Андрей Васильков. Восток-74, Халява. Рассказ.

Васильков

В Сочи июль выдался на славу. Солнце пекло так, что асфальт становился мягким, просто разъезжался под ногами. Настоящая ловушка для девушек на шпильках. Говорят, что в жару ничто не помогает так освежиться, как холодное пиво. Я же холодное светлое пиво с белой шапкой застывшей пены, да с солеными орешками или сушками, просто обожаю. И в жару, и в холод. Знаю, толстый. Знаю, вредно. Но, всё одно — обожаю. Днем жарко, и выбор небольшой: сидеть по горло в море или дома под «кондеем». Вечером же, когда остывает галька сочинских пляжей, охлажденная бризом, я часто устраивался под зеленым тентом маленького кафе на набережной, где можно было попить ледяного бочкового пива. И мне там было хорошо. Так случилось и в тот вечер, когда я познакомился с Гошей. Тихо играла музыка, допивалась третья кружка, и еще одна полная скучала на столе от одиночества. Другими словами настроение из хорошего уже перевалило «черту оседлости», и я с любовью разглядывал в полевой бинокль окружающий меня курортный мир, невольно философствуя, в поисках сюжетов для своих ехидных опусов. Шелестел камешками прибой. По набережной дефилировали пары и одиночные личности, как и я, в шортах, майках, с панамами на головах. Два сочинских фарцовщика, размахивая небольшой пачкой денег, похожей на старые лотерейные билеты, окучивали какого-то бородатого араба, стайка молодых проституток сидела на лавочке, демонстрируя прохожим из-под коротких юбок свои длинные и короткие загорелые ноги на любой вкус. Они с печальной надеждой выброшенных на улицу собак вглядывались в лица проходящих мужчин, мечтая срубить в этот романтический вечер немного свежей «капусты». Другие же особы женского пола из приезжих, были посерьёзней, покрупней и постарше. С наигранным весельем они старались как можно быстрее увести прочь от опасного места своих санаторных любовников с застарелым простатитом. Но при этом не могли отказать себе в удовольствии отсканировать буравчиками глаз местных чаровниц. Ни одна из этих женщин не догадывалась, что тоже демонстрировала «от уха до уха» презрение «честной» любительницы по отношению к «падшей» профессионалке, забыв, что эта «честность» осталась дома вместе с малопригодным для сексуальных агрессий мужем. Отчего же так? Да всё потому, что прошлая советская жизнь говорила своё единодушное «нет» любым видам агрессий: израильской, американской, китайской и, наконец, своей национально-этнической, соседско-коммунальной, трамвайно-автобусной и сексуально-извращенческой. За последнюю можно было загреметь и в ментовскую, где тебе показали бы то, чего ты ещё не знал, но против чего должен был бороться…
И от этого «нет» ни одна из агрессий до сих пор не умерла. А вот когда, расстегнув штаны, в каждый дом вошло эротическое телевидение, началась сексуальная революция, которая хоть и не прибавила силу потенции, зато показала школьникам, старым девам и скромным священнослужителям тайны «Камасутры» в извращенном виде. В ответном ударе остатки идеологического аппарата устами своих агентов пытались возопить на модных телемостах: «У нас секса нет!». И это было ложью, со знакомым оттенком партийности. Хоть сексуальная революция ещё не набрала полный ход, но секс был известен давно, только назвался другим словом. Его, было не так много: быстрый на производстве, короткий в командировках, скрытый молодежный, открытый среди киноартистов и сезонный на лечении в санаториях. Всё остальное предназначалось только для честного воспроизводства потомства, когда за агрессию можно было и по мордам схлопотать в припадке целомудрия. Кто скажет, что этого не было? А вот дома люди больше отдыхали, так как уставали за день. Есть было нечего, но, тем не менее, ели, пили и снова ели все подряд. Вот почему бабы прибавляли в размерах своих трусов и лифчиков, а их мужики теряли эрекцию, приобретая цирроз «Рояль» и право быть похороненным в общей могиле для тех, кто умирал, не вспомнив своего адреса. Как говорится: «кролики сдохли — норки на замок». Помогла молодая провинция, переполнившая панель. Вот тогда-то «норки» и научились демонстрировать презрение…
Сочи и другие лечебно-профилактические места для них стали Меккой удовольствий, где они могли откусить от пирога наслаждений и попробовать прочей любовной пищи, блюдами которой питались профессиональные девицы. Здесь они варились в кастрюле сексуальных свобод, вдали от уставленных хрусталем квартир. Они, состоятельные дамы «челночной» эпохи, достав бесплатную путевку по чужой больничной квоте, знали, что их ждет беспроигрышная лотерея в этой отдушине для страстей, городе, где многочисленные лечебницы кишели похотливыми седовласцами, которые, забыв о былых инфарктах, горстями глотали «Виагру», чтобы на «халяву» пополнить своё любовное партфолио. «Отчего такое несправедливое распределение?», — грустно думал я, наводя на резкость окуляры бинокля на очередных «мужа и жену». — «Почему же товарищ Сухов, обещавший всем женщинам по собственному мужу, не выполнил обещания?». Но они не обижались на Сухова. Они, мечтая о страстных кавказцах, соглашались на соитие в санаторных палатах, пропитанных запахом краснодарского портвейна. И чем бы ни заканчивались эти контакты, всё равно их герои оставались довольны хоть чем-то. Ну… Вы меня понимаете.
