размышления о 32-ой годовщине вывода Советских войск из Афганистана
Каждое 15 февраля знакомый «афганец» собирает сослуживцев по той войне. Несколько дней назад он сказал: «Обзвонил 23-х. Обещали прийти четверо. Попробуй, может, ещё кто сможет». А ведь лет 30 назад 9 мая в Александровском саду обнимались сотни афганских «побратимов». Не все помещались — некоторые собратья «по Баграму или Шинданду» переходили на «профсоюзы» — Конногвардейский бульвар. Потому, что сад заполняли фронтовики Великой Отечественной: их было тысячи. «Афганцы» на славу «дедушек» не претендовали, но чувствовали себя «героями нашего времени». Да, не признанными тогдашней страной, но уверенными в себе и своём значении. Не будем сравнивать историческое место солдат Победы, спасших страну, и их потомков. Тех, кто 15 февраля 1989-го отплясывал на броне в Термезе и Кушке. Но за «потомками» тоже стоит опыт. Востребованный и завтра.
Поэтому проблема выглядит шире, чем место встречи, которое, как известно, изменить нельзя. Напомним: «афганцы», которых было всего полмиллиона, попали под «колесо истории». По подсчётам, пусть и спорным, за первое послеафганское десятилетие «потерялись» едва ли не 100 тысяч. Часть из них разошлась по «национальным квартирам». Другие сгинули в лихие девяностые. Третьи — оставили в прошлом свою «боевую молодость»: не очень она вписывалась в текущие заботы, да и не слишком интересна окружающим. Об Афгане такие, конечно, не забывают — в основном, когда 15 февраля совпадает с семейной датой, выходными, или откликаясь на телефонное напоминание. Не мы придумали: что было, быльём поросло… Ещё пять лет назад такое было не представить, а сегодня многие оправдываются. Кто карантином, кто нездоровьем, кто рабочим днём… Возможно, ещё больше молодых ветеранов ушли естественным путём. Причём, в массе быстрее, чем «дедушки». Сколько «обращённых в будущее» сегодня в «ветеранском строю» (подчеркнём: в строю, а не по соцстатистике), наверное, не скажет никто. В том числе члены почти 200 питерских «младоветеранских» «мини-клубов» — большинство из них умещается за недлинным столом.
Тем временем появились книжки, фильмы, даже «исследования» об Афганистане, авторы которых там не были, но о нём судят с категоричностью «задетых за живое». Отсюда и интервью, в которых собеседники создают иллюзию исторических открытий, подменяя число погибших в конкретной операции — количеством её участников. А заодно путают имена, названия и даты, оправдываясь тем, что «правда до сих пор под запретом». И так — чем дальше, тем круче. Ведь, как подсказывают соцсети: немцы потому не взяли Ленинград, что боялись заразиться голодом. Разве не оригинально и поучительно?
«Личный Афган» я стараюсь защитить своим творчеством, которое, разумеется, на любителя. Но сейчас о другом: с уходом основной массы «дедушек» по формальной с ними аналогии из общественной жизни «изымается» и значительная часть «младоветеранов». Ибо общегосударственное призрение за ними ограничивается пенсионным фондом. А «участников б/д», помимо «афганцев», пока немало. Но на глазах «растворяются» те же «чеченцы», хотя многим из них не исполнилось ещё и 50-ти. Не успели заявить о себе и «сирийцы». Есть и другие — «таджики», «приднестровцы» и прочие. К чему мы это?
К тому что, во-первых, историческое прошлое народа (одинаково дискуссионное для всех наций) у нас всё «гуще» воспринимается как череда, в лучшем случае, бессмысленностей. Даже 1945-й год в сознании большинства — ближе к 1812-му с его «поручиком Ржевским». Увы, нас захватывает не только «диванное», но и «интеллектуальное» мещанство с отрыжкой сытого дилетанта. Ибо не модно мыслить, во всяком случае, высказываться иначе, чем привычно для «соседского» уха.
Возразить им может лишь тот, кто уверен в своей правоте. Когда таких, как он, много и все организованы. Когда вокруг — те, кто тоже пропустил войну через себя и не стесняется мнения «натурных пацифистов». Войну, учившую отделять суть от мелочи, праведность от низости. Безо всякой политики. Никуда не девшийся запрос на будущее требует, чтобы о войне как неизбежном антиподе мира (если хотите, и мiра) судил тот, кто знает об одном, другом и третьем. Ради этого должен воспрянуть духом «ветеранский строй». Поредевший, но сохранивший, повторим, готовность отстаивать свою позицию. Не только по «творческим» поводам. Это — норма для любой, уважающей себя страны. Повторно спросим: когда у нас появится министерство по делам ветеранов?
Во-вторых, сколько-нибудь знакомый с зарубежной работой с ветеранами, неоднократно убеждался в особом внимании к отслужившим в горячих точках. На уточняющее «почему» слышишь: «у них опыт представления своей страны, а не только выполнения контракта. В обыденных условиях такого не достичь». За этим следует перечень персонажей, например, в США, побывавших, иногда пару месяцев в составе гуманитарных миссий, в Ираке или Афганистане. Мы — не о международной политике. О кадровой.
Разумеется, красный диплом ценнее строчки в военном билете. Боевой опыт не более полезен, чем производственный или научный. Не будем сталкивать служивших и не служивших: у каждого, как известно, доля своя… Всё так. Но почему прошедший службу, тем более войну, не имеет законодательно прописанных преимуществ перед остальными — при равных с ними достоинствах? Разумеется, это тема для экспертов. Но в обыденности всё громче говорят о реформе воспитательной работы, так сказать, снизу доверху. В успехе директивного расширения функций преподавателей я не уверен. Но жизнь подсказывает, без кого точно не обойтись. В том числе, для подтверждения ими дальнейших перспектив. Повторим: речь не о подталкивании всех «участников б/д» к пресловутым социальным лифтам, тем более, что они «тесные». Мы о том, что среди широкого круга госслужащих — «младоветераны» занимают место, непропорциональное их вкладу в «государево дело». Скажем больше: когда эта тема выносится в текущую публицистику, нередко слышишь, что есть дела поважнее. Они, конечно, есть. Но снова — увы: в день, когда уместней вспоминать Афган, здравый смысл возвращает на Родину.
И приходится поимённо считать тех, кто готов встать в прежний строй. С внутренним отрицанием того, что таких мало. По неизбежно временным, так сказать, показаниям. А в анамнезе — почти по Брехту: «Плохой конец заранее отброшен. Он должен, должен, должен быть хорошим»… С тем же настроением встретил судьбоносное для страны утро (9.35) 15 февраля 1989 года: тягач технического замыкания последней советской колонны вот-вот пересечёт речку Кушку. На кузове тягача сквозь снежную пелену читалось «при многих шрифтах»: «Ленинград — Всеволожск». Оттуда призывался один из последних рядовых афганской войны…
___________________________________________________________________________________
Это горько и больно, и страшно. Я был как раз дома у родителей в Минске, когда этажом ниже привезли цинк. И я помню этот нескончаемый воющий женский плач. Я помню это горе. Многие годы я вспоминал его всякий раз, проходя мимо той двери. Я помню аллеи свежих надгробий героев-интернационалистов на кладбище. Это горько и больно. Я помню, как в офицерской общаге спецфакультета Ульяновского училища связи молодой лейтенант, выпускник ВИМО, афганец, только что прочитал в письме, что погиб его однокурсник. И бесконечно висит этот проклятый вопрос: «Зачем?! Кто ответит за 14 тысяч ребят, выполнивших приказ такой ценой?»