Владимир Добрин, З-78. На свободу с курсантской лихостью

Три проверенных способа уйти в самоволку

Курсанты Военного института иностранных языков (ВИИЯ), как и воспитанники прочих военных вузов, тоже ходили в самоволку. То есть покидали территорию учебного заведения без разрешения начальства.
ОХОТА К ПЕРЕМЕНЕ МЕСТ
Кому-то надо было сбегать через улицу в магазин. Кому-то – съездить на другой конец Москвы к подружке. А один лихач умудрился даже слетать ночью в родной Питер. Правда, по возвращении попался, перелезая через забор.Наказания за самоволки были строгие – от выговора с занесением в личное дело до гарнизонной гауптвахты, где царили весьма жесткие порядки. Выговор мог привести к не очень удачному назначению после выпуска. Гауптвахта – к еще более неудачному распределению. А рецидив грозил срочной службой в армии в качестве рядового, и не в самом приятном месте.Понятно, ни один курсант этого не хотел, поэтому многие за все время учебы не позволили себе ни одной самоволки. О таких стоиках начальник факультета с восхищением говорил: «Если я их даже силой выпихну за ворота без увольнительной записки, они сами будут рваться назад!»

Но значительная часть курсантов регулярно испытывала судьбу и по поводу последствий особо не рефлексировала. Когда тебе еще нет и двадцати, в самоволку тянет нестерпимо. После двадцати тоже хочется – но в этом возрасте голова работает лучше, статус уже другой, и можно найти относительно безопасный способ вырваться на волю.

А на первых курсах – просто беда! Увольнение в город разрешалось попеременно: либо на полдня в субботу, либо на целый день в воскресенье. Но не каждую неделю, поэтому в сумме набегало полтора-два дня в месяц. А острое желание сменить обстановку и развеяться возникало гораздо чаще и в любой час дня и ночи.

СМЯТЕНИЕ ЧУВСТВ

Обучавшиеся в ВИИЯ иностранцы, дети высокопоставленных родителей из стран социалистического лагеря, не сдерживали своих порывов. А когда попадались, писали примерно такие объяснительные: «Я, сын трудового народа (далее указывалась страна), находясь на казарменном положении, неожиданно испытал чувство голода и решил купить себе калорийную булочку в ближайшей булочной».

Сынок одного из руководителей страны, шагнувшей вопреки Марксу из феодализма сразу в социализм, тоже страдал от недоедания. И боролся с ним радикальным образом: убегал из института, прыгал с дружбанами в такси и мчался в посольство своей страны, чтобы занять денег на ресторан.

Занимал он часто, помногу и без отдачи. И сотрудники посольства, завидев его во дворе, разбегались кто куда. Или наглухо, на все замки, запирались в служебных кабинетах. И лишь охранники да сидевший на входе дежурный комендант не имели права покидать свой пост и расплачивались за всех.

Помимо спонтанного голода курсанты испытывали и другие острые чувства. Жажду, например. Как на грех, неподалеку от ВИИЯ расположился ликеро-водочный завод «Кристалл». В силу специфики производства работали там в основном женщины, в том числе молодые. Они не испытывали тяги к алкоголю, но охотно приторговывали им по цене втрое ниже государственной. И курсантская тропа к нему не зарастала.

КУРСАНТСКАЯ ПРАЧЕЧНАЯ

В самоволку ходили разными способами. Самый примитивный и рискованный – через забор. Более скрытным считалось использование незарешеченных окон второго этажа, для чего требовались альпинистские навыки.

И тут неожиданно придумали способ получения чистых увольнительных записок с печатью и подписью начальника курса. Да еще в неограниченном количестве!

Выяснилось, что черные чернила «Радуга», свободно продававшиеся по всему Советскому Союзу, бесследно смываются с бумаги обычной теплой водой. Поразительный, но реальный факт. Об этом хочется рассказать отдельно, поскольку способы отмывания денег в основном известны, а вот как мы отмывали увольнительные записки, знают немногие.

