно предположить, что тогда у них была еще команда советских советников не трогать.
После взятия города к нам приехал комдив, очень недовольный, но тут же отдал приказание, с нас не взяли ни быра, а он сам провез нас по древней столице Аксумского царства. Мне запала в душу лишь огромная поваленная колонна. Отсыпались мы еще пару дней, а потом пошли маршем на Адуа, еще одно памятное место в эфиопской истории, где армия Менелика II наголову разгромила вторгшихся итальянцев в 1896 году. Я могу понять бедных итальяшек – притащиться в такую глушь на дикой жаре, где не то, что воевать, дышать трудно! Вот и побила их эфиопская рать!
При подходе к Адуа был серьезный бой, разворачивали всю артиллерию и Н.Г. отстрелялся на все сто – НФОЭ* бросил город до атаки пехоты, а несколько пулеметных джипов из батальона
военной полиции прихватили противника на отходе и уничтожили несколько десятков их солдат. Раненых добили, пленных расстреляли после допроса.
Примерно также развивалась операция по захвату Адикрата, а после него дивизия вышла на территорию тогда провинции Эритрея, ныне независимого государства. Ясно помню, как вдруг разбитая грунтовка перешла в потрескавшийся, но асфальт. На холме показались остатки какой-то крепости, память сохранила ее название – Форто Кадорно… тут же последовал подрыв на мине. Партизаны умели подкладывать мины-фугасы даже под асфальт.

——————
* НФОЭ – Национальеый фронт освобождения Эритреи — вооружённая сепаратистская организация, которая сражалась за отделение Эритреи от Эфиопии. Сформирован в 1970 году группой левой интеллигенции, которая откололась от Фронта освобождения Эритреи (ФОЭ).

XI.

Надлежит сделать небольшой экскурс и рассказать то немногое, что мы знали о нашем предстоящем противнике. Эритрея фактически никогда частью Эфиопии не являлась, так как еще раньше подпала под контроль Османской империи. С 1882 г. Италия начала колонизацию этой части Африки (в первую очередь порты Асэб и Массауа на побережье Красного моря), а с 1890 г.
была образована колония Эритрея (от названия Красного моря на греческом языке). В 1895 г. началась итало-эфиопская война, завершившаяся в 1896 г. после разгрома 20-тысячного итальянского экспедиционного корпуса под Адуа. Мирный договор, подписанным после войны, определил границы колонии, которые оставались неизменными до поражения итальянцев (в Эфиопии, Сомали и Эритрее) от сил Британской империи во время Второй мировой войны, весной 1941 г. После этого управлялась Эритрея британской военной администрацией до 1952 г., когда вошла в Федерацию Эфиопии и Эритреи.
Erithrea
Спустя десятилетие император Эфиопии Хайле Селассие упразднил федеративное устройство страны, чем значительно усилил сепаратистские тенденции в регионе. Результатом этого и явилась война за независимость Эритреи, продолжавшаяся с разной интенсивностью более 30 лет, активировавшись после захвата власти в Эфиопии группой офицеров во главе с Менгисту Хайле Мариамом.
Сомалийская агрессия и уход большей части эфиопской армии на Восточный фронт создали благоприятные условия для успехов сепаратистов, которые захватили и удерживали всю северную часть провинции, а также осадили и держали в блокаде столицу Асмэру и порт Массауа. Но сепаратисты не были едины. Созданный в середине 50-х годов ФОЭ к нашему появлению на сцене раскололся на преимущественно христианский и про-социалистический НФОЭ во главе с нынешним президентом Исайясом Афеворки и почти исключительно мусульманский ФОЭ. Обе группировки имели свои подконтрольные войска, которые нередко более активно воевали друг с другом, чем с эфиопской армией. На трупах бойцов НФОЭ часто находили цитатники с изображениями Маркса и Ленина, а позже и Мао Дзедуна, что проводило нас в ступор – за кого же мы тогда воюем? НФОЭ на первых порах щадило советских военных советников, но после деблокады Асмэры мы превратились в «первоочередную цель» и потери возросли.
sandali
Памятник сандалям – основной обуви борцов за независимость
Эритреи (фото из архива В.В. Щербаня).

В военном отношении наиболее сильными были части НФОЭ, которые имели бригадную структуру, но оружия, особенно тяжелого было у них мало. Таких бригад насчитывалось до 12, но были они разной численности, пехотные в своем большинстве, вооруженные советским (прежних поставок) и китайским автоматическим оружием. Все тяжелое вооружение – пушки, тяжелые пулеметы на джипах и минометы – были сведены у них в бригаду тяжелого оружия, которая появлялась на самых ответственных направлениях.
Надо еще отметить, что Эфиопия в этническом плане очень пестрая страна. Основная народность – амхара – ее представители занимали ключевые должности в правительстве на всех уровнях и в армии. Амхарцы довольно красивы – высокие, стройные, с правильными европейскими чертами лица, светло коричневые. Это мужчины. Удел женщин был много хуже, начиная с того, что в церкви они стояли отдельно. Поговорка «жена – первый друг после ишака», малость переиначенная нашими острословами, недалека от истины. Уже к 30 годам женщины представляли собой развалины. Типична картина, когда во главе каравана идет глава семейства, с посохом на плечах, за ним женщины, нагруженные скарбом, а потом уже дети и ишаки. Причем на последних нагружено много меньше, чем на женщинах. Но я говорю про простых людей, знатные люди – князья-расы и их семьи, еще уцелевшие от преследований, жили другой жизнью.
Окраины страны населяли преимущественно мусульманские народы, ведь Эфиопия граничит с мусульманскими странами, населенными негроидными и арабскими племенами.
Старших офицеров, не амхарцев, были считанные единицы. Начальник разведки нашей дивизии капитан полиции, по национальности тиграи, прилично говоривший по-английски и один из самых способных офицеров, кого я встречал за год в стране, украдкой говорил, что достиг своего служебного максимума и главная его задача – выжить при неизбежных чистках. Но налетов политбойцов на Северном фронте стало много меньше, ну не отличались они сами храбростью в бою, и поле боя предпочитали игнорировать!
Большинство титульного населения были приверженцами коптской монофизитской церкви, отдаленно напоминающей православие. Вокруг церквей, разделенных на мужскую и женскую половины, сооружены несколько уровней забора – только считающие себя мало-грешными шли прямо в церковь, чем больше грехов – тем дальше от иконостаса! Причудливое амхарское письмо указывало на исключительную древность этой культуры, совершенно не похожей ни на Европу, ни на Африку. Я побывал в паре церквей ради интереса, больше всего поражали истощенные ее служители, отнюдь не похожие на наших священников! В горных монастырях, составляющих славу и гордость Эфиопии, бывать не пришлось…

XII.