А пиво действительно было отличным: легким и холодным. Пышная армянка, расставляя кружки на столике на мой вопрос о температуре пива с обидой заявила, что в Сочи всегда подавали холодное пиво, даже во времена СССР. «Кто бы спорил», — сказал я и убрал бинокль в футляр.
А потом я увидел Гошу.
Он был одет франтом. Объемный парусиновый пиджак, тонкая майка- тельняшка, белые джинсы и желтые свиной кожи мокасины на босую ногу. Ему было жарко, он снял пиджак и на загорелом плече мелькнула татуировка в виде крыльев, якоря и звезды.
«Да это воин. Чего только он в жару тельняшку и пиджак напялил?», — подумал я, — «десантник, что ли? Нет… На ветерана неба не тянет. Тогда зачем якорь? Значит моряк! Ведь я в Сочи, а не в Ашхабаде».
Вы знаете, я не только любитель почистить мозги едкой пастой, почитать чужие мысли, развести на откровенный разговор, поднаврать ради красного словца… Я еще редко ошибаюсь. Вот например, незнакомец явно «под шафэ». А почему, спросите… Конечно, он уже успел где-то опохмелиться, но «трубы еще горели». Уж я-то знаю, что в таком состоянии совершенно необходимо пообщаться с кем-нибудь. К тому же он местный — вошел и поздоровался, а бармен ему махнул рукой. Потом, хотя мест свободных было много, он с решительным видом направился именно к моему столику. Отсюда вывод: он меня ещё здесь не видел, и я ему понравился. А чего ж не понравиться? Интеллигентно пьющий пиво человек, в панаме, сразу видно: не пьянь, не рвань, не шулер. Толстый, значит добрый. Да, сам знаю, что толстый. Сам знаю, что вредно. Но по чуть-чуть-то можно! Именно так любил говорить Юрик — мой покойный друг, когда сразу после инфаркта, с удовольствием наливался пивком с водочкой до самой ватерлинии.
— Вы позволите, я присяду? — Вступил в контакт незнакомец.
— Десантник? — Я перешел сразу к делу.
— Во как…Сразу выстрел? — Засмеялся гость моего одиночества, — нет-нет, я — мореман. Так сказать, бывший военно-морской. А вы зоркий Чингачгук! Звезда, крылья и якорь… Случайно, предки ваши были не из индейцев?
— Нет-нет, нисколько… — Я тоже заулыбался, удивившись его быстрой реакции, — я так, спросил… Ничего личного.
— Я с морской пехоты. Ну, тогда хоть скажите за пиво?
— Написано «живое», то есть, жить будем. Да садитесь вы!
— Да-да, живое, живое… Жарко, однако… Вот и мрут народы, как динозавры. Смешно, но я скажу вам, что в Риге пиво намного лучше. Я хоть давно уже не рижанин, я с Одессы родом, да и пиво редко пью. Вредно. Лучше покрепче что-нибудь… А так, разрешите представиться. Меня зовут Гоша или Гена Гармаш. Хотя я одессит и по предкам хохол, но служил больше в Риге. Под конец нашего СССР попал на Черноморский флот, домой в Одессу… Ах, Одесса, жемчужина у моря… — Напел Гоша дребезжащим тенорком, — но, кто знал, что якорь я брошу здесь… Сочи я просто обожаю… Почти как Одессу. Только не скажите «нет», а то обижусь за родимый город.
— Я тоже, между прочим, Сочи люблю. Возьмите-ка, Гоша, кружечку. Холодное. Только что принесли.
— Благодарствую, с удовольствием. Компенсирую шикарно, когда принесут. За это не беспокойтесь. Я ушел с флота в тот печальный час, когда его делили в Одессе. Украине служить не захотел. Я за СССР. Там и присягал на верность. Повторюсь, сам я хохол, но за хохлов ничего вам не скажу, что б не опечалить. Вы-то случаем не это… Ну, кто по национальному вопросу? А то я тут наговорю ещё…
— Я русский Гоша. Русак в третьем поколении, а глубже — кто знает?
— Ну и слава Богу. Да… Здесь у меня свой малый бизнес. Продаю рыболовные крючки из Германии. Да то не просто так. Служил со мной в Риге один мичман — немец с Казахстана. Вот он теперь до Гамбурга съехал, как пострадавший с репрессий. Шлет мне крючки, а я их по всему СНГ продаю. Сам живу в Адлере. Семья, квартира, опять же море. Не могу без водной стихии. И процветаю, между прочим. Да вы тоже, если не ошибаюсь, служивый. Я, хоть и не экстрасенс, но людей различать умею. «Ху» есть «ху», так сказал сам Горбатый. Не подумайте ничего плохого за него. Это на английском.
— Понял и не подумал даже…Вернее, не успел еще.
— Да, что там… Я вас сразу приметил. Вы так зорко шарили окулярами по набережной, что я было подумал, что с вас сняли кошелек, а вы не верите и ищете там, где его нет… И вдруг дошло до меня. Это же рекогносцировка. Нюх боевой таксы. Кстати, вы не заняты.? Я не надоел еще вам своей болтовней? Как говорил мой дед, приехав с Киева, как выпью бутылку, таки не остановит трамвай. Уж вот такая интересная со мной приключилась жизнь. А сейчас жена с детьми в Одессе, и я свободен, как орел в полете. С чем себя и поздравляю сердечно.