Бланки этих маленьких документиков с оттиском институтской печати регулярно выдавались каждому начальнику курса. В нужный момент он вписывал в них фамилию курсанта, дату, время, расписывался и отпускал человека в увольнение. Но в выходные, когда убывало большое число курсантов, у начальника не было ни времени, ни желания заполнять кучу увольнительных. Он лишь подписывал их, а заполнение поручал своему помощнику.

Тот тоже был занятым человеком и перепоручал это командирам групп, а они – самим курсантам. Последние охотно выполняли эту работу, пользуясь правильными чернилами и хорошей авторучкой, не царапающей бумагу. По возвращении в институт увольнительные полагалось сдавать, но это соблюдалось не всегда, и курсанты сразу приступали к необходимым процедурам. Отмыть увольнительные нужно было в тот же день, пока чернила в них не въелись.

Ценную бумажку аккуратно, без складок, прилепляли к мокрому умывальнику и направляли на нее струю теплой воды. Спустя минуту все написанное «Радугой» начисто смывалось, зато печать и подпись начальника, сделанные качественными чернилами, оставались в прежнем виде. Затем мокрый клочок так же аккуратно помещался между книжных страниц – и на следующий день увольнительная была как новая, словно отутюженная!

При бережном обращении ее можно было смывать и заполнять несколько раз, но этого не требовалось. Вскоре курсант получал очередную увольнительную и заполнял ее уникальными чернилами, словно специально созданными для подобных целей.

В то время к ВИИЯ присоединили юридический факультет, на котором имелся необходимый арсенал спецсредств, в том числе аппаратура, выявлявшая поддельные документы. Однажды мы решили проверить на ней отмытую увольнительную. И восторгу нашему не было предела, когда профессиональный криминалист сообщил нам, что «ничего подозрительного в этой бумажке не просматривается». Возможно, он сосредоточился лишь на печати и подписи, но мы не стали открывать ему нашего секрета и лишь поблагодарили его за работу.

МГНОВЕННЫЙ МАСКАРАД

У рачительных курсантов отмытые увольнительные записки скапливались пачками, и можно было выходить из института через КПП хоть десять раз на дню. Но была одна опасность: в городе тебя за любую мелочь мог остановить патруль. Случайное неотдание чести или нарушение формы одежды – и твоя фамилия автоматически сообщалась в ВИИЯ. А там легко выявят, что ты находился в увольнении незаконно.

Поэтому курсанты предпочитали сразу у КПП ловить такси, бомбилу или попутку. Но деньги на машину были не всегда, к тому же порой хотелось погулять по городу и посидеть в кафе. Так родилась идея сразу после выхода из института прятать фуражку в объемистый портфель, а на китель надевать извлеченный из портфеля плащ. Брюки были без канта и выглядели как гражданские. А зимой в том же портфеле держали теплый свитер, лыжную шапочку и меховые перчатки.

Один ловкач переодевался в институте в спортивный костюм, выходил на расположенную у забора спортивную площадку, разминался на перекладине и брусьях, после чего лихо преодолевал высокую изгородь и оказывался на Волочаевской улице. Нырнув в ближайший подъезд, он доставал из-за пазухи длинноволосый парик, натягивал его и приобретал вид хиппующего неформала.

Как-то на рассвете в этом парике и с помятым после бурной ночи лицом он возвращался в институт – и на подъезде к нему, в пустом трамвае столкнулся с заместителем начальника факультета, ехавшим на утреннюю проверку.

С перепугу курсант застыл перед ним, уверенный, что засыпался. Но грозный полковник не распознал в патлатом, измочаленном гуляке хорошо известную ему личность. Он лишь с отвращением оглядел патлатого и брезгливо отвернулся. А тот на остановке пулей вылетел из вагона и со всех ног, быстрее трамвая помчался в институт, чтобы опередить полковника.

ЕСТЬ ДЫРА – БУДЕТ И ПРОРЕХА

Досадный случай произошел с моим приятелем Максимом в аккурат перед его годичной стажировкой за границей. Он вышел из института с толстым портфелем, принял облик гражданского человека и отправился со мной на Арбат в знаменитую шашлычную «Риони». Чтобы спокойно посидеть там, он уложил китель и фуражку в портфель, а на военную рубашку напялил наимоднейший свитер.