Дивизия медленно продвигалась вперед, наиболее сильные бои развернулись за город Адди Кайе, где опять главную роль сыграла наша артиллерия. Пехота, по уровню своей боеспособности для атак под огнем не годилась, а могла лишь занимать оставленные противником населенные пункты. Держать оборону она также не особо была способна и при малейшем нажиме со стороны противника откатывалась назад. Сам видел неоднократно с НП, как солдаты стреляли, выставив автомат из-за укрытия, а голова оставалась в укрытии! Одно нажатие спускового крючка и весь магазин вылетает на 20-30 м! Но в чем нельзя отказать солдатам, так это в физической выносливости. С оружием на плечах по горам они могли пробежать 10-15 км и это при нищенской кормежке. Как не вспомнить знаменитых эфиопских марафонцев!
С этим городком связано и еще одно воспоминание. В ходе боя на НП неожиданно привели двух стариков в поношенной, но доволно чистой полувоенной одежде. Увидев белых офицеров, оба бодро ударили ногами по красной пыли в полном соответствии с британской строевой наукой и представились. Оказалось, что они следят за сохранностью британского военного кладбища неподалеку и опасались, что наши снаряды могут его повредить. Стариков угостили сигаретами и консервами и отпустили, пообещав не «тревожить» бывших союзников. После боя мы посетили это кладбище и были поражены, в каком порядке содержалась пара сотен могил за простым эфиопским забором. Мне почему-то запомнилась иудейская звезда над одним из надгробий, большинство из которых принадлежало солдатам индийских колониальных войск.
Под Адди Кайе Н.Г. применил «новую тактику». Он уже полностью освоился с амхарскими артиллерийскими командами и в моем переводе не нуждался. Там же на КП-НП находился и командир с Сашей Яцкевичем, если что. И мне была уготована роль «старшего офицера на батарее», так эта должность называется в артиллерии. Дивизион наш стрелял сам по себе, «сто тридцатники» нуждались в контроле время от времени, а вот батареи 76-мм пушек были откровенно слабы.
Мы обзавелись переносными УКВ-радиостанциями, Н.Г. диктовал мне на русском данные для стрельбы, а я на батарее контролировал установки прицела-уровня-направления и тип боеприпаса. Сначала я носился от орудия к орудию, но потом сил стало не хватать и, скорректировав крайнее орудие в батарее, я выходил вперед и смотрел, чтобы все стволы были примерно на одном угле возвышения, а направление стрельбы проверялось по буссоли. Орудия ставили в один ряд на минимальном расстоянии (а не в шахматном порядке на расстоянии не менее 25 м, как положено). Все бы хорошо, но надо умудриться вовремя ускользнуть за линию огня. Это удавалось не всегда и, однажды, я попал между двумя 130-мм орудиями в момент батарейного залпа… легкая контузия, на которую я не обратил внимания, ныне привела к тому, что левое ухо слышит плохо, и в нем раздается ставший уже привычным звон. Эфиопский подарок, на память!
Беготня на жаре по огневым привела и к тому, что я где-то перехватил воды…через несколько дней я почувствовал, что гепатит на подходе. К тому времени Сашу Яцкевича уже эвакуировали в госпиталь с тем же диагнозом и я видел, как развивалась его болезнь. Но я оставался последним переводчиком в группе и еще несколько дней провел сидя на ящике из-под снарядов на КП, пытаясь что-то перевести при необходимости. И именно в один из этих дней НФОЭ подтянул бригаду тяжелого оружия, накрыл наши позиции артиллерийско-минометным огнем (не особо точным, правда) и даже провел контратаку. Пехота наша дружно снялась с «передка» и удрала в город. А эритрейцы были не дураки и одновременно попытались перерезать горную дорогу на Адуа в нашем тылу. На горизонте просматривалось окружение, отступать было некуда.
Командир принял единственно верное решение. Н.Г. и я побежали (и откуда силенки взялись!) к стоявшей рядом батарее нашего дивизиона, а Марков унесся на УАЗике выводить батальон военной полиции на пулеметных джипах в первую линию. Как во сне помню, что на батарее остались только несколько солдат и комбат-лейтенант. Н.Г. тут же бросился к ближайшему орудию и потребовал «снаряд!». Я вытащил уже окснаренный* снаряд, снял колпачек с взрывателя и дослал его в ствол, а потом отправил туда и гильзу с пороховым зарядом – «Готово!». Тут же грянул выстрел и орудие «выплюнуло» стреляную гильзу, оставшись с открытым зевом ствола. Я зарядил еще 2-3 раза, благо окснаренных снарядов рядом валялось много, потом услышал выстрелы соседнего орудия, а меня, совсем обессилевшего, заменили вернувшиеся артиллеристы. Сказалось то, что с этим дивизионом мы провозились уже более полугода и, видимо, нас все же уважали, по крайней мере, вернулись и не бросили. Позже и Н.Г. отошел от панорамы, продолжая выкрикивать команды.
Потом он с любовью посмотрел на потных артиллеристов – не зря работал! Как не вспомнить наш первый с ними выстрел! Орудие заряжено, стреляем со шнуром, но стреляющий боится дернуть за него и произвести выстрел… И тут Н.Г. со всей силы лупит солдатика досыльником по спине, он со страху дергается и … выстрел произведен – все смеются и только стреляющий потирает спину. А было это пол-года тому назад!
Марков к тому времени вывел вперед пулеметные джипы, и они просто скосили в упор первые цепи эретрийцев, наступавших по ровной как стол местности. Н.Г., как потом мне рассказали, даже в такой острой ситуации сделал около десятка выстрелов на рикошетах и побил второй эшелон наступавших. Опять же по рассказам других, до КП дошел лишь один атакующий, с пустым магазином и пальцем на спусковом крючке и под явным воздействием наркотика-бетеля. Я уже ничего не помнил…Отбились, одним словом.
Это был мой последний бой в Эфиопии. Через пару дней меня эвакуировали вертолетом сначала в Асмэру, а потом в военный госпиталь в Аддису, где я оказался в одной палате с Сашей! Последнее, что я помню из тех событий была дикая вонь – на поле боя остались несколько сот
трупов. Как потом мне рассказал Н.Г., на 2-3 день останки просто полили бензинчиком и подожгли! Военные похороны, так сказать!