— Гукашин. Можешь звать меня как друзья зовут — Гек. Я привык,- сказал я, автоматом перейдя на «ты».
— Очень приятно… Где-то я слышал такое. Гек… Гек… Да ладно, сегодня не вспомню. Но имя героическое, без сомнения. Не то что Гоша. На щетку похоже: Гоша! А тут коротко жесткое: Гек! Типа: «Товсь!». И точка. Не забудешь.
— Пожалуй, ты прав. Мне это в голову не приходило. — «Да он хороший парень», — подумал я и добавил, — перед тобой, командир, тоже военный и тоже бывший. Это ты приметил верно. «Дед-дембель», можно сказать. Уже службу закончил, как и ты. Вот книги пишу — теперь время хватает, слава Богу. Еще статьи строчу в газеты и люблю общаться с интересными людьми, от того и «шарю окулярами» по горизонту. А ты, как я отметил в журнале наблюдений, ты влетел сюда, как черт из табакерки! Смотри… Теперь всё, без твоей морской истории тебя не отпущу. Так что готовь…
— Ага… Так ты свой, значит. Милитарист! То-то мне с тобой поговорить захотелось. Нужно на «ты», а то как-то пресно…Да и команды долго проходят…
— Ну вот! А я что говорю…
— Может, по такому делу, по сотке с селедочкой закажем?
— По сотке чего?
— Ну, водки, конечно. А лучше по две. Не виски же с селедкой пить.
— Я уж не знаю. Может быть, моряки только виски или джин пьют, а пираты, они ром хлебали бочками.
— Ну да, а селедкой закусывали… Ей, девушка, — гаркнул Гоша так, что тент закачался от силы его голоса.
— Нет, вы слышали? Они еще оскорбляют, — пошло пошутила официантка.
— Виноват…Будьте любезны, Афродита Ливановна, — тут же поправился Гоша. Он приложил руку к сердцу и добавил чуть слышно, — вы так благоухаете сегодня, прелестница, что моя дурная голова закружилась от ваших бесподобных флюидов.
— Смотри, Вагиз услышит… — покраснела сочинская Афродита , — я сейчас, мигом.
— Ну, ты даешь, — я ошалел от Гошиного красноречия. — Ты знаком с ней?
— Конечно, — не моргнув глазом, ответил моряк. — Я ж с Одессы. Одесситы за всех знают, где живут. Её Вагиз у меня крючки для самодура заказывает.
Стол заиграл закуской, словно море под солнцем. Новое пиво было холодным, графинчик с водочкой запотевшим. Селедка таяла во рту, а картошечка с укропом испускала ароматный пар. Жаренные бычки, соленые сушки и прозрачная ставридка. Да… Я понял, что предстоит многообещающий вечерок. Сосед же внимательно рассматривал тарелки со снедью.
— «Зэр гуд», — наконец выдал он. — Видишь, какой «респект», так сказать. Селедка нежная, картошка желтая, всё свежак… Бычки и ставридка — вообще молчу… Адмиральский НЗ. Эскадра, одним словом… Ну, да ладно. Всё одно — сгинет в пучине! Но не в этом суть. Вот ты, писатель, журналист… А о чем пишешь? О небесах обетованных? О продажной любви? Грустишь о былом или о море ностальгируешь?
— Почти попал. Пишу о Востоке. О персиках, о шербете, о халве. О тебе могу написать.
— Да, ты что?! Серьезно?
— Запросто!
— Тогда я тебе сейчас одну историю расскажу о халве. Хочешь?
— Конечно. Люблю слушать истории. Я — само внимание.
— Иго-го, — радостно воскликнул Гоша-мореман на лошадином языке, наливая рюмки. — История эта не о халве, а о «халяве». Хотя по-узбекски, говорят, — это одно и то же. Ты знаешь, что я служил в Риге. Я уже был капитан-лейтенантом, комбатом. Побывал в Африке и носил знак «За дальний поход» на кителе, который мне сшил лучший из всех евреев, из тех, кто держал в руках ножницы закройщика. Хорошие были времена. Крепкие, как якорь и сладкие, как дым от чужих сигарет, когда свои закончились. Так вот, Гек. История эта одна из сотен, которые произошли со мной в пору моей поздней молодости. Родня жила в Одессе, а я женился на русской рижанке. Это уже потом её папаша-адмирал сделал мне перевод в саму Одессу, где жили родители… Думали: вот вернулся домой капитан третьего ранга, теперь заживем! Да, жить бы и жить… Ан, нет. Оно вот как вышло-то с флотом….Да… Эх, хороша водка, русская. Это тебе не самогонная горилка. Это слеза!
Мы чокнулись, вновь заели селедочкой и глубоко глотнули свежего пахучего и совершенно живого пива, которое почему-то не понравилось Гоше. Однако на этот раз он, выпучил глаза от удовольствия, выпил кружку до дна. В полной «расслабухе» он откинулся на спинку пластмассового кресла, закурил длинный «Кент» и принялся выпускать кольца дыма, раздумывая, с чего же начать свой рассказ. Я незаметно включил маленький цифровой диктофон, с которым по журналистской привычке не расставался.
