Е.Горелый, В-75. Чесотка. Рассказ.

Горелый

Представляем рассказ нашего коллеги Евгения Горелого — выпускника ВИИЯ 1975 года.

Я любил бывать в гостях у сестры моего деда тети Зоси, Софьи Петровны Сташко, моей самой близкой родственницы в Москве. Жила она в то время в центре столицы, на улице Кирова, ныне Мясницкой. Совсем рядом со станцией метро. Тетя всегда искренне радовалась моим нечастым визитам, и ее радость перетекала в меня, наполняя теплотой, заботой и добротой. Поэтому, в период учебы в Военном институте иностранных языков и на различных курсах переподготовки, при следовании в отпуск через Москву из многочисленных мест службы, я был желанным гостем в профессорской квартире, а летом на ее даче под Звенигородом — в поселке Летний отдых. Это недалеко от деревни Захарово, имения бабушки А.С.Пушкина. Тетя умела слушать, а у меня всегда оставалась потребность с ней поделиться волновавшими меня вопросами.

Начало 80-х годов — время, когда я, наконец-то, был практически готов на мужской поступок, который требовал определенной решительности. Я планировал жениться на немецкой подруге Мириам, с которой познакомился случайно в старинном немецком городе Кведлинбурге, в ресторане, отдыхая после боевых дежурств на горе ведьм Броккен. Потом было возвращение в Союз, долгая переписка и несколько встреч…
На первый взгляд, все казалось просто. Решил жениться — иди в ЗАГС, расписывайся. На большее, в моем 32 летнем возрасте и в воинском звании «майор» просто не хватало фантазии. Да и жизненный опыт в этом вопросе у меня полностью отсутствовал. В Советском Союзе перестройка еще не началась. Журнал «Огонек» еще не осмеливался публиковать разоблачительные статьи и обливать грязью армию. А я в то время еще оставался наивным, как детская попка.
Мириам не знала порядков и законов нашей страны, но, в отличие от меня, как всякая немка, к вопросу бракосочетания подошла ответственно, даже свадебное платье сшила. Но об этом я даже не догадывался, и узнал после того, как мы расстались. Я так тщательно не готовился и так далеко в будущее не заглядывал: ни костюма, ни галстука, ни обручальных колец. Все проблемы предполагал решать по мере их возникновения, надеясь на русское «авось». Короче, проявлял полную безответственность, хотя намерение жениться на симпатичной и обаятельной девушке имел. Но поскольку в армии, как правило, все решают за тебя, это накладывает определенный отпечаток на личность человека. В любом случае происходит ее некоторая деформация. Очевидно, я полагал, что кто-то все вопросы за меня решит. А мне лишь останется отправиться под венец под бравурный свадебный марш Мендельсона…
В тот период женитьба на иностранке офицеру, проходившему службу в частях и соединениях особого назначения радиотехнической разведки, было непросто. Однако, меня подталкивали любовь и любопытство. Даже представлялось увлекательным жениться на немке и понаблюдать за собой, как будет складываться судьба. Во всяком случае, к увольнению я был готов. Готова ли была моя невеста на серьезный поступок, например, жить вместе со мной у черта на куличках, я не знал. Она втайне надеялась, что жить я буду Германии.
В очередной приезд Мириам в Ленинград мы встретились. Но в ЗАГСе неприятная, умудренная своим жизненным опытом тетка, начала меня учить реалиям советского законодательства и патриотизму, сообщив, что заявление надо, мол, подавать за месяц до намеченного дня бракосочетания. Иностранке надо получить разрешение на брак. А раз вы военнослужащий, то и вам тоже. И вообще бракосочетание проводится по месту прописки. А в конце разговора, полагая, что Мириам ни слова не понимает по-русски, обращаясь ко мне, добавила: «Вам что в Советском Союзе красивых девушек не хватает? На иностранке жениться собрались. И ей и себе жизнь погубите…».
Мириам все поняла, в школе все-таки учила русский язык, хотя со мной всегда говорила по-немецки. Конечно, обиделась. Может быть, виду особо не подала, но выводы сделала, и осадок остался. И, очевидно, тогда в ее душе закрались некоторые сомнения относительно целесообразности выходить замуж за советского офицера.