XIII.

В госпитале была просто лафа! Гепатит у меня был в более легкой форме, чем у Саши – когда заболел, я тут же стал пить какие-то таблетки, и болезнь у меня протекала много легче. Но все равно дней десять лежал пластом. Но лежал-то на белых простынях, нас прилично кормили и даже приезжал проведать какой-то большой чин из аппарата ГВС. Но, как всегда в армии, начальник полез проверять наши тумбочки, увидел в них оружие, распорядился открыть встроенные
платяные шкафы и … что только оттуда не посыпалось! Пара автоматов, патроны, итальянский спальный мешок, комплекты новой американской морской формы, пилотка, на которой
——————
* Окснаренный выстрел – приведенный в окончательно-снаряженное состояние, очищенный от смазки и с ввернутым взрывателем.
красовалась подаренная комдивом серебряная армейская эмблема. Все тут же было реквизировано визитером и прилипло к его рукам! Но по пистолету мы с Сашей все же сохранили, так как я его держал под матрацем, а Саша выдал старшей медсестре капитану Муллю (ох же и красотка была эта капитанша!), которую он гонял на рынок за какими-то фруктами. Какие же крохоборы были эти тыловые крысы!
Я довольно быстро «очухался» и уже через пару недель начал убегать в самоволку в город, в частности, сходил в кино. Помню, что фильма я не досмотрел до конца и «утёк» оттуда подобру, поздорову. Во-первых, белый и это очень подозрительно, и, во-вторых, я совершил стратегическую ошибку сев в партер, куда с балкона зрители кидали непотушенные сигареты. Зажав пистолет в кармане, я кое-как выбрался из кинотеатра, облегченно вздохнул и более уже в кинотеатры не совался.
Ровно через 4 недели (где-то в начале августа) меня выписали из госпиталя и отправили в кадры аппарата ГВС, где, как выздоравливающий, я получил преинтереснейшее назначение – переводчиком группы советских военных советников на подготовке парада, посвященного 5-й годовщине местной революции. Парад состоялся 13 сентября 1978 г. в присутствии кубинского лидера Фиделя Кастро, но этому предшествовала почти полуторамесячная его подготовка.

XIV.

Для подготовки парада из Московского ВО были откомандированы два полковника, которые специализировались исключительно на шагистике. Имен я их не помню, но оба были очень неприятными личностями, моментально перессорившимися из-за какой-то служебной ерунды. Последовали разбирательства и оба пытались привлечь меня в качестве свидетеля на этих разборках. Слава Богу, что в Советской Армии еще соблюдались хоть какие-то нормы и штабист из аппарата ГВС резко призвал обоих к порядку, а насчет меня им было сказано не привлекать рядовой состав (а ведь курсант любого курса по статусу – рядовой боец срочной службы!) к их разборкам. Но напряженность сохранилась, и оба участника балансировали на грани скандала, особенно по вечерам при неизбежных застольях. Но мне повезло – братья по крови, переводяги, устроили меня жить в дом аппарата ГВС почти в самом центре столицы. Это была однокомнатная квартира, где порой ночевало до десятка «транзитных» переводяг, а кому она была выделена изначально никто и не помнил. Жизнь текла более чем веселая и нас регулярно «гонял» комендант в звании подполковника! Всем было понятно, что лучше считать наволочки и гонять полупьяных «переводяг», чем «париться» на передовой под огнем…
Из прочих прелестей этого вольготного периода эфиопского анабазиса устойчиво запал в память инцидент с кораллами. Кто-то из наших временных постояльцев проездом из Массауа притащил с Красного моря кораллы и засунул их в ванну отмокать… Через пару дней кораллы пришлось выбросить, воняли они просто ужасно, даже ко всему привычные соседи начали жаловаться. Ну а сама ванна была довольно бесполезным приспособлением – воду давали очень не часто.
Из подготовки парада запомнились строевые ухищрения командированных полковников, которые никак не вязались с приемами английской строевой подготовки. Добились-таки они, что эфиопов начали переучивать на советский строевой шаг, но результат оказался просто катастрофой – перед самым парадом пригнали еще пехоты (для солидности!), ну а те ходили только английским шагом. Полковники были в панике, чем все разрешилось и не припомню. Самое смешное, что через много лет при подготовке Королевского визита в РФ мы в Питере столкнулись с той же проблемой при отработке церемонии возложения венков на Пискаревском мемориальном кладбище. В результате долгих мучений было принято идеальное решение – венок от Елизаветы II несли королевские морпехи по одной дорожке, в то время как венок от Президента РФ Б.Н. Ельцина несла наша рота почетного караула по другой. Под одно музыкальное сопровождение.
Затем встала проблема с проходом техники. Начали рисовать на танках и бэ-тэ-эрах разные вертикальные полосы, у одних на правой стороне брони, а у других на левом боковом триплексе. При повороте головы налево водитель должен был совмещать эти полосы и машины шли в один ряд. Добиться этого от местных драйверов было почти невозможно, они еле умели управлять своими машинами, ну а офицеры-командиры, ясен пень, постоянно ставили «раскрашенные» боевые машины не в те ряды. Такие же полосы рисовались и на переднем триплексе машин крайне-левого ряда для поддержания одинакового расстояния до передней шеренги, а под педали газа подкладывались деревянные плашки, которые обеспечивали одинаковую подачу топлива и, следовательно, скорость.
Как можно предположить, все эти «гатчинские прибамбасы», казавшиеся полковником верхом военной науки, поднимались на смех всеми участниками подготовки, но делать было нечего и все плясали под их дуду. Особенно доставалось технарям-прапорщикам, которые сутками ремонтировали и заменяли сожженные при тренировочных прогонах сцепления, которые особенно летели на артиллерийских тягачах.
На каком-то периоде подготовка пошла днем и ночью, как стало потом известно, кубинский лидер Фидель Кастро намекнул на свое присутствие на параде. Но будет ли он на параде, никто не знал до последнего момента… именно поэтому Фидель и пережил такое количество покушений на свою жизнь! Одним словом, закрутилось все дело так, что день смешался с ночью. Уже перед самим парадом возник вопрос, потребовавший вмешательства на высшем уровне. Полковники в один голос потребовали снять со всех видов тяжелого оружия спусковые механизмы, а из стрелкового изъять бойки, все стволы опечатать! Оказывается, это происходит и на наших парадах… Потом потребовалось в каждый танк и БТР посадить по местному политбойцу для «контроля», потом изъять все боеприпасы, потом заправить боевые машины только на 100 км пробега…видать, чтоб не рванули прямо с парада куда не следует! Весь перечень этих предосторожностей сейчас я уже и не припомню. Но возможное присутствие Фиделя оправдывало все несуразицы, тем паче, что под конец подготовки у нас появились «проверящие проверяющих» в лице наших и кубинских контрразведчиков.
Местные эфиопские власти тем временем подчищали город к празднику. В столице скопилось огромное количество нищих, очень много было прокаженных. Именно поэтому мы старались не прикасаться к монетам (их кидали прокаженным в подаяние), ну а торговцы-пройдохи выдавали как можно больше сдачи именно мелочью, зная, что белые от нее откажутся. Так вот, проблема с нищими была решена радикально, по-революционному – им всем просто приказали убраться из города, а кто не понял, то вывезли за пределы и расстреляли. Прокаженных же всех расстреляли, не предоставив никакой альтернативы.
pushkin
Памятник А.С. Пушкину в Аддис-Абебе (не по теме, но приятно)