— Не скрою, всё это очень поучительно, — начал Гоша, собравшись с мыслями. — Помнишь, еще Пушкин устами Балды учил попа: «Не гонялся бы ты поп за дешевизной!». Умен был наш Пушкин. Не зря в Одессе проживал в свое время. Вот-вот. И, когда это было? Ох, давненько… А ничего в головах у людишек не изменилось. «Халява» — победитель бурь! Все теряют разум перед возможностью проскочить «на халяву».»Жадность народная — сила великая! Жадность народная в нас не умрет!» Кстати, это отличительная черта всего человечества, а не одних только русских, как сейчас пытается представить миру разная сволочь. Да, я знаю слабину своего народа не только насчет сала, но и насчет «халявы»… Но я за справедливость! Слушай, я расскажу тебе одну честную байку. Может быть, пригодится для какой-нибудь книжки. Роман — это что? Выдумка. А тут истинная правда. Так и хочется крикнуть: » Будьте бдительны!». Как что, так сразу сам себе шепчи: «А чего это люди такие добрые? А?»… Кстати, за столик пополам, не жадности ради, а как положено. Мы пока еще не слишком близко знакомы. «Халяву» не люблю, и за себя всегда плачу сам.
— Согласен. О чем речь?! Я тоже никому и никогда на хвост не сажусь.
— Ну, ладно. Так вот. Слушай. Дело еще в Риге было. Как-то предложил мне сосед Мишка два служебных билета на концерт, посвященный Дню милиции. Говорит: «Бери, Гоша, рядом с камерой сидеть будете, как две звезды… «Две звезды… как в невесомости»… Как там дальше у Кузьмина? Ладно, не суть. На Белоруссию с Украиной сигнал передавать будут. В Одессе родители тебя увидят. Вот только фокуснику помочь будет надобно… В ящике полежать минуты три — и все. Ну, сделаешь, что он скажет и покажет как. Там все просто. Это же фокус. Ерунда, зато гонорар получишь! А то я заболел животом и из гальюна не вылезаю… Выручай, брат. Помочь надо, фокусник парень хороший. Земляк твой с Одессы. А тёлка его… Ансамбль «Березка» — отдыхает». Курит дурь, говорят. Без неё никуда. И ещё, эта «Дюймовочка» совсем слаба на передок. Звереет по-взрослому! Тут тебе и карты в руки. Глядишь, прихватишь её за цугундер, оторвёшься, а жена в зале аплодировать будет… Ха-ха»…
Мишка хлопнул меня, что есть силы, по спине: «Короче, разберешься на месте. А гонорар, то есть премию, тебе от МВД всё равно выпишут на два билета. Мне не нужно ничего, бери себе все. Потом обмоем, если не жалко. Выручай, брат, по-соседски…» .
Вообще-то говоря, Рига — столица и милиции там хватало. А МВД концерты в свой праздник закатывало богатые — это все знают. Я, конечно же, не отказался. А зачем? Во-первых, «халява «. Во-вторых, концерт интересно пос¬мотреть не по ящику, а живьем. Когда еще сам с женой выберешься… А тут, пожалуйте, — билеты на дом. В-третьих, Рига, хоть и столица, но все же не Москва. Город не сильно милицию жалует, но концерт этот во всех квартирах смотрят. На нашей базе даже те, кто на вахте, и то посмотреть умудряются. А тут…Понимаешь? Есть шанс мелькнуть на «голубом экране», раз места блатные рядом с камерой. Вся морская братия меня увидит и скажет: «Это — Гоша. Парень из Одессы». Я и раскинул мозгами, Гек. Там, в Одессе, маму по телефону за нас спрашивать будут: » То ваш Гоша был в морской форме с Ниночкой и с милиционерами? Да, да, тот концерт, что показали нам всем с самой Риги… «. А мама в ответ гордо: «Да… То наш Гоша, а что вы имеете за это сказать? Просто он не надел орденов… «. В-четвертых, смотрите-ка: гонорар только за то, что пришли перед камерой посидеть! Вот вам и наша милиция. А мы ее ругаем по чем свет…
Вот и решил я за этот концерт, чтобы пойти в него с женой. Собирались, собирались… Я, конечно, форму надел. Фуражка, клеш и всё такое. Почетный знак «За дальний поход». Шик, да и только. Но, как всегда, опоздали малость. Пришли, а народу толпа и в буфет очередь. А вокруг одни менты. Хорошо не комендатура. Да и понятно — праздник. Генералов собралось — море разливанное. Остальные — не меньше полковников. Оказывается тот буфет был только для партера. А мелкота — так там, на втором этаже пьянствует. Постояли немного — очередь быстро подошла. Взял сто пятьдесят коньяка армянского и бокал шампанского для жены. Выпили для куражу — и на места. Зал шикарный, кресла мягкие. Занавес килограмм на сто. Люстры на двести. Я от радости и за премию забыл. Поскорее посадил жену, сам сел. Как сейчас помню: партер, 5-й ряд, 11-е место, прямо у прохода. А жена рядом, только с другой стороны через проход на 10 месте. Зачем места были с краю, я потом догадался. Это, чтобы легче выходить было. А камера… Камера на треноге, микрофон в шубе прямо рядом. То меня, то жену снимают. А, как только камера включается, так сверху лампочка красная моргает.
Короче, смотрим мы концерт, хлопаем и все тоже хлопают. Концерт богатый. Песни, пляски, юмористы. Оператор попросил в камеру не смотреть. Ну, у него своя задача, а у меня своя. Сижу, аплодирую и погля¬дываю в камеру… Не совсем в объектив, а, как бы, мимо. При этом рукой так незаметно помахиваю, дескать: вы меня видите в Одессе , и я вам привет шлю с Риги.