Я уже и не помню, в какой дыре я тогда служил: то ли в Приморье, то ли в Забайкалье, скорее всего, еще где-то под Биробиджаном. Я с трудом представлял нашу жизнь с Мириам в местах моей службы, где-нибудь в богом забытом военном гарнизоне, где особую ауру создавали именно офицерские жены, которым было нечем себя занять, и они мечтали любыми способами вырваться оттуда. Впрочем, как и их мужья.
Поэтому хотелось добраться до более приличного места, хотя бы до какого-нибудь областного центра, чтобы не подвергать суровым испытаниям иностранку, которая понятия не имела о трудностях советской глубинки.
С Мириам мы съездили в гости к моей тете Яне в Петродворец вроде как на «смотрины» моей невесты. В то время у тети гостила моя мама. Под благовидным предлогом они сговорились пригласить в гости и дочку их друга их детства Коли Рязанова.
Мой дед, Юлий Петрович Сташко, как выпускник Императорского Петроградского университета, вскоре после Октябрьской революции в 24 года был назначен директором финско-ижорского Ораниенбаумского сельскохозяйственного техникума, который был организован на базе бывшего поместья графа Мордвинова. А хозяйственной частью техникума руководил дядя Николая Рязанова. Так что дружеские отношения семей тянулись с 20-х годов прошлого столетия.
Татьяну, так звали дочку Николая Ивановича Рязанова, пригласили сразу по нескольким причинам. Ну, во-первых, чтобы помочь мне с приглашением немецкой невесты в следующий раз. Во-вторых, чтобы она исполняла роль переводчицы с немецкого языка, дабы встреча удалась и прошла на высоком уровне. В-третьих, если вдруг разладятся отношения с Мириам, обратить мое внимание на нее.
Татьяна, приятная во всех отношениях, воспитанная девушка, к тому времени окончила немецкую школу и два курса Ленинградского Педиатрического Медицинского Института. Мечтала стать детским хирургом. Мне, кстати, и самому нравилась профессия хирурга, это было еще одним плюсом к ее характеристике. Так уж сложилась жизнь, что в нашей семье уже был один хирург, мой старший брат Андрей. Поэтому я выбрал другую сферу моих интересов — иностранные языки. Два хирурга в одной семье, по моему разумению, было бы многовато…
Несмотря на небольшую разницу в возрасте, девушки прекрасно общались, понимая друг друга с полуслова. При расставании мама успела мне шепнуть, что Мириам ей понравилась, но она вряд ли останется жить у нас в стране.
Обратно в город мы возвращались втроем на электричке. Девушки увлеченно разговаривали о своем, о девичьем. Я пытался следить за нитью разговора, ловя себя на мысли, что мне легко и приятно находиться с ними обеими, и я ощущаю себя их ровесником.
Приглашение побывать на следующий день в гостях у Татьяны мы с Мириам приняли с благодарностью. И в назначенное время оказались у порога трехкомнатной квартире дома-корабля на юго-западе северной столицы.
Вечер пролетел незаметно и быстро: знакомство с родителями, осмотр квартиры с красивой старинной мебелью, званый ужин с незнакомыми вкусными блюдами, игра на фортепьяно в четыре руки, немецкие песни знакомые им обеим с детства и светские беседы…
Должен заметить, что Мириам родом из Кведлинбурга, колыбели немецких императоров, расположенного на северной окраине горного массива Гарц, где на горе Броккен до сих пор якобы обитают ведьмы. Эти легенды о ведьмах она впитала с молоком матери, поэтому и себя причисляла к их породе. Возвращаясь обратно в гостиницу, она вдруг сказала: «Татьяна симпатичная, воспитанная девушка, хорошая хозяйка. Она была бы тебе прекрасной женой. Когда-нибудь это произойдет…». Я воспринял ее слова, как неуместную шутку, и даже обиделся.
Как позже рассказывала мне Татьяна, тогда я не произвел на нее впечатления. Почему-то я ей показался рыжим, кучерявым, похожим на артиста Садальского.
С Мириам мы вскоре расстались на долгий год, с неопределенной перспективой на будущее, чтобы последний раз встретиться в Чите. Я, конечно, сильно переживал.