XV.

Настал день парада, мои полковники и я получили места неподалеку от центральной трибуны и стали свидетелями всего действа. Менгисту уже толкал речь, когда более чем 100-тысячная толпа на площади просто взревела – прибыл Фидель! Он тут же подошел к микрофону и говорил более полутора часов, никакого перевода для толпы не было, но я никогда более в жизни не видел,
как толпа, наэлектризованная одним человеком, могла так буйствовать, не сходя со своих мест! Вой, какой-то животный и глубокий, традиционные африканские крики покрывали речь Команданте, гипнотическое его влияние подчинило себе все пространство вокруг и оказывало какое-то магическое воздействие на всех. Сам парад я почти не помню – ну протопали-проехали, а вот когда Фидель пошел здороваться с присутствующими… Вот он совсем рядом, а его не видно – он закрыт своими верзилами-телохранителями, вот он пожимает руку стоящему рядом полковнику… щёлк! Охранник переместился на один шаг и он передо мной!!! Взгляд в глаза, короткое рукопожатие и … очередной охранник закрыл меня от вождя. Состояние перевернутости и нереальности происходящего — вот так я несколько секунд видел Фиделя. Позже приходилось встречаться и общаться со многими сильными мира сего в период моей протокольной деятельности, но такого эмоционального подъема никто из них близко не смог у меня вызвать.
А парад прошел хорошо, нашу группу пригласили на прием в президентский дворец, где мы стояли в самом углу. Запомнился порученец ГВС, который прибежал по распоряжению Самого поинтересоваться, кто и, главное, зачем нас туда пригласил. А еще через день нас позвали уже кубинцы в свой реактивный дивизион на БМ-21 «Град», что стоял неподалеку от столицы. В тот день его посещал Фидель и я опять повторно испытал всю силу его магического воздействия на людей, но это были кубинские солдаты и офицеры. Он ходил и разговаривал с каждым, а потом принял участие в каком-то матче, не то волейбольном, не то баскетбольном, уже не помню. Сами кубинцы потом смеялись и говорили, что во время матча Фиделя они не видели даже в момент прыжка, так надежно он был прикрыт своей охраной.
На память о праздновании годовщины революции у меня осталась брошюра с текстом речи Фиделя на амхарском и испанском языках, где дата не была указана! Ее раздали в реактивном дивизионе, но говорил Фидель без всякой бумажки! Запомнилось, как он модулировал свой голос, то срываясь на крик, то говоря тихо и очень отчетливо. Толпа, не понимая смысла сказанного, поддалась магии его речи и то орала как оглашенная, то сохраняла невероятную тишину. Великий оратор, великий человек, великий лидер, что тут скажешь?
Оба моих шефа пребывали на верху блаженства – их обоих представили к орденам и, самое главное, разрешили еще побыть в Эфиопии целый месяц – а это бесценные чеки и даже доллары, которые им выдали! И начались поездки по базарам и магазинам. Это было нудно и утомительно, но принесло свою пользу – через несколько месяцев при подготовке к отъезду я ориентировался в этом мире и провел одногруппников по всем нужным нам местам.
Ну и пару слов о наградах. Не знаю как в центральном аппарате, а на фронте ордена давали не густо. На Восточном фронте награждали более активно – как-никак это было отражение иностранной агрессии, в то время как в Эритрее шла гражданская война по своей сути, в которую кубинцы не ввязывались. Всем был известен подполковник Колесников, один из первых наших советников, который чуть ли не лично (сказки, как говорят знающие!) с батареей ЗУ-23-2 (спаренная малокалиберная 23-мм зенитная пушка) остановил колонну сомалийских танков, расстреляв их сверху с барханов. В результате он поджег внешние баки, а то и просто бочки с горючкой, что лежали в забашенном пространстве и танки вышли из строя. Он, по слухам, получил Красное знамя. В наших переводческих кругах был очень популярен наш выпускник – капитан, переводчик генерала армии В.И. Петрова, который был награжден орденом Боевого Красного знамени. Рядовых же участников боев «отоваривали» по схеме: старший офицер – советник командира бригады/дивизии мог получить и Красное знамя и просто ограничиться Красной звездой. В зависимости от заслуг, и, главное, близости к начальству. А.П. Шабурко, как мне говорили, получил «Знамя», после того, как со своей дивизией прорвался до Асмэры (уже после моей эвакуации). Н.Г., якобы, представлялся к Знамени, но получил он Звезду.
Переводчик-же мог получить орден Красной Звезды в мое время лишь посмертно… а так давали медаль «За боевые заслуги» или, в основном как в моем случае медальку «За отличие в воинской службе» 2-й степени, как всем участникам комсомольских съездов, причем с формулировкой «за отличные показатели в учебе»! Из нашей группы только Сережа Иванов получил «За бз». Меня, как мне говорил Шабурко, представляли к Красной звезде, но попался я «контрикам» за написанное письмо Деду, где я похвастался участием в каком-то мелком бое. Как результат я был внесен в «черные» списки.
Через 2-3 дня хождения по магазинам с московскими полковниками меня вызвали в штаб ГВС, дали пару часов на сборы и в тот же день самолетом «Эфиопских авиалиний» перебросили в Асмеру, где началась заключительная часть моего эфиопского анабазиса.