И вдруг подходит ко мне женщина в униформе и говорит шепотом.
— Можно ваш билет посмотреть? Ага, — говорит, — где второй человек?
— Вон там сидит. Рядом. Это моя жена. А, что, собственно, такое?
— Как что? Вы же в ведомости не расписались за премию. Можете сейчас со мной на три минуты в бухгалтерию зайти? А то бухгалтер домой собирается. Уйдет, тогда пиши пропало.
Ну, я решил, что за билеты расписаться нужно. Дескать, получил. Пошел я за этой теткой, а когда к бухгалтерии подошли, дверь распахнулась и из нее выскочила уже другая тётка, в пальто.
— Где же вас носит? Фокусник про вас уже спрашивал. Фу, как коньяком от вас пахнет…Смотрите, еще работать надо будет. Вот… Да… Здесь распишитесь за получение… А где второй?
— Да это не второй. Это жена моя, уже говорил. Она ничего не знает.
— Тогда ей не положено. Все равно один только нужен. Не бойтесь. Будете делать, что скажут, и всё.
Когда я расписался, она сунула мне в руку конверт. Он были подписан так: «5 ряд место 10». Выхватив из моих рук ведомость, она тут же скрылась за тяжелыми шторами фойе. Женщина в униформе тоже ушла. Я заглянул в конверт… Ничего себе! В конверте лежали деньги — сто долларов. «Вот это да, — подумал я, — мало того, что концерт показывают, так еще и премию дали, так ещё и в валюте! Ай, да милиция! Одно слово — Прибалтика. Европа. Или это фокусник нахимичил?
Короче. Жене про «грины» пока не сказал. Как-то не хотелось, вот так, сразу… Решил, что потом обрадую. В буфете выпил ещё. Потом ещё от радости. И так мне хорошо стало. А я, дурак, ждал, что меня всё-таки позовут на инструктаж, что фокусник ко мне подойдет. А он и не собирался. Я и перестал о нем думать. Чего думать, когда американские денежки уже грели карман рубашки. Я ещё выпил для смелости и решил, что о премии жене вообще не скажу. Засушу в заначке. Я вообще-то не жлоб. Все свое денежное содержание отдавал в семью с пайковыми. Можно было бы пайковые засушить, да шила в мешке не утаишь. Подружки нашептали бы. Жена одного каплея до замполита базы добралась с претензией. Но наш замполит сам жене пайковые не отдавал. Вот каплею ничего и не было, только наказ получил партийный: все до копеечки отдавать, раз такой дурак. А и я сам отдавал, от греха подальше. Тесть-то у меня адмирал. Зачем тигра за усы тоскать…
Гоша прервал рассказ и грустно посмотрел в свою пустую кружку.
— Давай, Гек, еще пивка холодного под ставридку. Не устал слушать-то? История знатная. Меня такие истории по всей стране ждут. Куда не приеду — там своя! Что скажешь?
— Я не против, только смотри не переборщи с водкой. Я, конечно, прошу прощения, но жара-то какая. А рассказ твой меня за живое взял. Зацепил ты меня, ей Богу! — С осторожностью сказал я, поглядывая на мигающую зеленую лампочку диктофона. Он работал.
— Не беспокойся. Гоша свою меру знает! Не в такие шторма ходили и всегда на базу возвращались… — Он поднял указательный палец и с важным видом сделал заказ. — Афродитушка, повтори…те нам холодного.
Когда на столе появилось холодное пиво, Гоша раскурил новую сигарету и продолжил рассказ, прихлебывая из кружки.
— Совсем другое дело, понимаешь ли, а то в горле першит… Так вот…
Я откинулся на кресло, закрыл глаза и Гошин голос, как голос диктора за кадром, сопровождал картины его повествования, оживавшие в моем воображении сценами из фильма, такими реальными, как будто на месте Гоши был я. То есть, всё это случилось, как бы не с ним, а со мной. И это я вел разговор от первого лица…
… Второе отделение. Притушили свет, ударил мощный гонг и конферансье объявил, что выступает известные артисты оригинального жанра из Франции. Иллюзионист месье Жак Клебер и его очаровательная помощница мадемуазель Стелла. Заиграли «Марсельезу». Все встали. Гимн всё-таки. Смотри-ка! Ну, чем не имена? Имена, и ещё какие! Месье Кле-бе-рр! Мадемуазель Стел-ла!! «Марсельеза»! Звучит! Как здорово придумано! Да, Одесса знает, как людей дурить!
Я-то, конечно, вида не подавал, что в курсе их тайны. Зачем же человека подводить. А шепнуть кому-нибудь, поделиться, так сказать…Ох, как хотелось… Пятки даже зачесались, так хотелось. Кручусь в кресле, чуть брюки не протер, но сдержался, не снимать же носки в театре. А вокруг…
Все хлопают, радуются, думают, что этот «мистер Х» француз. Эх, вывести бы его на чистую воду на буксире, да вот соседа жалко. Но этот француз, что он себе думает? Он же не подошел ко мне, как Мишка говорил…
Коньячок из буфета уже играл на моих нервах. И я, почему-то, стал волноваться. А генералы били, били в ладоши, пошла барабанная дробь, и под аплодисменты вышел худосочный мужчина во фраке, в цилиндре и с тростью . Все, по сценарию. Даже обидно стало, что этот хлюст, ещё ничего никому не показал, а уже имел успех. Сознаюсь честно. Это не я, это «зеленый змий» во мне хотел прокричать: » Хватай мешки, вокзалы тронулись! «. Эх, знал бы я тогда, что мне еще предстоит накричаться в тот вечер и не раз.
