Борис Подопригора, востоковед, выпускник ВИИЯ, Восток- 78 (кит., англ.), 1987 г. спецкурсы в Военном институте (дари). в 1987-89 гг. офицер Ограниченного контингента советских войск в Афганистане.
15 февраля исполнился 21 год после вывода советских войск из Афганистана. Эта дата располагает скорее к осмыслению непреходящей афганской драмы, чем к ностальгии по молодости. Мы же начнем с событий, почти сразу оказавшихся «затушеванными», а то и оболганными. Чувствовали ли мы тогда себя побежденными? Нет и еще раз нет.
Войска выходили из Афгана строгими колоннами с многоопытным боевым охранением. Огневого воздействия на нас практически не было, да и кто бы на это решился? Зато не только офицеры задавали вопросы: почему в ответ на выполнение нами женевских договоренностей наши западные партнеры их откровенно срывали? Мы покидали Афганистан, а на наше место беспрепятственно приходили моджахеды из Пакистана. Неужели тогдашнюю дипломатию Москвы вполне удовлетворяло умиление Запада по поводу ее «нового политического мышления»? Поэтому возникало предчувствие больших событий уже на родине. Но главенствующим, повторим, было ощущение правильности принятого Горбачевым решения. Во многом так же думали многие ответственные афганцы. Они считали, что пора, хоть и с помощью Москвы, управляться самим. Так что о поражении нам рассказали потом и совсем не те, кто выходил в Термез и Кушку.
Во-вторых, «отобьём» довод об изначальном провоцировании нами внутриафганского конфликта. Откуда взялась пресловутая саурская революцию, предшествовавшая обращению к шурави за военной помощью? Эту революцию организовали афганские военные, ранее обучавшиеся в Советском Союзе. А учились они воевать не с Пакистаном и Ираном, а за единство своей страны. Той, что никогда не была централизованной и мирной. Поэтому требовала пополнения офицерского корпуса не ради абстрактного упрочения национальных элит, а чтобы защитить государство от внутренних врагов. Наша ли вина в том, что их надежда превратить Афганистан в аналог советской Средней Азии не оправдалась?
В-третьих, ответим на вопрос, скорее философский, чем политический: несем ли мы ответственность за происходящее в сегодняшнем Афганистане? Ответим с намеренной разрядкой — кто и за что? Солдат и офицер, выполняющие боевой приказ и при этом мечтающие вернуться домой, за «большую политику» не отвечают. А тогдашним политикам, озабоченным, напомним, уже другим, было не до Афганистана. Его — уже далеко не соседнего — Москва действительно бросила на произвол судьбы ради похотливого приобщения к «общецивилизационным ценностям»: шел 1992 год… А дальше? О мудрости «сменщиков коммуниста Наджибуллы», а заодно дальновидности «международного сообщества» спрашивать следует уже не с нас.
Ни перспективного видения, как быть с вечно «бодрствующим/взбадриваемым Афганом», ни элементарного востоковедческого чутья дальше не обнаружил уже Запад, самоуверенно наступивший на наши же грабли. О макиавеллиевском предупреждении «извлекайте уроки из побед» напомнил шок американского рейнджера: «Они (афганцы) сначала благодарили нас за доставленные пайки, а потом сбили наш вертолет»… Но главное — об этом напомнил стимулированный извне антисоветский «джихад» — это, ведь, он после достижения первичной цели перерос в глобальную террористическую угрозу. Интересно мнение на этот счет Усамы бен Ладена, в середине 80-х наводившего мосты между Афганистаном, Пакистаном, США и, говорят, Израилем. Во всяком случае, о том, где в Афганистане искать памятные для шурави противозенитные «стингеры» (их доставка возлагалась как раз на Усаму), еще и через 5 лет американцы знали лучше самих моджахедов. Что касается «стратегического плана освобождения Афганистана», эксклюзивно приписываемого некому «американскому патриоту Чарли Уилсону», то — что делать: легенды, порой, ярче, чем сама жизнь. Но если и так, без бен Ладена он бы тогда не обошелся. Не американский ли «патриотизм» привел к 11 сентября?
Сегодняшний Афганистан представляет собой квазисамостоятельное образование, признаваемое мировым сообществом благодаря иностранной оккупации, близящейся к завершению ввиду ее неэффективности. Не укорять же за это тамошних «предержащих», тех, кто оправдывают наркотрафик порочными соблазнами «неверных»! Они, тамошние начальники, еще более чем их «коммунистические» предшественники, рассчитывают на «международную» помощь, осознавая, что без неё им придет конец. Кстати, сам афганский лидер — Хамид Карзай — известен как кандидат на пост представителя Афганистана в ООН при талибах. Дальше еще интересней: эту должность он не занял, говорят, из-за скандального родства с местным «наркоолигархом» — а талибы в то время показательно воевали с опиекурильнями. Всё это понимает и Запад, ищущий, с кем бы разделить ответственность за последствия неминуемого для него «15 февраля». Он же громко недоумевает, почему Россия столь «догматична» и не хочет пополнять на сей раз уже западный мортиролог, измеряемый почти 1600 «пластиковыми мешками».
В геополитическом же плане именно Афганистан, в отличие от не менее «обременительного» Ирака, во многом задает смысл внешнеполитической — под эгидой США — консолидации Запада. Если не будет зримо очерченного антитеррористического ристалища, чего ради консолидироваться? Рассчитанная на 110 тысяч штыков группировка «Международных сил по содействию безопасности в Афганистане» скоро превзойдет численность нашего ограниченного контингента в пиковом 1986 году — 108 тысяч.
Другое дело, что при шурави нас не захлестывал афганский наркопоток. Сотни переправляемых через Аму-Дарью тонн героина при стахановском почине тамошних тружеников маковых полей в расшифровке не нуждаются. Поэтому западное «переустройство» Афганистана оставляет вопрос: с чем «глобальные антитеррористы» идут навстречу «партнерству» с нами? — Неуправляемой наркодержавой, символизирующей сосредоточие мирового зла, против которого нас пытаются ополчить?
С другой стороны, наркотизация России ставит нас перед выбором: либо пытаться ей противостоять, либо высокомерно наблюдать, чем, на сей раз для Запада, закончится геополитический сериал «Миссия не выполнима-2». Увы, от «наркозависимости» Россию никто не спасет, кроме нас самих. Натовцы нам помогут настолько, насколько это выгодно им. Не потому, что они мерзавцы. Наоборот, они на своём примере учат нас прагматизму, а заодно — как спасти лицо. Поэтому предметом прагматичного торга с НАТО может быть жесткий размен: транзит натовских грузов через российское воздушное пространство — на «наркокордон» по границе с СНГ. Или есть что-то взамен? 21 год назад мы были моложе и романтичнее…