XVI.

Покидать Аддису не очень хотелось, но по вшивости воинского звания и без наличия «протекции» иного ожидать не приходилось. Но мне повезло опять. Группа Шабурко распалась сама собой. После того, как 6-я дивизия с большой кровью прорвалась в Асмэру, командир и Н.Г. угодили в госпиталь. Палыч с сердечным приступом, а Н.Г., как мне говорили злые языки, лишь бы сбежать от своего командира. Уже после Аксума командир стал уделять пристальное внимание встречавшимся госпиталям Красного Креста, где моей задачей было найти и конфисковать пару бутылок английского медицинского спирта (почему-то в госпиталях он имелся и всегда в полуторалитровых бутылках). Для этой важнейшей операции мне выделялся взвод автоматчиков охраны штаба. И после этого, в «профилактических» целях, по утрам Палыч принимал половину эмалированной кружки этого божественного напитка, налив понемногу и нам. Все протесты Н.Г. и его ссылки на возраст и болезни прерывались фразой: «Пей, ты что лучше всех?». Гепатитом они не заболели, в отличие от нас с Сашей, а вот сердечко-то свое Палыч надорвал, как и Марусейченко. Что сталось с Марковым, я не знаю. В итоге, в дивизию перебросили другую группу, и вопрос был закрыт.
В Асмэру со мной отправили еще 3 советников и одного брата-переводягу. Как тогда писалось в телеграммах, «высылаем в ваше распоряжение трех человек и двух переводчиков»… Я должен был вернуться в свою группу, а ее фактически расформировали. Так я стал «свободным художником» и меня прихватил штаб фронта, где я попал под двух хозяев сразу. Один был разведчиком, а другой – тыловиком. Можно пошутить, что это были смежные области! От работы в разведотделе у меня остались какие-то воспоминания про НФОЭ-ФОЭ, а с тыловиком мне пришлось посетить еще одну горячую точку – порт Массауа. Работа была непыльная, и тот и другой трудились в штабе фронта, который располагался в Губернаторском дворце, где сохранился все тот же зверинец с престарелыми львами (национальным символом Эфиопии и пропавшей к тому времени правящей династии). Там имелся даже теннисный корт, на котором в первый и последний раз в своей жизни я ударил по теннисному мячу.
Аппарат советников и специалистов при штабе Северного фронта разместили довольно далеко от штаба на территории военной базы сухопутных войск, где отдельно был выделен сектор для бывшей американской спутниковой станции, которая звалась «Кэнью». Рядом располагался большой военный госпиталь, где работали наши медики и … фронтовой склад боеприпасов, что сыграет немаловажную роль в моем повествовании.
Сама станция состояла из просторного клуба, думаю, что для всего персонала. В одноэтажных домиках жили наши советники и специалисты, а переводчиков и прочую «мелочь» поселили на раскладушках прямо в клубе. Мест внутри не хватило и дополнительно поставили палатку уже у стены клуба. В ней я и разместился. Климат Асмэры еще лучше Аддисовского, высота над уровнем моря более 1500 м, днем стояла приятная погода, а от ночной свежести спасал итальянский спальный мешок, которым я обзавелся по пути в Адди Кайе.
Командовал всей группой полковник Эдуард (Эдишер) Захариевич Хоситашвили, носивший громкий титул «советника командующего фронтом». У него был свой штаб, и вообще организация была многочисленной, составленной из специалистов всех областей военного дела. Запомнился советник командира танковой бригады, который пришел играть в преферанс и представился как Чаплуда, уж не знаю фамилия то была или кличка. Так его и называли. Он был безумно храбрым и безбашенным человеком, как раз хорошая характеристика именно для танкиста. При прорыве на север, он сел сам в танк и первым ворвался в оборону НФОЭ. А к тому времени, эритрейцы научились и оборону строить, и минные поля выставлять, да и обзавелись противотанковой артиллерией. В «мирное» же время жить без приключений он не мог. В один из вечеров ему «не хватило горючего», он оседлал БРДМ, проехал полгорода (в котором был комендантский час и, мягко говоря, постреливали!), сбил ворота в штаб эфиопского военно-морской базы и направился к тамошнему бару. Не получив желаемого, он развернул в сторону объекта 14,5-мм КПВТ* и дал очередь поверх крыши… после этого с «боезапасом» вернулся в пункт постоянной дислокации. Как ему сошел с рук такой «подвиг» я даже предположить не смею!
Асмэра запомнилась и тем, что для «поддержания дисциплины» штаб разрабатывал всякие ненужные мероприятия, чтобы только держать эту пеструю орду в узде. Главный удар, как всегда, пришелся по переводчикам. Лично старший записал в книге приказов и распоряжений бессмертное: «Каждому переводчику отчистить и закопать вокруг плаца по 2 гильзы от 130-мм выстрелов». Я этой участи избежал, т.к. каждое утро мы выезжали в штаб к подсоветным и возвращались уже ввечеру, а вот тех, кто трудился непосредственно в «Канью» исполнить распоряжение заставили.