А между тем «француз» ловко работал на публику. Фокусы менялись один за другим : вот он снял цилиндр и кролика из него достал, морских свинок штук шесть. Но зритель всегда подозрителен. У зрителя, как это обычно бывает, чем эффектнее фокус, тем большим дураком он себя осознаёт и постепенно превращается в глупого зеваку, а фокусник и рад, только «поддаёт жару». Дурит, как на привозе.
Помощница у этого «Жака», скажу тебе, Гоша, действительно красавицей была. Ничего не скажешь: настоящая одесская краля! А, может быть, цыганка. Фигурка точеная, загорелая. Трико серебряное, тонкое, облегающее. Грудка торчит мандаринками… Чума! Цунами! Я даже пожалел, что жену взял. Прав был Мишка. Так пусть пока накуриться дури. Пусть озвереет. Тут я и подскачу…Туда-сюда…Телефончик… А, может, и вообще…
Я повеселел от этой мысли… Ещё не вечер! Стелла активно сновала за кулисы и назад, в кубе черном пряталась , а потом на балконе объявлялась. Я даже позавидовал, что в партере сижу… Даже в зеркале пропадала , и появлялась их него, но уже в золотом трико. Здорово! Да всего и не пересказать. Но вот выкатили на сцену тележку, такую как в больнице, а на ней — ящик лаковый черный. Точно гроб. Уложил он в этот гроб мою Стеллочку, только ноги в туфлях вылезли наружу, а голова торчала с другого торца . Видно в ящике этом дыры были. Опять барабанный бой! Сверху на кабеле стала опускаться вращающаяся фреза дисковой пилы. Крутится диск — зубья сверкают. Визг… Барабаны бьют! Ужас! Он схватил пилу за рукоятку, потянул вниз и… Раз! Стал гроб пополам пилить! Жиу-жиу!!! Ноги в корме, голова прямо по носу, а он между… Жиу-жиу!!! И только опилки летят. Все оцепенели… Жиу-жиу!!! Но крови нет, и голова жива, и ноги сами по себе шевелятся. Последнее усилие… Хрясь! Гроб на две половинки вместе с тележкой. Голова в одну сторону — ноги в другую! Ноги шевелятся, голова живая…Ни хрена себе! Фреза наверх! Вау! И нет её… Зал так и ахнул.
Половинки коляски повезли. Ноги всё шевелятся… Голова смеётся — живая! Аж мурашки по спине. Пауза полной тишины… И взрыв аплодисментов. Эх, милиция, милиция… С такими делами встречались, наверное, не раз. Но всё равно ведь дурят вас. Правде не знал где. Все аж встали с мест и хлопают, хлопают… А фокусник стоял и кланялся. Жулик!
Тогда-то всё и началось. Сидел я, смотрел на сцену и не предполагал, что это был последний день мира, не подозревал, что совсем скоро начнется война. Даже расстроился за Стеллочку — бедняжку: в гробу такое вытерпеть…А о жене совсем забыл…
Когда телегу укатили, фокусник ударил в ладоши, и тут… На тебе… Появляется Стелла! Живее всех живых! Ну, как же, тут все в зале уж постарались: овации, букеты …
Таких аплодисментов еще не слышал этот зал.
Она долго раскланивалась, потом сделала знак рукой и на сцену вынесли большого попугая на подставке. Попугай был белым,, здоровым, нос румпелем. Он нервно раскрывал и закрывал свой гребень , щелкал клювом…. А рядом с ним на стойке был прикреплен ящичек с карточками для гадания. Такие раньше у шарманщиков были.
Подошел этот Жак к рампе и заговорил по-русски, коверкая слова: «Уважяемай публик! Сейчас пегет вами мой попка «Ага» выбегет из зала помощник на мой фокус. О-ля-ля! — Он щелкнул пальцами, — чтобы уважаемый публик повегил, что здесь магия, а не обман… Только истиный пгавда и остгый пила!»…
Попугай, услышав свое имя, распушил гребень, защелкал клювом и прохрипел: «Магия, магия! Пила, пила!». Зал опять захлопал, а попугай вытащил из ящика билетик.
Фокусник, ну прямо истинный француз, элегантно поклонился и объявил: «Гяд пятнадцать, место дьесят! Пгошу на сцена , если нестгашно».
«Мать честная», — подумал я. — «Это же мое место! Вот она помощь для фокусника. Отловил таки! Не пойду!»…
Но ноги мои сами по себе встали, камера меня снимала крупным планом почти в упор, лампочка на камере горела — прямой эфир! И неуправляемый мною рот выкрикнул решающую для меня фразу.
-Это я! Я здесь!
Зачем я кричал? Как это получилось? До сих пор не пойму.