Все было продумано, и посиделки прошли прекрасно. Но на выходе из заведения, у гардероба, когда Максим надевал плащ и любовался собою в зеркале, портфель с кителем и фуражкой ловко увели у него из-под ног. А в кармане кителя лежал военный билет, потеря которого каралась в ВИИЯ очень строго.

Одетому в яркий свитер Максиму блестяще удалось пробраться незамеченным в институт и переодеться в повседневную форму. Но уже утром следующего дня его вызвал к себе замполит факультета и спросил, где его военный билет. Стало ясно, что документ и все остальное нашли где-то в городе, и теперь надо было объяснить пропажу.

Сказать, что она произошла в шашлычной на Арбате, было нельзя. И Максим ответил, что портфель с кителем и фуражкой, которые он нес в химчистку, стащили у КПП на улице, где всегда много прохожих.

Но к вечеру того же дня милиция поймала арбатского воришку, который рассказал, где и у кого он стащил портфель. Факультетское начальство хорошо относилось к Максиму и простило ему самоволку и вранье. Его даже отпустили на стажировку за границу, но взяли с него обещание впредь быть внимательнее.

«ТОРПЕДНЫЙ АППАРАТ»

Вскоре появился еще один способ. Курсанты решили отметить день рождения товарища и всей учебной группой собрались ночью в каптерке. Надежно заперев дверь и для звукоизоляции завесив ее шинелями, они извлекли из потайных мест яства и пития и приступили к празднеству. Оно было в разгаре, когда в дверь постучали. Голос дневального сообщил о прибытии проверяющего.

Выходить из каптерки было поздно, поэтому курсанты попрятали напитки и затаились. Однако сидеть без дела было мучительно, и спустя время они решили потихоньку продолжить мероприятие. Но стоило кому-то уронить на пол миску, как в дверь постучали, и уже голос проверяющего потребовал, чтобы ему открыли.

Ему, конечно, не открыли и даже не ответили. Но проверяющий продолжал стучать, грозя курсантам разными карами. Те кинулись к единственному в каптерке окну, открыли его и попытались выломать руками массивную металлическую решетку. Сделать это можно было разве что бревном – но тут произошло неожиданное: один из стальных прутьев вдруг оторвался и остался в руке курсанта.

Оказалось, он был отпилен и вставлен на место так умело, что места распилов не просматривались под тонкой ржавчиной. Аккуратная работа, выполненная курсантами прошлых лет, помогла нынешним спастись. Окно находилось на первом этаже и выходило на городскую улицу. Была зима, но в каптерке в изобилии висели шинели и шапки. Ребята быстро оделись, прихватили сумку с напитками и выбрались на улицу.

Оставшийся в помещении каптер вставил прут на место, закрыл окно и впустил проверяющего. Тот был крайне удивлен отсутствием нарушителей режима и на всякий случай заглянул в шкафы. Закрытое окно не привлекло его внимания. У проверяющего и мысли не возникло, что курсанты могли улетучиться сквозь решетку вместе с запахами пиршества.

Каптер же объяснил, что допоздна наводил здесь порядок, очень устал и заснул прямо на рабочем месте. Да так крепко, что не сразу услышал стук в дверь. После ухода проверяющего он высунулся в окно и дал знак беглецам, курившим в подворотне напротив в ожидании продолжения банкета.

Пролезая назад, они поняли, что решетку распилили очень давно: срезы успели основательно заржаветь. Возникла даже мысль, что секретный лаз, названный позднее «торпедным аппаратом», был проделан рядовыми Астраханского императора Александра III полка, размещавшегося в этих зданиях до 1918 года. А почему бы и нет?

Но кто бы его ни проделал – спасибо им за подаренную возможность улизнуть от проверяющего и в дальнейшем ходить в самоволку самым безопасным способом.

источник: НВО

 

Добавить комментарий

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.