XVII.

Уж не помню зачем, наверное, для «организации взаимодействия с флотом», мой тыловик выбил себе командировку в порт Массауа, что все еще находился в блокаде. Меня он взял с собой, но фактически никаких контактов с местным эфиопским командованием я не припомню. Могла быть и другая, скрытая причина – побывать «под огнем» и на этом основании клянчить себе орденок в последующем. Летали туда и обратно нашим «бортом» и запомнилась крутая глиссада при посадке со стороны моря на политую соленейшей морской водой посадочную полосу из … песка! Такой «наст», застывший под беспощадным солнцем, выдерживал 1-2 посадки и потом полосу заливали заново. В конце полосы лежал сгоревший «Антон», который при заходе «зацепили» партизаны и он «хлопнулся» так, что передняя стойка шасси подломилась и самолет «пропахал» более сотни метров. Говорили, что правый летчик, которому оторвавшейся бронеспинкой перебило ключицу, под стрессом сумел выскочить в боковое окошко, а засыпанный песком штурман, откопался сам… Как всегда, не нужно принимать все на веру, околобоевой мир всегда полон баек. Но разбитый и потом сожженный НФОЭ самолет присутствовал.
Как и эсминец из нашей эскадры Индийского океана (вот же были времена!), который «болтался» на рейде в ожидании «заказов» на артподдержку. Говорили, что во времена реальных
боев, когда партизаны подходили к побережью чуть ли не как немцы в Сталинграде к Волге, наши корабли артподдержки выпускали свой боезапас за 1-2 суток и менялись «как перчатки». Но в период моего посещения фронт проходил уже в 3-7 км от берега и обстановка была относительно спокойной. Пока шеф о чем-то говорил с местными советскими советниками и моряками, я решил искупаться в Красном море, что и было исполнено! Но, через несколько минут после того, как вылез, развился дикий зуд – самая соленая в мире естественная вода высыхала под солнцем и
—————
*КПВТ – «самый крупнокалиберный» в мире (14,5 мм) пулемет Владимирова танковый.
буквально разрывала кожу! Нужна было срочно пресная вода – главная ценность в осажденном порту. Сжалившись над недоумком, мне показали ржавую бочку, в которой ополаскивались местные после купания. Спасибо вам, ребята!
Потом шефа потянуло «посмотреть войну», чему я пытался воспротивиться, но потерпел фиаско. Поехали с ветерком на УАЗике с нашими артиллеристами, у них НП был очень удачно расположен. Подъехали и потом взобрались на какое-то возвышение уже по траншее. Вид открывался довольно занятный – впереди и сзади было снесено все до основания, только груды битого кирпича указывали на стоявшие некогда дома. «Мореманы!», — с гордостью сказал старший артиллерист. Своей артиллерии у эфиопов было очень мало, боеприпасы были на строгом учете из-за трудностей в доставке, так что флот отрабатывал за них. Наше появление вызвало оживление на противоположной стороне и когда мы покинули хорошо оборудованный НП рядом с траншеей легли несколько мин. Шефу этого хватило, он ускорился в безопасное место, одарив артиллеристов за «героизм» пузырем хорошего виски.
Тут надо помянуть, что оба мои хозяина почти не пили! Вернее пили, но очень в меру, да и не со мной, а в своем кругу. Сам же советник командующего пития не поощрял и был крут в этом отношении. Но наш «переводческий» мир жил вечерами по своим законам. Мы быстро сошлись, в Асмэре уже давно был прорвавшийся со своей дивизией мой одногруппник Миша Большаков, так что было весело. Более того, наша братия, «обшмонала» здание клуба и вскрыла одно из помещений, которое было забито американскими сухими пайками! А это были старые пайки, не те, что потом я в большом количестве «запасал» в Боснии и Герцеговине, а с винишком, сигаретами, кока-колой, шоколадом и прочими изысками. По вечерам, а ближе к экватору темнеет рано и быстро, за неизбежным «префом» подарки Дяди Сэма были весьма кстати. Но, как все хорошее, продолжалось это недолго. Про наш «загашник» быстро прознали «штабные» и на комнату повесили амбарный замок. Прорывались мы в «эту пещеру Али-Бабы» еще пару раз, но прежней лафой уже не пахло.
Как «выездной» я мог упросить одного из шефов дать мне УАЗик и съездить в местные магазины, но там особо ничего было купить – город еще был в фактической блокаде. Да, войска прорвали осаду и прошли в город, но ловушка партизанской войны за ними захлопнулась и подвоз подкреплений, например, осуществлялся гражданскими самолетами «Эфиопских авиалиний», в то время как материальные запасы шли конвоями под мощной защитой.
С шефами я был один раз на «рыбалке», благо озер вокруг Асмэру было довольно много. По приезду на место я поделился с моими начальниками опытом «купания с крокодилом», гранат с собой у нас не было. Скажем так, у шефов было по штатному «Макару» с парой обойм, я же привез из Аддисы обретенный на параде укороченный чешский АКС-У и «Вальтер». Но после инцидента с гранатами, их не любил и сторонился. А как проверить озеро на предмет «наличия крокодилов»? Ну, репу почесали и вспомнили, что рядом стоит эфиопская часть. Поехали туда, а это оказалась наша 6-я дивизия! Тут я узнал, что комдив погиб, подорвавшись на мине, погибли еще несколько знакомых офицеров… Увидев миномет, тут же попросил знакомого лейтенанта и он с третьего (!!!) выстрела попал в озеро.
Рванули к озеру, «кроков» не было видно, но всплыло довольно много глушенной рыбы. Мобилизованные тут же «семены» собрали нам мешок рыбы, но сами не проявили энтузиазма и от своей доли почему-то отказались. По приезду на базу все стало ясно – при попытке ее очистить, рыба оказалась вся заражена глистами! Рыбалка явно не удалась, а шефам еще досталось на орехи и за самовольный выезд, да еще и за стрельбу, о чем до старшего весть тут же дошла. Меня также по головке не погладили, но оба шефа встали на мою защиту. Кстати, видимо за эти «подвиги» тыловик при расставании написал на меня представление на орден Боевого Красного знамени, но это уже было просто смешно, хотя и раскрывало механизм раздачи наград в военной структуре.