До отъезда к месту службы решил побывать в Москве, чтобы встретиться со знакомыми и родственниками. В первую очередь навестил на даче тетю Зосю, чтобы рассказать о своем житье — бытье и, чего скрывать, — «поплакаться в жилетку». Мудрая женщина обо всем расспросила, нашла нужные слова, чтобы утолить мои печали и вдохнуть надежду. Мы обоюдно радовалась нашим встречам. К тому же там в то время гостила еще одна сестра деда, тетя Гэля, приехавшая из Ярославля. От них всегда исходила светлая радость и теплота. Я частенько вспоминаю о моих тетушках с тихой грустью, что так мало уделял им внимания. Тогда еще, наверно, не понимал, какие это светлые и добрые люди. Тетя Зося по случаю моего приезда сварила вкусный грибной суп из свинушек и подберезовиков, которые она насобирала на участке. В грибах я тогда совсем не разбирался. Пару дней я провел в окружении заботы и теплоты моих любимых тетушек.
Но пришло время возвращаться. Эта процедура для меня всегда оставалась мучительной и тяжелой. Особенно тяжелой для адаптации после отпуска бывала первая неделя. Кому не доводилось быть вырванным из привычной среды близких и друзей, и долгие годы находиться на краю земли вдали от привычных центров цивилизации, вряд ли сможет меня понять. Фактически это сравнимо с почти добровольным заключением, единственным оправданием которого оставался долг защиты Родины. Он являлся самым веским аргументом для всех военнослужащих того времени, кто это понятие приобрел на генетическом уровне.
Жил я тогда в гостинице соединения. Соседом по комнате, пока мне не выделили отдельную квартиру, оказался начальник финансовой службы майор Семен Сазонов. Жизнерадостный офицер, балагур, недавно закончивший Военную академию тыла и транспорта. У него всегда имелось собственное оригинальное мнение по всем обсуждаемым вопросам и готовый анекдот.
Когда у меня вдруг начались чесаться ладони, локтевые и коленные сгибы, я сразу обратился к моему знающему соседу по гостиничному номеру за советом:
— Семен, посмотри, почему-то у меня руки чешутся,- протягивая ладони, обратился я к нему. — Уж не чесотка ли это?
Чтобы поддержать меня морально и физически он тут же вспомнил соответствующий анекдот: — Приходит однажды пациент к врачу и спрашивает: — Доктор, какая болезнь самая лучшая? — Чесотка,- не задумываясь, отвечает эскулап,- почесался и снова хочется.
— А тогда, какая самая худшая? — Геморрой. Ни самому посмотреть, ни другим показать. — Так что, тебе повезло,- успокоил меня товарищ. Затем внимательно осмотрел места расчесов, сделал заключение: «Знаешь Женя, это точно чесотка. Я болел, знаю. Надо выписать у врача рецепт на серную мазь. И вперед, лечись. Вечером будешь обмазывать ей все тело. Затем наденешь чистое нательное белье и уснешь, как ангел после трудов праведных. А утром белье выбросить придется, поменяв на новое. И так надо делать неделю, пока все клещи не подохнут. Так что это к деньгам. В смысле, к расходам ».
Чего не сделаешь ради поправки собственного здоровья. Потратился на семь комплектов нательного белья. Рука не дрогнула, отдавая деньги. А затем поехал на прием к врачу в госпиталь. Доктор, в отличие от начфина, лишь мельком взглянул на мои руки и подтвердил предположения моего жизнерадостного соседа. В медицинской книжке он написал диагноз, выписал рецепт на изготовление серной мази. Можно было спокойно начинать лечение.
Я следовал советам профессионалов: моего всезнающего соседа, который пережил эту самую лучшую болезнь, и доктора из госпиталя: каждый вечер перед сном мазался вонючей мазью, надевая по утрам чистое нательное белье.
Самое интересное, что никакой положительной динамики в течении болезни не наблюдалось. Скорее отмечалось некоторое ухудшение общего состояния здоровья. После столь интенсивного лечения чесалось уже все тело. Недельный комплект белья закончился, а улучшения состояния здоровья так и не наступило. Стало намного хуже. В голову закрались сомнения в профессиональной компетентности врача госпиталя и моего товарища. А если они ошиблись, а я тут мажусь серной дрянью каждый вечер, а мне все хуже и хуже.