— Пгошу на сцену, могячок, покажем всем, как гибнет могская эскадга, а потом, как Феникс из пепла, возгождается вновь… — фокусник нагло улыбался. Рот до ушей. Вот невзлюбил его. Как чувствовал…Да, шутил он, что-ли? А ноги-то шли и шли, шаг, еще другой… И вот — я уже на сцене. Подошла Стелла с обворожительной улыбкой. И водочкой дохнуло. Хорошо так дохнуло. Глаза ее блестели. Какая там дурь, подумал я. Водяра! Вот вам и дурь! Махнула, наверное, из фляжки в гробу, когда пилили.
Под аплодисменты зала, галантно, но с намеком, поцеловал ей руку. Рядом со мной она казалась такой хрупкой… Каблуки высоченные, а росточка маленького, но видно, что гибкая… Настоящая травинка. Милашка — спасу нет. И вдруг услышал её шепот зловещий, будто из могилы: «Морячок-красавчик, ты мне понравился, бамбук. Но чую: по мене жуть ползет за тебя! «, — и глазами: зырк наверх, зырк вниз. Видел, что фокусник заревновал и насторожился. Я на всякий случай тоже. Что это за «жуть», хотел было переспросить… В Одессе, бывает, так говорят — это понятно, но, что она имела в виду здесь и сейчас за меня?
И пошло всё, покатило как под горку. Вновь выкатили гроб. В партере сидели курсанты из школы милиции. Видимо, проводилась шефская акция. Они- то по ходу портвейна хватили в буфете — уж больно весело им было. Как меня увидели, так сразу захлопали в ладоши. «Давай, каплей», — кричат, — «не робей! У него пила резиновая». Я посмотрел вверх с надеждой. Но, нет… Фреза была настоящей и блестела стальной ненавистью.
Фокусник подошел, повернулся к залу и громко сказал: «Сейчас, моя будет колдовать на молодой могской волк» . Потом повернулся к залу боком, лицом ко мне, и стал медленно водить перед носом, моим носом, а не своим, ладонями. И вдруг зашептал тихо-тихо, не двигая губами.
— Я тебя не знаю, ты кто?
— Неважно,- тоже тихо отвечаю, — что делать? Говори!
Представляете, я помочь хочу, а он мне на весь зал предлагает под фрезу лечь.
— Снимай, могяк, пиджак и…Пгошу в ящик для мегтвых! Не надо бояться, мой друг! Газ…И готово! Вгемя не тегпит!
Потом повернулся и опять посмотрел на меня ледяным взглядом.
Получилась заминка. Стела сообразила, что что-то пошло не так, и стала танцевать по-восточному вокруг тележки, привлекая к себе всеобщее внимание. Выигрывала время. Я решил, что пока шла музыкальная пауза, поговорить, выяснить в конце концов, что от хотел от меня и этого гроба? Не ложиться же в самом деле под нож. Но он спросил первым.
— Моряк долбаный, ты знаешь как ноги поджимать?
Не нравились мы друг-другу. С самых первых минут нашего знакомства не нравились.
— Сам урод козлиный. Куда поджимать? Зачем? Ты должен был раньше мне показать! Где ты был в антракте, умник?
— В антракте, я готовился к выходу, а тебя должен был инструктировать твой дружок Мойша, раз сам не пришел! Оба вы козлы!
— Он, вообще-то, — Миша! — Обиделся я. — А за козла…Ответишь! Давай, показывай!
Я был в шоке.
— Щас, покажу, идиот, только штаны сниму…Где запасной?
— Какой ещё запасной? А…Там, в зале, — растерялся я, ничего не соображая.
Фокус уже затягивался, и по залу полетел шепоток подозрения. Тут фокусник решил перехватить инициативу. Он вновь вышел к краю рампы, поклонился и прокартавил громким голосом.
— Уважаемый публик, уно пгомлем. Дело в том, что могяк не желает в гооб. Навегно, уже умег со стгаху!
Зал подло засмеялся. Только курсанты были за меня, не смеялись. Фокусник хлопнул в ладоши и попугай «Ара» выдал другой билетик.
— Убери попугая! — Сказал я, подозревая самое худшее. А потом… Потом я заорал.
— Товарищи милиция, эта птица врет!
Попугай крыльями захлопал, громко клювом защелкал. «Магия, магия! Пила, пила!»
Но всё напрасно.
— О… Опять гяд пятнадцать, но место одиндесять! Пгошу на сцена, добговолец!
Моя маленькая милая женушка, довольная, что стала объектом внимания, поднялась и ласково улыбнулась в камеру… Увидев это, я напрочь забыл о Стелле…
Вот, что значит семья, крепкий тыл, настоящая любовь…Понадобилась лишь секунда, чтобы подумать: «Джоконда моя, женушка родимая. Не улыбайся, молю тебя. Ну, почему я тебя не предупредил?!»… Камера работала. Лампочка моргала. Жена моя уже вышла в проход…
— Нина, не смей! — Мой голос остановил ее. — Сиди на месте, говорю. Это ловушка! Пила настоящая! Зарежет! Мы за это с Мишкой не договаривались!
Фокусник опять повернулся спиной к залу и снова зашипел.
— Деньги получил, мерзавец? И таки что? Мойша где? Концерт срываешь, гад? Пусть твоя крыса в ящик лезет, она как раз по размеру!
— Он — Миша! Я сказал! А в гроб сам лезь, свинья с привоза, — без лишних эмоций сказал я.
— Ты на кого сказал свинья? Что ты знаешь за привоз, салага?