XVIII.

Между тем продолжалась подготовка к броску на север с целью захвата «столицы» НФОЭ города Керен и разгрома основных сил партизанов, сосредоточенных на этом направлении. К наступлению собрали много сил – несколько пехотных дивизий, много артиллерии, в том числе и реактивной, была и танковая бригада о двух десятках (как мне помнится) Т-55. Вся эта масса войск прекрасно отслеживалась агентурой НФОЭ в городе, и никакой неожиданности достичь не удалось. Но, как обычно в советской военной практике, упор делался на численное и техническое превосходство, а не на маневр. К нашему оправданию надо сказать, что маневрировать силами и средствами эфиопское командование не умело, да и не могло при низком уровне подготовки частей и соединений. Много лучше маневрировали более мобильные и легкие части противника, но и их свобода маневра была ограничена недостатком автотехники, танков в те времена не было вообще.
Но НФОЭ все-таки нанес по нам удар, едва не сорвавший весь замысел. В ночь на 22 сентября из гранатомета партизаны подожгли склад, где хранились пороховые ускорители для снарядов реактивной артиллерии, они загорелись и вскоре уже полыхали все огромные склады боеприпасов. Находились они в непосредственной близости от нашего компаунда. Хорошо, что боеприпасы были не окснарены, но перетрухнули мы все здорово!
Я проснулся в палатке от несильных хлопков и какого-то шипения, глянул вверх и … увидел звездное африканское небо через разорванный купол палатки, потом звякнуло разбитое клубное окно. Болванка мины снесла верх палатки и разбила огромное во всю стену окно. В палатке нас было, как помнится, двое или трое. Схватив в охапку свою одежду и оружие, мы быстро перебрались под защиту мощной стены клуба и оделись. Сюда же, под защиту мощных обтесанных валунов, постепенно собрались и обитатели коттеджей. Довольно быстро всем вооруженным (а таковых было немного) распределили секторы обстрела, мне достался отрезок внешней стены, которая также выходила на госпиталь, и я прилег за выступом стены. Светало, обзор был хороший, я видел горевший госпиталь и коттеджи, пока еще темное небо бороздили взлетавшие в воздух пороховые ускорители, раздавался треск рвавшихся патронов, порой рядом плюхались то снаряды, то мины, но они не взрывались. Ясно помню, как по плацу проехал пороховой ускоритель и влетел в выстроенные там машины командования. Они также загорелись, а потом взлетели на воздух их топливные баки. Все готовились к отражению атаки партизан – момент был самый подходящий. Деваться нам было некуда – с одной стороны стена горящих складов, с другой – высокий каменный забор и стоящее впритирку здание клуба. Закидай нас из-за забора гранами, пробей дыру из гранатомета и жди, когда у нас кончатся патроны. Кто-то раздал гранаты, я выставил свои две «лимонки» за стену, памятуя мой опыт общения с ними.
Склады горели-взрывались пару суток, но атаки не последовало. Видимо, партизаны сами не ожидали такого успеха, и в городе у них не было достаточных сил для полного уничтожения штаба фронта. Отлежались, и уже на следующий день часть аппарата переместилась в Губернаторский дворец в центре города, а часть переехала на базу ВМС. За время «сидения» запомнилась просто апокалипсическая картина – на красном фоне горевшего госпиталя появилась хорошо знакомая сутуловатая фигура высокого военного в кремовой форме с автоматом за плечом, кейсом в руке и сигаретой в зубах – это был А.П. Шабурко, который, как оказалось, был на излечении в госпитале. Он выбрался из подожженного коттеджа невредимым и, спокойно оценив обстановку, прибыл к нам в клуб, выбрав наиболее защищенное место. Выдержки ему было не занимать!
Как ни странно, все обошлось без потерь среди советнического аппарата, было только несколько травмированных упавшими обломками. Сгорело довольно много машин, ну и часть коттеджей, где жили офицеры. У эфиопов потери были, говорили, несколько палат с лежачими ранеными были выжжены реактивными снарядами. Сгорело много боеприпасов, что существенно отодвинуло сроки наступления.
Эта задержка с наступлением оказалась фатальной для нашего советника командующего фронтом полковника Хоситашвили. 22 ноября он вылетел на доразведку системы обороны эритрейцев на вертолете «Алуэт», попал под обстрел, был ранен и скончался через 4 дня. Ходило довольно много версий, был ли он ранен из крупнокалиберного зенитного пулемета (наверняка, ДШК), или это была случайная пуля, выпущенная с земли, уже не столь важно. Ранение было осложнено тем, что в рану попали куски обшивки вертолета. И, несмотря на усилия наших врачей, советник командующего фронтом скончался.

ХIХ.