Но неожиданно мой диагноз нашел подтверждение у моего сослуживца по отделу, майора Каратаева. Я как-то забылся и поздоровался с ним за руку, затем спохватился и честно сказал:
— Знаешь, у меня чесотка, ты можешь заразиться, лучше помой руки.
Через пару дней заходит он в мой кабинет, сильно расстроенный, и сообщает неприятную весть, что он тоже заразился чесоткой. У него тоже начали сильно чесаться руки. Для меня это удар. Я понимал, что виноват, что не уберег товарища майора Каратаева. Мои страдания теперь стали не только физическими, но и моральными. Из-за меня пострадал хороший человек, офицер.
За долгие годы службы в разведке я, естественно, научился анализировать информацию. Приобретенные навыки использовал с пользой для дела. Мне сначала показалось странным, почему, например, не заболел подполковник Ботнар, с которым я тоже ежедневно здоровался за руку. Он упорно старался не обращать внимания на мои предупреждения, отмахиваясь от них, как от назойливых мух. На других офицеров клещи также не перепрыгивали. А самое главное, невозможно было найти объяснение, почему жена майора Каратаева оставалась здоровой. По заявлению майора, он регулярно исполнял свой супружеский долг, постоянно находился в контакте, а к ней зараза не приставала. Для нас с ним этот казус оставался самой большой загадкой, пока не поддававшийся никаким логическим объяснениям.
Как известно, два врача — три мнения. Необходимо было срочно получить дополнительную информацию, квалифицированную консультацию у другого специалиста-практика, который был ближе к народу. И я отправился к начальнику медицинской службы одного из полков. Взглянув на мои руки, капитан сходу произнес: «Это не чесотка. Хотите, я вам покажу, как выглядят проявления этой болезни у солдат части».
Углубляться в несуществующую у меня болезнь желания не было.
— Спасибо, не стоит,- вежливо отказался я.
Значит, я напрасно мазался серной мазью с головы до ног, страдал, каким-то образом заразил товарища, переводил нательное белье. Сколько бессмысленной деятельности…
-Зато теперь вы знаете, что это не чесотка, а скорее всего, нейродермит, который может проявиться по различным причинам: отравления, стресса и так далее. Вспомните, чем могла быть спровоцирована болезнь? Важно больше не мазаться мазью, потому что вы пересушили кожу, и процесс только усилился. Кто же вам назначил такое лечение?
— Доктор в госпитале,- честно признался я. Капитан только утвердительно кивнул головой, проявив врачебную солидарность и такт.
— Скажите тогда,- обратился я с мучившим меня вопросом, — каким образом я заразил этой болезнью майора Каратаева? Неужели стресс, отравление и что еще там, могут передаваться контактным путем?
-Нет, конечно. Но от излишней мнительности и впечатлительности, как говорят, пупырышками можно покрыться. Но вы его успокойте. Полагаю, он быстро выздоровеет, даже моей помощи не понадобится.
Капитан оказался прозорлив. Недаром говорят, что капитаны все знают и все умеют. На следующий день после радостного известия о ложной болезни коллега почувствовал себя лучше, а еще через день окончательно выздоровел, перестал чесаться.
Я, слава богу, тоже через несколько дней перестал чесаться и вздохнул с облегчением. Жизнь постепенно налаживалась.
От неприятной болезни я тогда избавился, полагая, что причиной ее возникновения явился стресс от несостоявшейся женитьбы.
Через несколько лет осенью 1988 года, будучи уже женатым подполковником, в очередной раз попал на учебу в ВИИЯ. И, конечно, захотелось вместе со своей молодой женой Татьяной навестить тетю Зосю на даче. Радостная встреча и мой любимый грибной суп…
От «нейродермита», точнее аллергии, на следующий день Татьяна вылечила меня буквально одним уколом хлористого кальция.
Дальновидно иметь в семье собственного врача.
После этих событий я не разлюбил грибы, просто стал осторожно и вдумчиво к ним относиться.

Добавить комментарий

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.