Он уже больше не хныкал, схватил меня за грудки и попытался затолкать за кулисы. Но: «врешь, не возьмешь». Я ему приём рукопашного боя, он — брык на пол. Вскочил и опять на меня, неугомонный.
Как тут зал оживился. Все решили, что началась реприза клоунады, а я — главный клоун. Хлопают, смеются от души. Особенно курсанты старались. «Держись, моряк, наддай этому «французишку из Бордо»! Ну я и наддал в рожу, как учили, в самый пятак. Хрясь! На!
На этот раз он не упал, но нос точно треснул — кровь фонтаном. Цилиндр слетел, а под ним парик. Я сорвал его с плешивой головы и замахал, как сигнальщик.
— Отдай сволочь! Я тебя в милицию сдам!
Лысый, уже не мог орать, а только плевался уже без акцента.
В зале все уже писали в штаны, и я понял, что инициатива теперь у меня.
— Милиция? А вот она милиция,- заорал я как на митинге. — Вся здесь! Давай сдавай!
Буря аплодисментов прошла девятым валом, и тут на меня накатило…
— Жулик он, ребята, — кричу, — и никакой не француз, а мошенник с Одессы — Шмуль! Не Жак он, а поц лысый!
Хохот в зале набрал такую силу, что я испугался, как бы люстра с потолка не рухнула. Всё-таки два центнера. Я метнул парик в публику и затем вбил последний гвоздь.
— Лысый, иди пописай!
После этой сакральной фразы одному генералу с первого ряда стало плохо с сердцем, он уже не мог смеяться, а только стонал, издавая хрипы, и его с вытаращенными глазами под звон юбилейных медалей тихонько повели, поддерживая за руки, из зала. Смех уже утомил зрителя и, постепенно затухая, переходил в овацию. Все давно стояли и ждали финала этой потрясающей одесской репризы. И финал не заставил себя ждать.
Фокусник махал руками: «Не слушайте, не слушайте его!». Потом закачался, зажав кровоточащий нос платком, и рухнул мордой на тележку с подготовленным для меня гробом, а потом на пол, где и затих. Гроб свалился с тележки и раскололся на две половины по шву. Но и это было ещё не всё.
Из той половины, из которой раньше торчали ноги Стеллы, выскочила полуголая босая лилипутка. Она орала от страха, держа ручонками шпильки, точно такие же, как на Стелле.
Кто-то догадался дать занавес. Последнее, что я помнил, после того как пожарник шарахнул меня каской по голове, как из-за кулисы бросилась ко мне сильно датая Стелла. Молнией в голове пронеслось Мишкино предупреждение о её слабости, но было уже поздно. Она прыжком бросилась на меня, её золотистый с бахромой лифчик лопнул, и она прижавшись ко мне голенькими загорелыми грудками, впилась мне в губы, якобы для искусственного дыхания, а сама во рту у меня шарила языком и сопела.
Ах, бедная верная Ниночка моя! Как мне потом рассказали, она, прибежав за занавес, увидела эту сцену, заплакала и закричала: «Скорую, скорую вызовите! Мужу моему скорую! Что же это? Кто это… Гоша, Гоша… «. А ещё сказали, что один из курсантов в зале в восторге прокричал: «Ребята, я догадался! Это же подсадной! Это клоун — «рыжий», как в цирке, только в моряка переодетый»…
Дело это замяли по причине праздника. В милиции посмеялись, но так как ущерба не было и даже нос оказался целым, в комендатуру меня не сдали. И деньги не отобрали. Сказали, что за моральный ущерб. На телестудии финальную стадию вырезали и дали рекламу. Мишке объявили выговор. А ко мне с тех пор приклеилось обидное прозвище «рыжий». Слава Богу, в Одессе об этом не узнали. Вся родня видела на экране только укороченную версию концерта без драки. Оператору, за то, что не прекратил съёмку, влепили выговорешник. Но запись с моим выступлением потом ещё много раз крутили на корпоративных вечеринках телевизионщиков. Вот так.
Теперь меня на концерт или в театр по «халявным» билетам золотом не заманишь. Теперь я всё только по телевизору смотрю. Вот такая история приключилась.
— И… Как тебе такой расклад?
Я медленно открыл глаза. Стол был убран, Гоша сидел совершенно трезвый и допивал последнюю кружку пива.
— Признайся, поднаврал, чуток? — спросил я у Гоши.
— Ну…Может, чуть-чуть. Про генерала. А так всё, как оно и было. Молодость… Не дергайся, я уже рассчитался за все.
— Чего это ты надумал? Мы же договорились пополам!
— Приходи сюда завтра, Гек. Я еще расскажу что-нибудь. Но завтра ты платить будешь. С тебя должок.
Андрей Васильков. Восток-74.
Москва. 2012.

One thought on “Андрей Васильков. Восток-74, Халява. Рассказ.

  1. Марина из Сочи
    Рассказы, подобные «Халяве» А. Василькова далеко не украшают сайт. Многострадальный город Сочи опять выставлен в негативном свете, а пространные рассуждения автора на тему секса и сексуальной революции говорят о его явно нездоровом интересе к данной теме. Вместо того, чтобы получать радость просто от пребывания в прекрасном месте, автор через бинокль ! следил за местными проститутками, и всеми , кто показался ему таковыми.Мужчинам тоже досталось. Что у кого болит, тот о том и говорит…То ли дело твои фотографии из Испании, мне так понравилась цветущая сакура.

Добавить комментарий

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.