В конце ноября наступление все же началось, но я в боях не участвовал, сидел со своим тыловиком в штабе и знаю все по слухам. Пусть лучше напишет про эти бои мой сокашник, ныне капитан 1-го ранга в запасе Миша Большаков. 503-й сектор, где он воевал, прорывал оборону НФОЭ, попал в огневой мешок при бое в глубине обороны, но дошел-таки до Керена. Мое участие в этой операции ограничилось доставкой десятка «прихватизированных» на Канью сухих пайков, которые я передал Мише, при посещении моим боссом захваченного Керена. Думаю, что вклад этот был по достоинству оценен окончательно к тому времени оголодавшими соратниками.
Потери среди советских советников в ходе этой операции были, в частности, погиб в огневом мешке переводчик лейтенант Миша Буланый, выпускник гражданского языкового ВУЗа, наш верный соратник по вечерне-ночному преферансу. Еще четверо наших, в т.ч. двое переводчиков, были также ранены в ходе этой операции.
Командировка плавно подходила к завершению. В соответствии с тогдашними приказами, если курсант провел в служебной командировке более года, то ему присваивалось первичное офицерское звание «младший лейтенант», со всеми вытекающими для ВИИЯ последствиями. Размещать офицера уже приходилось в гостинице, платить ему офицерское жалование и много прочих «неудобств» для ВВУЗа. Посему, всех курсачей старались вернуть в Союз до истечения этого срока, а, при острой необходимости, через месяц вернуть назад и отсчет на «мамлея» начинался заново. Трюк сей проигрывался не раз с нашими ребятами.
Вернулись мы в Аддису 9 декабря. Урвать из-под огня как можно скорее было непреодолимое желание, насмотрелись! Поэтому, когда из Керена прибыл Миша Большаков, мы с ним «взяли штурмом» первый попавшийся «Антон» и покинули Асмэру. Но ничего в этой жизни просто не бывает. Командир получил приказ «завернуть» на Дебре-Зейт, крупнейшую базы эфиопских ВВС. Оттуда до Аддисы было каких-то 50 км и мы согласились. По прибытии в Дебре-Зейт, борт перенаправили в Годе с каким-то попутным грузом. Уже в центре Огаденской пустыни. Пришлось и нам побывать с «экскурсией» там, куда мы так и не дошли. Только поздно вечером, умотанные перелетами и перепадами климата, мы наконец-то добрались до столицы и с попутным транспортом далеко заполночь прибыли в город. Поселились все в той же квартирке около центра. Но народу в ней уже набилось столько, что было непродохнуть. Целыми днями сидели в штабе ГВС на посылках, каких-то «поддежурствах», одним словом, начальство делало все для того, чтобы мы чувствовали себя занятыми и «при деле». Но на «мэркату», местный рынок, мотались, отоварились там «кейсами», я купил часы «Ориент», верой и правдой служившие мне потом более 20 лет, ну и джельтменский «клифт» — джинсы и куртку, звавшиеся «Левис» (Ливайс, по Малиниу-Буринину). Сбросились и прикупили тот же «прикид» и для Саши Абрамкина.
Тут бы рассказать об «опупее» с продажей Мишкиных командирских часов, с целью обрести хоть какую-то наличность. Но хочется предоставить слово все же владельцу часов. Хочется надеяться, что Михаил давно уже Иванович, солидный человек, откликнется на это предложение и вспомнит лихие курсантские годы!
Ну вот мы и готовы к триумфальному возвращению в родные пенаты. Еще какие-то инструктажи, мол, никому-никогда про участие в боевых действиях, никаких данных о потерях, никаких оценок происходившегося и т.д. и т.п. Ну и расчет в валютно-финансовом отделении, выдача чеков, какие-то обещания выдать по 100 долларов «на дорогу» и прочие дела. Деньги за треклятые доллары собрали, долларов не дали, ну как всегда. Не по чину! А чтобы служба медом не казалась, устроили еще и шмон перед вылетом. Идея со шмоном была, в целом, хорошая – мы, несмышленая молодежь, могли прихватить с собой оружие, а в Союзе это было чисто уголовное преступление. Как нам говорили, волейбольная команда ЦСКА, посетившая «дружественную социалистическую армию», пыталась провезти подаренные им пистолеты… скандал удалось замять только на высшем уровне.
Но когда у нас принимается решение, то исполнение его, как правило, далеко от принятого разумного. Так было и в нашем случае. «Контрики», проводившие проверку, конфисковали все военное и около военное снаряжение. Под него подпали и купленные нами за свои деньги шикарные итальянские спальные мешки, и старая форма (как правило, американская), и любые кокарды-эмблемы-значки, подаренные эфиопами. В моем случае это был старый британский пробковый колониальный шлем. Жаль мне и серебряных знаков отличия майора («анбаса» — лев), артиллерийские знаки и офицерский стек с серебряным набалдашником. Как ни странно, это были подарки от майора Зарехуна, с которым я кратко пересекся в Асмэре перед самым отлетом. Не думаю, что этот «конфискат» ушел дальше карманов доблестных сотрудников контрразведки.
Полет домой запомнился посадкой в Эль-Кувейте, где нас выставили из самолета в какой-то душный закуток. Там продавались прохладительные напитки, но долларов не было, а эфиопские быры никому уже не были нужны. Как было обидно узнать, что мы могли получить по напитку за наши посадочные талоны «Аэрофлота», о чем нам «стыдливо» умолчали… такое отношение к людям было и остается свойственным для наших структур и поныне.
Прибыли в Москву под Новый год, 24 декабря, нас встретили радушно, рассчитали немедленно и отправили в отпуск. Новый год я уже встречал дома в Свердловске, весьма гордый собой и своими подвигами. Запомнилась долгая беседа с моим Дедом, старым фронтовиком, который долго уговаривал меня не превращаться в «рядового» офицера, а «пойти в науку», писать о виденном столь немногими в те времена. Я его не послушался и вот пишу эти строки уже на пенсии, прослужив более 26 лет в ВС СССР, а затем России. За службой Родине последовали почти 12 лет работы на профессиональных гражданских должностях в системе ООН, но научного сотрудника из меня не получилось, может быть и к лучшему.

Признателен тем, кто дочитал сей опус до конца. На 100-процентную точность и правдивость он не претендует, времени прошло много, память человеческая несовершенна и со временем склонна к идеализации прожитого, прежде всего самого себя.
Искренне благодарен капитану 1 ранга (зап) Большакову М.И. за критику и очень ценную правку моих воспоминаний. Отдельное спасибо полковнику (зап) Щербаню Валерию Валентиновичу и за правку, и за предоставленные фотографии, а также за долгие годы совместного плодотворного миротворчества на Балканах. Не могу не отметить и доброе отношение к этому опусу со стороны также полковника (и также запаса!) Подопригоры Бориса Александровича, особенно его щедрые обещания в продвижении этого материалы в широкие читающие массы.

Добавить комментарий

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.